Зауэр И. - Двое и Замок

Тема — Апельсиновые сны

Слово — Завтра уходит в никогда

Персонаж — Песочный человечек

1.

Замок казался непримечательным, по крайней мере, если смотреть с отсюда, с холма. Разве что цвет. Это был серый, да, но странный серый. Если прищуриться то оно вдруг превращалось в апельсиново-оранжевое, теплое и знакомое по снам. На свете не было такого камня, и все же вот он и вот построенное из него. «Это мой замок», — сказала себе Эгани, спускаясь с холма. Ее правда или ее мечта.

Наверное, тут все-таки кто-то жил, но не сейчас. Вокруг Замка до сих пор сохранилось какое-то подобие сада — редкие деревья неизвестного Эгани вида, слишком прекрасные и изысканные, чтобы быть дикими. Но девушка только отметила, что все это есть, как и то, что она идет по тропинке, когда-то и кем-то выложенной идеально круглыми камешками. Они и сами казались разбросанными по земле апельсинами и порой, словно играя, бросали ей в глаза блики оранжевого цвета. Это успокаивало. Но нужно было что-то еще.

Покой. На самом беле Эгани получила его, едва войдя в замок, но оказалось, такого покоя ей мало.

Издалека Замок казался лучше, чем был вблизи. Камень стен вспыхивал искрами, но в стенах этих было немало трещин. Каменная лестница с резными перилами, вставками цветного камня на ступенях, вела к дверям, а за ними… За ними было пространство, полное прозрачной, как тонкие намеки, тишины, высокие залы с окнами, чьи стекла отблескивали золотым, украшенные мозаиками и фресками стены — и непередаваемое ощущение, что она нашла свое место, как камень находит свою оправу.

И девушка блуждала по залам и коридорам, отворяла все двери, какие ей встречались, словно так вступала во владение всем этим, заявляла о себе, оставляла на всем свой собственный след.

Пока не увидела чужого следа. Всего-то и было, что зеркало, на миг отразившее чью-то, а не ее улыбку. У этих зеркал явно была своя собственная память, и они делились ею, если хотели.

Но память зеркал не бывает долгой. Значит, тут был кто-то еще. И они непременно встретятся: как бы ни велик был Замок — он все равно мал для двоих.

Эгани продолжила путешествие по Замку, но теперь она прислушивалась настороженно к каждому звуку и от каждого ждала подвоха.

2.

Река слишком шумела и Тирнан подумал, что не сумеет уснуть ночью. Но до ночи было далеко, если тут вообще была ночь. Он бродил по пустым коридорам, иногда гулко отражавшим шум реки, а иногда молчаливым, заглядывал в каждую комнату, если дверь была открыта.

Здесь наконец-то начало пахнуть домом. Уютом и местом, где можно остаться надолго или навсегда, если это последнее есть в твоем распоряжении.

Несмотря на серый камень, замок не выглядел скучным. Скорее… строгим, величественным и благородным. И светлым. Иногда ему чудилось не серое, а оранжевое. Апельсиновое. Или он просто путал сны и реальность. Но сейчас в этом не было и не могло быть вреда никому в целом мире.

Идя по пустым коридорам, можно было заметить огонек чужого взгляда, блеск улыбки, тень рядом с собой, идущую следом…

«Какой же Дом без истории?» — размышлял Тирнан, ловя краем взгляда тень девушки в бальном платье, слетающей по парадной лестнице из черного мрамора.

Впрочем, это не было историей. Замок жил по своим законам, которые странник безропотно принял, став еще одним его обитателем. Он чувствовал — время тут идет неправильно.

Ему понравилось, что в замке нет одиночества. Лунными ночами он мог гулять по живописным плато с тенью легконогой красавицы, а роскошными вечерами — приглашать ее на танец в светской гостиной. Во дворе замка можно было видеть призрак старого сержанта, гоняющего новобранцев до седьмого пота. А в главной башне жил мудрец. В едва уловимом шепоте теней и света заключалось величие вечного и мудрого создания.

Странник знал — кто-нибудь, когда-нибудь, завтра или вчера, так же будет слушать его рассказы о бескрайних песках, густых лесах с их ночными феериями светящихся цветов, о луне и солнце… Он не исчезнет. Он будет тут — всю отведенную ему Вечность.

3.

Девушка никого не нашла ни в тот день ни на следующий. Еда тут появлялась сама собой, стоило только выразить желание перекусить и отвернуться на миг от пустого стола. Через мгновение он уже не был пустым. Правда иногда там появлялись блюда, к которым Эгани боялась прикоснуться. Нечто, пожалуй, слишком экзотическое, вроде мелких палочек, похожих на жареные ножки какого-то насекомого, или пирожных ярко-оранжевого цвета с горьковатым миндальным запахом. И она вновь и вновь исследовала Замок, находя все новые комнаты. Это очень нравилось ей — что он менялся изнутри, но оставалсянеизменным снаружи. Как человек. Впрочем, стареют и люди, и замки.

Не менялась только одна комната — та, которую Эгани выбрала для себя. Маленькая, но с высоким окном, одна створка которого была мозаичной — ромбы красного и синего стекла образовывали незамысловатый узор — а вторая с простым стеклом. На стенах было несколько картинок из того же стекла на зеркальной основе: Эгани так и не смогла понять, что на них изображено. Была полка с книгами, некоторые из них — просто чьи-то старые путевые журналы или дневники. Среди них нашелся один любопытный.

«Мнимые несчастья легко утешают нас, заставляя забыть о настоящих. Или мудрость, реальная или мнимая. Вспомни, что «Путь не бывает слишком долгим, если цель достигнута» или «если мир болен, его нужно лечить, но не жалостью, а надеждой». И покажется на миг, что не все так плохо, и ты еще можешь что-то сделать, для других и себя…»

Прочитав это, Эгани сначала рассердилась на человека, который как будто хотел утешить, но в итоге решил, что лучше отнять последнюю надежду, а потом успокоилась. Толку ждать надежды от других? Нужно найти ее… или сделать. Эта мысль казалась ей оранжевой, если только у мыслей есть цвет.

Еще в комнате были камин, шкаф для всяких разностей, с откидной крышкой, за которой можно был писать, второй шкаф — платяной, кровать, маленький изящный столик, кресло и сплетенный из прутьев стул. Все это плохо сочеталось друг с другом, но для Эгани не было комнаты лучше этой. И камин тут постоянно горел, как она любила, а значит, было тепло и светло.

Но она продолжала искать того, чей след увидела в зеркале, и знала, что однажды найдет.

4.

Кроме цвета Замка, мало что менялось внутри или снаружи. Исчез мусор, принесенный забиякой-ветром, исчезли трещины в камне, как будто кто-то заботливой рукой поправил неровно висящую картину… Но картина не меняется, как бы она ни висела. Наверное, это было не то, чего хотел Тирнан. И однажды он решил что-то изменить, потому что привык делать что-то самостоятельно и не ждать, когда сделают другие. Но с чего начать?

Он снова обошел некоторые комнаты и в одной увидел на полке несколько толстых тетрадей. Открыл. Прочел и с первых строчек понял, что вот оно, то, что нужно сделать. Дневник.

Даже не пришлось искать — тут нашлась и чистая, похожая на книжку, тетрадка в серой обложке — а изнанка ее оказалась, как и изнанка замка, оранжевой. И выбрать, о чем, писать Тирнан не успел — просто сел за стол, спиной к одному из многочисленных зеркал, и...

Когда накрывшая его волна ушла и Тирнан смог перечитать написанное, то удивился. Ради этого едва ли стоило пачкать бумагу.

Тут были заметки о путешествиях, строки чужестранных песен и сказок, рассуждения о том, что он считал важным когда-то, небольшие зарисовки о разных существах и, конечно, описание этого Замка. И все это вряд ли интересно кому-то, даже ему самому, ведь прошлые мысли давно перестали его волновать, прошлые впечатления стерлись и почти забылись.

А еще там был короткий рассказ о девушке-тени. Легконогая красавица запала в его душу и не желала отпускать своего кавалера. Он даже попытался тут же, в дневнике, нарисовать ее — лицо, которое так и не мог рассмотреть.

А когда оторвался, встал, чтобы размять затекшую от долгого сидения спину, то, обернувшись, увидел в зеркале… нет, не тень. Невысокая девушка смотрела с той стороны, смотрела на него. Его красавица-тень была прекраснее и изящнее, но она не была живой, как эта. Быть живым — значит быть немного несовершенным: у девушки из зеркала были немного растрепанные темно-русые волосы, вздернутый острый носик и растерянный вид. Руки нервно мяли конец вышитого пояса — она волновалась и едва ли это замечала. И глаза… Голубые, как небо над головой, что-то спрашивали у него.

5.

Это вышло случайно. Эгани задремала в кресле перед зеркалом — очень старым, с рамой темного дерева, выполненной в виде тончайшего цветочного кружева, мягко оплетающей идеальное стекло и то, что оно отражало — и увидела один из тех снов, где все тонуло в оранжевом свете, рождалось из него и исчезало в нем. Вроде бы, там был кто-то еще, лепивший из этого света… кажется, всё. А потом что-то ее разбудило — наверное, не стоило спать перед зеркалом — и она увидела сидящего к ней спиной человека.

Пока девушка, хмурясь, рассматривала комнату по ту сторону зеркала — все точно такое же, даже клетчатое кресло, только сидела в нем не она — человек встал, повернулся и тоже увидел ее. Застыл, рассматривая. А она — его.

Черты лица резковатые, но приятные; тонкий, с легкой горбинкой нос, не мужские, красиво очерченные губы и светлая челка над глазами цвета неба. Взгляд был знакомым. Словно ее отражение вдруг приняло облик этого человека. Нет, не знакомым, а словно — родным. Или ее собственным.

Такое узнавание удивило и потрясло ее. Эгани отступила от зеркала, хотя хотелось ей — протянуть руку и чтобы тот, с другой стороны, сделал то же самое, чтобы их ладони встретились, — и тихо спросила:

— Друг или враг?

Ей показалось, что сам Замок чуть вздрогнул, что пол мягко толкнул ступни, словно побуждая сделать все же этот шаг вперед. Если тот, другой, так на нее похож, хотя ни одна его черта не повторяла ее черт, то он был единственным на свете человеком, которому ничего от нее не было нужно.

6.

Тирнан услышал. И хотя вопрос показался странным, ответил:

— Не друг. Не враг. Я просто есть. И ты — есть.

Ему тоже хотелось спросить — «кто ты, откуда?» или даже «из когда», потому что он подозревал, что тут, в Замке, можно увидеть человека из прошедшего времени или из еще не наступившего. Но он боялся услышать ответ, потому что хотел, чтобы хоть с кем-то здесь у него было общее «сейчас».

Девушка отступила от зеркала.

— Мне никто не нужен. И ничего не нужно, — сказала она негромко, но отчетливо.

Тирнан вздохнул. Надо было найти слова, чтобы объяснить — он ни на что не претендует.

Но она не ждала объяснений и снова заговорила:

— Если ты хозяин этого места, то я приветствую тебя. Меня зовут Эгани. Если у тебя нет имени… я могу называть тебя по-своему? Если ты не хочешь, чтобы я оставалась тут… Просто скажи. Но я хотела бы остаться.

Он повернулся, удерживая краем взгляда девушку в зеркале, развернул кресло от стола и сел.

— Меня зовут Тирнан. Я тоже гость в Замке.

Замолчал, не зная, что предложить той, которой ничего не нужно.

И вдруг, словно ему кто-то подсказал:

— Тут есть комната с дневниками. Я тоже начал писать. Правда, всякие глупости…

Он сделал что-то не так, или наоборот — все, что мог. Зеркало вдруг сделалось пустым. Только силуэт сидевшей перед ним в кресле, словно частично отражавшей его, девушки еще минуту держался на поверхности стекла.

И след в памяти, который не отпускал его до самого вечера; чем бы ни занимался Тирнан — а ему пришлось найти себе дело — он думал об Эгани. И в конце концов бросил все и снова сел за дневник и начал писать — о чем думал.

«Однажды родилась на свет девочка по имени Эгани, которая умела чувствовать счастье, и при этом другие тоже делались счастливыми. Конечно, люди быстро поняли это…»

7.

Эгани знала, что нужно заняться каким-то делом, чем угодно — уборкой, хотя тут было удивительно чисто, готовкой — хотя она так и не нашла тут кухни, что-нибудь заштопать, например, собственные походные штаны, карман куртки, или воротник, за который ее так неудачно схватили в том трактире, приняв за какого-то другого. Что угодно, только не заглядывать вновь в зеркала, где по-настоящему ей никого и незачем было искать. Она пришла сюда именно за тем, чтобы быть без людей. Но увидев того человека в зеркале, не могла забыть его.

«Ты что, влюбилась?» — спросила она у себя? И ответила тотчас: конечно нет. Это что-то совсем другое. Ее тянуло к зеркалам… и может быть, именно к ним и только к ним?

Девушка решила разрешить себе это: вымыла все зеркала в замке и заглянула в каждое. Уже на первой дюжине она почти забыла ждать, что появится незнакомец и просто любовалась тенями, искрами и переливами света с той стороны стекол. И Замком, который там был другим. Работа и созерцание помогли успокоиться и она наконец решила пойти спать. Но по дороге прошла мимо комнаты с дневниками. Вспомнила, как тот человек, Тирнан говорит о «глупостях», которые пишет. Но он совсем не походил на человека, способного писать или делать глупости.

Эгани постояла у полки, гадая, который из дневников принадлежит второму гостю Замка. Не тот, что она читала вчера — просто потому, что его не хотелось снова брать в руки. Не этот, с позолотой на корешке, и не тоненькая и по виду почти новая, нетронутая тетрадь. Что-то простое снаружи, простое и привычное.

Серое, как Замок. Эгани без сомнения сняла с полки серую книжку-тетрадку, открыла ее. Прочитала описания двух или трех красивых мест, куда она сама бы с радостью прогулялась. А потом, перевернув страницу, увидела начало сказки про девочку с ее именем, умеющую чувствовать счастье, и потрясенно застыла в кресле. Тирнан писал все странными словами, которые едва касались правды, но ведь касались! Но Эгани была уверена, что никогда раньше не встречала Тирнана и значит, он не мог знать ее секрета, ее свойства. И все же — знал.

В дневнике было всего лишь несколько абзацев — мучительной сказочной немного наивной полуправды. И перечитав их в третий раз, девушка почему-то ощутила вместо удивления и горечи острое желание исправить — написать правду, которую она никогда никому не говорила, и которую все так или иначе знали сами. В конце концов, Тирнан был там, а не здесь, он не мог поступить с ней как другие… а она могла открыть ему истину, чтобы он не выдумывал того, чего нет, чтобы не обманывал себя красивой сказкой.

В дневнике Тирнана было много чистых листов, но девушка не стала делать запись сразу после его записи: пролистала почти до самого конца и, найдя в столе карандаш, начертала:

«Меня зовут Эгани, и я умею правильно желать. Это открылось почти сразу — такая сила сочится, как злой запах от цветка-мухоловки, и ничего с этим не поделаешь. Люди заметили, что рядом со мной их желания иногда исполняются. А я заметила, что им все равно, как именно исполняются их желания, ими самими или кем-то еще. Просто каждый хочет счастья и ничего кроме него.

Исполнение желаний приносит мне примерно то же удовольствие, как и желтый дымок любителю травки. Сначала я просто хотела быть доброй ко всем и помогать всем. Но чем необычнее желание — тем больше удовольствия приносит мне его исполнение. Меня нельзя было бы использовать, если бы я сама того не хотела. Но я уже не могу не хотеть.

Я научилась ограничивать себя, но не чужие аппетиты. Никто никогда ни о чем не просит, но в моем обществе постоянно высказываются о том, чего они хотят. И каждый сразу видит, исполнится ли желаемое, по тому, делаюсь ли я счастливой. Мои родители пытались меня оградить от этого; но отец — профессор кафедры Высшей Алхимии, у него очень много других забот. А мать — путешественница, исследует мир в поисках «ливдаш», сердца мира, точки, в которой еще сохранилась в чистом виде сила наших богов. Она всегда возила с собой, но в любой точке мира находятся люди, которые чего-то хотят. Я завишу от них и их желаний.

Что значит правильно желать? Не ждать исполнения. Не думать о том, как сильно ты хочешь того или иного. Но вкладывать в желание часть себя. Без напряжения и усилий. Вот то, что я умею делать…

Но я так и не сумела пожелать, чтобы мама нашла свой «ливдаш». Возможно, потому, что его совсем не существует. У силы есть ограничение — невозможного нельзя желать, хотя можно — чуда. Ну, и еще одно. Для себя — только того, что на самом деле необходимо. У меня очень скоро появилось такое неисполнимое желание — избавиться от силы, которая создавала у меня ощущение, что я гнию изнутри. Это трудно объяснить, но с каждым желанием я все больше и больше ненавидела себя и других, все больше пропитывалась своей силой, неприятной и сладкой, как та же гниль… Я хотела бы просто жить.

Однажды я узнала о том, что есть место Покоя. Однажды я стада желать попасть туда. Однажды я увидела в апельсиновом сне этот Замок…»

Что-то шевельнулось за ее спиной. Эгани резко обернулась — неясное видение мелькнуло на периферии зрения и тут же пропало. Но когда она снова повернулась к тетради, то поняла, что слов больше нет. Она загнула уголок на исписанном ею листе и поставила дневник обратно на полку.

8.

За время, проведенное в этих стенах, у Тирнана выработался определенный распорядок дня, удобный и приятный для него. Встреча с Эгани стала потрясением, пусть и приятным, она сбила его с размеренного ритма жизни.

Странник проводил дни, как и раньше, в приятных хлопотах и благословенном покое, много гулял в окрестностях Замка, как всегда, не видя никого, кроме теней. Но возвращаясь, всегда заглядывал в зеркала, ждал, что девушка появится снова. Но этого не случалось. Вместо нее все чаще и чаще ему встречалась девушка тень, и Тирнан тянулся к ней, единственной, что составляла ему компанию. У тени был тонкий профиль, легкие движения, изящество, в которые можно влюбиться. И он, кажется, влюбился… Все чаще Тирнан ловил в стройном силуэте краски и определенные черты, и с каждой новой понимал, насколько прекрасна его спутница. Ему нравилось дополнять свой рисунок, после каждой встречи в нем появлялись все больше и больше черт.

Все это отвлекло от дневника, но однажды он все же вспомнил о нем, снял с полки, отрыл и сразу увидел загнутый уголок. Там, на помеченной таким образом странице, он прочел историю Эгани и поразился отваге девушки, решившей написать о себе правду, которая перекрыла правду сказки. «Так вот значит, что случилось с тобой. И апельсиновый сон, как мои… Странно это или правильно? Ты ушла в Замок от людей, а я — от себя. Но себя я все же прихватил с собой, а тебе там, должно быть, одиноко».

Тирнан подумал немного, потом решил проверить, не растерял ли он своих навыков: высыпал на стол из песочницы, сушащей чернила, весь песок, помешал его пальцем, сосредоточился, почувствовал себя песчинкой… захотел слиться с другими песчинками и ожить… И тут же попросил или разрешил:

— Стань. Появись.

Придуманный им образ был прост, а простое — самое надежное. Тут же со столешницы поднялся слепленный из белых песчинок человечек, фигурка без лица. Тирнан похмурился и мысленно представил длинный нос с горбинкой, большие глаза и смешную шляпу с большими полями и коническим верхом, кривовато надетую на торчавшие во все стороны волосы. Заодно одел человечка в щеголеватый длиннополый костюм, штаны с бантами у колен и сапоги с отворотами. Все это немедленно появилось на человечке и тот немедленно с негодованием стряхнул банты, осыпавшиеся на стол двумя кучками песка. Но все остальное ему, кажется, понравилось; он поклонился создателю, даже снял шляпу, но потом вернул на место.

— Ты должен помочь одной девушке, — сказал Тирнан, подставляя ладонь, и песочный человечек, немного подумав, забрался на нее. — Развлечь ее, составить компанию.

Он встал, подошел к зеркалу и ссадил человечка на пол перед ним.

— Она там, с той стоны стекла. Иди. Ты сможешь. Ведь зеркальное стекло, как и всякое, тоже делается из песка, вы с ним в родстве и оно пропустит тебя.

Человечек потрогал стекло, словно в сомнении — стеклянная гладь пропустила песчаную ладонь. Тогда он еще раз поклонился творцу, и, прыгнув в стекло, исчез. Тирнан проводил взглядом круги, которые, как по воде, разошлись по зеркальной глади и облегченно вздохнул. Он надеялся, что его творение в самом деле сможет найти Эгани.

9.

Сегодня вместо обычного сна ей приснилось то, что было. Может, потому что перед тем, как лечь, Эгани зашивала оторванный в таверне воротник и вспоминала…

… — Эй ты! — девушка уже направлялась к выходу из таверны, когда кто-то дернул ее за плечо, развернул, и Эгани оказалась лицом к лицу с плешивым старичком, одетым с невероятной пышностью и невероятной же безвкусицей. Смешение цветов, от которого рябило в глазах, новомодные двуцветные гетры со шнурками, желтый атласный полухалат, под ним черная с яркими цветами рубашка, бант на плече, зачесанные по молодежной моде волосы. Общее впечатление было — как от большой заморской птицы или от человека, который хочет, чтобы его считали «важной птицей».

— Я продам тебе лирха, но деньги вперед!

Эгани мгновенно сбросила с плеча его руку, шагнула в сторону, отделяя себя от него привычным для нее расстоянием, и только потом ответила:

— Не продаю и не покупаю.

Стрик почему-то оскорбился:

— Даже у меня? Ты же вчера выпрашивала зверя!

Он вдруг оказался рядом и, схватив за воротник, дернул его. Эгани услышала треск материи. Посетители придорожного трактира, где она покупала провизию, вмешиваться не торопились, но и не делали вид, что им не интересно.

— Обманщица!

Девушка, вспомнив науку матери-путешественницы, не раз попадавшей в переплет, нажала на болевую точку на запястье старика. Тот взвизгнул и отдернул руку. Но, кажется, боль заставила его присмотреться к девушке, прежде чем снова приставать к ней.

— Раа… — удивленно протянул он, близоруко щурясь. — Кажется, ты не она!

— Точно, — она не собиралась тратить на него свое время и развлекать посетителей кабачка, а потому просто вышла.

Но старик вышел за ней, даже не придержав двери трактира, которая громко хлопнула за его спиной, заставив Эгани поморщиться.

— Простите, госпожа, — смущенно извинился он. — Глаза уже не те. По-честному, они просто никакие…

— Понимаю. — Эгани остановилась только для того, чтобы достать зеркальце, поправить надорванный воротник и продолжить путь.

Старик понял это как-то по-своему. Кажется, решил, что оскорбил или обидел хорошего человека.

— Простите, — повторил он. — Примите мои извинения, и если я могу как-то загладить вину…

Эгани вздохнула. Тропинка от кабачка вела через окраину города и до другого города, если верить карте. Но карту она, к сожалению, купила дрянную. Картографирование в этой местности не процветало…

Старик бормотал что-то о вине. Эгани, не слушая, достала свернутую вчетверо карту, развернула…

— Раа шак! — выругался старик. — Госпожа, где вы взяли этот ужас?

— В обители Раа, — мрачно ответила Эгани. Единственное место, где она могла достать карту в том городишке, была Тихая Обитель. Но послушницы не торговали; они нашли для нее то, что ей нужно, в своей библиотеке, и когда девушка убедилась, что это на самом деле карта Дагирры, которую она искала, назвали свою цену. Работу. Пришлось отрабатывать. И все зря, или почти зря.

— Госпожа, бросьте, я нарисую вам лучше!

…Что называется, повезло. Старик оказался ученым, не совсем по той части, но в картографировании он разбирался. Он предложил вернуться в кабачок, там потребовал карандаш и бумагу и в самом деле набросал ей карту, настоящую карту Дагирры. А на карте — Неизвестный Путь. Тропинку вне торговых путей, трактов и просек. А когда она спросила, что это за тропика, начинающаяся ниоткуда и ведущая, кажется, тоже в никуда, просто отмахнулся.

И именно на нее она в конце концов и ступила, потому что раз увидев на карте эту короткую неровную тропку, уже не смогла забыть о ней. Как не смогла о том человеке. Тирнане. Неизвестный путь и привел ее сюда.

Она услышала тихое постукивание, обернулась. На полу, у дверного косяка стоял маленький, по виду сделанный из песка человечек, стучавший маленьким кулачком по дереву, чтобы привлечь внимание. Девушка смотрела на это чудо, которое не преминуло снять такую же песочную шляпу, раскланяться и подойти.

— Что ты такое и откуда? — спросила она.

Вместо ответа человечек указал ей на зеркало у дальней стены. Эгани не поняла, переспросила:

— Ты пришел из зеркала?

Он осыпался мелким белым песком, но песчинки тут же, на полу, сложились в человеческое лицо. Эгани присмотрелась и наконец, узнала.

— Тирнан послал тебя?

Лицо снова собралось в человечка в шляпе, и тот кивнул.

— Но зачем?

Песочный гость протанцевал по полу какой-то смешной и нелепый танец, высоко вскидывая колени, прожонглировал песочными мячиками, потом обернулся взъерошенной птицей, полетал немного над самым полом, опустился на подлокотник кресла Эгани и вернул себе человеческий облик. Девушка невольно улыбнулась: его ужимки и изменения были забавны.

— Хорошо, — согласилась она, — развлекай меня иногда. Подумала и добавила: — Жаль, что ты не можешь говорить и рассказать о Тирнане.

Человечек только развел руками. Девушка подставила ладонь, он перебрался на нее и был рассмотрен со всех сторон. Явно сделанная очень тщательно живая игрушка… «Надо будет поблагодарить за это в дневнике, — подумала она, и вдруг поняла, что даже не знает, прочел ли Тирнан ее запись, и потому ли, что прочел, прислал ей песчаного человечка. И в голову сразу пришла другая идея:

— А ты можешь отнести ему письмо от меня?

Человечек покачал головой.

— Но почему?

Он смело спрыгнул на пол, подошел к зеркалу, по пути подобрав оброненную вчера катушку ниток, нырнул в стекло… Катушка ударилась о зеркальную гладь и покатилась по полу. Песочный человечек вышел из стекла и развел руками.

— Понимаю, письмо тоже не пройдет. Ну ладно, у меня все-таки есть дневник.

…И едва одевшись и умывшись, она отправилась в комнату с дневниками, чтобы сесть за стол и написать в том, сером с апельсиновой изнанкой: «Спасибо за песочного человечка, он мне понравился. Пожалуйста, расскажи о себе».

10.

«Расскажи о себе»… Это была та просьба, которую труднее всего выполнить. Тирнан не смог ответить сразу и дал себе время подумать. В Замке была еще одна комната, которая никогда не менялась, подходящая ему больше, чем что-то еще.

Тирнан назвал ее Мастерской, хотя можно было бы — сокровищницей. Небольшая зала с окнами в трех стенах, ясными и всегда солнечными окнами. Ящички, сундучки и коробочки, полные блестящих и тусклых, обточенных и острых, круглых, многоугольных, бесформенных разноцветных кусочков стекла, камешков простых и полудрагоценных, кусочков металла и дерева, стояли тут всюду. И один большой стол с выложенной на нем незаконченной кем-то мозаикой. Когда Тирнан попал в Мастерскую впервые, он лишь скользнул по мозаике взглядом, не интересуясь, что там. А в следующий раз стол был уже пуст. Это показалось неправильным. Он прошел вдоль стен, открывая коробочки и рассматривая стекляшки и камешки, иногда останавливаясь, набирая их в горсть и высыпая. А у рассохшегося деревянного сундучка со стеклышками всех оттенков зеленого сел на пол и долго-долго любовался ими, не прикасаясь. И постепенно в нем вызревало иное желание — собрать мозаику. Чтобы большой стол в этой светлой, просторной комнате не пустовал. Чтобы исчезла другая пустота, та, что в его жизни или в душе...

… Кусочек за кусочком, один цвет рядом с другим, на интуитиве, на особом чувстве «так надо!», хорошо знакомом ему. Но раньше оно слишком часто обманывало, и Тирнан понимал — может обмануть и сейчас. Но продолжал работу. Постепенно становилось ясно, что изображает картина — закат над морем. Тирнан покидал Мастерскую и возвращался в нее, ничего не писал в дневнике, заставляя Эгани ждать, но однажды, когда почти уже закончил, не нашел двери в Мастерскую. Замок словно намекал ему — ты занимаешься не тем делом. Тирнан вздохнул и отправился в комнату с дневниками. За это время он успел обдумать, что напишет.

«Ты уже поняла, по тому маленькому подарку, что я прислал тебе, — надеюсь, песочный человечек нашел тебя — что я умею многое. Это так. Умею и всегда умел. Родился таким. Но оказалось, этого мало. Я могу сделать вещь или существо, могу изменить, подправить уже созданный кем-то мир — именно этим я в основном и занимался, можно сказать, делал то же, что и ты, исполнял желания — но выходит почти всегда плохо. Недолговечно. И радует тоже недолго… Не знаю, в чем дело. Вот взять этого песочного человечка — если бы песок сам не хотел стать чем-то еще, я не смог бы сделать его. Но сколько он будет живым, не знаю. Да, у моей силы оранжевый цвет. Когда я трачу ее много, то засыпаю и вижу апельсиновые сны, и просыпаюсь бодрым и полным сил…»

Он перечитал написанное, покачал головой: много и сумбурно. Но решил ничего не стирать и ничего не добавлять, просто закрыл дневник и поставил на полку. За спиной его давно уже ждала девушка-тень, беспокойно бродящая туда-сюда у стены.

Тирнан обернулся к ней и предложил:

— Пойдем погуляем?

Тень беззвучно захлопала в ладоши.

Остаток дня он провел, рассказывая ей веселее истории и любуясь грациозными движениями теневой красавицы.

11.

Эгани хорошо провела следующие несколько дней в Замке. Правда, в коридоре ей чаще виделись тени, и новых записей в дневнике не появлялось в ответ на ее запись, но песочный человечек составлял ей хорошую компанию. Большое количество свободного времени сделало ее немного нервной; она не знала, что с ним делать. А сейчас каждая минутка была заполнена чем-то интересным. Человечек находил в замке потайные ходы, пройдя которыми они оказывалась либо в новой, неизвестной комнате — чаще всего пыльной и полупустой, либо на одном из холмов, которые окружали Замок. Девушка не пробовала спуститься — ей не хотелось уходить далеко, теряя Замок из виду. С песочным человечком можно было играть — найденные в одной из комнат шары или кольца он ловко ловил еще в воздухе, вытягиваясь песчаной нитью с крючком или «ложкой» на конце. Но приятнее всего было проводить вечера — она читала своему песчаному другу книги вслух или просто разговаривала с ним. Он отвечал — не словами, но жестами и поведением. И конечно настал миг, когда девушке стало мало говорить ему просто «ты», и потребовалось имя.

— Я хочу назвать тебя как-нибудь, — сказала она третьим вечером, закрывая недочитанную книгу. — Но, может, у тебя уже есть имя.

Он развел тоненькими ручками.

— Значит, назову. Ты же нее против?

Он не возразил, но перепрыгнул со стола, на котором сидел на обложку книги на ее коленях, постучал каблуком песочного сапога по обложке.

— Что? А! Тебе понравилось имя из книги? — догадалась Эгани. — Хорошо. Но какое? Миллей? Амираф? Ригг?

На последнем имени песочный человечек подпрыгнул и вскинул руки, словно радуясь чему-то.

— Значит, Ригг! Мне тоже нравится, — улыбнулась она. Имя незлого плута хорошо подходило ее новому другу.

Ей захотелось написать об этом событии Тирнану… который и сам был событием, только очень уж непредсказуемым. Эгани прошла в комнату с дневниками и к своей радости обнаружила там запись. «Так вот ты кто, — дочитав, подумала она. — И у тебя есть своя печаль, иначе ты вряд ли пришел бы в Замок, место покоя… И какое совпадение — оранжевые сны, которые снятся и мне! Для чего оно?» Совпадение тревожило и Эгани предпочла пока не думать о нем. Она присела за стол и написала о том, как провела последние несколько дней, об имени для песочного человечка и даже о тенях, которые виделись ей в коридорах. «Слишком быстрые… А может, это одна тень. Мне кажется, это тоже девушка, стройная, легкая, она ускользает быстрее, чем я успею ее рассмотреть»… Она ощутила движение за спиной, но когда обернулась, там уже ничего не было. А сидевший на столе перед дневником Ригг уже насыпал песка на написанное ею, чтобы просушить чернила. Поблагодарив его, Эгани закрыла дневник и поставила его на полку.

12.

Ближайшую неделю Тирнан занимался только тем, что проводил время в обществе красавицы тени, писал в дневнике для Эгани или ждал ее ответа, и это было приятно. Писал он чаще всего глупости и ерунду, вроде той, первой записи — потому что это было легче всего. Но однажды все же продолжил свою историю.

«Знаешь, как я создаю что-то? Становлюсь им. Небом, холмом, цветком. Может в этом и проблема — во мне что-то не так, и поэтому мои творения получаются неполноценными. Они не радуют. Даже меня самого — только сначала. А то, что не радует, никому не нужно и быстро умирает.

Еще я думаю, что меня кто-то создал таким, но конечно не знаю, кто. И себя мне не переделать. Но тут, в Замке, меня не тянет снова творить и поэтому мне спокойно». Он был уверен — Эгани сможет это понять.

Красавица-Тень отвлекала его — накрывала собой дневник, так что лист делался не белым, а черным, и Тирнан не мог писать. Мелькала перед глазами, перемещаясь так быстро, что у него начинала кружиться голова. Просто стояла за спиной, ничему не мешая, но словно укоряя, и он бросал писать и поворачивался к ней.

Идея Эгани читать книги вслух показалась Тирнану хорошей, и по вечерам он читал своей Тени. Она оказалась удивительной слушательницей. Иногда с помощью теней разыгрывала на стене понравившуюся ей сцену — оказалось, она умеет немного управлять другими тенями. В ее присутствии сам собой возникал какой-то особенный уют. С нею можно было танцевать или играть в прятки — конечно, Тень искала, а он прятался. Можно было говорить с ней об Эгани, но это, кажется, не нравилось Тени. Это смешило Тирнана, но он старался не злить красавицу. Портрет ее он так и не закончил, но уже начал другой — Эгани. И комната с мозаикой снова нашлась, только на столе больше не было заката. Тирнан подумал немного и стал выкладывать новую: высокий зеленый холм и замок вдалеке. Хотелось сделать его апельсиново-оранжевым, но не нашлось стеклышек такого цвета, зато сколько угодно серого разных оттенков. И он начал складывать серый Замок, но почему-то каждый раз возвращаясь к своей картине, видел, что все не так, ему не нравится, нужно переделать вот тут и вот здесь. И переделывал. Поэтому картина оставалась незаконченной, но Тирнан не бросал ее, и девушка Тень помогала ему, указывая на ту или другую подходящую по форме и цвету стекляшку. И ему казалось, что когда она касается стекла, оно нежно тоненько звенит.

13.

Ответ, пришедший не сразу, стоил того, чтобы его ждать. Эгани перечитала его, потом задумалась над собственным ответом. О себе ей больше нечего было рассказать. Ничего о прошлом, но немного о настоящем она могла и хотела. О том, что ее радует творение Тирнана, маленький песочный человечек, о том, что он не только забавен, но и по-своему умен и всегда знает, когда нужно развлечь ее, а когда — отвлечь. Он помогает ей находить в библиотеке нужные книги — и именно он нашел эту самую библиотеку и научил, как больше не терять, ведь многие комнаты Замка появляются и исчезают. Эгани понимала его все лучше и лучше, даже без слов. Получалось, что Тирнан подарил ей друга. И впервые за много дней и лет она перестала думать о том, что ей нужно во что бы то ни стало избавиться от своего дара, избавиться навсегда.

«Наверное, все меняется тут, в Замке, меняется для того, кто сюда пришел. И ты больше не бесполезен, потому что Ригг, мой маленький песочный друг, приносит мне столько радости, сколько ничто и никогда не приносило. Может, это потому что он ничего от меня не хочет, да и я от него не желаю ничего, но могу попросить. С ним не только интересно, но и спокойно, и он не собирается рассыпаться… Вернее, иногда делает, но это его естественное свойство. Значит, ты все же умеешь создавать долговечное.

У нас с тобой сны одного цвета? Может, ты создал и меня? Но нет, неважно…

Я хотела бы тоже что-то тебе подарить, но не могу придумать, что и как.

Да, я нашла в одной из книг стих, который может тебя приободрить. Вот он:

Мы рушим белые замки

И алые города

Корнями, как наше завтра

Идущие в «никогда».

Случается оглянуться,

Увидеть — и не понять:

Зачем вообще «вернуться»,

Когда невозможно — вспять?

Надежда — и мощь и немощь,

Как перышко без чернил.

И может, застынешь немо,

Не ведая, кем ты был,

Когда совершал и что ты

Исправил, покуда мог.

Другим бы твои заботы,

Тебе бы — шаг за порог.

Там все, что еще не понял,

И выйти вот так — не грех.

За силой своей в погоню,

От той, что сильнее всех —

Куда и зачем — неважно,

Допишешь потом итог.

А замок… он был бумажный,

Он дал тебе все, что мог».

Перечитав, она поняла, что пишет слишком откровенно, слишком прямо, но ничего не стала переписывать. В конце концов в откровенности нет ничего плохого и ей нечего стыдиться.

Она прибавила только несколько предложений, рассказав, что нужно сделать, чтобы комнаты замка не исчезали, вернула книгу на полку, повернулась к зеркалу. Одно из многих, оно отражало только ее и фигурку Ригга, вставшего рядом.

— Хорошо было бы снова увидеть твоего создателя и поговорить с ним, — вздохнула девушка. — Хотя бы несколько минут.

Она провела ладонью по стеклу — оно не успело запылиться с тех пор, как Эгани перемыла все зеркала в Замке, но ни это, ни другие, больше не соединяли ее с тем, что по ту сторону стекла. Песочный человечек задумчиво прошелся возле зеркала, вспрыгнул на раму, положил на стекло маленькие ладони. По стелу прошла рябь. Эгани застыла в волнении. В зеркале проявились какие-то тени, неясные и неявные. Они двигались, но не делались четче. Вроде бы дерево, а может и человек. Рябь меняла видения, превращала одно в другое, а потом в зеркале проявился цвет — апельсиново-оранжевый. Он начался из одной точки и разлился по всему стеклу, радостный, чистый, как в ее снах. Или в снах Тирнана. Ригг оторвал ладони от стекла и показал на него Эгани с очень серьезным видом.

— Что? — спросила она. — Это важно? Мне нужен оранжевый цвет? Он свяжет нас, потому что он у нас общий?

Ригг кивнул и улыбнулся.

— И что нужно сделать?

Ригг сделал жест, словно взял горсть невидимой воды с поверхности стекла, медленно становящегося обычным, прозрачно-серебристым, и умылся ею. Потом постучал ладонью по лбу. Эгани, кажется, поняла.

— Представить апельсиновый цвет, подумать о нем… — Девушка села у зеркала, обняв колени руками. Зажмурилась. Попыталась думать об оранжевом…

Вышло не сразу. Апельсины она не очень любила… но у мамы было чудесное оранжевое платье. Представив его, Эгани постаралась задержать видение в голове, открыла глаза. Стекло снова полыхало апельсиновым и шло волнами. Постепенно на кромке этих волн начали появляться и другие цвета. Движение волн по стеклу делалось медленнее, упорядоченнее, цвета собирались в образы… Вот кресло, а за ним стол… Чуть сбоку окно, а в нем зелень позднего лета. А вот человек подходит и садится в кресло… Внезапно зеркало потемнело, словно на него набросили темную ткань. Из-под нее еще видна была комната по ту сторону зеркала и человек в кресле, но недолго: тень все густела, пока не превратилась в сплошную черноту. Эгани вздохнула. Не получилось…

Словно подслушав ее мысли, Ригг обернулся к ней, покачал головой, а потом погрозил зеркалу кулачком. Песочный человечек выглядел очень рассерженным. Он снова залез на раму и ударил по стеклу ладонью. Оно зазвенело и сделалось прозрачно-серебристым — Эгани заметила, как скользнула в сторону едва заметная тень.

— Ах вот как! — сказала она. — Кто-то хочет мне помешать… или сам Тирнан не хочет со мной говорить?

Ригг снова покачал головой, успокоив ее, спрыгнул с рамы, развел руками, словно говоря «я ничем не могу помочь».

— Ничего, — сказала девушка. — Я справлюсь. А ты уже мне помогаешь. В благодарность, я почитаю тебе сегодня очень интересную историю.

Наклонившись, она позволила Риггу забраться к ней на руку и понесла в библиотеку, где давно присмотрела книгу со сказками, среди которых были и «Приключения Песочного человечка».

14.

Мозаичный замок никак не складывался. Но получался холм из зеленых и коричневых стекляшек, красивый холм правильной формы. Тирнан закончил его и окружение — немного деревьев, поляну и тропинку, ведущую от холма и на него. При таком раскладе для Замка оставалось не много места, и он был сдвинут к самому краю картины. Потом Тирнан выложил фигурку стоящего на холме человека и понял: он смотрит на Замок, к которому шел, а значит, нужно сделать форт маленьким, далеким. С этим удалось справиться на удивление быстро. Тирнан даже протанцевал по Мастерской на пару с девушкой-Тенью, когда понял — наконец удалось. Только одно огорчало — комната могла в любое мгновение пропасть вместе все еще незаконченной мозаикой.

Но тут очень вовремя ему помогла Эгани. «Твой песочный человечек научил меня, как сделать, чтобы не исчезали и не менялись местами мои любимые комнаты… да, у меня тут есть любимые, вот эта, с дневниками, например. Нужно всего лишь оставлять дверь широко открытой! Не знаю, почему это действует…»

Тирнан тут же прошелся по Замку, открывая все двери — он очень любил постоянство. В голове у него вертелся переписанный для него стих и в конце концов он начал напевать, и вышла песенка про бумажный замок. Только ему казалось, что она не закончена и нужен еще один куплет и даже попытался найти стихотворение в книгах библиотеки, но так и не смог.

Тирнан так и написал Эгани: «Мне понравился твой стих, но из какой он книги? Может быть, там есть еще куплет? Я рад, что тебе не скучно и что мой подарок оказался полезен для тебя. Надеюсь, что все в самом деле так, и я научился делать что-то настоящее, что-то нужное. Но об этом еще рано судить… И да, я мог сделать и тебя… прости, я не хотел ничего дурного…»

А листок снова легла чернота девушки-Тень. Он поднял голову, посмотрел на ту, что составляла ему компанию, попросил:

— Пожалуйста, не мешай. Позже я поговорю и потанцую с тобой, или мы погуляем в саду.

Но кажется, ей этого уже было мало. И когда Тирнан, не дождавшись ответа, передвинул тетрадку туда, где не было тени, девушка подвинулась тоже, снова затемнив страницу. Он закрыл дневник и встал, пристально глядя на нее.

— Послушай, так нельзя. Я делю с тобой почти все свое время, ты нравилась мне, даже думал, что влюблен в тебя… пока ты не начала постоянно попадаться мне на глаза. Я устал от тебя. Прошу, покинь меня на время…

Тень вскинулась, разрослась до самого потолка, угрожающе нависла над Тирнаном. Он не испугался — поднял со стола лампу и темнота отдвинулась. И снова попросил:

— Уходи.

Тень стояла над ним, дрожа, постепенно тая, уменьшаясь, и вдруг словно рассыпалась на множество клочков тьмы и исчезла. Тирнан вздохнул и вернулся к столу. Его огорчало, что гостья замка сердится или обижается на него, но с этим он ничего не мог поделать. Только поделиться с Эгани.

«В Замке у меня есть подруга, танцовщица-Тень. Она не говорит, но всегда красноречива, и обычно мила. Но сегодня рассердилась и мы, кажется, поссорились. Она мешала писать тебе… думается, Тень привязалась ко мне сильнее, чем я к ней. Но вреда она причинить не может, как всякая тень, и боится света… Но жаль, что все так. И еще — если Замок все же «исправил» меня, то поможет и тебе, избавит от магии желаний или зависимости от нее. Еще раз прости за то, что могу быть причиной твоих несчастий».

Он подумал немного и нарисовал маленький букетик цветов, жалея, что не может подарить настоящие. Но и тут он не мог себе помочь: если Эгани жила в его вчера или завтра, или если между ними было не время, а миры, он вряд ли сумел бы сразу преодолеть их. Но обещал себе подумать над этим.

15.

Эгани поняла, что скучает по простым вещам… По готовке, по тому что сделать что-то вкусное самой всегда было для нее удовольствием, по уборке, хотя в Замке было чисто. Конечно, по родителям, но понимая, что вернуться пока не может, унимала свою тоску игрой с Риггом, прогулками по Замку, чтением и перепиской с Тирнаном. Его рассказ о Тени не столько позабавил, столько насторожил — на вспомнила ту тень, что накрыла зеркало и не дала ей увидеть Тирнана. Конечно, он прав, и тень не может причинить ей вреда, но на всякий случай девушка стала всегда носить с собой зажженную лампу. А о возможности, что это он создал ее такой, как она есть, девушка вообще не думала. Думать — значить злиться, а это ведь совершенно бесполезное занятие.

Никакое развлечение не отвлекает так хорошо, как работа. Поэтому проснувшись однажды, утром она поняла — надо заняться делом, и выбрала уборку в тех комнатах, которыми пользовалась.

Первой досталось библиотеке, и на нее Эгани потратила добрую половину дня. Зато ей было о чем рассказать потом в письме Тирнану — об упрямых книгах, которые отчаянно сопротивлялись, когда она пыталась вытащить и протереть их от пыли, о гадании по страницам, когда задаешь какой-то вопрос, загадываешь страницу и строку и читаешь там свой ответ. Даже Ригг беззвучно смеялся, выслушивая то, что получалось. О найденном потайном ходе, который попетлял немного и вернул ее обратно в библиотеку. О том, что ей самой теперь кажется, что тот стих незакончен и нужно что-то еще. Так что когда она вернулась в комнату с дневниками, то исписала целых три страницы разными вещами, может быть такими же «глупостями», какими Тирнан считал свои рассказы с описаниями красивых мест. Она уже почти закончила и задумалась над последним предложением, когда заметила, как шевелятся тени, все тени в комнате. Это казалось зловещим. Эгани потянулась к лампе, но тут тени словно оторвались от предметов, и кинулись на нее. Девушка вскрикнула, попыталась отмахнуться, услышала звук падения какого-то небольшого предмета и звон разбитого стекла. Ее окружала коконом полная темнота, но на краю этой темноты вдруг стал разгораться огонь и Эгнани ощутила тепло. Пожар? Значит, разбившееся стеклянное было лампой. Она не знала, что теперь делать, но нашарила на столе открытый дневник, схватила его, вскочила с кресла и начала пятиться, по-прежнему ничего не видя, но надеясь, что сумеет найти дверь. Света в ее тьме делалось все больше, но он не помогал видеть. Эгани наткнулась спиной на что-то, оказалось — это шкаф. Девушка пошла по стене, ощупывая ее, но стараясь держаться подальше от источника света и жара. Руки не узнавали ничего, не находили выхода. Потом ее вдруг что-то потянуло в сторону, словно кто-то взял за край юбки и пытался вести. Конечно, ее маленький песчаный друг, о котором она, напуганная, совсем забыла. И хотя он вел ее к огню, тепло которого она ощущала все сильнее, но девушка доверилась и пошла за ним. Споткнулась о маленький порожек, услышала, как хлопнула закрытая дверь. Окутавшие ее тени растаяли, исчезли все как одна. Она стояла в коридоре перед комнатой, в которой бушевал пожар, уничтожая полку с дневниками и все их, кроме единственного, спасенного ею.

Она потрясенно села на пол. Ригг забрался к ней на колени; огонь успел повредить ему — одна нога песочного человечка теперь была стеклянной. Эгани стало стыдно. Вот кого она должна была спасать, а вовсе не дневник!

— Прости… Я не забыла про тебя, просто очень испугалась… испугалась, что без дневника больше никогда не смогу поговорить с Тирнаном.

Ригг похлопал ее крошечной песчаной ладошкой по руке, успокаивая. Девушка почти услышала, как он сказал: «Ничего плохого не случилось». Да, ничего. Только вот там, по ту сторону двери огонь сейчас уничтожает комнату и полку, куда надо ставить дневник, чтобы Тирнан взял его оттуда, и стол, за которым они оба пишут друг другу. Поправимо ли это?

Она вспомнила правило Замка — если закрыть дверь, то комната меняется или исчезает. Стены там каменные и огонь не пойдет дальше. Но когда все выгорит дотла, то это будет уже не та комната… Эгани слышала, как гудит по ту сторону огонь, как затихает, уничтожив все, что можно. И когда потрескивание и гудение смолкли, она встала и попробовала открыть дверь. Медная ручка нагрелась и пришлось обернуть ее платком… Но то что девушка увидела в комнате, лишило ее надежды — только прах, пепел и чернота, хуже той, теневой, что окружила ее и заставила запаниковать. Она закрыла дверь и снова бессильно села на пол. И как теперь быть? Найдет ли Тирнан дневник, если она оставит его в другой комнате? Конечно, можно попробовать связаться с ним и через зеркало… Но сейчас она не верила, что сможет.

Ригг снова одобряюще похлопал ее по руке — «Не надо отчаиваться!».

— Да, — сказала она. — Не надо. Наверняка есть что-то, что мне поможет.

И задумалась — а что у нее есть? Этот Замок, и ее маленький песчаный друг, есть апельсиновые сны, что прибавляют сил не ей, а ее другу-творцу. И есть ее собственная сила, которой она не хотела пользоваться. Живя в замке, Эгани не ощущала зависимости, не тянулась к чужим или своим желаниям… но все же ничего не сделала, чтобы избавиться от этой силы, потому что не знала — как. А теперь… теперь не оставалось выхода, кроме снова использовать эту силу. Она посадила Ригга на плечо и встала. Несколько минут перед закрытой дверью — чтобы сосредоточиться и перестать думать о том, что там, за ней… ведь по-настоящему ей все равно. Но там должна быть чистая светлая комната с полкой под дневники, несколькими шкафами и креслом. Почему должна? Не потому, что Эгани так хочет. Просто так нормально и естественно. И она не сомневалась, что когда откроет дверь, то увидит именно такую комнату.

Девушка ощутила сладкое, затягивающее счастье, от которого закружилась голова и стало и хорошо, и плохо. Усилием воли вынырнула из этого омута, взялась за ручку двери и заглянула в комнату. Чисто, светло, никаких следов пожара. Все, как она ждала — полки, кресло, стол. Девушка вошла, поставила дневник на полку и вышла, пошатываясь. Опьянение от исполнения желания снова захватывало ее. Эгани добралась в свою комнату и прилегла на кушетку, успев ссадить Ригга на столик рядом, и только после этого провались в полубред, полный ярких и странных видений.

16.

Оказалось, что фигура на холме должна быть не одна. Тирнан понял это не сразу, но поняв, тут же принялся собирать рядом еще одну — девушку, сделав ее темной, теневой. Ему хотелось хоть немного утешить свою подругу, сделать ей что-то приятное и помириться с нею. Кажется, получилось. Когда он закончил и обернулся, то увидел стоящую рядом Тень, которая кивнула ему и сделала изящный пируэт, красивое летящее движение, одно из тех, что так нравились Тирнану. Он в ответ тоже что-то протанцевал, нарочито неуклюже, явно рассмешив свою подругу. Но ему хотелось вернуться к мозаике; к двум фигурам на холме добавились еще две — снова девушка и маленькая, едва различимая фигурка песочного человечка. Это почему-то снова рассердило Тень — она попыталась ударить по картинке кулачками, которые, конечно же, прошли сквозь мозаику и стол. Попробовала кинуться на Тирнана, он переждал наплывшую на него темноту, повернулся к разъяренной танцовщице, замершей у стены…

— Не нужно так. Этим ничего не изменишь. Я не стану относиться к тебе лучше потому, что ты этого хочешь… и не останусь в Замке навсегда, — он посмотрел на фигурки на холме и понял, что это — его будущее. Его, но не ее — девушка Тень была там лишней.

Тень огорченно взметнулась и пропала, вылетев прочь сквозь стену. Тирнан вздохнул и стал разбирать мозаику там, где вставил в нее серую фигурку теневой танцовщицы. Такой уж была правда, имевшая и еще одну сторону: ему нужна была не призрачная танцовщица, а Эгани… Может, еще не так, как бывает нужен тот, кто полностью занял твое сердце, и все же… он готов был попробовать сделать для нее что-то необычное и почти невозможное. Например, дверь, чтобы они могли, наконец, встретиться. «Только это все же будет не столько для нее, сколько для себя» — признался себе Тирнан, и решил написать и спросить у девушки, хочет ли она встречи.

В комнате с дневниками почему-то пахло горелым. Он сел за стол и набросал несколько строчек на чистой странице дневника: «Мне тут не одиноко… Пожалуй, я совсем не знаю, что такое одиночество. Но все же мне подумалось, что встретиться с тобой было бы приятно. Ты ободрила меня… и стихом и словами. А вдруг правду у меня выйдет сделать дверь из твоего кусочка мира в мой и назад? Скажи, хочешь ли ты этого?» Написав так, он поставил дневник на полку и стал ждать ответа.

Конечно, ждать, ничем не занимаясь, слишком тяжело. Поэтому он все же начал думать, из чего создать дверь. Этот ответ у Тирнана уже был — зеркало, которое однажды уже показало им друг другу. Он не был уверен, что Замок позволит ему менять что-то, поэтому начал с простого: изменил раму зеркала, сделав ее не деревянной, а серебряной. Подождал немного — рама не стала снова деревянной… только попытавшись украсить ее красивыми синими камешками, он понял, что потратил на первое творение слишком много сил и ему не с чем работать. Нужен был апельсиновый сон, но он не приходил несколько ночей подряд, хотя обычно являлся сразу, когда был нужен. И ответа почему-то не было. Потому ему все же приснилось оранжевое и силы восполнились, только новой записи в дневнике Тирнан не нашел, и начал беспокоиться. И беспокойство заставило его работать с зеркалом особенно упорно и тщательно, не ограничиваясь внешними изменениями. Сил на это уходило слишком много, и все же он не отступал: принес в комнату с дневниками коробки со стекляшками мозаики и стал собирать картину прямо на стекле, заставляя кусочки смальты накрепко пристывать к зеркалу. Он собирал портрет Эгани, как помнил ее, и в тот раз Тень не мешала ему.

17.

Замок ничего не изменил, не отнял у Эгани силу: один раз использовав ее, она снова начала ощущать зависимость, острую жажду исполнять желания, хотя бы и свои. Она могла думать только об этом первые несколько дней и с трудом заставляла себя вставать с постели, есть и заниматься уборкой в библиотеке, которую так и не закончила. Ригг пытался тормошить ее, но тщетно. Даже к записям в дневнике она потеряла интерес, хотя прочитав вопрос Тирнана потянулась ответить… но вернулось затягивающее, мутное состояние жажды желания, и перо выпало у нее из рук. Эгани так и просидела в том кресле до самого вечера, и уснула в нем. Разбудил ее Ригг — он принес откуда-то целый стакан воды и вылил на нее, забравшись на подголовник кресла. Девушка очнулась, встала, едва ощущая затекшее от неудобной позы тело. Ее маленький друг бросил пустой зазвеневший стакан и грустно покачал головой. Понимая, что прояснение может не продлиться долго, она попросила:

— Помоги мне. Я использовала свою силу, силу желания, и теперь буду хотеть снова ее использовать… Так было всегда, я пришла в замок чтобы избавиться от зависимости. Нужно что-то более сильное. Раньше помогала надежда, а теперь ее нет…

Ригг мгновенно выдал ответ: рассыпался на песчинки, только остекленевшая нога, конечно, не изменилась, и сложился в человеческое лицо, лицо Тирнана. Оно повисело в воздухе над спинкой кресла с минуту и потом песчинки снова собрались в человечка.

— Не понимаю, — сказала девушка. — Думаешь, он мне поможет? Нужно попросить у него помощи?

Ригг развел руками, не объясняя большего.

— Я не хочу его рассказывать, — сказала Эгани, — хотя он и так знает почти все. Я должна справиться сама. Ведь он же справился!

Песчаный человечек снова показал ей лицо Тирнана… а потом за креслом возникла тень, тонкий силуэт девушки. Она махнула руками, точно пыталась сбить, рассеять песочное лицо, но только прошла сквозь него. Тень не отступила и попыталась снова — она кидалась на принявшего свой обычный облик песчаного человечка, и он то исчезал в густой тени, то появлялся из нее… Эгани ощутила злость; нет, она не будет просить помощи у Тирнана, а справится сама, чтобы эта ревнивая Тень не радовалась своей победе. Хотя проще было бы сейчас пожелать, чтобы Тень исчезла… Единственное, чего никогда не выходило пожелать и получить — избавления от своей силы. Но она потратила немного силы на то, чтобы найти Место Покоя, этот Замок.

«Нет, я больше не буду пользоваться силой желания, — решила девушка. — Все равно я сильнее… сильнее всего, своей жажды и зависимости». Ее снова окатило волной сладкой тяги чего-нибудь пожелать, и Эгани постаралась встретить ее спокойно, равнодушно даже, как переплавляла в себе желания в силу их исполнить. Сейчас ей нужна была просто сила.

Контроль над собой она себе вернула, но не знала, надолго ли. Эгани посмотрела на открытый дневник. «Нет, не сейчас. Сначала я должна победить!» — и с этим она закрыла тетрадку и поставила ее на место. Волны жажды приходили и уходили, и каждая новая оказывалась сильнее и выше прежней. И где-то рядом была еще девушка-Тень, наблюдавшая за ней. Эгани нашла ее взглядом, сказала:

— Даже и не думай мне мешать!

Теневая повисела минутку в воздухе и исчезла.

Девушка взяла в ладонь Ригга, показавшегося почему-то тяжелым.

— Пойдем, у нас много дел, — произнесла она, еще не зная, каких именно, но понимая, что обязательно их найдет. И будет думать о Тирнане и том, как они встретятся.

18.

Он закончил мозаику на зеркале, но ответа все не было. Тирнан начал тревожиться и его тревога все росла. В очередной раз проверив и не найдя ответа, он решился: подошел вплотную к зеркалу, положил ладони на ставшее цветным стекло, сосредоточился. Стекло, или что-то за ним, сопротивлялось. Он потратил немало сил и времени, прежде чем зеркальная гладь ожила и мозаичная девушка стала настоящей, живой, но по-прежнему отделенной от Тирнана. Но он мог видеть ее и слышать, и тут же позвал. Эгани, лихорадочно и как-то бестолково переставлявшая и протиравшая книги в библиотеке, большей чем та, что была в реальности его Замка, не услышала, и даже не посмотрела в его сторону. Может потому, что в библиотеке не было зеркала… Тирнан стал ждать и наблюдать, уж понимая — что-то не так, но надеясь, что все можно исправить, если понять, как.

Девушка занималась делами. Не чем-то срочным и не тем, что доставляет ей радость, это было ясно — она не улыбалась, не напевала, и то спешила, то наоборот останавливалась и долго-долго не делала совсем ничего. Тогда ее песочный человечек, Ригг, начинал ее тормошить. С ним тоже не все было ладно — одна нога почему-то стала стеклянной… Тирнан снова и снова пытался звать, но напрасно и наконец ощутил усталость и опустошение — его силы кончались и нужно было их восполнить. Он не стал уходить из комнаты, уснул тут же, в кресле перед слабо мерцающим зеркалом, надеясь, что завтра оно покажет ему что-то более понятное или даст возможность поговорить с Эгани или прийти к ней.

Проснулся он поздно и снова открыл свое зеркальное «окно», не ставшее пока дверью; Эгани все еще убиралась, но теперь не в библиотеке, а в большой зале с целой сотней стульев, расставленных как попало у большого стола. Ригга нигде не было видно. В какой-то миг прервав работу, она подошла к подоконнику — на нем и сидел песочный человечек… не совсем песочный — он почти наполовину теперь был стеклянным.

— Как же мне тебе помочь? — спросила девушка с печалью.

Ригг развел руками и улыбнулся, потом встал на хрупкие стеклянные ножки, пошатываясь и держась за выставленный большой палец Эгани, попытался изобразить что-то вроде поклона и неловко сел обратно на ладонь.

— Если бы я знала, что пожар тебе повредит, то бросила бы дневник и спасала тебя…

Пожар? Тирнан вспомнил запах гари в комнате с дневниками. Значит, был пожар и стеклянный человечек начал плавиться… А потом, когда уже все закончилось, изменение пошло дальше. Может, оттого, что Тирнан — творец-неудачник, или была другая причина.

— Прости, — снова заговорила Эгани. — Я пробовала пожелать для тебя, но почему-то не могу. Может быть, ты сам пожелаешь стать прежним? — Ригг покачал головой. — Но почему?

Песчаный человечек развел руками, потом пересыпал из ладони в ладонь белый песок, дунул на него, заставив улететь, и посмотрел на Эгани.

— Хочешь сказать, твое время пришло?

Ее маленький друг кивнул.

Тирнан решительно встал. Пора было пойти и помочь той, которая стала ему дорога. Пусть даже речь идет всего лишь о потере игрушки, которую он сделал для нее, но это все же была бы потеря и Тирнан не хотел, чтобы Эгани хоть что-то теряла. Он уперся ладонями в стекло, слился с ним, стал им… и попытался пройти дальше. Вместо этого его оттолкнуло назад, почти отбросило в кресло. Тирнан выбрался из бархатных объятий, потирая занывший висок, не понимая, почему не вышло. Он хотел всего лишь пройти через преграду, которую сделал частью себя… пройти через себя… Он задумался над этим и вдруг понял ошибку: быть чем-то и одновременно проходить через это невозможно. Нужно отстраниться, стать отдельным… Но став отдельным, он не сможет управлять стеклом!

Тирнан сел в кресло, подавленный внезапным ответом. А Эгани, посадив песочного человечка в кармашек передника, продолжала передвигать и ставить ровно стулья, выбивать пыль из драпировок, мыть подвески многочисленных люстр…

В конце концов она, кажется, просто свалилась от усталости, прилегла прямо на кушетку, которую зачем-то сдвигала поближе к окну. Тирнан не понимал, зачем так себя мучить. И отдыхала она недолго, а проснувшись, снова принялась за дело. Что-то было очень не так. Девушка словно искала спасения в работе от чего-то более страшного. Он начал догадываться, от чего. Возможно, она использовала снова свою силу и это как-то изменило ее… Вернуло или усилило зависимость? Если так, то Эгани упрямо и, кажется, успешно, боролась с нею.

Тирнан решил поддержать ее, написал в дневнике: «Я не знаю точно, но догадываюсь, с чем ты борешься. Ты молодец». Но девушка не заглядывала в дневник; наверное, хорошо, что так — ее могло бы смутить, что за ней наблюдают.

Тирнан заметил еще один тревожный знак — она постоянно носит с собой зажженную лампу.

Он подумал о своей подруге Тени и даже прошелся по замку в поисках ее, но так и не нашел. Несколько раз в зеркале, с той его стороны, где Эгани, он замечал зловещее шевеление теней. Но что могут тени, кроме как пугать?

Девушка постепенно успокаивалась, но к дневнику не возвращалась — было не до него и не до Тирнана. Ее маленький песчаный друг почти совсем превратился в стеклянного… Тирнан много раз пытался пройти через зеркало, но так и не смог, и дозваться Эгани тоже. Он решил отвлечься, заняться каким-то делом, как она, чтобы мысли перестали метаться и пришли в порядок, вернулся в комнату с мозаикой… и увидел, что мозаику кто-то разметал. Это было невозможно, ведь в Замке он один! Если не считать девушки Тени… «Но если это она… если может касаться вещей, то значит…» Он обернулся, ища взглядом зеркало, которое было и здесь. И не важно, что без мозаики, без подготовки к превращению стекла в окно… Тем более, сейчас ему нужна была дверь а не окно. Только как сделать иначе, если знаешь только один способ, а он не подходит?

Для начала Тирнан все же стал стеклом, чтобы изменить его, сделать способным отразить другой Замок. И пока делал это, он подумал: стеклу не надо быть окном. Если оно останется зеркалом, способным отражать другую сторону, ему нужно будет только поверить или признать, что отраженное окружает и его. Он тасовал отражения, заставляя одно сменяться другим, пока не увидел Эгани. Она почему-то отступала, шла назад, держа лампу перед собой, потом быстро зашла в комнату и захлопнула перед собой дверь. Он почему-то видел совсем небольшой кусок ее реальности и не мог распознать угрозы, пока сквозь дверь не прошла темная фигура, показавшаяся ему чернее ночи и не похожей на тень, не плоской… Та, что была призрачной танцовщицей, обрела объем. Она сделала шаг и резким движением выбила лампу из рук Эгани. Наверное, лишь для того, чтобы показать, что она теперь может, потому что в комнате, освещенной солнцем, бившим в окно, не стало темнее. Эгани отшатнулась, споткнулась и упала в подвернувшееся кресло. Тень беззвучно растерялась, протянула к девушке руку со странно истончившимися пальцами — и тут же отдернула ее, когда на руку упал яркий луч света отраженного стеклом. Сидевший в нагрудном кармане передника Эгани стеклянный человечек выбрался из кармана с помощью единственной еще остававшейся гибкой руки и сумел поймать и отразить солнце своим ставшим блестящим, как зеркало, телом. Но метаморфоза пошла дальше — Ригг сделался стеклянным весь, соскользнул на колени Эгани. А Тень уже снова протягивала к ней руку…

«Нет, — мысленно сказал Тирнан, — нет. Этого не будет. Потому что я там, и я помогу». Не было времени сосредотачиваться, не было его ни на что, кроме поверить, что то, что он видит — его реальность. Он и шагнул в комнату другого Замка как в реальное, и, шагнув, окликнул девушку— Тень:

— Стой!

Она обернулась, на матово-черном лице отразилось удивление.

— Если ты тронешь ее, я рассею тебя! — пообещал Тирнан.

Лицо Тени исказилось гневом. Кажется, он ошибся — ей было все равно, что будет с нею.

Тирнан быстро встал между Эгани и красавицей Тень, которая сейчас совсем не была красивой. Но Эгани не захотела, чтобы он закрывал ее собой, и встала рядом, сжимая в руках зеркального человечка. И спросила отважно и прямо:

— Чего ты хочешь?

Тень подняла руку и указала на Тирнана.

— Но ведь ты тень, — заметил он. — У нас так мало общего…

— У тебя тоже есть тень, — перебила Эгани. — Может быть, ты оставишь ее своей подруге?

«Оставишь» — она сказала так, словно уже знала, что он уйдет. А он сам понял это не так давно.

Тирнан обратился к Тени:

— Ты согласишься на это? — и та кивнула. — Как же все просто… Хорошо, я сделаю это для тебя.

И еще не осознавший, как, какой силой сумел перейти из реальности или времени одного Замка в другую, не успевший подумать об этом, он сделал еще одно невозможное — позволил своей тени отделиться от себя, встать рядом с призрачной, снова призрачной, танцовщицей и взять ее за руку. Через мгновение они шагнули сквозь двери, прочь из комнаты. Только девушка-Тень оглянулась на прощание.

А Тирнан, чувствуя себя вышедшим на яркое солнце после нескольких недель полутьмы, взял в свои ладони руку Эгани, сжимавшей зеркального человечка, накрыл его рукой и прошептал «Оживи», хотя это совсем не требовалось. Через миг под его ладонью зашевелился Ригг, снова белопесочный, немного возмущенный тем, что его не выпускают.

Это, последнее, было совсем легко, просто потому, что на него одна смотрела голубоглазая девушка.

— Я поняла, — сказал она, не спрашивая ни о чем. — Поняла, что должно быть окончанием стиха. Только… Это нужно прочесть не здесь. Идем.

И раньше, чем он успел предложить ей это, повела прочь из Замка, который больше ничего не мог дать ни ей, ни ему.

… Где же они оказались в конце концов? На том самом холме, который Тирнан собрал из мозаики. И может, форма у холма была не такая правильная, как на его картине, но этот, живой, был лучше.

— Вот, послушай, — сказала Эгани, наконец отпуская его руку.

— Там все, что еще не понял,

И выйти вот так — не грех.

За силой своей в погоню,

От той, что сильнее всех —

Куда и зачем — неважно,

Допишешь потом итог.

А замок… он был бумажный,

Он дал тебе все, что мог:

Все пыльные коридоры,

Всесильный оранжевый свет.

Уйдешь ли? Вернешься скоро?

Не стоит искать ответ.

Доверься судьбе внезапной,

На выход себя потрать.

Ведь корни у многих «завтра»

Растут из твоих вчера.

— Все правильно, — согласился Тирнан. — Мы искали просто покоя… А просто покой не существует. Его можно найти в человеке или в деле.

— А теперь надо найти ночлег до заката, — кивнула практичная Эгани. И наконец, спросила: — Ты пойдешь со мной? Или можно ли мне пойти с тобой?

— Да я уже иду, — улыбнулся он, и других слов просто не понадобилось.

Они начали спускаться с холма, оставив за спиной замок, серый и оранжевый, ждущий, наверное, кого-то еще. Того, кто должен понять, что просто покоя не существует.

22.02.17