Лешуков А. - Всего лишь сон

Персонаж: Специалист по заполнению пустоты

Warning: текст содержит ненормативную лексику.

Ненависть — топливо, заставляющее биться сердце и открывать глаза каждый грёбаный день. Снова и снова. Снова и снова. Снова… Я напоминаю переполненный ядом сосуд, бомбу, в которой уже началась необратимая реакция. Таймер тикает, время истончается, реальность трещит по швам, осыпается осколками зеркала. Костяшки привычно ноют от боли. Ненавижу мир за окном, ненавижу окно, ненавижу муху, гниющую между рам, ненавижу себя. Давно пора было бы сделать шаг под поезд метро или проезжающую машину, украсить стены ошмётками мозга, вскрыть вены в тёплой ванне, выпуская демонов из исстрадавшегося тела. Мешает одно: мой уход — победа мира. А я слишком его ненавижу. Ну да, я — последняя сволочь и мразь, а вы чего ожидали?..

Стою в драных трусах на кафельном полу ванной и туплю в стену, где только что висело зеркало. На продавленной тахте среди кома нестиранного — потому что лень — белья лежит расхристанная, рыжеволосая девка. Я даже не знаю её имени. Да и на хрена мне её имя? Выйду и вышвырну ко всем чертям. Девок много — башка одна. Память не резиновая. Учитывая, сколько я пью, странно, что она у меня вообще есть. Словно что-то вспомнив, открываю кран, плещу в лицо, смотрю на руки и начинаю кричать — они в крови. На крик приходит девка.

— Кажется я вчера немного перебрала, — глупо улыбается, трёт кулачком глаза, — Ты чего вопишь?

— В-в-в-ода, — отвечаю я.

— И что с ней?

— Т-т-т-ам кровь.

— Много? — едва сдерживая смех, спрашивает моя случайная пассия.

— Посмотри на мои руки!

— Чувак, завязывай бухать. Я серьёзно. И, кстати, чем тебе зеркало помешало?

— Какое зеркало?

— Так, понятно. Я на кухне. Минут через пять будет чай. Хочешь — присоединяйся. Тебе явно не помешает.

Она уходит, гремит посудой где-то в глубине квартиры, а я сползаю по стене, утыкаю голову в колени и плачу. Беззвучно. Только вздрагивают плечи, да дребезжит незакрытый кран. Кто-то подходит сзади, укутывает, как ребёнка, в махровое полотенце, поднимает на ноги и уводит прочь, шепча что-то успокаивающее на ухо. От этого почему-то становится только хуже.

— Ты плохо кончишь, парень.

Она пьёт мой чай из моей кружки. Из моей любимой кружки. Причмокивая от удовольствия.

— И? Тебе-то что за дело? — огрызаюсь я.

— Да ничего. Жалко мне тебя просто. На лицо не урод, деньги есть, крыша над головой тоже. Значит, котелок варит. Чего ж гробишь себя?

— Может, от того и гроблю, что варит. Валить отсюда надо. И чем быстрее, тем лучше.

— Для этого много ума не надо. Ты остаться попробуй.

— Так я и остаюсь. Уже больше тридцати лет. Всё остаюсь и остаюсь. Последним на остановке. И розовощёкие дети из окна трамвая машут мне пухлыми ручками, мол, иди к нам, здесь классно или пальцами тычут, типа, посмотри на этого дебила. А я к ним хочу! Знаешь, как я давно на трамвае не катался?

— Зачем дело стало? Вперёд, за мной!

— Издеваешься, да? Имеешь право. Я же просто животное в клетке, я создан для насмешек, плевков, пинков. Только однажды не выдержу и руку оттяпаю или нос. Это уж как получится.

— Устала я от тебя. Пойду, пожалуй, — ставит кружку на стол. Резко. Чай проливается на скатерть. На белоснежной ткани набухает тёмное пятно.

— Одеться не забудь, — раздражённо бросаю я, не отрывая глаз от стола.

— Не забуду, — доносится обиженно из коридора. — Выход найду сама. Провожать не надо. Я тебе на комоде записку оставила. Понадоблюсь — звони.

Киваю пустоте, слышу, как хлопает входная дверь, медленно пью ещё не успевший остыть чай. Как хорошо, что сегодня суббота и идти ровным счётом никуда не надо.

Чай всегда меня успокаивал, позволял привести мысли в порядок, разложить всё, что происходило с моей почти стокилограммовой тушкой, по аккуратным полочкам внутри перламутровой камеры мозга.

Я подцепил её в клубе. Уже и не помню, каким он был по счёту в ту ночь, да и ночь ли это была. Она пила сухой мартини, я приканчивал пятый «шот» текилы и уже собирался попросить верзилу-бармена повторить. Боковым зрением я видел, как она встала из-за стола, подошла к стойке, сказала что-то бармену и повернулась ко мне.

— Тебе по-моему хватит. Пойдём домой.

— Ко мне или к тебе? — с пьяной улыбкой пробормотал я.

— К нам, — твёрдо сказала она и потащила к выходу, не обращая внимания на мои слабые попытки сопротивления.

— Вызывай полицию! — кричал я бармену, — Я понятия не имею, кто она! Эй, тупая каланча! Твою мать! Какого хрена здесь происходит?! Эй, жирные мудаки, меня вообще-то похищают!

Запоздалые посетители плевать хотели на проблемы очередного перебравшего придурка, как и здоровый лоб за стойкой. Он подмигнул мне и ободряюще улыбнулся. Больше всего хотелось схватить что-нибудь тяжёлое, подскочить к придурку и бить. Бить, пока не провалится нос, не вытекут глаза, не раскрошатся зубы. Я и дёрнулся было, но вдруг обмяк в неожиданно сильных объятиях моей спутницы. Дальше помню обрывками. Провонявшее дешёвым освежителем такси, рыжие волосы, забивающиеся в нос, мешающие дышать, мат водителя и резкий удар по тормозам, когда всё выпитое и съеденное дурнопахнущим фонтаном хлынуло наружу. Мятые купюры, просьбы, снова мат. Ещё одна остановка. Судорога сводит пустой желудок. Красные огни уезжающего такси. Мягкий, такой желанный снег. Её цепкие руки. Блуждания по тёмным проулкам и колодцам дворов. Ядовитая луна. Почему-то зелёного цвета. Строящая уморительные рожи. Смех. Мой. Странно слышать собственный голос. Наконец дом. Мои руки на её груди. Упругая, высокая. Всё как я люблю. Звериный секс прямо в прихожей на грязном полу среди раздавленных «бычков», хлебных крошек, прыснувших в разные стороны тараканов. Вековая пыль, словно пепел, на наших вспотевших телах. Спальня. Я опять в ней. Уже мягче, нежнее. Стараясь продлить наслаждение. Дальше тьма.

Неудобно как-то получилось. Некрасиво. Надо хотя бы извиниться. Она что-то говорила про записку.

Неверным шагом я поплёлся в коридор. На стареньком хромоногом комоде с парой книжек под одним из углов и вправду лежала записка — в спешке вырванная из блокнота страничка с телефоном и подписью «Аня». Рядом с запиской лежал и мой «мобильник». Странно. Я не помню, что оставлял его здесь. Впрочем, о своих проблемах с памятью я, кажется, уже рассказывал. Кому это интересно?

Недолго думая, я схватил телефон и, набрав заветные цифры, замер в ожидании ответа.

Она ответила быстро. Как будто ждала моего звонка.

— Алло, — голос мягкий, слегка растерянный.

— Это я. Нехорошо как-то расстались. Может быть встретимся?

— Давай. Я не успела далеко уйти. Минут через десять буду у тебя.

— Так быстро? Я думал…

— Ты слишком много думаешь. А времени всегда не хватает. Не нравится мой вариант, предложи свой.

— Да я просто…

— Хватит мямлить. Ты мужик, в конце концов, или фаллоимитатор нацепил?

— Ночью тебе так не казалось.

— Ночью многое кажется. В общем, либо говори, что хотел, либо я отключаюсь. Дел по горло.

— В субботу?

— Представь себе. Некоторые вынуждены работать и по выходным.

— Но ты же только что готова была примчаться ко мне через десять минут…

— Я и сейчас готова. Только похоже, что тебе это не нужно. Зачем тогда звонишь?

— Нельзя же так сразу. Я понятия не имею, кто ты, что любишь, можно ли тебе доверять.

— И тем не менее, ты со мной переспал…

— Я был пьян.

— Нечего сказать, настоящий рыцарь! И где вас только таких делают?.. Так чего ты хотел?

— Встретиться. Но не дома. У меня не прибрано…

— Это мягко сказано, — она усмехнулась в трубку, — Хорошо. Через десять минут у тебя во дворе, возле сломанных качелей. Не опаздывай. Я ждать не буду. Время пошло.

— А…

— Никаких вопросов. Доверься мне. Скучно не будет точно. Отбой.

В трубке раздались резкие гудки.

Что-то внутри требовало остановиться прямо здесь и сейчас. Вернуться на кухню, допить чай, убрать осколки в ванной, забраться под одеяло и спать, но любопытство — прародитель всех грехов человеческих — победило. На скорую руку собравшись, я выбежал из подъезда навстречу судьбе, прилетевшей бейсбольной битой прямо в затылок. Внутри что-то хрустнуло и я упал как подкошенный прямо в сугроб. Удары посыпались градом. Лиц я не видел. Только ноги в ботинках с хромированными носками, биты, стальные пруты. Снег подо мной быстро окрасился в красный. Я потерял сознание едва ли не после первого удара, но на грани забвения услышал: «С него хватит. Пакуйте».

Очнулся от жуткого запаха. Обычно так воняет в общественных сортирах, больницах, моргах… Морг… Вполне возможно после удара битой по черепушке. Только здесь почему-то не холодно. Может, меня ещё не вскрыли? Может, есть ещё шанс. Вот сейчас глаза открою и…

Что за чёрт?! Я в долбаной «буханке» скорой помощи. Лежу на носилках. Рядом капельница. За окном с бешеной скоростью проносятся дома, сливаясь в аляповатое пятно. Машину немилосердно трясёт, кажется, что она вот-вот развалится на ходу. Ожесточённо сигналят встречные автомобили. Мы едва не врезаемся в бензовоз. Каким-то чудом уходим от столкновения, потеряв боковое зеркало. В зеркале заднего вида встречаюсь глазами с водителем.

— Что, очнулся? — как ни в чём не бывало спрашивает Аня.

Сил едва хватает на то, чтобы кивнуть головой. Всё тело буквально вопит от боли. Ощущение, что меня пропустили через пресс.

— Я уже думала, что…

— Куда мы так летим?

— Подальше отсюда.

— Что произошло?

— Ты меня спрашиваешь? Я нашла тебя у подъезда в луже крови.

— Я помню только как меня свалили с ног.

— Бейсбольной битой?

— Как ты узнала?

— Она рядом с тобой валялась. Кажется, я спугнула подонков.

— Подонков?

— У тебя кровоподтёки по всему телу. Сломаны рёбра. Кажется, отбиты почки. В общем, если тебя бил один, то он либо десятирукий и десятиногий мутант, либо тасманский дьявол. Что тебе ближе?

— Опять прикалываешься? Кстати, почему здесь нет врача?

Аня нервно переключила передачу, выжала сцепление и вдавила газ до упора. Меня едва не выбросило с носилок.

— Эй, поосторожнее! Ты хочешь меня убить?

— Хотела бы — убила. Водителя и фельдшера пришлось оставить там, откуда я тебя забрала.

— Ты… Ты…

— Они мертвы. А ты жив. Тебя что-то ещё интересует? — я молча отвернулся к стене, попытался уснуть. Если видишь что-то страшное или непонятное, закрой глаза, и всё пройдёт. В детстве работало.

— Нужна была машина. Любой ценой. Я не могла позволить тебе умереть. И позволить им видеть моё лицо тоже. Они были обречены. Если тебя это успокоит, я не люблю причинять боль без необходимости.

— Теперь я — само спокойствие, — пробурчал я, не открывая глаз, — Куда ты меня везёшь?

— Скоро узнаешь. Спи.

Спать мне, честно говоря, вовсе не хотелось. Меня сложно напугать, но от осознания того, что рядом со мной в машине сидит хладнокровный убийца, а машина выжимает сотню по встречной без оглядки на светофоры, пешеходов, другие тачки, поневоле затрясутся поджилки. Чёрт её знает, что она захочет сделать в следующий момент. А если и меня отправит к фельдшеру и водителю?! Чёрт! И надо же было мне в такое дерьмо вляпаться! Как теперь выбираться?..

— Я знаю, что ты не спишь, — донеслось из кабины. — Знаю, что боишься меня.

— Никого я не боюсь.

— Не рассказывай сказки. Боишься. Разве только не обделался ещё. Но это у тебя наверняка впереди.

— Хватит нести чушь! Какого чёрта ты делаешь?! Я хочу домой. Просто хочу…

— У тебя нет дома. И никогда не было. Ты нигде не оставался дольше чем на пару месяцев. А потом валил из города, безжалостно сжигая мосты.

— Ты меня с кем-то путаешь…

— В городе, который ты оставлял за спиной, обязательно находили трупы.

— Какие ещё трупы? Я мертвецов боюсь, как огня. Да я долбаную муху прикончить не могу.

— Муху не можешь. А человека… — Аня замолчала и загадочно улыбнулась своему отражению в зеркале заднего вида.

— Заткнись! — проорал я, не узнавая собственного голоса. В нём прорезалась никогда неведомая мне сила. — Заткнись или, клянусь Богом…

— Занятная клятва для закоренелого грешника. Что ты сможешь мне сделать? — Аня резко крутанула руль вправо, я не удержался на носилках и больно ударился о противоположный борт. Моя мучительница звонко рассмеялась. То, что произошло дальше, до сих пор не укладывается у меня в голове. Я словно бы смотрел кино с актёром, дьявольски похожим на меня, в главной роли.

Вот он медленно поднялся с пола, взял шланг капельницы и затянул его на шее рыжей бестии за рулём автомобиля. Она билась, кричала, пыталась ногтями вцепиться ему в лицо, хрипела, изрыгала проклятия, потом вдруг резко обмякла, уронила голову на грудь. Потерявшая управление машина вихляла зигзагами под непрекращающийся вой клаксонов и отборный мат водителей пока, наконец, не пробила бетонное заграждение и, сделав пару кульбитов, не исчезла на дне оврага.

В машине воняло гарью. Я был буквально прижат к водительской двери. Вокруг что-то искрило, капало, шипело. Честно говоря, поджариваться в этой металлической печке вовсе не входило в мои планы. Я попытался хотя бы приподняться на локтях и осмотреться. Попытки с третьей мне это удалось. Рука по прежнему сжимала шланг. Шланг от капельницы. А вот моей предполагаемой жертвы нигде не было.

— Аня! — прокричал я в пустоту. Ответа, как и ожидалось, не последовало. Зато о способе её спасения красноречиво говорило выбитое лобовое стекло. Я последовал примеру девушки и как раз вовремя — не успел проползти и пары метров, как сзади раздался ужасающий взрыв. Меня хорошенько присыпало землёй, оглушило, но, похоже, я ещё далеко не исчерпал лимит дерьма на этот выходной. Между лопаток упёрлась холодная сталь и хриплый шёпот возле самого уха вежливо попросил не дёргаться. Дёргаться я, впрочем, и не собирался. Во-первых, я ещё не отошёл от шока, а во-вторых, действовать наугад — плохая затея, если конечно, ты не стремишься поймать пулю.

Меня грубо поставили на ноги, связали руки и приказали идти вперёд, время от времени подгоняя тычками револьвера в спину. Путь был крайне недолгим и упёрся в свежевырытую яму, на дне которой сидела связанная по рукам и ногам Аня с багровеющей полосой на белоснежной шее. Когда она заметила меня, в её взгляде промелькнуло нечто похожее на разочарование и досаду. Меня подвели к краю и сбросили вниз. Сбросили и забыли. Вообще. И обо мне, и об Ане. Какой-то кудлатый, словно дворовый пёс, мужик поговорил по мобильнику, махнул рукой и все, как по команде исчезли. Словно и не было. Я выждал для верности пару минут и пополз к Ане.

— Если ты снова идёшь душить меня, подумай ещё раз. Я с удовольствием устрою тебе мастер-класс по неизданной версии «Отелло», где Дездемона откручивает мавру голову и кружится с ней в вальсе под аккомпанемент кровавого дождя.

— Ну у тебя и фантазии! По поводу того, что ты говорила мне в машине…

— Я не шутила. И ты прекрасно доказал мою правоту. Кстати, душишь ты плохо. Отвык, наверное. Сколько ты уже не в деле?

— В каком деле? Что ты несёшь?

— Простом деле. Ладно, сейчас не об этом. Мудаков трое. Пока. Этот кудлатый хер, которого ты видел, запросил подкрепление. Они скоро будут здесь. Твоя задача очень проста.

— Дай-ка догадаюсь. Убить их всех.

— А ты сообразительный малый. Они развернули штаб в шатре у подножия холма в тридцати метрах к востоку отсюда. Если не будешь на меня пялиться, как баран на новые ворота, а займёшься, наконец, делом, то вполне успеешь до того, как здесь станет по-настоящему жарко.

— Ты прикалываешься? У меня руки связаны, нет никакого оружия… Их трое. Как минимум, у одного револьвер…

— В скорой у тебя тоже никакого оружия не было…

— Там у меня и выхода не было. Откуда я знал, куда ты меня везёшь и что тебе взбредёт в голову в следующий момент?

— Ты думаешь здесь у тебя есть выход? Или надеешься с ними договориться? Брось. Эти ребята живут по законам джунглей. Либо ты, либо тебя. Решайся.

— Допустим, я последую твоему совету, допустим даже, что я доберусь до шатра и расправлюсь с ними. Что в это время будешь делать ты?

— Ты совсем идиот или притворяешься? Я же не Гудини в юбке, твою мать! Что я могу делать связанной?! Лежать и ждать грёбаного принца! Что за мужики пошли?..

— Мужики, как мужики. А узлы эти уроды вязать не умеют, — я, словно мальчишка, хвастливо покрутил в воздухе освобождёнными руками, с наслаждением потёр затёкшие запястья, улыбнулся на прощание Ане и выпрыгнул прочь из ямы, словно чёрт из табакерки. Нет, эта девушка определённо пробуждает во мне скрытые до поры таланты.

Я никогда не любил шпионские фильмы, да и боевики не особо жаловал. Ну, не бывает так — один герой выносит целый полк голыми руками, не получив ни единой царапины. Это против логики, против разума, против здравого смысла, в конце концов. Всё рациональное буквально восставало во мне уже при вступительных титрах подобных киношедевров. И вот теперь я сам — герой боевика. Перебегаю от куста к кусту, пытаюсь унять бешено бьющееся сердце и дрожь в коленях. Какого чёрта вообще происходит? Кому я успел насолить? Нет, пакостил я многим, но в основном по мелочи — музыку врублю слишком громко, спьяну разобью окно соседу на первом этаже, ну, выброшу телевизор. С балкона. На всё того же соседа, проходящего мимо. За это же не убивают. Или?.. А вдруг этот сосед — член масонской ложи, или председатель съезда рептилоидов с планеты Ахентрахус в созвездии Безликого Ануса?.. Может, они и хотят меня того-этого?.. Да нет, надо меньше бухать. Права Анька. Пора завязывать. Справная она девка. Дети хорошие будут. Три мальчика и две девочки. Первую дочку Мартой назовём. В честь мамки. Моей. Её бабки, значит. А пацанов — Добрыней, Платоном… Ой, куда-то меня понесло… Я всегда болтаю, когда нервничаю. А нервничать есть отчего. Целых три накаченных, злых причины. С весомыми аргументами тридцать восьмого калибра. Твою мать! Ну, какого чёрта мне дома не сиделось?!

Ладно, поздно об этом. Вон первый верзила с бейсбольной битой стоит. Поигрывает ей, как циркач булавой. Весу в этом буйволе много. Такая тварь меня не то что кулаком — взглядом размажет. И что делать? Можно, конечно, подойти со спины и… Что «и»? Я не Рэмбо и не ниндзя залётный — приёмов никаких секретных не знаю. А шанс один всего. Ну, был бы у меня хоть нож… А, пропади оно всё!

— Эй ты, хряк-переросток! — кричу я верзиле. — Тащи сюда свою пустую башку и попытайся меня поймать!

Он медленно поворачивается на окрик, взгляд концентрируется на мне, я буквально слышу, как со скрипом движутся шестерни в его блестящей гладковыбритой черепушке. Наконец, он издаёт нечленораздельный вопль и несётся на меня потрясая в воздухе своим грозным оружием. Я подпускаю его поближе, подпрыгиваю, словно бы ввинчивая себя в небо, и с разворота впечатываю пятку точнёхонько в переносицу гада. Слышу противный хлюпающий хруст и яростный вопль. Кабан роняет биту, хватается за лицо, продолжая кричать. Не давая ему опомниться, я хватаю биту и бью. Расчётливо, сильно, без замаха. По коленям, по почкам, по ключице. Вопль превращается в жалостный скулёж. Мне это перестаёт приносить удовольствие — я же не изверг. Пара ударов в основание черепа решают дело. Мой враг замолкает. Уже навсегда. Откладываю биту. Наспех обыскиваю труп. Мне везёт — в нагрудном кармане куртки нахожу ни много, ни мало — «Беретту». Девятимиллиметровый демон. Настоящая машина для убийства. Передёрнул затвор — и вперёд.

Те двое в шатре даже опомниться не успели — один получил пулю в живот и скорчился на полу, пытаясь унять кровь, а второй — тот самый кудлатый пёс — попытался остановить кусок свинца ладонью. Вышло плохо. Начальная скорость пули моей малышки около четырёхсот грёбаных метров в секунду. Это значит, что в руку этого недоумка врезался сверхзвуковой самолёт — маленький, злой самолёт — разодрал её к чертям, пробил скулу, вылетел из затылка и успокоился, наконец, в одной из опор шатра.

Никуда не торопясь я подошёл к тому, кто ещё подавал признаки жизни, сплёвывая кровь и пытаясь зажать дыру в животе. Я присел на корточки рядом с ним, помолчал, вглядываясь в его уже посеревшее от потери крови лицо и спросил: «Кто ты?». Он засмеялся в ответ и плюнул мне в лицо. Зря. Я не из тех, кто прощает обиды. Особенно, когда в руках пистолет. Мне кажется третий глаз в середине лба добавляет одухотворённости лицам мертвецов.

Ничего не добившись и ни на шаг не продвинувшись к пониманию творящегося вокруг хаоса, я вышел из шатра, постоял немного под пронизывающим ветром, поёжился от холода и пошёл к яме, где моего возвращения ждала связанная по рукам и ногам принцесса. Что-то мне, впрочем, подсказывало, что она давным-давно в другом замке.

Всё-таки Гудини, чёрт бы её побрал. Яма пуста. На дне, словно бы дразня меня, белеют сброшенные путы.

— Что, расстроился? — насмешливый шёпот за спиной, нежное, едва ощутимое прикосновение локона к щеке.

— Ни капельки, — отвечаю я, обернувшись, притягиваю к себе и целую. Прямо в полураскрытые, сочные губы. Она отвечает на поцелуй.

— Целуешься ты несравнимо лучше, чем крошишь черепа.

— С тобой явно могут поспорить те трое, что притащили нас сюда. Кстати, как они вообще здесь оказались? И что им от нас нужно?

— Я тебе обязательно всё расскажу, но не сейчас. И не здесь. Быстро, за… Вот чёрт, опоздали!

Неожиданно нас окружили чёрные микроавтобусы без опознавательных знаков. Из них, словно горох, посыпались чёрные люди с чёрными штурмовыми винтовками. В небе раздался странный стрёкот и гул, я поднял взгляд и увидел огромные вертолёты из чрева которых по тоненьким ниточкам спускались всё те же чёрные люди… И они явно не хотели пожелать нам с Аней доброго утра.

— Есть идеи? — спросил я, напрягшуюся, словно пантера перед прыжком девушку.

— Сколько патронов? — кивнула она на «Беретту» у меня в руке.

— Двенадцать.

— Маловато, но прорваться попробуем, — из кармана куртки она достала аккуратного «Бульдога», — Что смотришь? Никогда револьвера не видел?

— И давно он у тебя?

— Не находишь, что сейчас не лучшее время для выяснения отношений?

Я счёл уместным промолчать.

— Значит так, план простой: надо захватить фургон. Работаем быстро, слаженно. Вон тот, справа мой. Да, патроны особо не трать — стреляй в голову. Поехали! — сказала моя спутница и ринулась в бой.

Что оставалось делать мне? Я же не мог допустить, чтобы какая-то девчонка надрала мне задницу, оказавшись смелее, яростнее, удачливее. Поэтому бросился вслед за Аней, щедро раздавая направо и налево порции свинца. Благо, этих людей в чёрном было так много, что целиться мне особо не приходилось — пули сами находили себе жертв. Я и глазом моргнуть не успел, как оказался в машине рядом со своей рыжеволосой фурией.

— Пристегнись! — бросила она мне, закоротив пару проводков под рулевой колонкой. Двигатель заурчал, словно сытый кот, Аня выжала сцепление и вдавила газ в пол.

Чёрные люди словно опомнились и начали стрелять нам вслед. Одна из пуль пробила заднее стекло, другая чиркнула по водительской двери, третья засела в бампере, но то ли стрелки нам попались хреновые, то ли удача в кои-то веки решила одарить нас своим взглядом, а оторваться удалось. И, что самое странное, погони я не видел. Ни на земле, ни в воздухе.

— Фуух, — выдохнул я с облегчением, — кажется вырвались! Так куда мы всё-таки едем?

— Мы просто едем, договорились?

— Снова тайны. Ты не устала?

— Поверь, тебе вряд ли понравится правда.

— А правда никогда и никому не нравится. Но это не значит, что её можно скрывать.

— Эту — можно. И нужно.

— Почему?

— Я прошу тебя, не задавай вопросов. Мы только что едва не погибли. Мне нужно хотя бы несколько минут, чтобы понять, что делать дальше.

— Хорошо. Не хочешь рассказывать — не надо. Я тебе верю. Но…

— Но?..

— «Бульдог» у тебя в кармане.

— Что с ним не так?

— Он был у тебя, когда...

— Когда ты чуть не задушил меня? Конечно, был. Иначе как бы я его достала из куртки?

— Тогда почему…

Аня резко бьёт по тормозам, меня практически впечатывает в «торпеду» — спасает ремень безопасности.

— Всё. Я больше не могу!

Она поворачивается ко мне. Лицо, подсвеченное лучами заходящего Солнца, буквально горит, во взгляде читается страх, космическая тоска и… нежность? Как странно — меня никто и никогда не любил. Никто и никогда. Слёзы сами катятся по щекам. Они обжигающе холодны. Плачет и Аня… Она начинает что-то говорить, но я не слышу, я уже почти и не вижу её. Она — силуэт, размытое пятно. Свет… Свет и ветер. Яростный, злой. Удар. Неостановимый. Осколки стекла. Кровь на руках. Ванная.

…Сценарий прерван… Сценарий прерван… Сценарий…

— Сергей Павлович! — стук требовательный, настойчивый, откуда-то из облаков. — Сергей Павлович, очнитесь! Очнитесь! Света, что ты стоишь? Отключай! Быстро! Мы теряем его. Сергей Павлович!

Суета. Беготня вокруг. Металлический звон, скрежет, лязг. Шипение — кто-то открыл капсулу — срывают датчики. Плеск воды. Вода… Мягкая, сонная, как тот снег… Почему? Почему меня не оставят здесь? Почему я должен…

— Пульс есть. Слабый, нитевидный. Адреналин, срочно. Света, двигай шустрее жопой! Шевелись, твою мать!

…А Аня хотела мне что-то сказать… Хотела что-то сказать… Сказать, почему не выстрелила… Почему не выстрелила, когда я… КАК ЖЕ БОЛЬНО!!!

— Готовы? Разряд. Ещё! Ещё! Сергей Павлович, как вы?

— Где Аня?

— Сергей Павлович, всё в порядке. Всё хорошо. Вы с нами. Сейчас вас отведут в палату. Вам нужно отдохнуть, набраться сил…

Надо мной склонился тот самый придурок, что пытался поймать пулю рукой. Только теперь он был в белом халате, тревожный, заботливый голос. Я повернул голову и увидел заполненную на две трети водой капсулу из полупрозрачного пластика. Она была опутана загадочным сплетением проводов, датчиков, на экраны многочисленных мониторов выводились какие-то графики, формулы, бесконечные цепочки данных, мерно гудели кулеры, напряжённо мигали лампочки серверов. Посреди всего этого бедлама стояла девушка и смотрела на меня с горечью и нежностью во взгляде, огненные локоны, вырываясь из-под медицинской шапочки, непокорной волной бились о хрупкие плечи.

— Аня… — вырвалось у меня.

— Нет, Сергей Павлович, это Света. Оператор Заполнителя. Один из лучших. Что произошло сегодня — неизвестно, но, безусловно, она понесёт соответствующее наказание.

— Наказание? Но за что?

— Мы едва смогли вернуть вас к жизни. Вы обязательно должны написать жалобу на имя…

— Заткнись и помоги мне встать. — Ко мне вернулась привычная надменность. Голос обрёл силу и власть.

— Но…

— Я должен повторять свою просьбу?

Человек в белом халате сморщивается, съёживается и в унизительном поклоне протягивает мне руку. Опираясь на него, поднимаюсь с пола. Память постепенно возвращается. Меня зовут Сергей Павлович Мизгирёв. Сейчас 2045 год от рождества Христова. Мы в Москве. И я только что испробовал на себе своё собственное изобретение, способное перевернуть принципиальный подход к лечению психических отклонений, в частности, депрессии, навязчивых состояний одиночества, бессмысленности существования, гнева. Я назвал эту машину Заполнитель Пустоты. Принцип её работы прост: мы погружаем человека в специальную капсулу, не пропускающую раздражители из внешнего мира, вводим его в состояние глубокого сна, сканеры и датчики внутри камеры считывают воспоминания пациента, а оператор на основании полученных данных моделирует сценарий виртуальной реальности, позволяющий прожить все опасения, страхи и выйти из этой схватки победителем. Успешный исход гарантирует возможность оператора корректировать сценарий в реальном времени. Дополнительным подспорьем является приоритет сохранения жизни пациента. Любой ценой. Вот почему Аня не выстрелила в меня — не могла. Как ни прискорбно это сознавать, но единственная женщина, которой я готов был отдать сердце, оказалась совокупностью нолей и единиц, причудливой прихотью сознания, призраком, мимолётным видением, ветром, оставляющим на губах чуть горьковатый привкус разочарования.

— Как тебя зовут? — спрашиваю всё ещё не разогнувшегося, подобострастно глядящего мне в глаза человека в белом.

— Сомнин — заикаясь, произносит он, — Чеслав Сомнин, Сергей Павлович.

— Хорошо, Чеслав. Ты свободный человек?

— Странный вопрос, Сергей Павлович, — всё также, не разгибая спины, отвечает Сомнин. — Конечно.

— Может быть, я твой барин?

— Сергей Павлович, крепостное право отменили в середине девятнадцатого века.

— Извини за любопытство, может быть, тебя разбил радикулит?

— Господь с вами, Сергей Павлович! Допускаю, что выгляжу старше, но мне всего тридцать пять.

— Так какого чёрта ты передо мной пресмыкаешься, словно комнатная собачонка?! Имей хоть каплю уважения к себе. И принеси мне, в конце концов, халат!

Покраснев, словно варёный рак, до кончиков ногтей, Чеслав выпрямился и бросился прочь из комнаты.

— И кофе захвати. Для меня и нашего лучшего оператора, — бросил я ему вдогонку.

Хлопнула дверь. Мы со Светой остались наедине. Она звонко засмеялась — я подхватил смех — и озорно улыбнулась, а во взгляде осталась нежность. Анина нежность. Любой сценарий ломается как только ты осознаёшь себя его частью, любая иллюзия развеивается, как только ты понимаешь, что тебя водят за нос, но кто сказал, что вчерашний сон не может воплотиться в жизнь? Что наивная, простая мечта о любви, пронесённая через множество одиноких лет, чужих спален, лиц, не может обрести плоть и кровь и стоять в двух шагах от тебя, трогательно прикрывая ладонью улыбку?

Я подошёл к ней, неуверенно, словно боясь спугнуть, коснулся щеки. Наши взгляды встретились.

— Не бойся. Я больше никуда не исчезну.