Зауэр И. - Колокол Белой Башни

Тема — В замкнутом круге

Слова — Колокол предательства

Персонаж — Пропащий

— Предлагаю такое имя: «Колокол предательства».

Я не удержался и хмыкнул. Всего два слова, а сколько пафоса! Предложивший — блондин, уверенный голос, костюмчик в придворном стиле — сам заслуживал нарочито-вычурного имени.

Я еще раз оглядел всех. Две женщины и мужчина. О внешности сказать нечего, кроме того, что на лицах у всех печать единственного желания — чтобы за наш проект нам побольше «накапало»; сам такой, можно к зеркалу не подходить. Разве что возраст отличает нас друг от друга… Сидящей напротив меня женщине около пятидесяти. Светловолосому с его пафосом — даже в правое от меня кресло опустился как на трон — около тридцати. Ну и совсем уж молодая девица слева, явно тоже сторонница церемоний. Оделась, как на королевский прием — синее платье до полу, в словно налакированных волосах цветы, и какие-то блестяшки на груди и руках. Лично я не стал заморачиваться внешним видом, и дама постарше тоже: блузка, брюки, явно брошенные в самом начале попытки скрыть возраст за гримом.

— Колокол предательства… — повторила она, словно прислушиваясь к словам. — А что, давайте! Хорошее имя для начала.

— Для начала хорошо бы иметь сюжет, — фыркнул я. — Хоть какой-то!

Женщина капризно поджала губы:

— Мы все тут профессионалы… вроде бы. Можем и без подготовки и сюжета.

— Предлагать такое не слишком профессионально, — поддел я.

Она пожала плечами с удивительным равнодушием:

— Начнем, а там увидим. И чем скорее, тем лучше.

— А представиться? — спросила Синее Платье низким грудным голосом, по-моему, немного нарочитым.

— А зачем? — удивился я. — «Имя» для проекта нашли, все, что нужно, друг другу рассказали еще у Башни, а собственные имена нам без надобности. Или ты хочешь в прототипы?

Девица посмотрела, чуть нахмурившись и явно не одобряя моего «тыканья». Извини, красотка, я церемоний не люблю и обычно плачу за то, чтобы меня принимали таким, какой есть. Или не плачу, но всем все равно приходится принимать.

Но другим идея понравилась.

— Тасси, — назвалась пожилая. Это я и так знал — видел ее портрет на двух или трех скучных шаблонных любовно-магических романах-безыдейках. Ну, приключайки тоже кто-то должен писать.

— Маер, — красавчик встал, поклонился и снова сел.

А, так вот это кто. Своего рода знаменитость — среди дам от восемнадцати до восьмидесяти. И у входа в Башню он задержался, уговаривая парочку отпетых поклонниц подождать за дверью. Фанатам не объяснишь, чего хочет автор. И что они, фанаты, не всегда могут ему это дать.

— Ох, Маер — это вы? — вскочила на ноги Тасси. Глаза загорелись — хоть свет гаси. Типичный случай.

— Именно я, — очаровательно улыбнулся он. Только очарование было рассчитано на тех, кто ловит каждый жест и слово своего кумира. Не на меня, и, пожалуй, не на Синее Платье. Судя по лицу, она тоже видела за попыткой понравиться недовольство и неуверенность.

— «Удивленный взлет брови с ее лица послужил самым лучшим кормом моему самолюбию. Ничего, сейчас я щелкну пальцами, активируя мою новую магию, и поглядим, куда полетит вторая», — процитировала девица, заставив Маера играть желваками, а Тасси, шумно засопев, сесть на место. И представилась в свою очередь: — Акари.

Про Акари я никогда не слышал. И вряд ли она про меня, так что процитировать не сможет. Представился, раз уж все равно придется:

— Глев мое имя. Мы сегодня будем работать или как? — я поерзал в кресле. Удобное, но почему-то все время хочется сесть иначе. Внутренность Башни — это ничего лишнего и особо изысканного, но нужное тут всегда найдется. Мы четверо, едва ступив за порог, оказались в круглой комнате с огромным и совершено пустым столом и четырьмя креслами, немного разными — чтобы каждый смог выбрать по себе, без споров, кому куда сесть. И ни одного окна, но стены из белых камней слабо светятся. Пока что — не нашим, а своим собственным светом.

— Все знают, как это работает? — уточнила Акари.

— Я вас умоляю! — всплеснул руками Маер. — Зачем сразу оскорблять, предполагая в нас невежд?

— Я вас впервые вижу, и понятия не имею, кто на что способен, — пожала плечами Акари, — если не считать некоторых нюансов, вроде «В нем все одухотворено, все дышит искренним поклонением, великолепием чутких открытий».

Лицо у пожилой Тасси пошло пятнами.

— Да как вы смеете?..

— Я смею все, на что мне хватит ума, — сказала госпожа Синее-Платье, явно собой любуясь и, кажется, на сей раз это была не цитата. — Давайте начинать.

Она явно настроилась командовать, не заплатив ни монеты за время в Башне.

— Секунду, — сказал я. — Чтобы дальше не было никаких недомолвок. Вы все смогли сюда попасть только потому, что я проплатил это. Советую не забывать.

Думал, на меня набросятся сразу все трое, но ошибся.

— Разговор о деньгах совершенно излишен, — буркнул Маер, не глядя на меня.

Тасси промолчала. Видимо, издавать один или два скучных романа в год — мало, чтобы жить, как я. И для уверенности в себе этого не хватит.

А вот у Акари этого добра хватало.

— И еще секунду, — тихо, заставляя к себе прислушиваться, сказала она. — Я легко могла бы сделать то же самое. Просто ты меня опередил. У меня есть все, что нужно, в том числе и деньги…

— Понятно, — перебил я, не дожидаясь, пока она начнет перечислять: «и прекрасный муж, и умная дочь, и дом в два этажа в лучшем районе, и личный маг на побегушках». Надо было демонстрировать характер, когда я оговаривал условия, а не сейчас. Но ни один из троих не возразил на мое «плачу за всех». — Итак, колокол предательства. Что это может быть и зачем?

— Если даже столь простые вопросы ставят тебя в тупик, — хмыкнул Маер, — то зачем ты пришел в Башню? Чем сумеешь заинтересовать людей?

— Чем-нибудь простым. Превращениями. Новыми мирами. Экзотическими обычаями, включая казни. Большим количеством… — учитывая присутствие дам, я выбрал выражение поэлегантнее: — Личных отношений. В причудливых формах.

Акари фыркнула. У Тасси раздулись ноздри. Ну да, старушка этим и промышляет: отношения людей и драконов, оборотней и опять же людей, учителей и учеников всех рас и возрастов.

— Вижу, что ты за персонаж, — сказала она. — Живешь за чужой счет…

— Как раз за свой, — усмехнулся я. — Вообще каждый, кому нужно внимание других людей, живет за чужой счет. И мы тут для того, чтобы этот счет пополнить. Все, хватит болтовни. Итак, колокол — тот, что звонит, когда рядом, кто-то предает?

— Рядом — это как? — тут же включился Маер. — Тысяча шагов, две тысячи?

— Локация, — буркнула Тасси, явно слегка присмирев или решив тоже заняться делом, чтобы скорее избавиться от моего общества. Ну да, вообще стыдно в ее-то возрасте не мочь за себя заплатить. — Один город. И вот в этом городе есть такой колокол, который никогда не звонил, что ты с ним ни делай.

— Но однажды он все же зазвонил? — вписалась в разговор Акари. — И жители города решили дознаться, с какой стати?

У меня было, что на это возразить. Например: жители не захотят ни до чего «дознаваться», у них дел других полно. И вообще человек удивительно нелюбопытен. Вот если в город придет чужак… Другие тоже обдумывали каждый что-то свое, и в возникшую паузу ухитрилось втиснуться много разных мыслей, едва ли не повисших густой, плотной пеленой в пространстве комнаты. А так же и город, вставший вдруг над столом, призрачный город с колокольной башней в самом центре.

Я рассматривал его. Город вполне мог оказаться тем же, что за стенами, только лет на сто позднее. Архитектура не та. Еще не отвалилась с домов лепнина, двери украшены резьбой, рамы окон и частично стекла — цветные. То ли люди были богаче, потому что резьба и цветное стекло и сейчас стоят нехило, то ли я ошибаюсь, и стоило все это как грязь. А вот башня похожа на ту, что на въезде в город: просто цоколь с двумя столбами, меж которых висит колокол.

Пока я любовался, появились и люди, маленькие, с палец, стали бродить меж домов, исчезая и появляясь, явно занимаясь какими-то делами. Белая Башня ответила нашим мыслям и создала нужный антураж. Только вот стены ее не засветились ярче, как должны бы. Но ничего, это же самое начало. И надо брать его на себя, чтоб эти мои… собашенники не запороли.

— Он вошел в город с севера, — сказал я, — обычный с виду город. Да и сам гость не был необыкновенным. Парень лет… тридцати, светловолосый и голубоглазый, невысокий, одетый как на парад.

Теперь ноздри раздулись у Маера. Понял и ничего хорошего не ждет. Да мне все равно, взял то, что перед глазами. Был бы тут другой мужчина, возможно, он стал бы прототипом, а так… Писать мужчину с женщины слишком замороченно, придумывать героя на один раз — лень. Потому сиди и радуйся, что я описал лишь внешность. По крайней мере, пока.

Очерченный словами перс тут же появился на краю города-стола и решительно двинулся вперед, к площади с колоколом.

— Эй, не так быстро! — вмешалась Тасси. — Ему спутница нужна!

— Шуры-муры разводить начнем? — хмыкнула Акари.

— «Шуры-муры» это то, что всем интересно. Любовь и тайны!

— Смешать и как следует взбить, — кивнул Маер. — Ну, поехали. Девушка, с которой он столкнулся, была не очень-то похожа на девушку. Оборванка в мужском платье. И за ней гнались двое. Один старик с кривоватой усмешкой, смуглый, как житель северных Островов, в одежде, словно снятой с разных людей — рубашке со слишком длинными и потому закатанными рукавами, жилетке с пришитыми тут и там кусками потертого меха и модных лет сто назад кожаных штанах с полосками.

Я мысленно пообещал ему ответить на «старика» и «кривоватую усмешку». И ради справедливости сказал спасибо за точность в описании одежды.

— Вторая, — подхватила Тасси, когда он умолк, — женщина с сильной фигурой красивая даже сейчас, когда гневалась, женщина в костюме охотницы.

Наверное, на моем лице появилась сейчас та самая кривоватая усмешка. Тасси явно видела себя в «женщине с сильной фигурой, красивой даже сейчас». Сама она красива не была. Фигура не оплыла с возрастом, но лицо простоватое и какое-то… капризно-плаксивое.

— «Стой! — закричала она. — Ты не понимаешь, что украла! Если драконы узнают!..»

— А давайте не вмешивать драконов! — попросила Акари, пока Тасси набирала воздуху для нового предложения.

— Ты что-то имеешь против драконов?

— Только то, что они перетянут на себя все внимание. И что не они наши герои.

— Откуда ты знаешь? Может наш персонаж — дракон-оборотень?

Я хотел помешать бабам ссорится, но вдруг заметил, что стены начали сиять ярче и чуть иначе — красноватым светом. Как интересно.

— Нет, правда, — вмешался раньше меня Маер. — Это может быть любопытно. Что там такое сперла девчонка?

— Артефакт… яйцо, — попыхтев, призналась Тасси. — Доверенное людям сто лет назад. И если драконы узнают, что оно попало в руки к кому попало, то прилетят и все там разнесут.

— Кстати, отличная причина чтобы колокол зазвонил, — почему-то согласился красавчик. Решил поощрить поклонницу-союзницу? — Кража станет предательством… интересов нации или вида, поводом к войне. И заварится крутая каша. У нас же там королевское правление?

Если бы я не знал, что он обожает писать о том, как одна страна разносит в войне другую, и как принцы-принцессы и прочие отпрыски родов, иногда и внебрачные, приносят себя в жертву, чтобы войну остановить, то понял бы это сейчас.

— Может и королевское, но для нас это не важно, — сказал я прежде, чем кто-то еще открыл рот. — Тасси, ты сама сказала — локация. Локальность. Один город. Другие города и тем более страны, а так же расы и прочее, лишь предполагаются. Они нам не нужны и не будут. Если только мы не хотим вместо одного зрелища целую серию…

Мы посмотрели друг на друга заново… и, кажется, каждый пришел к одному выводу: никаких серий. Создать одну историю, принять «накапанное» и разойтись.

— И да, я согласен с тем, чтобы колокол зазвонил именно в этот момент. Итак… «Ты не понимаешь, что украла!» Гость, в которого врезалась бегущая оборванка, и который почти готов был заслонить девушку от опасности, посмотрел на нее. В его голубых глазах стояли сомнение и вопрос. «Я-то как раз понимаю! — заявила девушка. — Это вам бы понять не мешало!»

Кажется, на это ни у кого не было возражения. Сцена начала осуществляться на столе: гость, вошедший в город, врезавшаяся в него девчонка в нелепом рванье, двое за ней. А потом они застыли, ожидая продолжения.

— Но что такое она сперла, если драконы не при делах? — спросила Акари с неожиданным скепсисом. — Волшебные ножницы для стрижки овец? Судя по ней, девчонка спала в овчарне… О, придумала простой, но гениальный ход! Пусть это будет книга!

— И что в той книге? — с большим сомнением в гениальности хода поинтересовался я. — Все тайны мира?

— Хватит и одной. Например — любви вообще не существует, не должно существовать. При создании мира Творец немного ошибся, и это вылилось в способность людей привязываться друг к другу, дружить…

— Любовь и дружба — когда они настоящие — самые прекрасные и нужные вещи на свете! — воскликнула Тасси. — Без них вообще ничего бы не было! Самых красивых песен и лучших книг!

— Самые лучшие — это твои? Разреши не согласиться. «Его губы нежно коснулись моего ногтя. По мне пронесся туда-сюда табун мурашек». Если это лучшее, то лучше тебе промолчать.

— Ты никогда не любила! — запальчиво возразила Тасси. — И не знаешь настоящей дружбы!

— Ага, а дочь и муж у меня появились потому, что однажды драконы принесли… — Акари нервно, и от того — некрасиво, порылась среди висящих на груди блестяшек, достала медальон, открыла, повернула к Тасси. — Видишь? Красавица, верно? К тому же и умница…

— Вся в тебя?

— Дамы! — перебил Маер, которому, похоже, тоже начало надоедать. — У нас есть дело. Хорошо, пусть книга тайн. Продолжаю. В этот самый миг где-то прозвонил колокол, громко и так пронзительно, что всем пришлось зажать уши. Женщина-охотница обернулась. «Странно, — сказала она. — Так не должно быть».

— «Ну, условие мы все знаем», — заметил смуглый, — подхватил повествование я. — «И лично мне с этим связываться не хочется. Так что если девчонка вернет Книгу, я просто уйду».

— Ты и в жизни так поступаешь? — поинтересовался Маер. — Просто уходишь?

— Кому какое дело, как именно я поступаю в жизни? — парировал я. — Если тебе — спроси меня об этом за дверями Башни. Отвечу… может быть… Продолжай историю.

Он пожевал красивыми губами несказанные мне слова, но подчинился:

— «Не отдам! — сказала девушка. — Вам оно не нужно. И хватит прятать Книгу от всех людей!». «Дурочка! — рассердилась Охотница. — Людям она не нужна. Будь иначе — давно бы пришли и взяли!». В этот миг гость города наконец-то решил вмешаться. «Да что случилось? — спросил он. — Что за ценная Книга и при чем тут колокол?» — «Не просто книга, а «Книга обо всем». И колокол тоже не просто, а колокол предательства. В тот миг, когда он зазвонил, кто-то кого-то предал. По-настоящему», — сказала Охотница.

— Дальше я! — влезла Тасси, хотя, кажется, Маер собирался продолжить сам. Стены, кстати, сияли все ярче заметно багровым. Ну наконец-то. — «Предательство — самая страшная вещь на свете, — добавила Охотница, — предательство и подлость. Даже происхождение этих слов…»

Долгих три минуты она несла какую-то ахинею в этом роде. Я был терпелив. Я мог вынести и не такое… только вот стены начали гаснуть, а она увлеклась и не замечала. И надо было дать ей договорить, ибо таково правило — тот, кто перебивает другого в процессе создания зрелища, оказывается за стенами Башни. По крайней мере, так написано на медной табличке с правилами, висящей на стене снаружи. Я не хотел проверять, правда ли это, и потому сделал так, чтобы Тасси остановилась сама — сильно ударил ладонью по столу, заставив ее замолчать. И попросил, пока она не начала мне выговаривать:

— Пожалуйста, без занудства!

— Этого нельзя, того нельзя, драконов — ни-ни… проворчала авторша любвеобильных приключаек, потерев плечо, словно мой удар пришелся по нему. — Ты тут главный, что ли? Только потому, что заплатил?

— И поэтому тоже. На стены глянь.

Тасси глянула — зачем-то через плечо, хотя стена была у нее перед глазами — сразу за моей спиной.

— И что?

— Некоторые склонны не замечать логики… Или ее отсутствия, — хмыкнула госпожа «Синее Платье-у-меня-все-прекрасно!» и снова процитировала кого-то — с пафосом и подвыванием: — «Она была полноватой девушкой-женщиной, любившей меня до посинения. Я отвечал тем же». — Помолчала, явно любуясь на реакцию Тасси, покрасневшей даже шеей, и закончила, уже по делу: — Нашу историю наружу понесет свет. Но не мы решаем, когда и что. Башня решает — и показывает, что решила. Стены светятся — значит, мы сделали что-то интересное и привлекли внимание. А твои… формулировки гасят стены.

— Это только внутренние! А внешние, может, сияют еще ярче! — выдала возражение Тасси и припечатала еще одним: — Я не обязана за всем следить, когда творю!

В этот миг я начал понимать, что такое «девочка-женщина». И заметил, что Охотница встала точно в такую позу как ее создательница — руки сложены на груди, подбородок вздернут, глаза блестят… Ей это совершенно не шло. Но стены вновь полыхнули неприятным для глаз светом. Я потер глаза. Устал, да. В том числе, и устал ждать тех, кто мне подойдет, а не бездельников, которым нечего предложить Башне. Но не ошибся ли, выбрав этих троих? Вместо работы выясняем отношения и тратим напрасно время. Ну, почти напрасно.

— Продолжаем, — я снова хлопнул ладонью по столу, достаточно сильно, чтобы мерцающий город вздрогнул. — «Предательство страшно, — перебил пожилой, — и оно порой принимает странные формы. Вот эта книга, например. Разве не предательство, «Книга обо всех»?

— Я сказал не обо всех, а обо всем! — заспорил Маер. Глянул на собравшуюся, кажется, его поддержать Тасси, и согласился: — Ладно, пусть будет по-твоему. Но что ты хотел сказать этим изменением?

Довольный его уступчивостью, я продолжил, включая в повествование ту правду, что подсказывала мне Башня:

— «Книга, в которой написано все о каждом, и любой может прочитать. Разве не этого хотят люди — знать что-то о своем соседе, враге или даже друге? О короле и о последнем каторжнике? Потому что интереснее всех сказок мира та правда, которой мы не знаем, и можем так никогда и не узнать, в отличие от тех же сказок. Но при этом нам лучше ее не знать и довольствоваться сказками».

— Последнее утверждение спорно, — заметила Акари. — Но любопытство в самом деле правит жизнью… Маер, а тебе никогда не хотелось издать свои истории?

— Много возни, — пожал плечами красавчик. — Всегда надо что-то править и изменять, а мои тексты идеально структурированы, и если кто-то этого не видит, разве я виноват?

— Но ведь ты нашел выход?

Маер усмехнулся:

— Вижу, твое любопытство сильнее тебя. Да, нашел. Нанятые чтецы не спорят, они записывают тексты в звуковые кристаллы, а иногда и я сам это делаю. Кристаллы отлично продаются. Ничем не хуже издания.

— Если так, почему тебе не хватило денег на Башню? — поддела Акари.

— Потому что на продажу звуковых книг нужна лицензия. И потому что я предпочитаю их дарить!

Я усмехнулся. Предпочитает, как же. Ему приходится дарить. Поклонницам, которые его потом хвалят. Приходится быть милым ради популярности. Но при этом она не дает того же, что Башня, иначе он бы не пришел сюда и не пытался войти. И не сидел сейчас здесь благодаря тому, что я помог. Поклоняться можно и бездумно, да и звуковые истории не то же, что книги. Их можно слушать, к примеру, во время разговора или работы, как фон. Я знаю — пробовал. Все самые изощренные интриги просто пролетают мимо разума. Вместо внимания — равнодушное потребление. И автору ничего не «капает».

— Вы все о себе и о себе! — воскликнула Тасси, снова вставая и простирая ладонь над городом на столе, единственным оставшимся источником слабого света. — «Людям нужна не правда о других, им надо знать все о себе! — сказала Охотница. — А еще они хотят знать не правду, а истину. А есть ли она в этой книге?». «Я не знаю, — растерянно сказала беглянка, — я не читала».

— «Научись выбирать!» — влезла Акари. — «И никогда не предлагай другим то, чего не пробовала сама» — произнес старик.

Герои зашевелились, начали повторять… частично: «Есть ли в той книге истина?» — «Никогда не предлагай другим то, чего не пробовала!».

Маер запустил свою часть реплик:

— «Я уже выбрала, — сказала девушка. — Но вы не дадите мне попробовать. Или дадите и не станете говорить, что стоит мне открыть книгу, как прилетят драконы и все здесь разнесут, потому что это они доверили ее людям?»

Он явно издевался, но Тасси посмотрела на него с благодарностью, кажется, не поняв издевки. А стены постепенно разгорались. И наконец-то понеслось — реплики одна за другой, так быстро, что не всегда успеешь понять, кто что сказал. Почти все вещи приходилось выслушивать дважды — от себя самих и наших героев, но некоторые они почему-то отказывались повторять.

— «Можно мне взглянуть на эту книгу?», — спросил странник, переминаясь с ноги на ногу.

— «Это ничего не изменит», — заметил старик. «Или тебе стало любопытно посмотреть, что там написано о тебе?».

— «Помолчи, — сказала Охотница. — Не искушай его. Я никому не позволю читать книгу, которую драконы отдали нам на хранение. И даже говорить об этом не стану».

— «А о чем станешь? — спросила девушка. — О чем с тобой вообще можно говорить?»

— «О многом. Я видела много разного… Это ты слишком молода, чтобы что-то видеть. И потом, выглядишь так, как будто никогда не знала никакого горя. А если так, то не знала и настоящего счастья. Те, у кого всегда все хорошо, так и остаются маленькими детьми».

— Кто бы говорил… — буркнула Акари и продолжила, заставляя героиню-девушку произносить новые слова: — «Конечно, у меня всегда все хорошо, и поэтому есть время и желание думать о других, о том, что им нужно. И я точно знаю, что. Но если тебе так уж надо знать, то у меня есть больной отец, за которым приходится ухаживать, почти безумный. Толпы лекарей и сотни склянок, одинаково бесполезных, буйство старика и страх, что семья мужа начнет тебя презирать, и угроза, что безумие передалось дочери — вот что я вижу…»

Она замолчала, дав своей героине договорить… Своей, потому что каждый из нас мог управлять любым, но в итоге мы пришли к управлению одним из четверых и только им. Акари, правда, ничего не осталось, как взять и вести совсем на нее не похожую девушку-беглянку.

— Наконец-то немного правды! — заметил Маер с тем же ехидством, с каким произносил слова о драконах. — А я думал, тебя на это не хватит.

В этот раз Тасси услышала издевку и удивленно покосилась на своего кумира. Но все же не дошла до того, чтобы упрекнуть его в черствости. Только когда ведомый Маером герой повторил его слова, воспользовалась ситуацией и заставила Охотницу произнести:

— «А я думала, ты не бываешь злым».

Непонятно почему, именно в этот момент Маер решил сломать нам неплохо идущий спектакль и испортить работу:

— «Я бываю всяким! — резко бросил странник. — Как и все. Это лучше, чем быть никаким!»

Слова совершенно не подходили его герою, всему, что он говорил и показывал до этого, не подходила и резкость — от короткой, злой, брошенной в лицо не мне фразы у меня загудело в голове, словно кто ударил тяжелым.

— «Вы забыли о колоколе», — сказал я за старика, медленно подбирая слова. — «Он прозвонил, значит, кто-то кого-то предал. Может, даже кто-то из нас».

— «Говори только за себя. Я раньше умру, чем предам!» — бросила, как вызов Тасси, резко, словно обрубая что-то.

Замолчала. Остальные молчали тоже. И у меня вдруг возникло чувство, что это все. Конец. Больше нам нечего сказать о наших героях и за них. И пока я пытался придумать новую реплику, делалось все темнее, а потом сразу, рывком, на нас опустилась багровая полутьма. Фигуры на столе все еще светились, словно подчинялись каким-то другим законам, но это был последний оставшийся свет. Даже не так: последнее, что осталось — свет и напряжение, и оба давили, заставляя мучительно искать слова… или выход.

Все еще стоявшая на ногах Тасси с шумом отодвинула кресло и почти бегом кинулась к двери. Попыталась ее открыть — тянула и дергала ручку, но дверь словно вросла в стену, и даже на пару ударов кулаком и пинков никак не ответила.

Авторша приключаек беспомощно посмотрела на нас, кажется, хотела что-то спросить, но вместо этого тяжело, медленно, как побитая, вернулась на место и попросила:

— Давайте закончим. Я хочу уйти.

— Ты не похожа на ту, которую там кто-то ждет, — фыркнула неумная Акари. — В отличие от меня. Наверняка ни мужа, ни ребенка…

— Почему это? — с обидой в голосе спросила Тасси.

Госпожа Синее Платье только закатила глаза и не ответила. Ответил Маер, молча рассматривавший замершие фигурки на столе:

— Ты слишком много пишешь о любви и делаешь это чересчур… красиво. Слишком сладко. Такое ощущение что описываешь свои мечты… которые еще ни разу не осуществились.

— «Он взял ее щеки в свои руки и, целуя их, опустил на коврик перед камином», — припечатала очередной цитатой Акари.

И авторша любовных романов лишь вздохнула и даже не посмотрела с укоризной ни на кого из нас.

— Это же просто слова, — сказала она. — Все знают, что так не бывает.

Она кинула взгляд на темные стены.

— Интересно, а так должно быть?

И мне почему-то стало ее жалко… а кроме того, мучительно хотелось что-то сказать, и наконец нашлось, что.

— Не должно. Стены обычно вообще не гаснут, — ответил я

И разом оказался пришпилен к креслу остриями трех пронзительных взглядов.

— Так ты в Башне не в первый раз? Отлично. И как все это объяснишь? — наехал Маер. — И кстати… сколько же ты заплатил? Правило, если не ошибаюсь — в два раза больше, чем в предыдущий?

— Разговор о деньгах совершенно излишен, — ответил я красавчику его же словами. — А объяснения давать… недосуг заниматься глупостями.

— А «накапало» тебе сколько в последний раз? — не моргнув глазом на цитату и завуалированное оскорбление, спросил Маер. И неожиданно признался: — Мне надо много.

— Тебе-то зачем? — удивилась Тасси. — Ведь тебя же любят!

— От таких как мои… любители почти нет пользы.

— Почему?

Мне стало интересно, какими словами он будет ей объяснять про безмозглых фанатов.

— По тракту до самого моря, — отбил Маер старой поговоркой. И снова обратился ко мне: — Ты уже работал в команде, Глев?

— Нет. Но решил попробовать. Говорят, что командам «капает» больше…

Правда, о которой никто не просил, словно сама выпрыгнула на свет. Невозможность сдержаться начинала раздражать, так же как зависимость поведения стен от сказанного, которую я уловил. Башню интересовала не наша история — мы сами. Но много ли мы можем ей дать? Хватит ли этого, чтоб начало «капать»?

Акари встала — с таким лицом, словно собралась прыгнуть в пропасть.

— Чувствую, вы так еще полня будете возиться, а меня дочь и муж ждут. Так что прощения просить не буду.

— За что? — подозрительно удивился я.

— Вот за это.

И сделав точно такой же, как Тасси, но почему-то куда более эффектный жест — простерев руку над городом — она заговорила:

— «Думаю, нам стоит уйти с улицы, здесь есть одно местечко посидеть», — сказал старик. И через десять минут они уже сидели в круглой беседке, вход в которую загораживал плющ, а стены, покрашенные в зеленый стены резного дерева, тоже изображали лианы с листьями, и казалось, что двери не было и нет. «Давайте хоть представимся. Я Глев». «Акари», — назвалась девушка. «Тасси», — произнесла свое имя Охотница. «Маер» — закончил странник.

Никто не перебил ее, никто бы и не смог, не нарушив правило Башни дать другому сказать все. И только потом Маер высказался, сверля Акари взглядом:

— Ну ты и… — он выдал словечко, которое вряд ли повторил бы хоть один из его героев.

На столе вместо города возникла беседка, возникла, померцала, словно то, что ее создало, было не уверено, а нужна ли она, а потом подтаяла, сделалась лужицей едва заметного света, который разделился на четыре части и потек ручейками в нашу сторону. Акари наклонилась и положила руку на пути своего ручья. Свет точно впитался в нее, распространился, сделался чем-то вроде прозрачной маски-образа — можно было видеть девицу в синем платье, а можно и оборванку. Лица почти одинаковые… Я попробовал видеть одну сквозь другую, и решил, что буду смотреть именно так.

Акари или оборванка села в кресло — слишком быстро и нервно для первой, но совершенно естественно для второй. И было не важно, кто из двоих сказал:

— Теперь все будет проще и быстрее.

— Ты понимаешь что натворила? — шепотом спросил красавчик, оставшийся красавчиком и в ипостаси персонажа-Странника.

— Спасла нас всех, — усмехнулась Акари, поправляя прическу — упавший на глаза дикий локон. Это очень подходило образу оборванки, внезапно понявшей, что на нее смотрят двое мужчин. — Заплатила нужную цену, за всех.

Это мне не понравилось. Никто не смеет повторять то, что уже сделал я.

— Это какую же цену? — мне показалось, что мой голос изменился, сделался более хриплым. Ладно, лишь бы служил мне.

— Связала нас всех, сделала так, чтобы мы смогли говорить только о главном и поскорее разобрались с…

— Это магия книги! — перебила Тасси. Вот кто совершенно изменился, ее сияющий образ-маска повторял облик персонажа-Охотницы, прекрасной и решительной. — Это сделала она, а не ты!

Мне показалось, что стены Башни едва заметно дрогнули. Нарушено правило, и нарушившую должны выставить за двери… но этого почему-то не случилось. И когда Тасси заговорила снова, я услышал в ее голосе разочарование и понял — она рассчитывала на то, что будет выставлена, и перебила нарочно.

— Но разобраться мы можем только одним способом — с помощью книги. Отдай ее!

— Да, пожалуйста, — Акари сделала жест, словно достала что-то прямо из воздуха и выложила на стол книгу, вернее, ее сияющий образ. Я присмотрелся. Не очень толстая, стандартные пропорции, белая обложка с черным кантом. Что-то напоминало. Кажется, какой-то справочник. — Только что ты собираешься с ней делать?

— Прочту в ней, как нужно обращаться с тобой, чтобы ты понимала простые вещи! — Тасси на миг нахмурилась, соображая, как сделать то, что хочется, а потом протянула руку и откинула обложку… Выглядело это странно — в том месте, где она касалась просто образа, света, он делался чем-то материальным, не сияющим, а обычным.

Маер, до этого рассматривавший собственную, «одетую» в свет руку, наконец, отвлекся и спросил:

— И что там?

Пожалуй, Странник сказал бы именно так. Я снова обратил внимание на стены. Сияют. Ну что ж, поступлю как обычно, раз уж только я знаю, что делать.

Вместо ответа Тасси подняла книгу, показала всем — страницы были пусты.

— Дай сюда, — потребовал я, встал и почти вырвал книгу из ее рук. Том оказался тяжелым и я с шумом уронил его на стол. Звук гулко прокатился под сводом башни, проник, кажется, до мозга костей. Мои собашенники морщились и содрогались, а у меня не было на это времени. Достать из кармана карандаш, написать на странице пару предложений…

— Что ты делаешь?

— Плачу. И опять за всех. А то вы и в самом деле будете полдня возиться.

Маер, зло скалясь, дотянулся до книги, подтащил ее к себе; мне показалось, что книга оставляет на столе след, как на воде… И след этот кругами расходится по столу, полу, стенам…

Пока я наблюдал, красавчик прочел вслух:

— «Мое имя Глев. Мне нравится вести себя как один из моих персонажей, Властитель — брать то, что считаю своим, и тем учить других различать свое и чужое.

Напротив меня сидит женщина, ее зовут Тасси. Она никогда не знала любви, но пишет о ней пустые сладкие сказочки. Еще тут есть Акари, у нее безумный отец и она сама немного безумна. Еще Маер — бездельник, слишком избалованный женским вниманием, недовольный собой настолько, что это даже заметно… Мы расскажем о себе больше, намного больше».

— Ну ты и сволочь, — сказал «бездельник», почему-то употребив более мягкое слово, чем то, что досталось Акари, хотя я сделал больше, чем она. Но возможно, он еще этого не понял. — Я тоже могу про тебя гадости написать!

— Правду, а не гадости. Не думаю, что книга позволит тебе другое. А для правды ты слишком мало обо мне знаешь.

— У меня хватит воображения, чтобы придумать и угадать…

— Странник, — перебил я, напоминая ему и себе о том, что мы не только мы, но и наши персонажи, — ты уверен, что хочешь вмешаться в то, что тебя не касается?

— Поздно, — заметила Тасси, все тянувшаяся через стол прочитать, но почему-то не ставшая возвращать себе книгу. — Это уже касается всех. Но что ты сделал?

— Я? Ничего? Я предупреждал, что не стоит связываться с книгой. Ты тоже это понимала, но не знала причины…

— Эй, заканчиваете спектакль, — перебила Акари. — Книга или не книга, но что надо сделать, чтобы выйти отсюда?

Она скосила глаза на текст на листе, едва заметно усмехнулась, но так и не стала ничего говорить насчет записанного мной.

— Написать эту самую «Книгу обо всех», которой не существовало, пока вы не начали на этом настаивать. Не понимаю, зачем вам надо в такое верить… А теперь уже ничего не поделаешь. Садитесь и пишите. Хотя думаю, достаточно будет и говорить.

В этот миг я, наконец, начал ощущать то самое, ради чего мы явились в Башню. Свет, который уносил нашу историю-зрелище наружу, проник в души и разумы. За нами теперь наблюдало достаточно людей, чтобы нам начало «капать». Первые капли чужого внимания, первые минуты, как всегда, окатили холодком, я не сдержался и поежился. Огляделся; показалось, что стены растворились в багровом свете, по крайней мере, стыков меж камнями я больше не видел. Моим собашенникам тоже досталось — у Тасси заблестели глаза, Маер выдохнул с явным облегчением, более сдержанная Акари всего лишь вцепилась в одну из блестяшек, наверченных на ее запястьях.

— Ну и все, — заметил Маер, довольно. — Мы своего добились.

И начал вставать, словно собираясь уйти. Кажется, его не смущало то, что стены Башни совершенно исчезли в багровом свете.

— Сиди, — посоветовал я. — Тебе же много надо.

— В следующий раз, — он все же закончил движение и встал. — Точно не в такой компании. Безумица, круглая дура и «хозяин жизни», которого распирает от самолюбования.

— Я хоть не позволяю другим собой любоваться, — хмыкнул я.

Маер постоял еще пару мгновений и сел — не потому, что я приказал. Просто ноги не держали. У меня самого все внутри дрожало от приходящей со стороны силы. Уже не «капало» — струилось. И там была нотка, делающая силу горчащей. Я прислушался к себе и к силе, словно задал вопрос. Ответ пришел тут же. Те, кто видели нас сейчас, неважно, людьми или персонажами, ждали обещанного, ждали, что «мы расскажем о себе намного больше». Иначе…

И все же красавчик не успокоился:

— Еще полчаса. А потом я отсюда выйду.

Я засмеялся — во-первых, последние нити самоконтроля, наконец, порвались и стало легко-легко от опьянявшей меня силы, во-вторых — это и правда было смешно: тот, кто больше всех любил себя, готов был себе навредить лишь ради того, чтобы остаться верным своим привычкам. Впрочем, не он один.

— Мы никогда не выйдем отсюда, — сказал я честно, и в этот раз честность доставила удовольствие, — если только не начнем говорить о себе то, о чем все, особенно такие как мы, всегда молчат. Мы пришли сюда сделать зрелище, привлечь внимание, и сами дали тем, кто снаружи, сладкую приманку — откровенность. Нам придется насытить их любопытство, и сможем мы это сделать лишь откровенностью. Ну, кто начнет?

Не думаю, что это было новостью для всех. Госпожа Синее Платье не казалась удивленной. И она первой решилась принять условия. Попросила меня:

— Можно твой карандаш?

Я понял, протянул ей деревянную палочку со стержнем. Акари взяла книгу, перевернула страницу и что-то написала на ней мелким почерком… почти полстраницы. Потом вернула мне карандаш, закрыла книгу и вернула на средину стола. Села нарочито прямо, чуть хмурясь… Что-то происходило с ее лицом — оно делалось жутким, но я не сразу понял, в чем эта жуткость. Чем больше мы молчали, тем хуже я видел остальных, и вовсе не из-за ставшего слишком ярким багрового света. Дело было в том самом «иначе».

Тасси ощупала свое лицо — поспешно, с ужасом в глазах. Ей доставалось больше, потому что того, что меняло нас всех, ей и от жизни досталось немало. Старости, одряхления, дряблой кожи, потускневших волос и глаз. Я поднял свою руку, посмотрел зачем-то, точно зная, что увижу. Потом уронил на стол сухую желтоватую кисть со вздутыми венами. Было бы даже любопытно рассмотреть себя всего, но зеркало нашлось только у красавчика. Он успел его достать и в ужасе выронил куда-то под стол. Было от чего. В старости Маер точно не будет красавчиком.

Я не стал ждать большего — взял книгу, нашел написанное Акари и прочел вслух безо всяких интонаций, словно старался так убедить ее, что у меня нет ничего личного. На самом деле — было. У всех нас — ничего, кроме личного.

— «Люди не должны друг к другу привязываться, это слишком больно. Потому что ты вдруг делаешься от кого-то зависимым, и он не обязательно не станет этим пользоваться. Скорее всего, как только поймет, что у него есть над тобой власть, тут же станет ее применять. Брать, не давая. И неважно, сколько лет такому человеку, однажды он просто отшвырнет тебя со своего пути. Еще люди не должны болеть — это тоже привязывает к ним других людей, а других людей — к вещам, совершенно им ненужным: книгам о болезнях, ценам на лекарства и прочее. Еще — мы не должны хотеть быть или казаться большим, чем мы есть. А может, как раз должны. В мире мало приятных вещей, эта одна из них. Но тоже привязывает».

Вот как значит… Я смотрел на Акари, переставшую стареть под едва заметной уже персонажа, да и по ощущениям мое собственное одряхление остановилось. Ее тайна была не в сумасшедшем отце и ее вероятном безумии, хотя книга с черным кантом, прообраз нашей — справочник по болезням… Я отодвинул от себя книгу, открыл на чистой странице, чтобы видеть, что получится. Заговорил:

— Это было давно. Слава. Но любая слишком быстро проходит. Чего только я не делал, чтобы сохранить популярность. К счастью, у меня всегда были деньги. Но оказалось, не все можно купить. И я пускался в авантюры, громил конкурентов, а с некоторыми дружил и вроде поддерживал…

Слова давались легко — потому что с каждым делалось все легче и потому что стоило остановиться, и я снова ощущал себя дряхлым стариком. Когда я закончил, то понял, что достиг немногого. Хотел добавить, но меня опередила Тасси, которую больше не защищала сияющая маска образа Охотницы, исчезнувшей без следа; мы все теперь были собой, время образов прошло.

— Это правда, — сказала она. — Я не замужем. И никогда не была.

Я не стал слушать. Просто смотрел, как на странице книги возникали бисерно-мелкие строчки. Такие же мелкие, как мы сами. Рассказ о каких-то чужих детях и героях, о боли и несправедливости, предательстве и тоске. Долгий, как наше время в Башне. Но он почему-то не очень помог Тасси вернуть молодость. Может, потому, что она уже давно считала себя старухой.

Маер сопротивлялся недолго. Но прежде чем начать откровенничать, зачем-то спросил:

— Сколько тебе лет, Глев?

Мне не сильно хотелось говорить правду. Но багровый свет давил, и что-то в нем вытягивало из меня слова и меня самого:

— Восемьдесят девять.

— Но ты выглядишь самое большее на пятьдесят! — возмутился красавчик.

— Почаще ходи в Башню, — посоветовал я.

Он помолчал.

— Нет. Скорее всего, я сюда вообще больше не приду. Но ладно. Расскажу о себе. Я ищу идеальный путь…

Это было интереснее, но предназначено не мне слишком явно. Он бросал слова в багровый свет, а оттуда навстречу ему лилась сила, минуты и часы, которые ничего не давали, пока он не дал зрителям все, что они хотят. У меня в ушах гудело, словно звучал колокол… Тот самый колокол предательства, который мы просто придумали для интереса. И когда Маер закончил и замолчал — во время его рассказа Книга дважды перелистывала заполненную страницу — багровый свет не погас и не отворилась дверь башни. Впрочем, такие как сейчас, мы сами не захотели бы выйти.

— Почему не вышло? — спросила беспомощно Тасси.

— Они хотят еще. Больше.

— Они всегда хотят больше! — вскрикнула Акари, вскакивая на ноги. — Чем больше даешь, тем больше надо!

Маер кивнул — он тоже знал, каково это.

— Но у меня больше ничего нет, — заметила авторша любовных приключаек. Тоже встала, повернулась лицом к багровому свету и крикнула: — У меня больше ничего нет! Я хочу уйти! Дайте мне уйти!

Яркая вспышка заставила ее отвернуться.

— Теперь и я хочу сбежать, — усмехнулась Акари, синее платье висело на ней как на вешалке. Волосы и блестяшки на груди давно не блестели. — Но чем больше мы дадим, тем больше потребуют. И в конце концов от нас ничего не останется. Хотя… есть один способ. Скука. Сделать то, что будет им скучно.

— Что, нарочно? — усмехнулся я. — И что же?

— Читать стихи, — она сверкнула глазами. — Или мораль. Или одновременно. Никто не любит стихи и мораль.

И тут же начала:

— Вот я смотрю, ты хочешь убежать —

Желание, обычное для многих.

Жалей, что под рукою нет ножа,

Чтоб разрубить им все узлы-дороги.

И кто все так заплел, связал, скрутил,

Что перекрестки все в шипах и сколах

И ранятся? Но на прямом пути

Не стихнет голод.

И получается, что замкнут круг:

Идти не можешь, но идти придется.

Вот разве что какой-то враг иль друг

С твоим хитросплетеньем разберется,

Прорубит тут достаточную дверь,

Чтоб провести своих солдат и пленных,

И вывести итог чужих потерь

Во всех вселенных.

Но ты не жди. У всех хватает дел.

Кидаться и спасать — кому ты нужен?

Свой круг открыть ты изнутри хотел

И не заметил, что стучишь снаружи.

Войди уже, ступи с любой ноги

За грань того, что называть не смеешь.

Переступи. Ну а потом — беги.

А вдруг успеешь.

Я дослушал. Заметил:

— Ты выбрала странный способ — читать мораль нам с помощью стихов.

— Но почему-то помогло, — заметила Тасси, помолодевшая, почти прежняя. Да и остальные выглядели лучше.

Я не успел додумать пришедшую мысль, не успел остановить авторшу приключаек, сообщившую на весь мир через багровый башенный свет, сообщившую даже тем из наблюдателей, кто сам еще этого не понял:

— Наверное, дело в том, что интереснее, чем откровенность, когда человек в чем-то винится или обвиняет другого.

Багровый свет на мгновение снова стал белым, стало можно разглядеть дверь. Маер рванулся, опрокидывая стул, к двери, но не успел. Багровое вспухло снова, встало от потолка до пола — огромное круговое багровое зеркало и оттуда на нас смотрели мы сами, страшные, люди-персонажи, люди-статисты, — тысячи незаметных острых и жадных глаз. И снова загудело — так, словно мы были в центре колокола. Маер вскрикнул и отшатнулся к столу. Тасси и Акари закрыли лица руками, но, кажется, не помогло. Мое лицо укололо, словно я врезался в терновник.

Впрочем, нет. Не так сильно. И боль исчезала с каждой секундой вместе с чем-то еще. Я заметил, что меня клонит набок, попытался удержаться, ухватиться за подлокотник сухой костистой столетней рукой, но промахнулся и вывалился из кресла на пол. Никто не подошел меня поднять. Да я и не ждал. Но так, из положения лежа, я, наконец, увидел больше.

Не взгляды тянулись к нам из багровых зеркал — крючки и туго натянутые струны, дрожащие, звенящие отражением, эхом звуков то ли желаемых, то ли уже отзвучавших. И правда, мои собашенники заговорили, все сразу. Они выкрикивали уже не правду о себе — обвинения и самообвинения. Большая часть почему-то досталась мне — что я заманил их в Башню, что хотел их купить…

И сам говорил что-то, потому что больше не владел собой. Произносил разные глупости, вплоть до обвинения Акари в том, что блестяшки на ней — краденые. И все ждал, ждал, ждал, когда и чем это закончится и закончится ли.

И когда немного отпустило, когда каждому из нас был возвращен привычный возраст, решил получить толику удовольствия и позлить… не знаю кого. Того, кто захочет разозлиться.

— Какой дурак вообще поставил эти Башни? Нет, идея неплохая, магия света, магия славы. Если у тебя есть, чем привлечь людей, заплати за вход — заполни монетами маленькую полукруглую щель в стене Башни. Даже не обязательно золотыми. Откроется твоя дверь, входи и начинай… да хоть плясать на одной ноге и кричать «дуба-буба!». Если это будет ново, интересно, забавно, зажжется свет и понесет твои придумку наружу, в умы людей, которые увидят твое представление, или услышат прочитанные тобой стихи, или нарисованные картины и сыгранный спектакль, увидят без пауз. Паузы исчезают… может тоже кому-то «капают», как тебе — внимание десятков или сотен людей. Минута внимания ста людей — это сто минут, а если десять или даже полчаса? И все станет твоим. Год или два ты не будешь стареть, оставаясь таким, каким тебя запомнили, и точно не умрешь, если сам того не захочешь. А потом можешь вернуться в Башню и попробовать снова. Только каждый раз платить придется все больше, и придумывать все более причудливые способы привлечь внимание. И однажды они перестанут действовать или ты надоешь. И вот что я хочу сказать: это придумал завистник и бездарь, тот, кто сам не способен получить в жизни толику внимания…

Багровые зеркала лопнули со звоном, мне в лицо полетели мириады осколков… Я зажмурился, но и сквозь опущенные веки увидел белый свет. Открыл глаза.

Свет лился со всех сторон, и вместе с ним те капли, что складываются в реки. Минуты, часы, дни, наверное, даже в годы. Много лет. Никогда не было так много, ни за что. И наконец-то тем, снаружи, ничего не было от нас надо.

А потом стало еще светлее, потому что открылась дверь.

Мы вышли наружу. Была ночь, но Башня ослепительно сияла и, кажется, мы тоже — странно, слегка багрово. Свет славы… Чем больше ты на слуху, тем дольше проживешь. Нас, таких, точно нескоро забудут. Тем более Башня впускает не многих. Нужен хоть какой-то талант, я думаю. Вот и сейчас возле нее слонялось с полдюжины бездельников, которые попытались шмыгнуть внутрь, пока дверь была открыта. Столкнулись. Потом врезались в чистую, без признака двери, стену. И каждый посмотрел на нас с завистью. Правильно. Завидуйте. Думайте о нас. Отдавайте свои минуты и часы. Вы не постареете быстрее, вы же все равно отдаете другим свое время, даже не замечая. А тот, кто сделал, чтобы другие могли его брать… нет, я не прав и он не дурак, только завистник.

И еще последствия… Я знал, что получу гораздо больше и, возможно, потом пожалею об этом. Потому что ни за какие деньги не смогу купить такую простую вещь, как покой, и стоит мне выйти на улицу, как в меня начнут тыкать пальцем… Но ладно, это еще можно пережить. Но зная, как получить по-настоящему много, я буду хотеть повторить, потому что рано или поздно то, что мне сегодня «накапало» закончится, потому что меня забудут, перестанут обо мне думать и значит — отдавать эти минуты-часы-дни. Дожив очередное, я захочу продлиться. Но у меня не будет больше ничего. И я тогда приду в Башню и начну выдумывать о себе истории, все более странные или страшные. И, наверное, в конце концов стану в глазах людей тем, кого не хотят вспоминать, о ком не желают думать — монстром, неназываемым ужасом или отвращением. И я просто умру, если под шумок меня не убьет какой-нибудь герой, пожелавший, в сущности, того же, что и я: жить дольше за счет чужого внимания.

А мои собашенники улыбались. Они еще не поняли. А может, им пока хватает ума, чтобы не думать. Да и я не хочу. А значит, не буду — до того момента, когда для меня снова зазвучит колокол предательства и мне придется предавать себя ради того, чтобы прожить еще год или пять. А есть еще один шанс и еще один миф. Можно прийти в башню и остаться. Просто лечь там и уснуть. И подняться где-то в другом месте новой Башней, если, конечно, они появляются именно так. Наверное, мне придется это проверить.

2.02.17