У ведьм свои секреты, Вербовая Ольга

В таверне было шумно. Гвалт, пьяный смех, неприличные шутки перемешивались со звоном посуды.

Впрочем, посетителей в этот час было немного, и добрая половина вели себя вполне пристойно. В то время, как дон Гильермо Алькантара, опрокидывая в себя очередной бокал вина, выкрикивал на всю таверну шутки, которые и продажную девицу заставили бы покраснеть, и сам же, запрокинув голову, хохотал над ними во всё горло, считая их, по-видимому, верхом остроумия. Одни посетители поддакивали, другие молча терпели, но никто из них не решался его оборвать и поставить на место. Все знали, что сеньор Алькантара не только придворный, но и личный друг самого короля. Не решалась ему перечить и хозяйка таверны, лишь с тревогой наблюдала за почтенным доном и молилась, чтобы он не разнёс в щепки всё заведение. Молчала и её сестра десяти лет от роду.

Собственно, последней не было дела до разбушевавшегося сеньора. Она не сводила любопытных глаз с молодого человека в капитанском мундире. На вид ему было лет двадцать, и в этой таверне он был достаточно редким гостем. Его стать и манера держаться приводили девочку в восхищение. И хотя сама она старалась быть незаметной, втайне мечтала, чтобы капитан Рамирес посмотрел на неё, сказал пару слов.

— Долорес! — голос сестры отвлёк девочку от созерцания. — Принеси ещё вина сеньору Алькантаре.

Долорес тихонько усмехнулась, неловко прикрываясь рукой:

— Куда ж ему ещё? И так уже хорош как не знамо кто!

Но, естественно, подчинилась — побежала в погреб за вином.

Фелиса проводила её взглядом и глубоко вздохнула. Порой она так завидовала сестре, а вернее — той живости и весёлости, которую она сама постепенно растеряла. А ведь когда-то она была беспечным ребёнком. Отец и мать в ней души не чаяли. Они даже назвали её Фелисидад(1). Когда восьмилетней Фелисе сказали, что у неё скоро будет брат или сестра, она приняла эту новость с радостью и восторгом.

Мать не пережила родов. Малышке, погубившей её своим появлением на свет, дали имя Долорес(2).

Вскоре умер от лихорадки отец. Так Фелиса в четырнадцать лет осталась одна с маленькой сестрой на руках. Нелегко было содержать доставшуюся в наследство таверну. Хотя Долорес и помогала по мере сил, но ведь она ещё совсем ребёнок. Чтобы не упасть духом, девушка часто повторяла самой себе: «Ты справишься, Фелисидад! Ты сильная!».

— Эй, хозяйка! — громко крикнул сеньор Алькантара. — Подойди сюда!

— Что Вам угодно, сеньор? — спросила девушка, приблизившись.

— Иди сюда, моя птичка! Красавица!

Он положил одну руку ей на плечо, другой схватил за талию.

— Пустите меня! — закричала Фелиса, безуспешно пытаясь высвободиться.

Но Алькантара только крепче сжимал её в медвежьих объятиях. Вторая рука уже не лежала на плече девушки, а бесстыдно шарила по неприличным местам. Посетители наблюдали за этой сценой кто со злорадством, кто — с сочувствием. Работник Хосе растерянно стоял в углу, не решаясь вступиться за хозяйку.

— Отпустите меня! Пожалуйста! — умоляюще проговорила девушка.

— Да ты не ломайся, девка! — весело бросил в ответ Алькантара. — Я хорошо заплачу.

Он попытался было сорвать с неё платье, но перед ним неожиданно встал капитан Рамирес.

— Вы плохо расслышали, сеньор Алькантара? — обратился он к обидчику. — Отпустите, пожалуйста, сеньориту.

— Попрошу не вмешиваться! — ответил тот грубо.

Капитан схватил его за плечи и развернул к себе…

Когда вернулась Долорес с кувшином вина, в таверне вовсю кипела ожесточённая борьба. Фелиса, напуганная, стояла в стороне, Хосе что-то ей говорил. Остальные, глядя на Рамиреса как на безумца, тихонько шептались между собой: отделает ли он зазнавшегося придворного или же сам получит от него на орехи?

Наконец, поверженный сеньор Алькантара, ругаясь, поднялся с пола и под сдавленное хихиканье посетителей таверны, направился к выходу.

— Вы ещё пожалеете об этом! — гневно прокричал он на прощание. — Меня, меня так унизить!

И ещё долго, удаляясь, бормотал, что он, близкий друг Его Величества, так просто этого не оставит, и что дерзкий капитан дорого заплатит за его оскорбление.

Рамирес, казалось, остался равнодушен ко всем этим угрозам.

— Вы в порядке? — обратился он к Фелисе.

— О, да, сеньор капитан! Я Вам очень благодарна! Если бы не Вы… Вы же меня от надругательства спасли!

— Здорово Вы его отлупили, сеньор капитан! — воскликнул Хосе. — А то совсем стыд потерял. Решил, раз друг самого короля, всё ему дозволено.

Его поддержала вся таверна. То и дело слышалось: правильно-правильно, поделом этому щёголю королевскому, будет знать, как невинных девушек лапать, давайте выпьем за смелого капитана. Рамирес на все эти комплименты сдержанно отвечал словами благодарности.

Долорес, ошеломлённая случившимся, не сказала ни слова — лишь молча улыбалась Рамиресу. Только когда он уходил, словно вспомнив что-то, крикнула:

— Спасибо, сеньор капитан!

***

Через два дня по городу разнеслась весть: капитан Антонио Рамирес арестован. Передавая эту новость из уст в уста, горожане в красках описывали, как он в одной из таверн буйствовал, громя и ломая всё, что подвернётся под руку, сквернословил в адрес Его Величества; как напал с ножом на почтенного сеньора Алькантару, который пытался его вразумить; как на глазах у всех едва не обесчестил хозяйку таверны и не избил её маленькую сестрёнку.

В ответ им нередко слышались изумлённые возгласы: надо же! кто бы мог подумать! а казался таким приличным сеньором! во что же превращает человека излишек вина!

За надёжными стенами домов люди втихомолку не верили, что капитан Рамирес на самом деле виновен. Буйствовал-то, скорее всего, не он, а сеньор Алькантара. Он же, зуб даю, как раз и пытался взять силой невинную девушку. А Рамирес, думаю, напротив, за неё вступился. Он же не может молча смотреть, когда на его глазах вершится несправедливость, вот и попал… Только это между нами, смотри, не проговорись.

Люди, находившиеся в тот день в таверне, в один голос утверждали: всё было так, как сказал сеньор Алькантара. Хосе, в котором страх боролся с ответственностью, не осмелился сказать явную неправду, хотя и не нашёл в себе достаточно мужества быть правдивым. Он говорил, что хозяйка послала его в погреб за вином, поэтому он ничего не видел и сказать ничего не может.

Одна только Фелиса рассказала, как всё было на самом деле. Ей не только не поверили, но и осуждающе заметили: стыдно, стыдно, юная сеньорита, оговаривать почтенного дона Гильермо, даже ради прекрасных глаз сеньора Рамиреса.

— Капитан держался очень стойко, гордо взирал на тех, кто его оговаривали. Как будто не его, а их судили. А когда судья огласил смертный приговор, ей Богу, даже не вздрогнул. Только сказал: «Вы можете меня убить, но я невиновен!», — рассказывала огорчённая Фелиса своей сестре.

— Когда его казнят? — спросила Долорес.

— Завтра.

— Мы должны спасти капитана!

— А что мы сможем сделать?

— Я ходила к старой Марисоль. Хоть ты мне и запрещала. Она научила меня некоторым вещам. Фелиса, милая, ну, не сердись! — поспешно добавила Долорес. — Ну, выпори меня потом, если хочешь. Но сначала давай спасём капитана Рамиреса.

— Нет, нет! — Фелиса испуганно оборвала сестру. — Даже думать об этом забудь! Ты что, на костёр захотела?

— Он тоже рисковал, когда за тебя вступился.

— Ну вот как ты себе это представляешь? Опоишь стражу дурманом? Или превратишь палача в лягушку?

— Нет, ничего подобного. Помнишь, к тебе ёжик пришёл? Бегал вокруг тебя, смотрел, потом завалился на спину. Ты его ещё молоком поила. Звала меня, чтобы я посмотрела на это чудо. А я и так всё видела, потому что этим ёжиком была я. А ёжик был мной. Я выпила отвар и его напоила.

— Так что же ты задумала?

— Я задумала подменить короля, — шёпотом ответила Долорес. — Тогда он помилует капитана.

— Ты всерьёз полагаешь, что Его Величество станет пить какие-то зелья вместе с ёжиками? — с сомнением покачала головой Фелиса.

— Ёжики здесь ни при чём. Надо, чтобы отвар выпил человек, который желает для капитана Рамиреса помилования. Он на время становится королём, а настоящий король переселяется в его тело. Потом снова всё вернётся на круги своя, но капитана помилуют.

— Ну да, я представляю: приходит Долорес ко дворцу короля и говорит: хочу выпить с Его Величеством травы. Да в лучшем случае тебя в шею прогонят. А в худшем — в колдовстве обвинят.

— А королю необязательно это пить. Можно вылить отвар на его изображение. Тогда только ждать придётся дольше, пока подействует.

— Допустим, подействует. Но если ты переселишься в тело короля, все сразу заметят, что с Его Величеством что-то неладное. Я тоже не смогу — я не знаю придворного этикета.

— Нас всё равно должно быть три. Три женщины от девочек до старух. Иначе ритуал не получится.

— Уверена, если ты скажешь кому-то из наших соседок, через час вся округа будет только об этом и судачить.

— А мы им говорить и не будем. Мы скажем даме благородных кровей, которая знает, как вести себя в высшем свете, и очень хочет, чтобы капитана помиловали. Даже больше, чем мы обе.

— Кого ты собираешься в это посвящать?

— Жену Рамиреса, донью Беатрис… Умоляю, Фелиса, — добавила Долорес, видя, что сестра собирается ей решительно отказать.

— Ты хоть понимаешь, во что ввязываешься? У меня же, кроме тебя, никого нет! И если тебя, не дай Бог, сожгут, я не переживу.

— У меня тоже, кроме тебя, никого. Неужели ты мне не поможешь спасти человека, который спас от надругательства мою единственную сестру?

— Хорошо, я поговорю с сеньорой Рамирес, уговорю её найти третью женщину, если так нужно. Но только без тебя.

— Без меня не получится. Старая Марисоль перед смертью передала свой дар мне. А прежде взяла с меня клятву никогда не использовать дар для собственной выгоды или во зло другим. Ну, пожалуйста, Фелиса, родная!

Она так уговаривала и умоляла сестру, что Фелиса, в конце концов, сдалась.

— Хорошо. Пойдём к донье Беатрис. И зачем только я тебя слушаюсь?

***

Вскоре обе сестры были у дома Рамиресов. Встретивший их слуга тут же побежал докладывать сеньоре, что к ней сёстры Бальмаседа: Фелисидад и Долорес.

— Хорошо, Педро, пусть войдут, — послышался женский голос.

Донья Беатрис встретила сестёр вежливо, но от них не укрылось то смятение, в котором она пребывала. Фелиса не стала ходить вокруг да около, а предпочла сразу перейти к делу.

— Я хозяйка таверны. Это меня Ваш супруг не позволил обесчестить. Я и моя сестра хотим его спасти. Но без Вас, сеньора, мы ничего не сможем сделать.

— Увы, — горестно ответила жена Рамиреса. — Я здесь тоже бессильна. Даже мой отец, генерал, герой войны, ничего сделать не может. Хотя и роду знатного, и среди горожан пользуется большим почётом.

— Тогда нам остаётся прибегнуть к колдовству.

— Колдовство? — испуганно прошептала Беатрис. — Нет, нет, это ужасно! Я на такое не пойду. Даже ради Антонио.

— В таком случае, мы ничем не можем помочь, к сожалению, — ответила Фелиса, вставая. — Извините, сеньора, что побеспокоили Вас… Пойдём, Долорес.

Долорес молча поднялась вслед за сестрой и вместе с ней направилась к выходу. Они готовы были уже покинуть дом, как вдруг хозяйка закричала:

— Постойте! Что я должна сделать?

Договорившись встретиться с женой Рамиреса в полночь на пустыре, сёстры, попрощавшись, отправились домой. Уходя, Долорес заметила, как слуга, которого назвали Педро, провожает Фелису восхищённым взглядом.

***

Беатрис появилась на пустыре ровно в полночь. Сёстрам даже не пришлось её ждать. Как и условились, она была без перчаток. Собирать крапиву надо голыми руками, чтобы растение чувствовало их тепло.

— Но мне не нравится, что мы втягиваем в это дело Долорес, — сказала Беатрис. — Она же ещё ребёнок.

— Варить зелье должна я, — ответила за сестру Долорес. — Я получила дар.

— Запомни, Долорес, — выражение лица Беатрис вдруг стало жёстким. — Ты ничего не знаешь, и в эту ночь тебя здесь не было. Ты спала и до рассвета не просыпалась.

— Но…

— Никаких но, — перебила сестру Фелиса. — Слушай, что говорят старшие.

— Хорошо. Давайте собирать крапиву. До рассвета нужно успеть сварить зелье.

Сеньора и сестра послушались.

Напрасно Долорес и Фелиса опасались, что им придётся выносить стоны и причитания аристократки, не привыкшей к такими приключениям. Беатрис, к их удивлению, терпела стойко и ни разу не вскрикнула, хватаясь за жгучие стебли. Казалось, она не замечала, как покрываются волдырями её нежные руки, и всё больше беспокоилась за Долорес.

— Всё в порядке, сеньора, я привыкла, — бодро отвечала девочка.

Старая Марисоль жалостью свою ученицу не баловала.

Вскоре на кухне в таверне кипел котёл. Долорес медленно размешивала крапиву, которую подбрасывали Фелиса и Беатрис, и шептала слова на понятном ей одной языке. Затем в ход пошло коровье молоко, луковая шелуха и порошок из яичных скорлупок.

Когда зелье, наконец, было готово, девочка налила его в чашу, бросила туда золотую монету и протянула Беатрис.

— Выпейте половину, сеньора. Уже завтра Вы и Его Величество должны поменяться телами.

— Хорошо, — кивнула Беатрис. — Только я прошу вас меня запереть. Я не знаю, что предпримет король, оказавшись в моём теле.

Фелиса, также опасавшаяся возможных действий монарха, с удовольствием согласилась.

После этого Беатрис взяла чашу из рук девочки и залпом выпила половину.

Пожелав сеньоре доброй ночи, Фелиса закрыла её на ключ в одной из комнат. А сама на пару с сестрой принялась убирать на кухне, чтобы ни следа от ночного колдовства не осталось.

— В котле осталось немного варева. Сходи вылей.

Долорес послушно взяла котёл и отправилась на задний двор.

***

Полная луна заглядывала сквозь решётки маленького окошка. Её рассеянный свет падал на белую рубашку сидевшего на соломе человека. Узник шёпотом молился. И увлечённый этим, не заметил, как в щёлочку юркнул маленький ёжик. Увидел только когда колючий комок, оглядевшись, несмело к нему приблизился.

— Ну и глуп же ты! — проговорил узник. — Все только и думают, как бы отсюда выбраться, а ты сюда залез.

Ёжик подошёл поближе, подставляя колючую спину. Тут только узник заметил наколотый на длинные иголки листок бумаги.

— Странно! Неужели голубиную почту заменили ежовой?

Звеня кандалами, он аккуратно отцепил листок и, развернув, прочитал:

«Сеньор капитан, завтра Вы будете свободны. Не падайте духом! Доброжелатель».

— Это правда, — Рамирес невесело улыбнулся. — Сначала мне отрубят голову, а потом я стану совершенно свободным.

Ёжик фыркнул не то обиженно, не то сердито и поспешно юркнул обратно в щель.

***

Казни на площадях — зрелища, на которые собирается весь город. Фелиса никогда не была до них охотницей, но сегодня спозаранку отправилась на площадь. Долорес увязалась за сестрой.

Там уже собралась толпа. Чуть в стороне стояли родственники осуждённого и домашняя челядь. Среди них был и Педро. Увидев сестёр, он очень обрадовался.

На высоком балконе расположился король со свитой. Рядом с ним на почётном месте сидел Алькантара.

— Вот из-за таких господ я и оказался на улице в десять лет, — сказал Педро, с ненавистью глядя в сторону Его Величества. — Один богач моего отца в тюрьму за долги упрятал. Там он и умер. А я, голодный и оборванный, бродил по улицам. Если бы не Рамиресы, пропал бы с голоду. Или закончил бы свои дни на виселице.

— Они тебя приютили? — спросила Фелиса.

— На улице подобрали. Я третий день ничего не ел — стянул в хлебной лавке краюшку. Булочник догнал, отобрал краюшку, а самого излупил так, что я думал, с душой распрощаюсь. Лежал я на дороге избитый, а мимо сеньор Рамирес проезжал, отец сеньора Антонио. Сжалился он надо мной, взял в услужение. Десять лет уже в его доме. Сеньора Антонио с детства знаю, можно сказать, выросли вместе.

Вскоре привели осуждённого. Оттолкнув стражников, капитан взобрался на помост с гордо поднятой головой. Заметив в толпе своих родных и Фелису с сестрой, он поприветствовал их кивком.

Бледный, измученный пытками, он смотрел на собравшихся с таким достоинством и решимостью, что взиравший на него с торжествующей ухмылкой Алькантара казался жалким, напыщенным. Это был тот же капитан Рамирес, каким сёстры видели его в таверне.

Возбуждённая толпа, выкрикивая ругательства, принялась кидать гнилые яблоки, помидоры, протухшие яйца.

— Варвары неотёсанные, что вы творите? — вскричал Педро, выскакивая на помост и закрывая хозяина своим телом.

— Не надо, Педро, — сказал капитан. — Пусть себе глумятся.

Но верный слуга не сдвинулся с места.

Долорес посмотрела на короля. Сейчас он скажет что-то своим приближенным, и глашатай объявит, что Его Королевское Величество дарует капитану помилование… Но король оставался сидеть молча в той же позе.

Тем временем стражники повели Рамиреса к позорному столбу. Но Педро их опередил. Подбежал, обнял столб обеими руками, словно брата родного.

— Место занято! — рявкнул он.

Двое стражников грубо оттащили его от столба и толкнули к краю помоста. Педро, не удержавшись, полетел вниз.

Обе сестры тут же оказались около него:

— Ты как? Живой?

— Черти проклятые! — выругался Педро, поднимаясь на ноги. — Чуть до смерти не зашибли!

«Ну, пожалуйста, Ваше Величество! — мысленно умоляла Долорес. — Скажите про помилование. Они ж его сейчас будут бить. Давайте же, сеньора, прошу Вас!»

Педро чуть не плакал, когда гибкая плеть гуляла по спине капитана, оставляя кровавые полосы. Сам же Рамирес не издал ни звука.

Не сказал он ни слова и тогда, когда его голова лежала на плахе. Долорес в последний раз посмотрела на капитана. Его взгляд по-прежнему был горд и ясен.

«Простите, капитан! Я обещала… Я не хотела Вас обманывать...»

Рамирес бесстрастно глядел, как палач заносит над ним топор…

— Стойте! Не троньте его! — громом вдруг прогремел голос короля.

Палач, а вместе с ним и толпа в удивлении уставились на балкон, где сидел Его Величество.

— Под страхом смерти запрещаю вам причинять ему вред, — продолжал тем временем король. — Ибо капитан Антонио Фернандо Рамирес невиновен! Я желал проверить, насколько правдивы слухи о Вашем мужестве, сеньор Антонио. Теперь же я точно знаю, что у Вас храброе сердце. Поднимайтесь, Вы свободны.

Немая сцена сменилась возгласами восхищения. Толпа принялась громко выкрикивать приветствия в адрес капитана, всё ещё не до конца осознавшего, что происходит.

— Лицемеры! — проговорил Педро, как только немного оправился от приступа бурной радости. — Только что глумились, а теперь дифирамбы поют.

Капитан на эти приветствия сухо ответил:

— Благодарю. Несколько неожиданно с вашей стороны.

— Я бы так вежливо не выразился, — сказал Педро Фелисе.

— Я тоже, — согласилась с ним девушка.

«Получилось! Всё получилось! — Долорес едва не прыгала от радости. — Спасибо, милая, добрая донья Марисоль! Спасибо!»

Как будто во сне девочка слышала, как Его Величество объявил сеньора Алькантару гнусным клеветником и приказал высечь у позорного столба, видела умоляющий взгляд несчастного, устремлённый на царственного друга, видела, как Рамирес сошёл с помоста и направился к родным, которые тянули к нему руки.

— Пойдём домой, Долорес, — потянула девочку Фелиса, опасаясь, как бы сестра на радостях не выдала тайны. — У нас много работы.

Долорес молча пошла за ней. Ещё долго ей слышался свист плети, вопли дона Гильермо и крики из толпы: «Позор! Позор!».

***

— Фелиса, что у вас случилось? Какая-то женщина из комнаты кричит: я король, — и требует, чтоб её выпустили.

— Это моя подруга. Подхватила лихорадку — уже сутки как в бреду мечется.

— Какой ужас! Бедняжка!

***

Назавтра весь город только и судачил о том, почему вдруг сеньор Алькантара впал в немилость. Вслух говорили, что дон Гильермо потерял стыд настолько, что Его Величество был вынужден пожертвовать дружбой, а шёпотом — что у короля появился другой любимец, который громче и слаще поёт дифирамбы его царственной особе.

Те, кто были ближе ко двору, удивлялись также, отчего Его Величество в тот вечер повёл себя несколько странно — вместо того, чтобы, по своего обыкновению, отправиться в комнату какой-нибудь из фрейлин, уединился в своих покоях с книгой в руках.

Однако ближе к вечеру и тех, и других ждала ещё большая неожиданность. Король публично признался в своей причастности к загадочной смерти отца и брата. И даже показал склянку с ядом, с помощью которого расчистил себе путь к трону.

«Они приходят ко мне во снах. По ночам я как будто слышу их голоса. Я не в силах больше этого выносить. Поэтому я отрекаюсь от престола. Иного выхода, как уйти в монастырь, я не вижу. На своё место я назначаю достойного человека знатного рода...»

Батиста! Король назначил вместо себя сеньора Батисту. Невероятно! Того самого Батисту, который ни разу не сказал Его Величеству слова похвалы и восхищения, который часто осмеливался перечить королевским любимчикам, которого скорей ожидали лицезреть на плахе, нежели на троне.

Но больше всех людей удивило, что отрекшийся король очень спешил с коронацией своего преемника, назначив её на завтра.

***

Утром четвёртого дня «лихорадка» у сеньоры Беатрис прекратилась, к великому облегчению Фелисы, Долорес и всех соседей, которые теперь могли не опасаться заразы. Для самой сеньоры Рамирес возвращение в своё тело было великим счастьем.

— Эти три дня стали для меня сущим кошмаром, — рассказывала она Фелисе. — Я едва передвигала грузное тело Его Величества. Теперь уже бывшего.

— Говорят, он не слишком-то знает меру в пище.

— Никакой, милая Фелисидад. Точно также, как и в вине, и в женщинах. Сеньор Батиста — полная ему противоположность.

— А это правда, сеньора, — Фелиса не удержалась от вопроса, — что теперь уже бывший король отравил отца и брата?

— Абсолютная. Я всю ночь искала доказательства. И я их нашла. Иначе не стала бы понапрасну на него наговаривать.

— Боюсь, теперь он будет в ярости. Скажет: я сам не понимал, что говорил, меня околдовали.

— Сказать он так может, — ответила Беатрис. — Только доказательства его вины слишком явные. Кроме того, коронация нового короля уже состоялась… Я так счастлива, что всё самое страшное, наконец, позади. Я вам очень благодарна за всё!

После этого Беатрис незамедлительно вернётся домой. Своё долгое отсутствие она объяснит тем, что накануне зашла навестить подругу, но ближе к ночи почувствовала себя неважно, и три дня пролежала в лихорадке. В знак доказательства покажет исколотые крапивой руки. Последствия той страшной лихорадки, но доктор сказал, они заживут. Даже супругу она не скажет правды. Так они договорились, так она обещала Фелисе. Всё-таки у женщин свои секреты. Особенно у ведьм.

***

— Теперь, когда капитан Рамирес спасён, а на троне более достойный правитель, можешь выпороть меня за ослушание.

Фелиса задумчиво посмотрела на принесённую сестрой палку, повертела её в ладонях, затем отбросила в сторону.

— Ладно, на первый раз прощаю. Но впредь никаких забав с ёжиками.

— Обещаю, — ответила повеселевшая Долорес.

— А теперь — спать.

Долорес послушно разделась и вскоре уже лежала в кровати. Глядя на спящую сестру, Фелиса тихонько переворачивалась, пытаясь заснуть. Но сон отчего-то не шёл. Тогда девушка повернулась в сторону окна и принялась любоваться созвездиями.

Неожиданно тишину ночи прервал звон гитарных струн, затем бархатный голос запел старинную балладу «O, mi Felicidas, la luz del sol».(3)

Фелиса встала с постели и неслышно подошла к окну. Во дворе, освещаемый мягким светом луны, стоял Педро.

______________________________

(1) Felicidad — счастье (исп.)

(2) Dolores — страдания (исп)

(3) «О, моё Счастье, солнца свет» (исп.)