Черная роза, Зима Ольга

Вечер в замке пролетел моментально.

Ужинали втроем. Вначале старый граф Рамзин привычно ворчал на воспитанника за плохо сделанные дела; ворчал на Аннабель, что траты на ее свадьбу переходят все мыслимые пределы. Потом начались традиционные же похвалы принцу, и Донован вздохнул. Он очередную порцию попреков и восхвалений принимал как должное, обращая внимание на запеченного барашка и доброе вино; сестра тоже не отвечала брату, словно враз лишилась как речи, так и привычного заносчивого высокомерия. Ничего не ела, только выпила немного и нервно крошила хлеб.

Донован знал о ее будущем муже лишь то, что он достаточно знатен и богат, чтобы составить превосходную партию. Его почтенный возраст тоже был известен. Тем не менее, даже высокое положение в обществе не могло притушить костер самых нехороших слухов. Старый граф использовал воспитанника как правую руку, а сестру искал случая подороже продать сестру, не обращая внимания ни на что другое…

Аннабель, с высокой прической, в блеске драгоценностей, в золотом шитье и белой пене кружев выглядела ангелом, сошедшим на землю. Печальным и несчастным. Она несколько раз бросала задумчивые взгляды на Донована, словно порывалась сказать что-то, но молчала.

— Все, ужин закончен! — раскинув руки привычным жестом, завопил граф Рамзин раньше времени, видя, что его не слушают.

Уходя — покоряясь воле брата, Аннабель все же молвила:

— Сэр Донован, вы завернуты в свою меланхолию, как в черный плащ. Видно, никогда его не снимаете! Но вам идет черное…

Донован не ответил, лишь поклонился и быстро ушел.

Ночная бессонница терзала голову, и Доновану показалось, он только уснул — сон был дурной и неправильный: карета понесла и перевернулась — как услышал нежное:

— Донован…

— Леди Аннабель? — вырвался он из кошмаров. — Что вы здесь делаете? Уходите скорее. Вы же должны были уехать ввечеру?

— Хочу поговорить с тобой, Донован. Просто поговорить.

Аннабель, положив принесенную розу на стол, плавно, словно в продолжение сна, подсела к нему. Донован потер лицо ладонями, прогоняя сонливость.

Нужно как можно быстрее выставить эту взбалмошную девицу из своих покоев! Он не собирался поступаться расположением Рамзина из-за каприза его сестры или мига плотских удовольствий.

Аннабель схватила его руку холодными дрожащими пальцами, словно поняв, что он или прогонит ее, или вот-вот встанет и уйдет.

— Ты не думал о том, как странно наше положение, Донован? Мы не можем любить тех, кто нам дорог, жить с теми, кто нам не противен. Нет, Донован! Ты никогда не задумывался об этом? Эта роскошь доступна лишь бедным. Мы не можем быть с теми, кто нам дорог, нет! Мы бедны во всех наших шелках, жемчугах и бархате!

Донован не узнавал ее голос. Аннабель скинула капюшон. Прическа ее растрепалась, выбившиеся светлые локоны окаймляли испуганное лицо, с которого словно сошла привычная злая маска, искажавшая нежные черты. Стало видно, какая она еще юная. Еле видные в неверном свете, по щекам текли слезы. Аннабель захлебывалась словами и рыданиями.

— Мы прокляты! Прокляты нашим золотом и властью, Донован! Все мы прокляты!..

— Леди Аннабель, успокойтесь, прошу вас. Выпейте воды. Ваш жених…

— Мой жених обожает запарывать насмерть служанок, Донован! Ты не знал этого? Знал! И брат тоже знает, но ему все равно! Что же вы за люди…

Аннабель внезапно прижалась к нему, подняла лицо, глядя отчаянно и тревожно, словно хотела разглядеть что-то невидимое. Доновану показались стальным капканом ее объятия. Тьма углубляла черты лица, рисовала тени, старила, набрасывала паволоку обреченности. Пахло от Аннабель не привычным розовым маслом, а ладаном и тленом.

Донован вскочил, отбросив ее руки, задыхаясь от непонятного ужаса.

— Зачем ты пришла ко мне, Аннабель?..

— Донован, подари мне эту ночь. Только одну, — с непривычной кротостью вымолвила она. — Разве я много прошу? Я буду помнить о ней до самой смерти, — выпрямилась, посмотрела черными глазами, и до него донеслось призрачным шепотом, еле уловимо для слуха, тревожное, чужое: — И после нее…

Донован опять присел рядом, обнял Аннабель, решив немного утешить ее, а потом уже выставить вон.

Он провел пальцами по щеке, коснулся губами заплаканных губ, тут же раскрывшихся ему навстречу.

— Рамзин убъет меня, — пробормотал он, не в силах оттолкнуть.

— Мы все умрем, — лихорадочно шептала Аннабель. — Мне так страшно, Донован, так страшно! Так холодно и одиноко…

От ее слов Доновану казалось, что завтра, и правда, не наступит никогда. Жизнь оборвется сегодня, здесь и сейчас; смерть поглотит их всех, а рухнувший замок засыплет камнями могилы.

Он кашлянул, сказал неловко, пытаясь остановить это безумие:

— Перестань, Аннабель.

— Молчи, Донован!

Аннабель расстегнула застежку плаща, сбросила тонкую материю, замерла обнаженная, и Донован ахнул. Лишь многие поколения благородных предков могли создать столь совершенную красоту, изящные линии, точеные изгибы, манящие и пленяющие одновременно. Словно сама женственность посетила его сегодня, осенив своим благословением. Кожа под светом луны переливалась перламутром, глаза сияли, губы звали прикоснуться. Первым желанием Донована было накинуть плащ обратно, но Аннабель, пресекая его порыв, одним плавным движением прильнула с нему, срывая рубашку, неловко дергая пояс, жарко шепча его имя, умоляя о милости.

Руки сами потянулись к волнующей упругости пышных грудей, спустились и сжали узкую талию. Донован обхватил округлые бедра, потянул на себя…

Последней мыслью Донована было: «Что я делаю?» И ничего не осталось. Ни верха, ни низа, ни света, ни тьмы. Осталась только эта ненастная ночь, эта женщина в его объятиях, мгновения, растянутые в бесконечность. Холод, привкус горечи на губах и шепот: «Я буду любить тебя вечно...»

Утро оборвало все, словно упала завеса из света. Как, когда пропала Аннабель, Донован не помнил. Повернул голову к окну…

На столе лежала роза. Полностью черная, с черным стеблем, колючками, листьями и плотно сомкнутым бутоном. В стакане, из которого пила ночная гостья, потрескивал лед. Донован, потянувшись, недоверчиво постучал по нему ногтем. Лед начинал таять, но быть льдом не перестал.

— Сэр Донован, просыпайтесь скорее, горе-то какое!

Донован, подскочив от стука и крика, начал натягивать одежду.

— Скорее, сэр Донован, скорее! Леди Аннабель разбилась! Не доехала к жениху. Граф Рамзин вас срочно к себе требуют.

— Да что ты брешешь — она же ночевала у ме… в замке! — рявкнул Донован.

— Никак нет, сударь, — голос служки из-за двери был зануден и слишком реален. — Я сам видел, как госпожа вчера уехала! И граф ее провожал, все поторапливал. Лошадь понесла, вроде бы змея на дороге. Возничий не справился, карета опрокинулась… Только известия дошли. Насмерть разбились они.

Донован метнулся к столу: в стакане — обычная вода. Коснулся розы — она рассыпалась в прах. А безымянный палец холодило тонкое серебряное кольцо.