Выпускной Шурки Волеева

Мишка маленьким вихрем вылетел из-за угла, ворвался в толпу ребят, хлопнул Шурку по руке и выкрикнул:

— Санёк! Тебя завуч зовёт!

И помчался дальше, умудрившись поскользнуться в единственной невысохшей после дождя луже.

— За что?! — возмутился Шурка. — Блин! С утра с самого!

Он посмотрел на ребят — может те знают, но преданная пятёрка молча покачала головами.

— За крысу, наверное, которую мы в ведро уборщице подкинули, — предположил Вовка, бросая в сторону школы хитрый взгляд.

— Нет, — вздохнул Шурка. — За это уже ругали.

— За цветы на подоконниках, которые мы постригли!

— За костер в туалете!

— За струны, которые мы из пианино вытащили!

Ребята наперебой начали предполагать провинности, за которые Шурку опять могли вызвать к завучу.

Шурка покачал головой:

— Не, это уже было. А про струны они пока не знают…

Спрятав помятую сигаретку, с таким трудом добытую сегодня из отцовского кармана в рукав рубашки, Шурка недовольно пошагал в школу, пиная по дороге кочки истоптанными кроссовками.

Ребята, младше его на год и даже на два, поплелись следом. Сейчас Саньку опять достанется. И не потому, что самый старший, а потому что Санёк — свой пацан и никого, никогда не сдаёт

Старательно вспоминая, что он мог натворить за прошедшие два дня, Шурка добрался до кабинета завуча. Так ничего и не вспомнив, решительно перешагнул порог и торжественно произнёс:

— Это не я!

Антонина Алексеевна, бессменный завуч единственной школы в селе вот уже двадцать лет, опустила глаза и прикусила губу, пряча улыбку. Вечно растрёпанный, слегка помятый, но всё же очаровательный Саша Волеев был постоянным гостем в её кабинете. С того самого раза, когда первоклассник Волеев разбил окно в столовой, играя на перемене в футбол. Даже историю его взросления можно было проследить по визитам в её кабинет, а точнее сказать, по «взрослеющему» взгляду мальчишки. С каждым новым учебным годом он постепенно менялся с испуганного на настырный, потом стал немного нахальным, потом перешёл в разряд «мне всё равно». И вот теперь, в самом конце учебного процесса, повзрослевший и возмужавший Саша обзавёлся фирменным: «это не я»!

— А стаканы в столовой кто разбил? — разглядывая Сашу поверх стареньких очков, серьёзно спросила Антонина Алексеевна.

— Я не специально! — воскликнул Шурка и уставился на завуча так, словно она ругала его за чужую провинность. — Это Мишка меня толкнул, все видели! Он вечно бежит куда-то!

— Ладно! — примирительно произнесла Антонина Алексеевна. — Я не об этом хотела поговорить. Садись, Саша.

Шурка засунул руки поглубже в карман брюк, чтобы ненароком не выпала запрятанная в рукаве сигаретка и сел на стул, нахохлившись, словно воробей.

— Через два дня у вас последний звонок, — напомнила Антонина Алексеевна.

Шурка расслабился немного, смекнув, что ругать его пока не собираются.

— Знаю, — он даже выпрямился, слегка откинулся на спинку стула.

— Девочки организовали концерт. Придумали сценку и танец. Саша, все включились, кроме тебя!

— И чего?

Шурка недовольно дёрнул плечами и выпятил грудь, всем видом показывая, что ему всё равно и делать он ничего не собирается.

— Ты должен выступить, — мягко сказала Антонина Алексеевна, прекрасно понимая, что излишняя настойчивость может отпугнуть настырного паренька. — Вот, — она протянула ему листок. — Это текст песни. Исполни, пожалуйста, его под гитару. Ты же отлично играешь и поёшь. Людмила Ивановна наиграет тебе на пианино, а ты подберёшь…

— Нет! — нервно воскликнул Шурка, дёрнувшись на стуле. — Не надо пианино, я выступать не буду!

Две струны из старого пианино, «бесхозно» стоявшего в школьном коридоре, они вчера сняли и уже приспособили как наконечники для самодельных дротиков. Струны были разрезаны на множество мелких частей, заточены с одной стороны и прочно прикреплены в середине четырёх спичек, на концах которых были вставлены куриные перья. Дротики получились очень острыми и отлично вонзались в картонную цель, установленную на берегу речки под плакучей ивой. От посторонних глаз подальше. Попасться на таком, в преддверии выпускного, совсем не хотелось.

— Саша, ты единственный мальчик в классе, будь мужчиной! — постаралась воззвать к совести хулигана Антонина Алексеевна. — Девятый класс, ты уже совсем взрослый. Дальше будет другая школа, другая жизнь. Возьми текст, выучи и спой нам на празднике.

— Не буду я! — упрямо отнекивался Шурка.

— Ладно, можешь не учить. Можешь по листочку петь, — чуть повысила голос Антонина Алексеевна, настойчиво протягивая Шурке текст. — Бери, сказала!

— Блин! Вот блин! — посокрушался Шурка, но листок взял. — Только это, на пианино играть не надо, я сам…

— Вот с этого и надо было начинать, — улыбнулась Антонина Алексеевна. — Всё, иди. Дома чтобы готовился!

Шурка резво вскочил и поспешил скрыться, небрежно скомкав вверенный ему листок.

— Выпускной через два дня! — напомнила вслед Антонина Алексеевна, и устало облокотившись о стол, сказала тихо: — Быстрее уже, что ли.

Выскочив на улицу, Шурка тут же достал из рукава сигаретку. Но попытка курения на сегодня откладывалась. Трофей сломался в нескольких местах, и махорка высыпалась.

— Блин, вот блин! — рассердился Шурка, выбросил оставшийся мусор из рукава и поспешил в школу. Прозвенел звонок на урок.

История никогда не была для Шурки любимым предметом. То ли дело физкультура! Но сегодня первым уроком была именно история, где Шурке приходилось много слушать, а потом учить то, чего он так и не услышал. С трудом справляясь с зевотой, Шурка достал из кармана скомканный листок с песней и от нечего делать принялся изучать текст.

— Чего придумали! — возмущённо прошептал он. — Не буду петь эту бредятину!

***

Погода выдалась на редкость тёплой и солнечной. Из школьного двора с самого утра доносилась весёлая музыка, зазывая всех односельчан на весеннее торжество. Последний звонок был для села важным, знаменательным событием, куда мог прийти любой желающий.

В этом году в выпускном классе было всего пять человек, но народу собралось много — не так уж и часто в селе случаются торжественные мероприятия.

Шурка помогал обустраивать спортивный зал, таскал стулья, убирал с другими ребятами маты и старался спрятаться от завуча, наивно полагая, что та не вспомнит о своей просьбе. Петь Шурка не собирался. Одно дело на лавочке, в темноте перед своими друзьями петь блатные песни, и совсем другое — школьную ерунду перед всем селом!

Но Антонина Алексеевна Шурку отыскала, напомнила. И даже гитару показала — мол, если дома свою забыл, тут найдётся.

Ага, как же!

В зал вошли его одноклассницы-выпускницы, нарядные в купленные по случаю школьные формы и белые фартуки. Головы украшали огромные банты, а довершали образы кружевные гольфы и туфельки на невысоком каблуке.

Смотрелись девочки очень мило и трогательно. Они что-то обсуждали с учителями, шептались между собой, а Шурка никак не мог оторвать взгляд от Насти Кудриной. Почему-то именно сегодня, несмотря на смешные бантики и гольфы, девочка выглядела такой привлекательной, такой загадочной, что Шурка подобрался, заправил рубашку и вернул на воротник запрятанную в кармане брюк «бабочку».

— Сашка, какой ты красивый! — заметила Настя, подлетела, поправила ему воротник и упорхнула по своим делам.

— Ты тоже, — прошептал растерянный от собственных чувств Шурка. — Красивая…

— Саша, пой! — услышал он настойчивое над ухом.

Уже?

Время пролетело, как в тумане. Так быстро и незаметно, но с невероятным трепетом в груди и сладким замиранием сердца.

Саша взял гитару, Антонина Алексеевна предусмотрительно подсунула ему текст песни.

В одно мгновение зал затих. В этой обволакивающей, лёгкой тишине раздались мелодичные звуки гитарных струн. И молодой, сильный голос красиво и уверенно запел:

Звенит последний звонок

Он так внезапно позвал,

Прошло всего девять лет,

С тех пор, как школьником стал.

С тех пор, как шёл в первый класс,

И как встречали меня

С улыбкой в добрых глазах,

Родные учителя…

Он так и не узнал мелодии песни, руки сами взяли нужный мотив, и гитара пела, и пел Саша. Для неё, для девочки с большими бантами…