Глава 7

Седльце, октябрь, 1939г.

Лошади неслись, не разбирая дороги. Взмыленные и хрипящие, они не желали останавливаться, даже когда извозчик, завидев огни блокпоста, начал тянуть поводья. Смирный обычно мерин едва не вздыбился и не опрокинул крытый катафалк в раскисшую от дождя грязь, но кобылка остановилась. Извозчик соскочил на землю и попытался успокоить лошадей увещеваниями и лакомством. Соскочившая следом высокая девочка тоже пыталась помочь, но, скорее, мешалась. Ледяные струи дождя текли извозчику за шиворот, ветер срывал с головы капюшон.

— Кто здесь?

Со стороны блокпоста вовремя подбежали двое солдат, до того замотанных в плащ-палатки, что опознать принадлежность немецкой или советской армии было невозможно. Но извозчик знал, что блокпост советский, да и речь была русская.

— Стой, папаша, мы поможем...

Один из них, очень высокий и крепкий, вцепился в упряжь мерина, но даже его сил едва хватало удержать взбесившегося коня. Несмотря на долгую скачку, лошади рвались бежать дальше.

— Да что с ними такое!..

Вспышка молнии, осветившая черный лес и дорогу, и треск грома напугали лошадей еще больше. Извозчик слышал, как стучат внутри катафалка гробы. Девочка заметно занервничала и оббежала катафалк, чтобы убедиться, что дверцы прочно закрыты.

— Грозы, видно, боятся, — глубокомысленно заметил второй солдат, оставшись в стороне и сложив руки поверх винтовки. — А вы, товарищи, куда едете и зачем?

Мерин истошно заржал и толкнул солдата так, что он едва не упал в грязь. Девочка поспешила к нему и помогла устоять на ногах.

— Да куда еду… Покойничков вожу, как обычно. Из-под Яворова самого еду. Целая семья от лихорадки вымерла… Никого у них там не осталось, — тарахтел извозчик, пытаясь удержать мерина, но мокрые пальцы скользили и не могли ухватить узду. — Написали их родичи — в Варшаву везти, а то в их селе даже хоронить некому…

Обезумевший от ужаса конь все-таки встал на дыбы, перепугав кобылу. Она истошно заржала и рванулась куда-то в сторону с дороги, в сизые кусты орешника. Затрещала оглобля. Извозчик в ужасе схватился за голову.

— Да стойте ж!.. Сейчас только совладаю с этими чертями и документы покажу, и гробы…

Кое-как уже с помощью обоих солдат и девочки лошадей и повозку вернули на дорогу. Не желая задерживать извозчика и нервных животных, их пропустили дальше.

— Чуть-чуть тебе осталось до Варшавы, папаша, — солдат протянул какой-то листок, когда катафалк проезжал насыпь. Девочка взяла его и благодарно улыбнулась. — У меня там знакомый на блокпосту, он вас живо пропустит. Езжайте, пока ваши кони не свихнулись совсем… Вот же дурные звери…

Извозчик взял под козырек, а девочка помахала рукой и плотнее закуталась в плащ и платок. Лошади, ощутив, что их не удерживают более, сорвались с места, будто пружина. До Варшавы оставалось 90 километров.

***

Варшава, октябрь, 1939г.

Андрей, сам того не ожидая, проспал сном праведника всю дорогу. Ударом кулака он снес крышку гроба и сел.

Гробы стояли рядком в темной тесной комнатушке. На одном крышка немного съехала — он был пуст. Прочие казались нетронутыми.

Осмотревшись, Андрей вылез из гроба и прошагал к дверям. В не менее темном и тесном коридорчике он почти сходу столкнулся с человеком, который провез их до Варшавы. Обменявшись с ним парой слов и выяснив, что их привезли в небольшой полуразрушенный дом почти в самом центре города, Андрей миновал коридор и оказался в комнате, бывшей ранее, вероятно, гостиной. Сейчас у этой комнаты не было двух стен и части крыши. В дыре синели поздние сумерки. Прохладный стылый ветер шевелил волосы.

Скорее труп дома, чем дом, мертвый остов. Андрей прошелся по комнате, будто пытаясь найти что-то, что рассказало бы о хозяевах, но не увидел даже самой завалявшейся фотокарточки. Невольно он поднял руку к нагрудному карману пальто и коснулся их с Ефремом общей фотографии, будто какого-то талисмана.

Через дыру доносились с улицы голоса: гадкая шипящая речь, будто разворошенное гнездо змей. Винцентий. Его язык. Виски болезненно запульсировали. Как же он ненавидел этот язык. Случайно долетевшая немецкая брань прозвучала приятной музыкой.

— А девушки, если вы их ищете, ушли куда-то, — выглянул к нему извозчик. — Верочка и Варвара Остаповна...

— Куда?!

— Да я ж не знаю, — пожал он плечами, отшатнувшись при виде искаженного злостью лица Андрея. — Пошли куда-то. Гуляют… Женщины, что с них взять…

Как же не вовремя они вздумали прохлаждаться! Андрей раздраженно заскрипел зубами, мгновенно собравшись и вспомнив, зачем они тут. Первая часть дела сделана. Они попали в город инкогнито. Теперь, когда они уже здесь, в городе полном молохов, их запах не привлечет особого внимания. Вера? Вера — волчица. Оборотни вольны бывать там, где захотят, приветствовать хозяев города или нет. Приезд оборотня вряд ли вызовет у Ордена подозрения или вопросы, а вот таящийся молох может поставить их всех на уши.

Невольно он вспомнил о Хевеле. Интересно, остался ли тот здесь, раз его не видели с Марьяном и Катаржиной? Было бы неплохо привлечь мальчишку к спасению Марии, но у него не было времени его разыскивать. Они должны были выступить сегодня же. Мария была совсем рядом… И она была в беде. Андрей должен был спасти ее, не медля более!

Шум в комнатке с гробами. Андрей по звукам понял, что проснулся хромой убийца. Самый верный его союзник нынче. Чуть постанывая и потирая ногу, он показался в дверном проеме и подошел к Андрею.

— Должно быть, на погоду разболелась, — с усмешкой сказал Иеремия. — Ну-с, самая тяжелая часть позади…

Его улыбка стала страшной и недоброй.

— Я могу тебе доверять? — отрывисто спросил Андрей, запоздало, с беспомощностью ощутив, что Иеремия может в самый последний момент ударить его в спину, как поступил с Уильямом. — Сколько я тебе должен заплатить, чтобы ты был на моей стороне?.. Насколько больше Совета?

Виски пульсировали все сильнее. Он ощутил состояние близкое к тому, что предшествовало смерти Винцентия. Так не вовремя!

— Сочтемся позже, Медведь. Пока нам с тобой по пути, — Иеремия похлопал его по плечу.

Андрей сжал голову руками и упал на диван. Комнатка понемногу наполнялась звуками. Проснулся Степан. Возвращались Вера и Варвара. До Андрея доносились обрывки их разговора:

— …Жалко красоту. Такой город был. Думаешь, все-таки отстроят? Я б Оксанку свою свозила…

— Лучше во Львов, он ближе… А Оксане вашей сколько? Вы ее все время вспоминаете… Не думала, что у молохов бывают дети…

— Так я ее когда родила… Семь годков ей скоро будет, а я молохом проходила только четыре…

Когда он встретился с вошедшей Верой взглядом, ему показалось, что она слишком и неуместно весела. Хотел высказать ей это, но в суматохе, в ставшей слишком тесной для всех комнатушке, промолчал. Он так и не заметил у нее в глазах испуг, не услышал напускное веселье в голосе. При виде Веры у него в груди поднималось теперь одно лишь глухое раздражение.

Близнецы Шевченко о чем-то весело переговаривались. Вера присела на стульчик у разрушенной стены, выглядывая на улицу. Силаш и Уильям, о чем-то споря, тоже вышли к ним в комнату. Оружие лежало в одном из гробов. Тянуть было нечего…

Интересно, кто из них доживет до следующей ночи? А впрочем, Андрея интересовало лишь то, чтобы дожили он и Мария.

Он крикнул извозчику, чтобы подыскал им фургон, в котором они смогут подъехать поближе к штабу.

По словам Бобби и собственным воспоминаниям Андрея об особняке варшавских лордов, штаб был расположен удобно для штурма и неудобно для обороны. Ограда была скорее декоративная. Садик, пусть и редкий, загораживал обзор. Задние ворота и черный ход защитить было проще, но это не отменяло прорех в защите парадной стороны. Неудивительно. Марьян и Катаржина не были ни воинами, ни стратегами. Они даже не ожидали, что на Польшу решится напасть Орден. Да, это была спорная территория, но Брнович без труда отбивал все претензии на нее.

Особняку предшествовал целый квартал схожих дворцов, будто маленький городок внутри города. Почти все их разнесло взрывами снарядов. Дом Марьяна уцелел каким-то чудом (или не чудом — Андрей знал об изделиях Олафа, притягивающих удачу). Фургон остановили в самом начале «городка», чтобы не привлекать внимания шумом. Фонари не работали. Лишь луна, круглым белым глазом наблюдавшая за ними с затянутого тучами неба, заливала все мертвенным резким светом.

Вера, стыдливо спрятавшись за фургоном, приняла облик волчицы. Андрей снова встретился с ней взглядом и ощутил на сей раз жгучий стыд. Что, если она погибнет?.. Нет, нет, он же говорил ей, что в облике волчицы ей ничего не угрожает. Если она недостаточно умна, чтобы запомнить такую простую вещь, то это уже не его вина, а ее беда… Волчица, отвернувшись, бесшумно потрусила в сторону особняка.

За ней цепочкой, вдоль остатков разрушенных стен, торчавших, будто зубы, шли Варвара, Силаш, за которым воздушным змеем мягко плыл арбалет; Уильям, и последним шел Степан. В руках близнецов были острые чуть изогнутые клинки — японские. Дмитрий был еще тем коллекционером оружия, и после русско-японской воны собрал целый склад длинных и коротких японских мечей. Уильям, поджав губы, шел почти налегке, с двумя револьверами за поясом и легкой винтовкой. Возможно, ему лучше было бы остаться и держать связь с братом, но мальчишка сам вызвался. Причины утаил, обмолвился лишь, что Хью так и не вышел на связь.

Когда они скрылись за зубцом очередной стены, у фургона остались лишь Андрей и Иеремия. Хромой тяжело привалился к капоту и, казалось, едва стоял на ногах.

— Как же ты будешь сражаться? — зло процедил Андрей. — Ты еле стоишь.

— За меня не переживайте. Убивать я умею очень хорошо, и бегать мне для этого не нужно.

Спокойные интонации, похожие на мурлыканье кошки, еще больше его раздергали. Андрей поймал себя на том, что пытается унять дрожь в руках. Выдохнув, он собрался, хрустнул пальцами. Бояться будет уже после.

Жребий брошен.

Последнее укрытие. Дальше — лишь два десятка метров открытой дороги. Маленькие кусты уже отцветавших хризантем вряд ли могли их укрыть. Иеремия неожиданно остановился. Обернувшись, Андрей увидел, что он зачем-то снял очки. Прокусив палец, Иеремия мазал лицо кровью.

— Что ты… — начал Андрей раздраженно.

— Я бы не хотел зацепить кого-то не того, — пояснил Иеремия, смущенно улыбаясь. Его глаза понемногу начинали сиять. — Эти руны помогают мне держать себя в руках… Даже не сами руны, а идея того, что они помогают… Ритуалы иногда имеют огромное значение.

Объяснение не добавило смысла происходящему. Иеремия начертил на лбу альгиз, которая тут же потекла на переносицу, теряя всякую форму, и мазнул несколько раз по закрытым векам. Встретившись взглядом с Андреем, он еще раз улыбнулся и повторил:

— Так надо.

Спрятав очки в нагрудный карман, Иеремия спросил, щурясь:

— Вы видите кого-то?

Он еще и близорук? Андрей выглянул из-за обрушенной стены. У узорчатой ограды прогуливались двое молохов в дымчато-серой одежде. Скорее для проформы. Они выглядели довольно расслаблено и перекидывались шуточками на немецком, приближаясь к воротам каждый со своей стороны.

Взяв трость под мышку, Иеремия заковылял к ним. Без трости он двигался быстро, но неуклюже, чуть согнувшись и переваливаясь с больной ноги на здоровую. В то же время в его движениях было что-то хищное и неприятное. Андрей ощутил, как нечто в нем неуловимо переменилось. Это чувство опасности разливалось в воздухе все сильнее, и он теперь, насторожившись, наблюдал за каждым движением хромого.

В десяти шагах от ворот Иеремия замедлил шаг, подняв обе руки вверх. Молохи Ордена напряженно замерли. Андрей не видел его лица, но готов был поклясться, что он спокойно и доброжелательно улыбается.

Он остановился. Бледные руки резко взмыли вверх, будто у дирижера. Трость только усиливала это впечатление. Подчиняясь этому движению, оба солдата взлетели в воздух, как две тряпичные куклы.

Иеремия сжал кулаки и взмахнул ими.

Не издав ни звука, солдаты взорвались, разлетелись темными брызгами, будто шары, наполненные водой и чернилами. Ограду, пожухлый газон, гравиевую дорожку расчертили кровавые тонкие полосы. В бледном свете луны на земле сверкало что-то еще. Андрей вышел из укрытия и осмотрелся. Сверкали мелкие осколки льда — не больше ногтя. Они уже начинали таять. Лохмотья, оставшиеся от одежды, висели на ограде, на газоне валялись ботинок и обломки костей.

Иеремия облизал губы, испачканные чужой кровью. Облизнув и пальцы, он толкнул незапертую ограду. Впрочем, даже будучи запертой, она бы мало кого сдержала.

— Впечатляет, — сказал Андрей кратко. Хвалить Иеремию, и без того наслаждавшегося собой, ему не хотелось. Но следовало признать: только что он увидел нечто такое, подобного чему не видел прежде за свои семьсот лет. Нечто опасное, неудержимое и невероятно… изящное.

Однако Иеремия, похоже, собирался превратить всю эту битву в одно грандиозное представление. Обернувшись, он шевельнул пальцами, будто собирал невидимую горсть.

Темные пятна впитавшейся в землю крови зашевелились и собрались в воздухе облаками мошкары.

— Что на этот раз? — хмыкнул Андрей, принюхиваясь. Запах крови взбудоражил его еще у ворот, болезненно пульсировали виски и кончики пальцев, грубели и толчками росли ногти.

— Молот-сокрушитель.

Облака приобрели форму огромного, грубого, но вполне материального ледяного молота.

— А вы поклонник скандинавских саг, я погляжу. Руны, Мьёльнир...

Иеремию перекосило. Молот сорвался с места и снес входную дверь, подняв тучу пыли и мелких щепок.

— А вы неплохо в них разбираетесь, — отпарировал он с неожиданным раздражением, которое Андрей встретил с легким смешком.

Ворвавшись внутрь, они бросились вдоль стен. Быстрыми ударами Андрей снес головы двоим. Ему не нужно было оружие. Черепа лопались, как переспелые арбузы. Еще один молох бросился на него сзади и тут же упал с раскроенными когтями лицом и грудью. Андрей добил его, раздавив ногой голову.

Краем глаза он видел, как вокруг Иеремии крошились тела и слетали с плеч головы. Вихрь тонких кровавых лезвий окружал хромого убийцу, никого к нему не подпуская.

Замешательство солдат Ордена не длилось долго. Началась пальба из пистолетов и ружей. Андрей успел увернуться от нескольких выстрелов, но две пули вспороли плечо и бок. Неприятно, но главное, что не в голову. Спрятавшись за колонной, он выглянул, осматривая зал.

Хромой, казалось, не замечал пальбы — лезвия защищали его от пуль — но двигался слишком медленно. Двое неуверенно пытались взять его в кольцо. Андрей высматривал тех, кого описал Бобби: химеру, звероподобного молоха, толстяка и блондинку — но среди защищавших штаб их пока не было. С верхних галерей палило из пистолетов не меньше четырех молохов, под лестницей держались еще двое или трое.

Еще раз выглянув из-за колонны, Андрей увидел на пустой минуту назад лестнице еще одного молоха. Толстяка в простом черном пальто и котелке. Он казался обманчиво спокойным, стоял, заложив руки за спину, казалось, не замечая творившегося вокруг хаоса. Затем, будто спохватившись, он достал из рукава большой синий платок и покрутил им в воздухе, как цирковой фокусник в начале номера. Андрей неожиданно вспомнил, как хромой размазывал по лицу руны. " Ритуалы иногда имеют огромное значение…"

Он, не раздумывая более, бросился к лестнице. Кажется, даже солдаты Ордена прекратили стрелять.

Поздно. Платок, наброшенный на пустую ступеньку, вспучился огромной пулеметной установкой. Она задрожала, как в припадке, и начала стрелять. Толстяк, захихикав, по-детски захлопал в ладоши.

Свинцовые очереди хаотично поливали холл, не различая своих и чужих, кроша колонны и оставляя в стенах черные дыры. Андрей откатился куда-то под стену. Огромная пуля прошила навылет ему легкое. Рот наполнился горькой кровью, и он закашлялся, роняя на пол красные капли.

— А теперь мой любимый фокус с огнем, — донеслось до него сквозь грохот стрельбы.

Где же чертова подмога?! Пули, кажется, не собирались кончаться. Андрей поднял голову и увидел, что толстяк смотрит на него.

— Ты будешь добровольцем!

В его руках щелкнула зажигалка. Он комично надул щеки и дунул. Длинный язык пламени лизнул стену и пол там, где секунду назад лежал Андрей. Он откатился в сторону и почувствовал на своей руке крепкую хватку. Степан Шевченко оттащил его под лестницу к двум обезглавленным трупам. Тем временем, Варвара пыталась подобраться к толстяку, который поливал холл огненными струями поверх пулеметной очереди. Степан крепко выругался, выглянув из-под прикрытия.

— Где Силаш?

— Им с Уильямом не повезло, — буркнул Шевченко, хмуря брови. — В бою на них можете не рассчитывать.

— Арбалет? — Андрея мало волновал Силаш.

— Нет арбалета! Там химера была. Мы еле ноги унесли. Силашу она в шею вцепилась и арбалет раздавила, даже раз выстрелить не успел.

Пулеметные очереди стихли, но огонь продолжал гореть. Он перекинулся на обои, лизал деревянные колонны и перила, будто промасленные факелы, пылали несколько тел. Торжествующая Варвара отсалютовала мечом выглянувшему Андрею. Рядом с ней лежало изрубленное тело толстяка. Темные волосы, укоротившиеся в боях едва ли не до плеч, трепались на ветру. Огромный пулемет бесследно исчез. Неужели иллюзия?

— Где химера сейчас?

Степан пожал плечами:

— Мы с ней столкнулись в задней части дома… Варька, не стой столбом, на галереях были стрелки!

— Уже нет, — девушка оскалилась, отерев кровь с лезвия. — Где пан Иеремия?

— Нет стрелков, так припрется кто-то еще!

Но Иеремии нигде не было видно. Андрей поднялся на лестницу к Варваре. Среди мертвецов он не видел хромого, как и не видел нигде более. От жара уже начинал трещать и звенеть огромный витраж.

— Зачистите остальных, кого найдете. Химеру и двух капитанов не троньте, я ими займусь сам.

— Попробуй, — услышал он откуда-то сверху тихий женский шепот.

Он увернулся от бросившейся на него тени. Близнецов уже и след простыл.

На ступеньках, не слишком боясь огня, сидела на четвереньках маленькая женщина с огромными мохнатыми лапами вместо ног. Вполне человеческие руки оканчивались острыми когтями. Измазанное кровью, когда-то хорошенькое лицо было изуродовано раздвоенной звериной губой.

— Зачем вы пришли? — спросила она.

Вместо ответа Андрей бросился вперед — ложный выпад. Химера купилась, кинувшись на него, и пропустила удар. На лестницу закапала черная кровь. Они закружили, будто звери, примеряясь к новому броску. Шипя как кошка, химера попыталась полоснуть его когтями, но Андрей перехватил ее запястье и выкрутил руку. Хрустнули суставы, и женщина взвыла от боли.

— Ты еще такая неопытная, — засмеялся он, придавив ее к ступенькам.

Она рычала и крутилась под ним, пытаясь столкнуть, но безуспешно. Отвлекшись на химеру, он поздно заметил светлую тень, бросившуюся к нему из разрушенного дверного проема.

— А вот и звезда вечера, — прошипел он. Одним движением он свернул химере шею и толкнул тело в огонь, как раз вовремя, чтобы поприветствовать Зильвию Кох смертоносным ударом.

Когти проскрежетали, будто по железу, рванув только белую рубашку на груди. Бобби не соглал насчет неуязвимости.

Лицо Зильвии было решительным и мрачным. Андрей даже присвистнул, присмотревшись к противнице получше. Чертовка была хороша, хоть он и не любил блондинок.

— Кажется, я знаю, как ты мне отплатишь за все, — сказал он, окинув нарочито похабным взглядом ее фигуру и отдельно задержавшись на видневшейся в лохмотьях рубашки груди.

Выпад достиг цели. Губы Зильвии сжались в тонкую линию, брови сошлись на переносице. Она переступила с ноги на ногу, выбирая более удобную позицию.

— А может мы с тобой договоримся полюбовно? Скажем, ты отдаешь мне сестру, ублажаешь меня на глазах у остатков твоих солдат, и я, так и быть, оставляю тебе и дальше играться в твоей песочнице… — он присовокупил к словам еще и непристойный жест.

Самообладание у нее было просто железное. Ничего не отвечая, она кружила вокруг него, примеряясь, куда лучше ударить.

— Ну давай, удиви меня, — расхохотался он, даже не потрудившись увернуться.

Твердые, как сталь, пальцы едва не вспороли грудь, но он перехватил ее запястье, как тогда с химерой. Зильвия легко вывернулась и ударила снова. На этот раз она рассекла ему губу. Андрей ударил в ответ, вполне ожидая, как и в первый раз, что когти наткнутся на несокрушимую преграду. Зильвия даже не защищалась от его атак, ни от этой, ни от последующих, а вот Андрею приходилось уворачиваться или блокировать ее молниеносные движения.

— Интересно, — сказал он, перехватив, наконец, обе ее руки. — А твоя шкурка везде такая прочная? Если засунуть тебе в рот динамит, что будет?

Она изогнулась, упершись пятками в его грудь и толкнув изо всей силы. Андрей тут же отпустил руки, отскакивая в сторону. Зильвия рухнула на перила, сломав их и свалившись вниз.

— А если между ног, а, детка?!

Зильвия ловко сгруппировалась и перекатилась в сторону, увернувшись от пламени. Андрей издевательски помахал ей рукой. Он никуда не спешил, забыв даже про Марию.

— Ого, кажется, ты боишься огня? Твоя шкурка не защищает, да? Кажется, я придумал, как мы с тобой поступим.

Он играючи гонял Зильвию по всему холлу, оттесняя ее ближе к бушующему пожару. Ее одежда, разорванная когтями Андрея, уже висела лохмотьями, практически не скрывая наготу. Его самого огонь не пугал, он точно рассчитывал каждое свое движение, чтобы не пострадать. Он не собирался позволить ей сгореть сейчас, лишь хотел как следует загнать сучку. В какой-то момент это поняла и сама Зильвия. Андрей заметил, что она пытается прорваться то к дверям, то к витражному окну, но всякий раз отрезал ей путь.

Под крышей что-то затрещало. С потолка обрушился огонь, расшвыряв противников по холлу и рассыпавшись облаком жгучих искр и щепок. Балка? Андрей замешкался, отступая в сторону. Он увидел, как мерзавка, воспользовавшись его заминкой, птицей взлетела по лестнице и, разбив витраж, исчезла в пятне черноты, которое тут же заволокло дымом. Накрыв голову пальто, он бросился следом, чувствуя, как искры прожигают дыры в коже, но уже на лестнице опомнился.

Он пришел сюда за сестрой. Он не знал, спасла ли ее Вера. Гоняться за Зильвией и потерять Марию?.. Андрей сплюнул и бестолково заметался по лестнице. Второй этаж уже был охвачен пламенем, пожар полностью охватил холл. В дыму он не чувствовал никаких запахов и не понимал, как искать Марию. Проклиная себя за то, что позволил себе увлечься местью и забыть о своей главной цели, он выпрыгнул в ту же дыру, что и Зильвия.

Земля толкнула Андрея в ладони и ступни. Он приземлился на четвереньки, как кошка, выдохнув до предела дым, раздражавший легкие. Ночной воздух после огненного плена обжигал холодом, заставляя по-человечески ежиться. Над головой пылала громада здания.

В отчаянии Андрей обхватил голову руками и упал на колени. Мария там? В этом аду? Или Вера смогла спасти ее?

Как он мог поддаться глупому мстительному порыву? Не убить Зильвию и не спасти Марию… Глупейший поступок в его жизни.

За спиной пылал огромный костер, в который превратился особняк Марьяна и Катаржины. Может, ему не стоило бежать оттуда? Что стоит жизнь, в которой нет Марии?.. Сгореть вместе с ней — вот лучший выход. Андрей стоял на месте, не зная, как поступить, чувствуя тошноту, подступавшую к горлу. Мысли бились внутри его черепа, причиняя почти физическую боль. Он боялся умирать… Он боялся и надеялся, что она жива. Боялся умирать или надеялся, что она жива? Он сжал голову, до рези в глазах всматриваясь в пламя. Трус, вот он кто! Мария не пожалела для него ничего, Мария заботилась о нем, Мария не позволила монголу продать его… А он не смог просто вывести ее из горящего здания, не смог умереть вместе с ней...

— Андрей!

Он обернулся на женский голос. Мария! Она жива.

Но вместо сестры он увидел Веру, одетую в одну лишь длинную мужскую рубашку, и Варвару. Они тащили под руки пьяно шатавшегося Уильяма. Он рыдал, прижимая к себе что-то темное и круглое. Следом шел Степан без рубашки, закинув на плечи оба меча. Сердце Андрея упало. Марии нет с ними. Она мертва.

Он отвернулся, с надеждой глядя в огонь. Теперь-то ему хватит смелости шагнуть в него и разделить участь Марии?

— Марии там не было! — крикнула Вера, пытаясь перекричать треск пламени. — В камере было пусто!..

Иеремия упустил момент, когда Ханс Эрман вызвал откуда-то из небытия свою дьявольскую машину. Двое солдат оттеснили его под запертые на засов двустворчатые двери. Тупик? Он пропустил, как кто-то из них взмахнул саблей, но успел парировать удар тростью. Ствол треснул пополам. Нельзя было так отвлекаться, но что греха таить, одновременно сражаться и искать двери Иеремия не умел.

Взгляда хватило, чтобы направить два ледяных диска. Обезглавленное тело осело на пол, щедро заливая его кровью. Второй солдат шагнул назад, но тут же попал под пулеметный огонь.

Иеремия отступил к дверям, глядя, как выживший молох пытается спрятаться от выстрелов. Прикосновение к дереву — и вот уже тяжелый дубовый засов крошится и рассыпается под его руками.

Двери вели в огромный коридор. Иеремия, не обращая внимания на стрельбу, запер створки и для надежности скрепил их льдом. Сломанную трость сунул за ремень брюк. Без очков он разглядел сходу только очертания стен и светлые пятна окон. Проковыляв ближе, он выглянул на улицу. Никого.

Ковыляя вперед, он прислушивался к шуму за закрытой дверью. Похоже, шел ожесточенный бой. Как же досадно, что его участие закончилось так быстро. Неудержимая сила бурлила и билась внутри запертым зверем, подавляемая лишь мыслью, что давным-давно размазавшиеся руны на лице могут ее пленить. Как же хотелось, наконец, выпустить ее! Этот соблазн был сильнее всех прочих в его жизни, просыпаясь лишь вместе с освобожденным даром. Это было сильнее голода, сильнее жажды, сильнее желания обладать телом какой-нибудь красавицы или — целым королевством. Но был и тот, кто превозмог эту силу в нем… Иеремия ощутил, как эта мысль постепенно увлекла и утихомирила то, что жило у него внутри. Он мог больше не думать о битве и сосредоточиться на поисках.

Но поиски быстро прекратились. Неодолимая преграда для неудержимой силы.

Лестница.

Иеремия расхохотался. Хорошо, что не будет свидетелей его позорного подъема.

Как же он ненавидел лестницы! Каждая ступенька отдавалась болью в ноге. Единственной болью, которую он знал последние столетия. Отец говорил, что она не настоящая, что эта боль есть только в его голове, но от этого она не проходила. Заранее кривясь, Иеремия вцепился в перила. Позади зазвенело разбитое стекло.

— Едва не пропустил такую битву… Вендиго против лестницы!

— Даже не думай, что я буду говорить с тобой на твоем анишинаабе, — вяло отмахнулся Иеремия.

— Как скажешь, — насмешливо ответил Бобби уже по-английски, стягивая капюшон в виде птичьей головы. — Ты бы поторопился, а то твой противник может сгореть.

Иеремия потянул носом воздух. Запах дыма. В тумане полуслепого глаза он даже не разглядел, что коридор порядочно заволокло.

— Где твоя трость? Как ты без нее собирался подняться?

— Ты появился вовремя, чтобы помочь мне в моем неравном бою. А трость… Сломалась. Но набалдашник я сохранил, — поспешно добавил Иеремия, погладив искусно вырезанную голову орла. — Закажу потом новый ствол.

Бобби расхохотался. Смех его напоминал орлиный клекот.

— Хватайся, да не слишком сильно.

Можно было и не напоминать. К индейцу даже прикасаться было страшно. Слишком хрупкие кости делали его уязвимым, как дитя. Иеремия ухватился за протянутый локоть своей непрочной опоры и начал нелегкое восхождение.

К концу лестницы его нога горела, как в огне. Наконец, остановившись, он растер бедро, раздраженно шипя. Бобби терпеливо ждал, но все же напомнил:

— Нам стоит поспешить. Дом деревянный. Скоро сгорит дотла.

— Я знаю!

Иеремия с сожалением отметил, что не сдержался и повысил голос. Боль делала его раздражительным. Бобби положил ему руку на плечо.

— Пойдем скорее, веди меня…

Они шли очень быстро. Почти бежали. Иеремии снова приходилось держаться за индейца, что ничуть не улучшало настроения. Каждый резкий толчок пробивал ногу, как гвоздем. Ничего, ничего… Это мелочь по сравнению с беготней по горам той бесконечной зимой. И тогда его никто не придерживал… Иеремия даже не глядел по сторонам. Только под ноги, на покрытый грязью пурпурный ковер.

— Кажется, здесь.

Нужную дверь увивала искусная, дорогая резьба. Палец быстро нашел замочную скважину под сплетением листьев и полевых цветов. Когда Иеремия толкнул дверь, замерзший металл, ломаясь, вкусно захрустел. Будто конфеты из жженого сахара, которые ему иногда готовил дядя. Он даже на секунду сумел припомнить вкус, такой сладкий, что сводило и без того слипшиеся от конфеты зубы.

Сама капитанская спальня оказалась не столь хороша, как дверь, ее скрывавшая. Кроме резной кровати со столбиками и пушистого ковра, там не осталось более дорогих вещей. Грубый стол с двумя стульями, шкаф, явно вытесанный на местной фабрике — а больше мебели и не было. Комната была огромной и полупустой.

— Вынесли все подчистую, — удивился Бобби, пропуская Иеремию вперед и запирая дверь.

Он подошел к неуместной в этой пустоте картине, висевшей на дальней стене, и сбросил ее на пол. За картиной серел квадрат сейфа.

— Как ты мог бросить на пол даму? — Иеремия потер ногу (к счастью, боль быстро утихала), прошел мимо висевших у окна схем и поднял картину, рассматривая изображенных на ней людей. Черноволосая красавица с выдающимися прелестями, седеющий мужчина и подросток. Катаржина, Марьян, а кто с ними? Тот ли юноша, о котором спрашивал Андрей? Дым, которым заволокло комнату, мешал разглядеть детали. Им стоило поспешить.

Дверца сейфа смялась с тем же прекрасным хрустящим звуком. А что внутри? Кипы бумаг, и, кажется, ничего более. Иеремия небрежно сгреб их и швырнул на пол. Ничего? Неужели пусто?

— Она там, если только Шастель вернул ее на место. Но я точно видел, что он ее забирал, — сказал Бобби с тревогой.

Иеремия сунул руку глубже, шаря по углам, и нащупал маленький волчок. "Стена звука".

Почти с благоговейным трепетом — иначе он просто не мог, даже спустя столько лет — он ощупал и осмотрел ее. Цела ли, не сломалась ли? На одной из граней он уверенно нашел выпуклый крест, вписанный в круг. Да, без сомнений. Это изделие Олафа.

— Да, она...

Иеремия завернул "стену звука" в платок и спрятал во внутренний карман пиджака.

— Хочешь сам ее отдать? — спросил Бобби. — Как обычно? Я бы справился быстрее.

— У тебя будет другая задача, — он покачал головой. — Надо отработать те деньги, что мне заплатил Совет.

Бобби поспешно собрал все бумаги с пола и перебросил их на стол. Иеремия помогал ему вынимать бумаги из папок, скручивать и убирать в колбы на ремнях, в которых посланник переносил письма. Запах дыма становился невыносимым. Громко трещало горевшее где-то под ними дерево. Невыносимый жар щипал ноздри.

— Неприятный звук, — Бобби стащил с себя ремни, чтобы было быстрее, и швырнул на стол к бумагам. Более ничем не скрытая чернела на груди «смертельная клятва» — орел анишинаабе — на которую Иеремии всегда было тошно смотреть. Почему настоящая «смертельная клятва», а не подделка? Одно неверное слово, неправильно истолкованный приказ… — Чувствую себя курицей на вертеле.

— Тебе-то чего бояться? Еще пара минут — и ты упорхнешь отсюда.

Плотный конверт выпал из стопки бумаг. Иеремия взял его в руки и засмеялся.

— Надо же, она и его хранила?

Он разорвал свое письмо, в котором натравил Аду на Марию, на мелкие кусочки и бросил на пол. Огонь скоро до него доберется.

— До сих пор не могу поверить, что это сработало, — медленно сказал Бобби. — И не могу поверить, что ты так рискнул. Самая дикая твоя авантюра.

— Право слово, я ничем не рисковал, но вытянул вот так сходу выигрышный билет… Это самая лучшая моя авантюра, — Иеремия улыбнулся и погладил карман пиджака, где лежала «стена звука». — Мне все играло на руку, даже этот… рыцарь уехал так вовремя. Но без твоей помощи я бы все равно не справился.

Бобби поджал губы:

— Стоило ли вообще?.. Устроить такое ради безделушки нападобие «стены звука». Ты сам-то действительно думаешь, что она того стоит?

— Отец будет рад. Я знаю.

— Слишком многие погибли из-за этого, — индеец нахмурился еще сильнее.

— Их убил Андрей, а не я. Но ты представляешь, как легко я дергал его за ниточки? Даже с Уиллом было труднее…

Иеремия мечтательно скрутил несколько бумаг и убрал их в предпоследнюю из пустых колб. Он был рад, наконец, выговориться. Пусть даже момент был не самым подходящим, но, кто знает, как скоро еще он увидит Бобби. Триумф и радость от гладко выполненной миссии выплескивались из него, как из переполненной чаши. Пусть даже сам Бобби не казался довольным.

— Его несдержанность… кажется, она у него вместо мозгов. Только поверни его в нужную сторону и смотри, как он бежит. Я искренне удивлен тем, что он дожил до стольких лет, разве что… Разве что сестренка… Как же она позволила себя поймать, Птица Грома? Честно говоря, я даже не рассчитывал на такую удачу в наилучшем из раскладов.

Последняя колба была закупорена. Бобби молчал все это время, будто обдумывая его вопрос.

— Она же древняя, — наконец сказал он, надевая на себя ремни и плотно закутываясь в плащ. — Древние молохи со странностями, не всегда нормально соображают. Брат ее тоже не в себе. Да тебе ли это рассказывать...

Хорошее настроение моментально испарилось. Иеремия проглотил ком в горле, вспомнив о Торкеле.

— Как думаешь, она спаслась?

Бобби отвернулся, открывая настежь окно. Дым толстой змеей потянулся на свежий воздух. Огонь уже лизал дверь комнаты. Иеремия добавил, улыбнувшись:

— Знаешь, она мне даже нравилась. Надеюсь, она спаслась.