Глава 2

Киев, ноябрь 1240г.

Тяжелая дверь сотрясалась под ударами. Брань монгол и лязг оружия просачивались сквозь каждую щелочку. Мария с каким-то странным спокойствием поняла: вот он — конец. Скоро двери не выдержат. Рухнут или они, или старый засов, который еще кое-как сдерживал натиск.

— Молитесь! Молитесь, да не увлечет вас враг в свои сети! — раздался зычный бас у царских врат. — Помните, что сказал Господь! Не бойтесь убивающих тело, души же не могущих убить; а бойтесь более Того, Кто может и душу и тело погубить в геенне…

Из двери вылетел тяжелый болт и подкатился к ногам Марии. В зале в одну секунду стало очень тихо. Андрей, свернувшийся калачиком возле нее, поднял голову и сонно зевнул. Он не вполне понимал, что происходит, и Мария подумала, что это к лучшему. Бежать было некуда. Монголы окружили храм со всех сторон.

Она долго смотрела на подсвечник, на котором уже давно не горели свечи. Интересно, его можно было бы использовать вместо оружия? Она могла бы отбиться? Если бы она выскочила из этой зловонной ловушки, то легко могла бы спрятаться где-нибудь в городе, а потом сбежать. Она много раз обдумывала, как спрячется в чьем-нибудь погребе или колодце, а потом, уведя брошенную лошадь, отправиться к материной родне в Галицию… Отцовская родня жила далеко на севере, да и Мария не знала, сможет ли она найти их. Об отцовском прадеде Медведе — или Бьёрне, если на северном наречии — она знала только несколько семейных баек, да еще то, что он был рыжим, будто опаленным огнем.

Этими фантазиями она спасалась долгими бессонными ночами, чаще всего выбрасывая из них Андрея. Плаксивый братишка был скорее обузой в этих героических странствиях, которыми она иногда не гнушалась его развлекать в надежде, что он скорее уснет. Для него Мария их старательно приукрашала схватками с монголами, волками и медведями… Но вот сказочкам пришел конец.

Дверь слетела с петель. Тяжелые сапоги монгол топтали щепки и медные заклепки. Гадкое лающее наречие заполонило воздух, недавно еще звеневший речью киевлян.

Люди замерли. Точно птенцы куропаток, все застыли в надежде, что черная волна прокатится мимо. Мария тоже замерла, прижимая к себе Андрея. Тот молчал, как придушенный мышонок, даже не плакал. Она надеялась, что если они будут молчать, то монголы их не заметят.

Некоторое время так и было. Монголы хватали золоченные подсвечники, подставки для лампадок, хватали ларчики со святынями у алтаря, некоторые принялись отбивать камни у ковчега с мощами в дальнем углу зала… Мария вознесла хвалу Богу. Сейчас они вынесут золото и уйдут. И все кончится… Их оставят в покое. Они смогут уйти домой… Она даже стала понемногу пятиться к выходу, взяв за руку Андрея. Тот, хвала небесам, на цыпочках крался за ней. Они вырвутся и удерут.

Торжествующе пританцовывая, несколько монгол выносили из алтаря чаши и кресты. Блеснул первый луч солнца на украшенном камнями Евангелии. Кто-то из священников — Мария не разглядела кто — возмутился и кинулся к захватчикам, чтобы отнять святыню… Блеснула сабля, окрасив иконы кровью. Тут же рядом жалобно закричала девушка, которую схватили сразу двое монгол. Вмиг началась страшная свалка. Монголы, будто осатанев, хватали ближайших женщин и валили их на пол, воздух наполнили мольбы о помощи, брань, проклятья. Звенели чаши и сабли, где-то свистела плеть. Толпа единым существом рванула к выходу, толкая и топча тех, кто слабее.

Андрея вырвало у нее из рук и потоком отнесло в сторону. Кажется, Мария истошно кричала, пыталась добраться до него сквозь эту круговерть, расталкивая людей локтями. О том, чтобы убежать одной, как она хотела раньше, не было и речи. Ненадолго она потеряла его из виду, а когда нашла...

…Над ним скалой нависал монгол. Мария успела заметить лицо без морщин и шелковые черные волосы, не покрытые шлемом. Монгол шел вперед, радостно и жадно скалясь, и Андрей, упавший от очередного сильного толчка, лишь мешал ему пройти. Плеть взлетела в воздух черной змеей.

Марии показалось, что ей на спину обрушилась тяжелая дубовая балка, выбив из легких воздух. Она мгновенно ослепла и оглохла, рухнув всем весом на Андрея. Весь мир рассыпался мелкими осколками. В одном из них сияет заляпанное кровью лицо архангела Михаила. В другом — по ее телу шарят жадные руки, задирая подол, разрывая сорочку, дергая длинную косу. В третьем — с серебряным звоном сыплются на пол рыбки, которых сделал ей Ярош.

***

Глава 2

Москва, октябрь 1939г

— Что с твоими руками? — спросил Андрей. Ему хотелось нарушить молчание.

Иеремия перестал наигрывать… да, кажется, это было что-то из Моцарта. Марии бы понравилась его игра.

— Несчастный случай, — хромой убийца посмотрел на него и улыбнулся. Когда он улыбался, то неизменно щурился. Андрея это раздражало. Так и хотелось ударить его же тростью между глаз, чтобы прекратил ухмыляться. — Госпожа Мария тоже постоянно смотрела на мои руки… И тоже в какой-то момент не выдержала…

— Как же ты можешь играть с такими пальцами?

— Госпожа Мария спросила меня о том же. Я научился играть, уже когда стал молохом. Конечно, если бы я был музыкантом при жизни, мне пришлось бы бросить музыку с такой-то травмой, но…

Еще одна улыбочка. Но Андрей уже не слушал.

Он снова ушел в мысли о Марии. В мысли о том, что может ее больше не увидеть.

Этот дом, все убранство, мебель, сад, даже этот чертов рояль — все существовало для нее. Да что дом! Вся его империя существовала только потому, что он хотел создать для Марии идеальный маленький мирок, где она была бы в безопасности, где могла бы пойти, куда хочет, купить то, что хочет…

Да что империя! Все эти века он жил только ради нее. Если она не вернется… Если она умрет...

Жить ему будет незачем.

Все цвета будто потускнели, звуки стали тише. Ожидая назначенного часа, он слонялся по дому тенью, напоминая самому себе Винцентия. Больше всего ему хотелось войти в комнату Марии, перебрать корешки ее любимых книг, зарыться носом в какую-нибудь сорочку, еще хранящую ее запах… На секунду снова соединиться с ней.

Одна беда, что вся комната Марии просмерделась кровью Уильяма. Пропитанный насквозь коврик Андрей бросил во дворе, но что сделать с заляпанной стеной, столиком и зеркалом в коричневых разводах, он не придумал. Он вовсе не задумывался раньше, куда девается вся грязь. Уборкой занималась Мария? Винцентий? Наташа? Приходящая горничная? Андрея посещала мысль обратить кого-нибудь специально для ухода за домом, но Мария ее отвергла...

Будто морфинист со стажем, он думал только об одном. Хоть бы снова увидеть ее. Хоть бы услышать голос. Удостовериться, что она жива. Мир без нее был ему не нужен.

Ноги сами принесли его к бывшей спальне Наташи, давно превращенной в кладовку. Ящик Пандоры был там. Так Мария называла его. «Потому что надежда всегда остается на дне». просила его выбросить ящик, сжечь. Но Андрею это казалось кощунством. Единственной уступкой стало не хранить его на видном месте.

Спальня Наташи встретила его запахом пыли и засушенных роз. И кучами хлама: каких-то коробок со старыми вещами, с подшивками газет и журналов, со старыми красками Винцентия… Посреди комнаты стоял старый мольберт без одной ножки. Рулонами лежали свернутые холсты с неудавшимися картинами.

Пробираясь сквозь кучи хлама, Андрей добрался до кровати, сел на пол и откинул посеревшее от пыли когда-то розовое одеяло. Трясущимися руками он вытащил тяжелый ларец на замке. Новый, резной, пару лет назад сделанный под заказ. До этого Ящиком Пандоры служил самодельный короб из худо-бедно оструганных досок. И десяток его более древних собратьев. А до этого — кусок старого халата Марии, пропитанный кровью. Остальная его часть стала последним прибежищем для последнего из Медведей. Отвратительного плода связи с монгольским отродьем.

Он не сразу решился прикоснуться к серо-коричневой ткани, в которую были замотаны его святыни. Ткань тоже была новой. Он специально нашел ту, что была похожа на старый халат Марии.

Внутри лежали две косы. Темные с серебристыми нитями. Под ворохом волос пряталась рукоять сабли. Той самой, которая срубила голову монгола. Андрей долго не мог с ней расстаться. Даже когда клинок переломился спустя полсотни лет, он сохранил рукоять с куском лезвия.

Он перебирал пальцами косы, так и не истлевшие за шесть веков. Возможно потому, что Мария срезала их уже после того, как испила крови Волчьего Пастыря. А возможно, была и другая причина. Андрей никогда не задумывался. Он нащупал саблю и вытащил ее.

Руки привычно легли на рукоять. Короткая, для одной руки. Но в тот раз он держал ее двумя. В голове тогда крутилась только одна мысль: «ударить той стороной».

…Монгол тогда вернулся из похода, который затянулся более, чем на полгода. Последняя беременность едва не доконала Марию. Где-то за три месяца до случившегося она могла встать с кучи тряпья и сена, служивших постелью, только по нужде, а потом не могла уже встать вовсе. Андрей кормил ее, мыл, постоянно выпрашивал у знахарки Керме какие-то отвары, которые должны были прибавить Марии сил.

…Однако в какой-то момент ей стало легче. Она начала понемногу округляться, перестала спать сутками или безучастно смотреть на свод юрты, покорно принимая по нескольку ложек пищи или горького отвара. Андрей ликовал и непрестанно благодарил Бога — до этого все шесть лет Всевышнему доставались одни лишь проклятья и хула.

…Но потом вернулся монгол. И первым делом решил проведать любимую рабыню. Что именно случилось тогда, Андрей не знал. Но когда он ворвался в юрту, услышав крик, то увидел лежавшую у ног монгола Марию. И увидел брошенные у входа плащ и ножны с саблей. В следующий миг обнаженная сабля была в его руках, а в следующий — голова монгола лежала на земле. Отсек одним ударом, хотя прежде даже не брал сабель в руки...

…Тогда он тоже возблагодарил Бога. И потом, когда смог незаметно увести одного из скакунов под покровом той страшной ночи до того, как хватились монгола. И потом, когда смог увезти Марию на этом скакуне… И когда смог справиться с погоней… И когда в окрестных лесах он встретил того, кого звали Волчьим Пастырем… Того, без кого Марию бы не спас даже Бог…

Очертания рукояти расплылись и потекли, как свежая картина, на которую плеснули водой. Андрей почувствовал, как по щекам бегут холодные и липкие дорожки. Мария шутила, что все слезы он истратил в детстве и поэтому больше никогда не плакал. Даже когда узнал о смерти Ефрема. Даже когда убил Винцентия.

Он прикусил палец острыми зубами. Если она умрет…

Отчаянье и беспомощность захлестнули его волной. И так же отступили. Андрей положил рукоять на подушку срезанных кос, прикрыл сверху тканью и утер щеки. И захлопнул крышку. Прошло достаточно времени, чтобы и надежда успела покинуть Ящик.

Оставалось еще несколько дел. Несложных, но требующих времени. Андрей еще раз мысленно прокрутил их в голове, пробираясь к выходу из спальни через горы хлама.

Дождаться мастера, который починит телефон. Нужно было еще раз поговорить с Зильвией. Потребовать доказательств, что Мария жива, убедить в том, что он заглотил наживку и будет играть по ее правилам.

Следом нужно было дождаться помощи от человеческих союзников. Им нужен был транспорт до Киева. Транспорт, возможно, документы. Деньги у Андрея были.

А из Киева нужно было беспрепятственно попасть в Варшаву. Без задержек, без проволочек… И нужны были союзники. Иеремии и младшего Даллеса было недостаточно.

Хромой убийца так и сидел за роялем. Вместо Моцарта он теперь наигрывал партию из фортепианного концерта Шопена. Концерт номер 2, фа минор. Столь же безупречно, как и Моцарт, и "Танец смерти". Мария была бы в восторге. Благодаря ей, Андрей хорошо разбирался в музыке, но сам, по ее словам, играл просто безобразно. Агрессивно, жестко, портил своей игрой практически каждое произведение. Андрей отшучивался, отмахивался, но от своих "импровизаций" не отказывался. Несчетное количество ночей они провели у этого рояля, споря насчет музыки, наигрывая друг другу те или иные отрывки, пытаясь показать свое виденье того или иного произведения. Пожалуй… да, Иеремия играл все безупречно, но до ужаса правильно и скучно. Андрей присел на диван и снова уставился на белые кривые пальцы.

— Я думаю, что не стоит чинить телефон.

Иеремия остановился и повернулся к Андрею.

— Просто подсказка, — добавил он, улыбнувшись.

— И почему?

— Очевидно, что Зильвия хочет диктовать вам какие-то условия. Стоит посмотреть, что будет, если, условно говоря, забрать у нее вожжи.

Андрей недоверчиво скривился.

— Жить вашей сестре или нет, она решит сама, независимо от наших действий. Пока она жива. Хью передал, что одна из подвальных комнат в доме стала тщательно охраняться, якобы под предлогом того, что там находятся ценности для казны Ордена. При этом один из членов Ордена практически в открытую бахвалится тем, как он смог незаметно похитить и вывезти госпожу Марию. Очевидно, что труп никто охранять не будет… Она предмет для торга, верно? Уникальный и нужный только вам. Но и у вас есть что-то, что позарез нужно ей, иначе она не пошла бы на такое рискованное дело. А тот, кто берет торги в свои руки, — Иеремия развел свои, поигрывая ладонями, как чашами весов, — тот и получает наибольшую выгоду.

— Не рассуждай о моей сестре, как о куске говядины.

— В данном случае, она куском говядины и выступает… Пока она в плену.

Возможно, в доводах Иеремии и был смысл, но Андрей пока не понимал его. Начал он слишком издалека. Оставалось только надеяться, что хромого не занесет совсем уж в какие-то дебри.

Его молчание Иеремия истолковал, как приглашение продолжить, и заговорил снова. Уже медленнее и перейдя на английский, видно, чтобы было легче:

— Нужно выдернуть у нее вожжи… Если будет работать телефон, во-первых, она всегда будет знать, где вы. У телефона или нет. Вы просто не сможете уехать — она тут же заподозрит неладное, — он задумчиво загнул один палец, а затем — и второй. — Во-вторых, все пойдет не по плану, это заставит ее делать ошибки...

— Которые могут стоить жизни моей сестре, — закончил Андрей за него, недобро щурясь. На лице Иеремии впервые проступило что-то похожее на раздражение. — Я все пытаюсь понять, хочешь ты мне помочь или наоборот — помешать. Иногда мне кажется первое, но вот сейчас — второе. Возможно, мне стоит перекупить твой заказ, поскольку от тебя явно есть толк. Но вот уверенности, что тебе и твоим советам можно доверять, у меня нет. Сейчас мне больше кажется, что ты хочешь чужими руками убрать Марию и меня, чтобы мы не мешали тебе и Даллесам выполнять заказ Совета.

Выражение лица Иеремии снова стало добродушным и умиротворенным. Он покрутил в пальцах трость — только сейчас Андрей заметил, что набалдашник трости выполнен в виде резной орлиной головы.

— Происходящее сейчас вполне в интересах Совета. Как и моя помощь вам, — спокойно пояснил Иеремия, постукивая ногтем по клюву орла. На пальце жирно поблескивал золотой перстень с лягушкой. — Только Даллесы этого не понимают. Талантливые ребята, но талантливые, как исполнители. Хью следует каждой запятой в инструкции, выданной ему, Уильям повторяет. Они неспособны увидеть всю картину. Я подозревал, что настоящая цель Ордена — это не Польша или Украина. Или весь Советский союз. Нет, тут что-то еще, и мои подозрения усилились с похищением госпожи Марии...

— Орден давно хочет развязать войну, это же очевидно, — хрипло пролаял Даллес, появившись в дверном проеме. Он все еще ходил с горлом, перемотанным побуревшим полотенцем, но уже мог говорить. К сожалению Андрея.

Уильям зло смотрел на них, скрестив руки на груди. Андрей не удержался и похлопал по дивану рядом с собой:

— Уилли, садись, не стой там.

Скрип его зубов был слышен даже сюда. Даллес старательно избегал его, стараясь держаться как можно дальше. И стал носить за поясом револьвер с длинным дулом. Андрея это развлекало даже в такой далеко не веселый момент.

— Уилли, кто же так войны развязывает? — снисходительно сказал он. — Хотели бы войны — напали бы первыми.

— Да голову они всем морочат...

— Но не с целью развязать войну, — перебил его Иеремия. — Ты уже начинаешь думать, но немного не в ту сторону. Не всегда агрессия означает начало военных действий и желание устроить бойню. Совет все еще мнется и не решается действовать. Безликий рассчитывает именно на это, на то, что Совет Девяти Лордов боится и не хочет войны… Но очевидно же, что Ордену в прямых столкновениях не выстоять. У них только и есть, что пушечное мясо да безмозглые химеры, которыми они сами не в состоянии управлять. Пускают пыль глаза они не хуже Германии на последней Олимпиаде, а на деле — пшик. Молохи с дарами сами в состоянии о себе позаботиться. Им нет никакого проку вступать в Орден, сам должен понимать. А звероподобные уроды и лишенные даров бродяги, которые ради крова и денег к ним примыкают, не противники ни мне, ни ему, — он махнул рукой в сторону Андрея, — ни даже тебе.

Их спор прервал звонок в дверь. Пришел монтер, чтобы установить новый аппарат. Иеремия вопросительно посмотрел на Андрея, ожидая его решения. К собственному удивлению он заколебался. Интересно, что бы ему посоветовал Винцентий?

— Сколько мне нужно тебе заплатить, чтобы ты сказал мне правду? — нервно спросил он. Хромой усмехнулся:

— Спасти вашу сестру, не снисходя к переговорам с Зильвией, уже входит в мои интересы. Вы должны помнить, что я представляю не Совет, а гильдию убийц. Йотуну интересно не поддержать Совет, а угомонить Безликого. Чтобы понять его планы, нужно нарушить их ход, заставить исполнителей ошибаться. Если мы будем играть им на руку, то ничего не узнаем. Да и… Я сам полагаю, что на, хм, переговоры с Зильвией у вас свои планы… — его глаза странно сверкнули. — Ждите посланника с письмом от нее, он-то найдет вас хоть здесь, хоть в Киеве. Заодно расспросите обо всем, что он видел… А видел он побольше Хью, уж поверьте.

И Андрей… согласился. Оставался еще один важный звонок, но его можно было сделать и из телефонной будки.

— Мне кажется, я тебя знаю… — сев в машину, Андрей задумчиво пощелкал пальцами. — Лицо знакомое. Ты ведь не новенький?

Этих комиссаров, которые служили передаточными звеньями между верхушкой компартии и Андреем, сменилось уже несколько штук. Имени первого он не помнил. Помнил только, что он был низкорослым, лысеющим и всюду совал свой нос. У следующего была фамилия Морозов, он был высоким и с пышной шевелюрой, но нос совал во все точно так же. А третий…

— Илья Федорович. Сергиенко, — напомнил комиссар, слегка хмурясь. Его порой коробило, что юный с виду Андрей обращался к нему на «ты».

— Точно! У тебя раньше были… усы, кажется.

— Пришлось сбрить. Жене не нравилось, — говорил он обо всем сухо и кратко. Этот комиссар нравился Андрею больше всего за патологическое безразличие к происходящему вокруг. Он, кажется, не удивился бы, даже если бы ему явилось целое ангельское войско. Даже когда Андрей демонстративно ковырялся в зубах, комиссар мог равнодушно обсуждать погоду или последний съезд ЦК КПСС.

Сергиенко завел старенькую машину. Андрей проводил взглядом все более удалявшийся дом. Он казался пустым и мертвым, несмотря даже на заново высаженный сад. В окне мелькнуло чье-то лицо. Нельзя было сказать, что ему легко пришлось решение оставить гостей одних в доме, но выбора не было.

— Ваш запрос был принят. Товарищ Сталин не слишком доволен вашим отъездом во время переговоров с Финляндией, но все же он дал положительный ответ… Понадобится некоторое время, но, возможно, уже следующей ночью вы сможете уехать. Вам ведь нужны не просто билеты на поезд.

— Да, нам нужен целый вагон. Чтобы никто не мешал. Не бродил. Выезд ночью. Сойти мы тоже должны ночью, — Андрей еще раз отрывисто повторял условия. Он не мог ждать. Каждый день, каждый час были на счету. — И из Киева нужен будет поезд на Варшаву. По первому требованию. Никаких проверок на границах.

Сергиенко только кивал. Они остановились на светофоре.

— Там сзади папка.

Андрей схватил ее и принялся распутывать завязки.

— Транспорт будет. Что-то еще? Документы?

— Да не нужны документы, если проверок не будет, — он, наконец, разорвал веревочки и достал несколько прошитых листков. Прошитых пачек было всего две. В одной список имен, в другой — что-то похожее на отчет. — Хотя, если успеют, пусть делают… Это моя плата? Я еще легко отделался, да?

Он рассмеялся, оскалив зубы. Комиссар был все также невозмутим, но в темных глазах, будто впервые, появились какие-то эмоции.

— Что тут у нас? Список неугодных советской власти… Расстрелять, наверное, нет оснований. Удалось накопать максимум на ссылку. Ничего себе вы их собрали. Больше тридцати фамилий. Как повезете?

— Поездом на Норильск. Отдельным вагоном.

— Товарняком? Понятно. Посуда есть?

— Там сзади…

За окнами автомобиля гудел город. Сверкали витрины магазинов.

Андрей прокусил палец и прижал к горлышку жестяной фляжки, выжимая кровь.

— Подмешаете в воду. Разбавляйте побольше, не жалейте. Просто, чтобы остался привкус у воды. Этого будет достаточно, — приходилось следить, чтобы ранка не затягивалась. На всю кабину воняло горькой гнилью, запаха которой комиссар не слышал. — На обращение уйдет три дня… четыре при такой дозировке….

— Но что если… Они будут опасны?

— Не будут. С твоим предшественником мы пробовали такое неоднократно. После обращения никто не опасен. Вряд ли они даже успеют понять, что случилось. Только отдраивать вагон долго будете.

Комиссар опал с лица. Андрей, наконец, закрутил пробку и пояснил:

— От них не останется даже пепла. Но все эти три-четыре дня их будет тошнить, да и обгадят они там все.

— Это происходит… так? — кажется, это был первый раз, когда комиссар проявил какой-либо интерес к его природе. Андрей раньше не задавался вопросом, что Сергиенко думал о нем, догадывался ли, что есть и другие такие же.

— Смерть никогда не происходит красиво.

Бросив фляжку на заднее кресло. Андрей переключился на оставшиеся документы. Краем глаза он видел, как Сергиенко незаметно обтирает лоб ладонью. Кажется, его взволновало это сравнение.

— И… у вас так было?

— Из кустов не вылезал, — подтвердил Андрей, уткнувшись в документы. Машину трясло, и ему было тяжело следить за текстом. — Останови-ка, мне неудобно на ходу читать.

Похоже, это был отчет со строительства новой станции метро. К нему был подшит отчет милиции с места происшествия. Жалобы строителей на то, что по ночам в туннеле мелькают странные тени. Позавчера пропал один из строителей, который задержался после смены. Сегодня нашли растерзанное тело еще одного.

— Так уж вышло, что я сам собирался вам звонить, когда мне этот отчет дали. Видите, красная маркировка?

— Вижу. Сам говорил их ставить, если будут проблемы в метро. Далась вам эта дрянь. Так глубоко землю рыть. Зачем это нужно? Вот и дорылись, — Андрей не скрывал своего раздражения. Он всячески старался препятствовать проекту метро, но его никто не слушал. Нельзя было копать землю прямо над туннелями извергов. — Наверняка еще дорылись до какого-то хода? Да, вижу, что дорылись.

Не раз Андрея мучили кошмары. Черная река тварей, которых не мог породить ни один извращенный разум, вырывалась потоком из станций метро, затопляла улицы, разрывала всех, кто попадался им на пути. Он сражался с ними, но поток не кончался… Никто не знал, сколько химер сбежало под землю после смерти Тристана — лидера извергов — возможно, их там были десятки, сотни тысяч. Сеть туннелей извергов расползлась от Днепра и до Урала и могла легко вместить их всех.

К счастью, «красные маркировки» появлялись крайне редко.

— Нужно выяснить, что это. Оправдана ли красная маркировка, — сказал Сергиенко с осторожностью, видя реакцию Андрея. — Если оправдана, то ликвидировать опасность.

Первой реакцией было отказаться. Он мог пострадать. Если с ним что-то случится, как он сможет помочь Марии? Зильвия Кох где-то далеко смеялась, скаля белые зубы. Неужели он превратился в труса? Раньше он не боялся так этих безмозглых тварей.

— Езжай скорее, — буркнул он. — У меня не так много времени.

Верно, времени было в обрез.

На уже достроенной станции и у входа в туннель было пусто. Ни людей, ни строительных инструментов. Вход на станцию перекрыт табличкой «хода нет». На всякий случай забрав у Сергиенко спички, Андрей пошел по недостроенным путям. Линии для освещения работали с перебоями, изредка вспыхивая, как лампа в квартире Наташи. В этих вспышках ему мерещились пятна крови, хотя тело было найдено намного дальше. У входа в туннель извергов.

Он не чувствовал запаха химеры, хотя от них обычно несло гнилой кровью, как и от молохов. В туннеле гулял такой ветер, что хлопали тяжелые полы кожаного пальто. Но кроме ветра Андрей ничего не слышал. Неужто, химера насытилась и удрала в туннель? Тогда ее можно будет поджидать месяцами. Этим тварям кровь была практически не нужна. И никакая сила не заставила бы Андрея уйти в туннель извергов дальше, чем на двадцать метров.

От удара носком сапога по рельсам, бряцая, прокатился стальной прут. Неплохая мысль. Андрей поднял прут и пошел дальше, волоча его за собой. Шума было предостаточно, чтобы заинтересовать эту тварь. Но она не показалась до тех пор, пока он не дошел до туннеля. Ее туннеля.

Очертания черной дыры, даже, скорее, ниши в стене. Свет ламп сюда уже почти не доходил. А в самом туннеле он даже своей руки не разглядел бы. Пришлось бы полагаться только на слух и обоняние. Или спички комиссара.

Он подошел к дыре почти вплотную, всматриваясь в непроглядную тьму. Такой животный страх давно был ему непривычен. Страх за Марию отдавал яростью и вожделением. А так он боялся лишь монгола первые несколько лет. Пока страх не сменился ненавистью. Сейчас же девятилетний он будто снова смотрел в его глаза — такие же черные, как этот туннель.

Чиркнула спичка.

То, что было потом, случилось слишком быстро. Он схватился с химерой, тенью выскочившей из туннеля, и повалил ее на рельсы. Химера валяла и таскала его по стенам, пытаясь сбросить. Ему удалось удержаться и не дать себя укусить или оцарапать. Обвив ногами ее шею, он вонзил когти прямо в треснувшие кости черепа. Такие же хрупкие, как у человека. Раздавить череп химеры ему удалось очень быстро.

Сергиенко начал медленно сползать по колонне, увидев тело, которое Андрей выволок на недостроенную платформу.

Химера напоминала странного зверя с волчьей головой, от которой мало что осталось, и раздвоенным гибким телом. Из-под мохнатого брюха торчали лапы с человеческими кистями. Андрей, присев, осторожно вытянул одну из лап и, щурясь, стал осматривать когти.

— Подходи, комиссар, не бойся… Она уже не кусается.

— Что это?

— Это коренные жители метро, — Андрей сам улыбнулся своей шутке.

Сергиенко вернул на лицо прежнее невозмутимое выражение и бочком подошел ближе к химере. Должно быть, подыскал рациональный довод, который мог его в достаточной степени успокоить. Все люди делали так.

— Посвети спичкой… Ага, только не слишком близко, а то вспыхнет.

Пляшущее пятно света помогло лучше разглядеть тонкие желобки на когтях. Андрей тут же бросил лапу и поспешно осмотрел ладони — не оцарапался ли? Сергиенко отскочил в сторону, выронив спичку и выругавшись.

— Еще одну… теперь поближе к морде.

Отважному комиссару пришлось собрать в кучу всю смелость, чтобы пододвинуться ближе к оскаленной пасти.

— Что вы делаете?

— Тебе же нужно предоставить виновника торжества, ведь так? Мне же нужен поезд, так? Значит, нельзя дать повод думать, что я профилонил…

Зубы оказались обычными. Без яда. Вблизи морда химеры еще сильнее напоминала волчью. Даже уцелевший глаз был желтым с черными уголками. Это была первая химера, которую Андрей видел вблизи. После побоища у логова извергов химеры разбежались. А тех, что попадались ему раньше, он предпочитал не разглядывать. Какой же была фантазия у извергов! Казалось, тот, кто делал «кокон» не погнушался слепить воедино, как минимум, троих или четверых существ. В Ордене химеры были другого толка. Менее звероподобные, попадались даже разумные — именно ради этого их плодили в таком количестве. Но чаще всего выходили такие же безмозглые звери, как у извергов.

Андрей провел ладонью по залитому кровью меху на морде и сунул руку в пасть, выдергивая один из зубов. Жаль, что он не нашел в оборотнях таких же союзников, как Орден — в химерах. Оборотни слишком долго растут и слишком легко умирают, но если… все сделать правильно, то для молохов они будут опаснее любых химер…

Волчья голова сталкивала его к одной и той же мысли… Возможно, он все же сможет спасти Марию…

Мало ли я натворил ради тебя? Неужели ты толкнешь меня к еще одному греху?

— Андрей Николаевич?

Голос комиссара доносился как из бочки. Андрей перевел взгляд с оскаленной морды на клык у себя на ладони… потом на комиссара. Его мысли крутились вокруг того шанса… Как с Матвеем. Один человек, который переломил ход событий. Встряхнув головой, Андрей протянул комиссару клык.

— Спрячешь в ящик или в тряпки. На солнце сгорит вмиг. Дай-ка спички.

Огненная точка упала на мохнатую спину химеры, и шерсть вспыхнула, как промасленная газета. Не так, как тлеет шерсть или волосы. Заполыхал настоящий костер, перекинувшись даже на кровавую полосу на платформе.

— И следа не останется, — Андрей, не мигая, смотрел на пламя. — Отвези-ка меня в еще одно место, комиссар.

Дверь долго не открывали. Андрей стучал так громко, что выглянула даже соседка — дурно пахнущая старуха в выцветшем халате — и тут же спряталась, увидев комиссара. Громко защелкали замки, на которые она поспешно заперлась. Когда она начала неразборчиво бубнить что-то, Андрей ощутил неприятный стылый холод вдоль позвоночника и, не сдержавшись, заорал:

— Иди спать, старая дура.

Комиссар странно на него посмотрел, но ничего не сказал. Холод расползался дальше, мурашками, казалось, покрывались даже внутренности, гудело в голове. Андрей стиснул зубы и поежился, растирая плечи. Пока старой кошелке не надоест молиться перед воображаемым арестом, это не прекратится. Силы понемногу вытекали из него, как из разбитой чашки. Оставалось надеяться, что это продлится недолго. Люди иногда чрезмерно увлекаются общением с Создателем.

Он стукнул в дверь еще пару раз и устало привалился к косяку. Возможно, вместо Веры следовало взять эту особо усердную бабку? А ведь это она его только краем зацепила… Комиссар задумчиво чистил ногти. Наконец, у Бестужевых кто-то зашаркал, и дверь приоткрылась. В щели виднелись только сонно прищуренный глаз, нежная персиковая щека и темный локон.

— Андрей… Что ты тут делаешь? Все спят уже, — хриплый шепот Веры напомнил ему голос Марии. Даже в груди что-то сжалось. На эту секунду, что он обознался, внутри снова полыхнул знакомый жар, прогнав озноб и накатившую усталость. Он почти увидел, как толкает дверь и прижимает к себе Марию. Почти почувствовал горький вкус израненных его зубами губ… Но дверь открылась шире и наваждение тут же спало. Вера посторонилась, и он переступил через порог. Комиссар мышью скользнул следом.

— Что-то случилось? Почему ты… вы… так поздно? — она растеряно приглаживала стоявшие дыбом кудряшки. Стрелки на часах в коридоре показывали пол-первого ночи. Андрей не сразу вспомнил, зачем он тут. Его глаза жадно ощупывали Веру с ног до головы, выискивая сходство с сестрой. Откуда взялось то наваждение?

— Собирайся, — хрипло сказал он. — Поедешь со мной в Киев.

В коридоре неожиданно стало светло и шумно. Ваня дернул за шнур светильника и, радостно щебеча, повис у него на ноге. Андрей разобрал только "Киев, мы едем в Киев" и "Не надо в школу". Из своей спальни выползла и зевавшая Нина. Увидев комиссара, она испуганно ойкнула и тут же вся подобралась. Вера же только стояла и удивленно хлопала ресницами.

— Как Киев… Зачем? Я не могу завтра… Завтра школьные соревнования по волейболу. Я готовилась...

— Да проходите же, не стойте в прихожей, — затарахтела Нина. Она потащила комиссара на кухню. — Чай будете? Есть печенье, правда, позавчерашнее… Ванька, иди в кровать. Чего ты, вообще, вскочил? И надень халат, Веруня! Титьки до пупа вывалила. Чужие люди в доме! Да проходите, проходите на кухню. Можете не разуваться.

Как-то в одночасье все расползлись по углам. Сергиенко ушел с Ниной на кухню, где тут же загремел чайник, и зашумела газом плита. Ваня, громко шлепая босыми пятками, закрылся у себя в спальне, но Андрей все равно слышал его шумное дыхание под дверью. В прихожей остались только Вера и Андрей.

Смутившись, она одернула сорочку и скрестила руки на груди. "Титьки до пупа" выступали под белой тканью двумя небольшими холмиками.

— Пойдемте, сядем куда-нибудь… Пойдемте в гостиную.

— Некогда. Пакуй вещи. Поезд будет либо сегодня, либо завтра вечером. Все, что нужно, объясню позже.

— Но…

— Час на сборы, — отрезал Андрей, посмотрев на часы.