Глава 5

Киев, октябрь 1939г.

Бело-серая волчица прошлась по веранде маленького внутреннего дворика — от одной стороны до другой — и сошла на желтеющий газон, смешно помахивая хвостом. Прямо как собака, да только размеры были отнюдь не собачьи — ростом она догоняла годовалого теленка. При ходьбе она немного пошатывалась. Должно быть, дико после хождения на двух ногах опуститься на четыре.

Выглянувший во двор Силаш присвистнул. Чистая кровь у оборотней встречалась не так уж редко, но многие из волков все равно напоминали гибриды с собаками, гиенами, медведями — слишком мощные или слишком мелкие, с пятнистыми шкурами, куцыми гиеньими хвостами или круглыми ушами. Старания рода Бестужевых сберечь чистоту крови не прошли даром.

В зале, большие прозрачные двери которого выходили в итальянский дворик, над полуразобранным арбалетом колдовали Иеремия и Степан Шевченко. Рядом сидела его сестра-близнец Варвара, изредка стреляя глазами в сторону Иеремии и не оставляя в покое конец длинной толстой косы. Брат и сестра оказались столь же молчаливыми, сколь похожими друг на друга: одинаковые низкие лбы, тяжелые челюсти и прозрачные, чуть косящие серо-голубые глаза под темными бровями.

Дмитрий отдал Силаша и обоих Шевченко в полное распоряжение Андрея. Если Силаш владел странным талантом двигать предметы силой мысли, которым с удовольствием баловался напоказ почти все время, то таланты Шевченко пока оставались загадкой.

Андрей молча наблюдал за Верой. У нее ушло немало времени, чтобы понять, как превратиться. Наверное, столько же уйдет на обратный процесс. У Ефрема превращение не занимало много времени, считанные секунды, но это могло быть делом привычки.

Он прикидывал, что с такими размерами и весом она сможет легко убить или задержать молоха средней силы, которые составляли большую часть штаба. Более сильных солдат возьмут на себя остальные. Если бы еще получилось переделать арбалет и сделать болты. Он не был уверен, стоит ли давать Вере еще и такое оружие, но попытаться стоило. Арбалет этот нашелся на поле боя Грюнвальда как трофей. Он был редким и очень простым: заряжался одним быстрым движением и хранил в себе сразу четыре стрелы.

—… Мы немного ослабим здесь и тут… будет легче взводить рычаг, — слышал он голос Степана. —… И так легко взводится, но будет еще легче… А по весу он совсем и не тяжелый.

Трофеев тогда было много, включая пленного Винцентия. Кто же тогда знал, что рыцарь в прекрасных доспехах окажется бесполезным нищим пленником? Он и сам того не знал, пока Мария и Андрей не привезли его в разграбленную тевтонцами усадьбу. Всем имуществом рыцаря оказалась крыша над головой да двое старых полуслепых слуг. Дом тогда стал убежищем на много месяцев, пока Винцентий пытался узнать что-то о молодой жене, которую тевтонцы увезли вместе со всем добром. Отчаянье довело его до клятвы Андрею и просьбы сделать его таким же бессмертным, чтобы он мог найти ее или отомстить… Поистине бесполезный трофей, как и арбалет, с которым никто, кроме самого Винцентия, так и не сладил.

—… Стрелы, и правда, можно сделать из осины и утяжелить стальными стержнями… Если будет стальной кончик… — продолжал бубнить Степан.

Вечерний воздух был свежим, теплым и прозрачным, и Андрею совсем не думалось. Он глядел то на желтый полукруг луны, только-только выглянувший из-за стены, то на волчицу, бродившую по внутреннему двору. Она жадно принюхивалась к ночным запахам. Звериный облик принес столько новых впечатлений, что, казалось, она забыла обо всем вокруг.

— Очень интересные стрелы.

Стук трости выдал появление хромого убийцы. Он поигрывал болтом, не сводя с него взгляд. Андрей взял с собой несколько стрел, как образец. Кровь на них рассохлась и сыпалась крошками. Пригодиться она больше не могла.

— Чем они покрыты?

— Это кровь моей сестры.

Глаза Иеремии жадно вспыхнули. Он поковырял ногтем бурую корку, растер ее между пальцев.

— Кровь госпожи Марии какая-то особенная?

— Ядовитая, — сухо ответил Андрей. — Как у химер. Но не думаю, что в таком состоянии она сгодится. Мы всегда брали свежую. Однако осиновые болты послужат не хуже.

— Хотите научить девочку стрелять по живым мишеням? — Иеремия одобрительно улыбнулся, жмурясь, будто кот. — Осина лишит их сил и оставит глубокие раны. Простой способ обезвредить самых сильных солдат Зильвии, но...

— Но никто, кроме нее, не сможет взять осину в руки.

— Нет, — Иеремия качнул головой. — Она не сможет так быстро научиться. Никто бы не смог. А вы не думали кое о чем другом? Кровь оборотней может придать сил… — убийца понизил голос до едва слышного шепота. Даже шелест листьев в саду, казалось, был громче — Она отдаст ее добровольно, если только попросите.

Андрей зло посмотрел на него. Естественно, он об этом думал. Как думают все молохи. Кровь оборотней стоила в их мире дороже золота. Некоторые переступали табу и изредка нападали на оборотней, чтобы ее добыть, потому что сами старшие братья ее отдавали редко. Кровь потомков ангелов не должна была проливаться. Ефрем относился к этому не менее ревностно и суеверно, чем остальные. Пользоваться доверием Веры и делать то, что Ефрем никогда в жизни бы не одобрил...

Но Ефрем был мертв. А Мария пока еще жива.

— Быть может отдать арбалет Силашу? — Андрей скрестил руки на груди и увел разговор в другое русло. — Он не перестает хвалиться своим умением. Вот пусть и попробует стрелять, не прикасаясь к нему.

— Спусковой механизм он нажать-то сможет. И арбалет в воздухе удержит. Но перезарядить новыми стрелами… Нет, не думаю.

Доводам Иеремии противопоставить было нечего. Андрей скрипнул зубами.

— Четыре выстрела лучше, чем ни одного, — наконец, сказал он, не желая мириться с утратой одного из самых весомых преимуществ. — Пусть Бобби расскажет, кто там у них самый опасный. Прикроем парня, чтобы не промахнулся.

— Быть может, у тебя есть какие-то вопросы? О том, что я тебе рассказывал о молохах и оборотнях? — спросил Андрей, выбрав момент, когда они остались с Верой наедине. Он боялся, что она подловит его на каких-то недомолвках. Если он хотел удержать ее доверие, да еще и потом просить ее кровь, следовало преподнести ей куда более приятную версию, чем существующая ныне неприглядная правда.

Правда о том, что, на самом деле, разговоры о большой семье — это давняя сказочка для дураков или новообращенных. Печать братоубийства лежит на каждом человеке еще со времен Каина. Что же должно измениться в новой жизни?

Что говорить о молохах, если даже оборотни хладнокровно уничтожают членов своих семей, слишком пристрастившихся к людской плоти и утративших над собой контроль? Молохи отвернулись от старших братьев, когда изверги объявили себя ангелами апокалипсиса и начали уничтожать «лжепророков». Единицы защитили тех, кого называли «семьей», и помогли им бежать туда, где было безопасно. Еще меньше помогли потом вернуться. С тех пор теплые отношения между братьями здорово остыли. Теперь молохи и оборотни в большинстве своем напоминали скорее соседей по дому. Никто не знал, изменится ли это когда-нибудь, уменьшится ли недоверие между ними… До тех пор, по крайней мере, пока будет жива память о случившемся.

— Почему у вас всегда холодные руки? Как будто...

Из всех возможных вопросов Вера выбрала самый дурацкий. Он внимательно всмотрелся в ее еще полудетское лицо и неожиданно выдохнул. Он слишком многого ожидал от нее. Привык к тому, что шестнадцать лет — это сознательный возраст. Прежде это действительно было так. Он считался не ребенком, а взрослым мужчиной. Люди взрослели, старились и умирали раньше. Отмерять столько лет на детские забавы было бы еще той расточительностью. С тех пор столь многое изменилось. Временами Андрей забывал об этом. Он ошибся, когда посчитал, что Вера способна собрать воедино все кусочки головоломки, которую неспособны собрать даже многие молохи.

— Как будто, что?

— Как будто у… мертвецов, — прошептала она. — Но вы же не мертвые, да? Мертвые не могут ходить и… говорить.

Он вывел Веру в тот же итальянский дворик, где она превращалась вчера. Они присели на ступеньки.

— Конечно, мы не мертвые. Хотя многие склоняются к тому, что и не живые… Немертвые. Мы дышим, хотя нам не нужен воздух. Наши сердца бьются, но очень медленно. Удар или два в минуту...

Вера не поверила, что так бывает. Он протянул ей руку, и девушка с опаской нащупала пульс. От прикосновения к его холодному запястью она впервые вздрогнула.

— Согревается, — тихо сказала она, проводя горячим пальцем по голубой жилке. — Вы не как мертвый… Вы как ящерица.

— Как пиявка, — весело подсказал Андрей, стараясь не обращать внимания на приятное тепло, разливавшееся в груди. — Некоторые из нас предпочитают такое сравнение. Огромные нестареющие пиявки.

Вера тут же скривилась и убрала руку.

— Ты не хочешь спросить о том, что тебе нужно будет делать? Каков будет наш план?

— Хочу, но… Я ждала, пока можно будет спросить.

— Сейчас как раз самое время, — Андрей поднял валявшуюся на ступеньках веточку и принялся вычерчивать на камне невидимые знаки. — О том, что тебе надо будет делать. Какие опасности тебя могут ждать. Я сделаю все возможное, чтобы защитить тебя, но ты должна понимать, что можешь погибнуть.

Сердце девушки пропустило удар. Даже в темноте было видно, что румянец ушел с ее щек.

— Уже лучше… Тебе не нужно ничего бояться, пока ты будешь в обличье волка. Никакие раны тебе не будут страшны. Никакое оружие не причинит тебе вред, кроме серебряного.

— А что если у них оно будет?

— Мы не воюем с оборотнями, так что я очень сомневаюсь, что у них там найдется что-либо опаснее серебряной вилки или столового ножа, — усмехнулся Андрей.

Но Вера не улыбалась. Напротив, поджала губы.

— А что если… если кто-то узнает, что я напала на молохов? Вдруг кто-то потом нападет на оборотней?

От удивления Андрей ненадолго замолк. То она пропускала вещи, на которые стоило обратить внимание, то, напротив, задумывалась о том, чего он даже не ожидал. Видно, все же она была не столь глупа, сколь еще слишком юна и неопытна.

— Инциденты между братьями случаются, — медленно сказал он, подбирая слова. — Но на территориях, которые контролируются Советом, стычек не бывает. За этим внимательно следят. Любых нарушителей сразу же отдают под жестокий суд. В идеале. На самом деле, уследить за этим очень сложно, но все мы пониманием, что война привела бы нас всех к полному уничтожению. С Орденом несколько иначе, поэтому оборотни предпочитают перебираться подальше от их территорий, однако Безликий — глава Ордена — с уважением относится к старшим братьям и не трогает их… Боюсь, что скорее из страха, чем из уважения.

— Молохи боятся оборотней?

— Есть за что. У оборотней одно невероятное преимущество: вы не боитесь солнечного света. Вам ничто не может помешать раскрыть наши убежища и прийти туда днем с молитвенниками, осиновыми кольями и огнем. Понимаешь, Вера?

Она кивнула.

— Вы хотите, чтобы я сделала то же самое? Пришла днем туда, где держат Марию Николавну? Подожгла… штаб?

— Что? — он не удержался и фыркнул. — Нет, это бессмысленно. Я уверен, что даже днем там есть стражи, которые не спят. Одна ты со всем этим кодлом никак не справишься. И сжигать штаб нельзя. Мария может пострадать. Мы пойдем в атаку с наступлением сумерек, — Андрей провел палочкой по камню, намечая воображаемые контуры штаба. — Помни главное. Молоха можно убить лишь несколькими способами. Наши раны заживают быстро, пусть и не у всех. Но отрубленную голову никто на место не прирастит. Это самое уязвимое место.

Он коснулся пальцем выступавшего на затылке позвонка. Вера вздрогнула от его прикосновения, ее сердце застучало быстрее.

— Если сломать или перегрызть шею — это конец. Это то, что нужно знать тебе. Старайся избегать тех, кто не похож на людей. И за оставшиеся несколько дней научись нормально превращаться.

— А как же осина?

— Тебе осина ни к чему. У Силаша будет арбалет и четыре выстрела. Он сможет убрать самых опасных.

Конечно, лучше всего было бы дать ей в руки арбалет или осиновые колья. Сколь велико было бы тогда их преимущество. Рана в сердце или голову стала бы смертельной, малейшая царапина на время лишила бы самого могущественного дара. Но он не мог надеяться на то, что в случае опасности она успеет сменить обличье на звериное. На ней и так лежала непростая задача — стоило ли рисковать ее жизнью еще больше? Долгие часы внутренней борьбы — и только слова Иеремии помогли окончательно принять решение.

— А Орден… — неуверенно начала Вера, вырвав его из тягостных мыслей. — Почему вы… воюете?

Сложный вопрос она задала. Как ему было уложить в несколько фраз несколько веков? Да еще и облечь в форму, которую она сможет понять?

— Если помнишь, я говорил тебе насчет вампиров. Что некоторые из нас были сторонниками идеи, что их лучше уничтожать. Однажды появился тот, кто решил собрать всех их вместе и планомерно приступить к этому самому уничтожению. Сам себя он называл Безликим, и его настоящего имени не знали даже его ближайшие последователи, те, кто были сооснователями Ордена. Ордена Неугасимого Пламени.

— Почему неугасимого пламени?

Андрей усмехнулся и мотнул головой.

— Кто бы знал. Возможно, ему просто нравилось, как это звучит… Безликий любит помпезность и дешевые эффекты. Точно также он любит идею силы и чистоты крови. Вампиры в его понимании — что-то бессмысленное, дефективное, вроде коровы, которая не дает молока. И даже отчасти опасное, если ты вспомнишь, что я тебе говорил о том, что вампиры с возрастом лишаются рассудка. Все то, что люди знают о нас, все легенды о упырях, стригоях, вурдалаках — в этом виноваты вампиры, невольно раскрывавшие себя. Нашлись те, кто посчитал здравым довод об опасности, которую несут вампиры. Но основной массой его последователей стали одиночки, уставшие от бродяжничества. Слишком слабые или слишком непохожие на людей. Потрясающая ирония, если задуматься! Чем дальше, тем сильнее Орден напоминал какой-то сброд, и Безликий начал с этим бороться. Ввел жесточайшую дисциплину, военную иерархию, опасный отборочный период. Выглядело это все так, будто он собирает армию, особенно, когда он стал создавать химер. И нашлись молохи, которые решили этому противостоять, потому что не разделяли ни его властолюбия, ни идей.

Он взял паузу и взглянул на Веру, чтобы убедиться, что она не отвлеклась и не заскучала. Если уж он устроил этот экскурс в историю, то не хотел, чтобы его время было потрачено зря.

— А потом? — девушка с неудовольствием отнеслась к неожиданной заминке и даже легонько подтолкнула его рукой.

— А потом возник Совет Лордов. Так решили себя назвать те, кто не хотел позволить Безликому захватить в Европе еще большую власть и влияние.

— И вы с Марией Николавной тоже туда вступили? Вы говорили, для того, чтобы защитить тетю Наташу.

— Что? Нет, конечно. Это все происходило за несколько веков до того, как мы ее встретили. Мы не собирались примыкать ни к тем, ни к тем...

Вера как-то побледнела и робко спросила:

— А сколько же вам лет? Я думала… лет пятьдесят?

Андрей расхохотался, и она окончательно смутилась.

— Веруня, мы с Марией родились семь веков назад, во времена Киевской Руси. Незадолго до того, как хан Батый разрушил Киев.

Вышедшая из-за облака желтоватая луна придала ее побледневшему лицу совсем нездоровый вид. Андрей понял, что Вера впервые ощутила настоящий страх. Ему не нужно было даже глядеть на нее, чтобы это понять. Живое тело само выдавало свои чувства.

— Так вы… Так вам… Почему же вы говорите, что вам шестнадцать?

— Потому что мне было шестнадцать, когда я стал молохом. Тогда, впрочем, были иные времена. Я считался молодым мужчиной. В моем возрасте уже задумывались о семье, детях.

Да, и он тоже задумывался. Боялся, что еще немного и ему подберут в пару какую-нибудь здоровую крепкую рабыню и вышлют прочь от Марии.

Вера задумчиво дергала конец галстука, торчавший из-под толстой вязанной кофты. Она продолжала его упорно носить даже здесь.

— Но вам будто не шестнадцать. Я всегда думала, что вы так смеетесь надо мной. Уиллу девятнадцать, но вы все равно старше… У вас глаза не такие.

— Пожил бы он с мое, посмотрел бы я на его глаза, — усмехнулся Андрей. — Я так понимаю, тебя сейчас занимает моя биография, а не политика?

Она замотала головой и покраснела.

— Тогда продолжим. Мы держались в стороне от политики, но я понимал, что сами по себе мы немногого достигнем. Вступать в Орден было глупо. Единственным достоинством у них всегда было то, что каждому члену выдается жилье и определённая сумма денег на каждый месяц. В зависимости от положения, конечно. С другой стороны, все твои деньги, которые ты получаешь сам — неважно каким путем — обязаны уходить в казну Ордена. За нарушение этого правила могли казнить. Но хуже иное. Из Ордена нельзя уйти. Всех беглецов находят. Сама понимаешь, нам не нужна была эта пожизненная кабала. Как и не интересовали вялые игрища Совета Лордов, где каждый, по сути, сам по себе. Но достичь чего-то только втроем мы не могли, поэтому я решил примкнуть к Совету, как к меньшему из зол.

— Есть только Орден и Совет? И вы воюете между собой?

— Почти, — покачал головой Андрей. Ему следовало бы пока обойти скользкую тему извергов. Потому же он не спешил ей ничего рассказывать насчет химер. Слишком уж одно цепляло другое. — Нас слишком много, чтобы можно было вот так легко взять и разбить на два лагеря. Я не хочу вдаваться в подробности и утомлять тебя еще больше. Но одно верно — Безликий хочет повоевать, тогда как другие этого не хотят. Поэтому объединяться приходится даже тем, кого мало волнуют проблемы Совета. По разным причинам… Как во время последней войны пришлось объединяться самым разным странам, чтобы остановить агрессию Тройственного союза.

— Один в поле не воин? — ввернула Вера. Страх и неуверенность ее оставили и очень быстро. Судя по заблестевшим глазам, она была в восторге от того, в какую масштабную историю ввязалась. Андрей не переставал удивляться тому, как быстро менялось ее настроение. — Да?

— Именно так.

— А тетя Наташа? — вдруг спросила она, когда Андрей уже поднялся и собрался уходить. Рука Веры крепко держала его за полу плаща. — Вы говорили, что вампиры сходят с ума… С ней случилась беда?

Он внимательно смотрел на нее сверху вниз. Ване он соврал, но ведь и Ваня был младше. Он собирался отправить Веру убивать, но не мог сообщить об одной-единственной смерти?

— Она мертва. Она сбежала несколько месяцев назад, и мы ее так и не нашли, — он сглотнул. — Винсент… Винсент не послушался моих доводов и все равно отправился ее искать. Понимаешь теперь, почему он не с нами и почему мне нужна ты? Один я бы не справился. Мне нужен был кто-то, кому я бы мог доверять.

Андрей присел. Притянув рукой к себе ее голову, будто для поцелуя, он прошептал, едва касаясь губами уха:

— Я не могу доверять Уиллу и Иеремии… Они чужие. А ты — нет.

Ее сердце било набатом. Близость живого тела согревала его стылую рыбью кровь. Он потянул носом звериный запах ее волос. Знакомая волна прошла от макушки до пяток теплой приятной дрожью. Его пальцы судорожно дернулись, притягивая к себе голову Веры, путаясь в темных кудряшках. Холодные губы обожгло чужое дыхание, пахнущее яблоком и неуловимой острой звериной ноткой.

Зажатый в медно-красных пальцах карандаш скользил по бумаге, вычерчивая линии. Художник из Бобби был не самый лучший. План здания напоминал не то кострище, не то клубок странных угловатых змей. Но Бобби старался, то и дело прикусывая кончик языка и поправляя спадавшие на лицо длинные волосы… От усердия он даже не заметил, что плащ из перьев сполз с плеч и теперь едва скрывал его наготу.

Варвара, не таясь, сверлила косоватым взглядом мускулистую спину и руки независимого посланника. Даже под каким-то предлогом встала и прошлась в другую часть зала, чтобы было лучше видно. У Веры же Бобби не вызвал никакого интереса. Краем глаза Андрей замечал, что она весь вечер, что бы ни происходило, смотрит на него одного.

Сам же он упорно старался не обращать на нее внимания. Не демонстративно игнорировать, что, определенно, бросилось бы каждому в глаза, а вести себя так, будто в помещении вдруг оказалось два Уильяма вместо одного. И в этом упорном желании почти не замечал того, что происходило вокруг. К этому желанию примешивалось сокрушение от случившегося поцелуя. К чувству вины перед Ефремом примешивалось чувство вины перед Марией. Ведь прежде он не вожделел кого-то еще, кроме нее.

Увлекшись этими мыслями, он даже не заметил, что схема штаба Ордена уже давно нарисована, и что несколько голов уже склонились над ней, споря о том, как лучше вести наступление. Отстраненно Андрей подумал о том, что он, в сущности, ведет себя так, будто он менее всех заинтересован в том, чтобы спасти Марию. Его план похож на кусок сыра — сплошные дыры. Поддавшись посторонним помыслам, он выдергивал из головы одни идеи, задвигал подальше другие, отказывался от третьих, действуя в итоге так хаотично, что всю организацию в какой-то момент взял на себя Иеремия. Именно хромой убийца озвучил то, что должен был сказать он:

— Чтобы лучше понять, как нам планировать наступление, нужно точно знать, кто из нас что может.

Он достал еще один лист из стопки писчей бумаги и забрал у Бобби карандаш. Оставшись без дела, тот принялся заматываться обратно в свои перья. Андрею некстати вспомнилось, что недоброжелатели называли Бобби «почтовым голубем».

— В авангарде у нас могут идти только я, господин Медведь…

— И я, — робко сказала Вера, подняв руку.

— Возможно, не только ты, — Иеремия поправил очки и обернулся к сидящему на диване Степану. — Пора бы уже раскрыть ваш секрет.

Все взгляды обратились к нему. Уильям даже почтительно отодвинулся в сторону.

Степану такое внимание явно было не по душе. Насупившись, он встал и буркнул:

— Я быстрый.

Больше он ничего не объяснял. Его силуэт будто расплылся в пространстве. Взгляд Андрея выхватывал его движения какими-то кусками: Степан у стола, Степан у камина, Степан у двери во внутренний двор. Сорокаметровое расстояние он преодолел за несколько секунд, прежде чем кто-либо успел опомниться. Все одобрительно закивали. Вера восторженно охнула.

— Пф, вы зарано удивляетесь, ага, — Силаш поковырялся в ухе и подмигнул Варваре. — Варенька наша быстрее намного. Кто знав, ага. Обратили навдачу — вдруг такой же, как у Степки, дар появится. А Степка-то в сравнении с ней видпочивает.

Варвара таинственно улыбнулась в ответ. Она, будто нарочно, стояла в стороне от всех. Каждое движение ее было видно, как на ладони. Когда Силаш говорил, она теребила кончик косы, потом поправила воротник серой рубашки и облокотилась на столик с большим граммофоном.

Андрей моргнул.

Варвара стояла прямо. В ее грубых пальцах поблескивали стекла очков. Она осторожно взялась за дужки и нацепила очки на нос.

— Плохо видите, пан Еремия, — как и ее брат, она говорила на чистом украинском. — Левый глаз совсем мутный.

Она смущенно улыбнулась хромому убийце и опустила глаза. К удивлению Андрея, тот ответил неожиданно ласковой улыбкой.

— К сожалению, Варь…йенька, — он с трудом воспроизвел это обращение и протянул руку за очками.

— А что насчет тебя? — хмуро спросил Андрей. — Какой у тебя секрет?

Хромой убийца повернулся к нему. Его и без того яркие глаза, не скрытые стеклами очков, сияли в полумраке зала, будто две голубые лампочки. Андрей почувствовал, что в комнате стало заметно холоднее.

— В Европе некоторые зовут меня Морозильником, — улыбнулся он, щурясь. Сияние резало по глазам ножом. — Я бы мог показать сейчас пару фокусов с замерзанием воды, скажем, вон в той вазе, но я работаю совсем не так…

— А как? — влезла Вера и тут же смутилась.

— Придется кого-то убить, чтобы показать. Вряд ли это одобрят.

Итак, все карты раскрыты. Так изредка говорила Мария. Андрей остался в опустевшей гостиной, жалея, что не курит. Можно было бы создать хоть какую-то видимость дела, а не просто сидеть и тупо смотреть в мертвый камин.

Иеремия разделил их всех по группкам, раздал каждому свою роль, прислушиваясь к постоянно влезавшему не в свое дело Бобби. Андрей бы уже пришиб наглеца, но хромой внимал советам посланника с неожиданным уважением.

Входов в штаб Ордена было несколько. Парадный, который, к тому же, отделял от ворот маленький садик. Его брали на себя Андрей и Иеремия. Они должны были привлечь на себя все внимание и тараном пройти насквозь.

Черный вход оставался на Уильяме, Силаше и близнецах Шевченко. Им предполагалось взять Орден в клещи и не дать никому вырваться. Подчистить за Андреем тех, кто останется. Силаш, помимо прочего, должен был добраться до Андрея и постараться застрелить самых опасных. По словам Бобби их было как раз четверо.

Сама капитанша Ордена, Ада Миллер. Или Зильвия Кох. Высокая и стройная блондинка, будто сошедшая с агитплакатов национал-социалистической партии. В военной ветке Ордена женщина могла добраться до такого положения только благодаря невероятной силе, и, по словам Бобби, это была почти полная неуязвимость. Второй была разумная химера. Опознать ее было бы несложно, как и второго капитана Ордена — Антония. Оба были звероподобны и опасны, хотя, как сказал Бобби, Антоний последнее время ходит на костылях, получив раны в стычке с местным молохом.

— Из-за этого же, — добавил он, — весь штаб очень внимателен и осторожен. Пусть и не так усердно, как раньше, но его продолжают искать. Если вы не будете осторожны, вас сразу засекут. Не успеете даже за указатель заехать.

Последним он назвал некоего Ханса Эрмана. С виду безобидного толстяка с усами-щеточкой.

— Четыре… Как и стрел, ага, — вяло сказал Силаш тогда. — Если промахнусь, как ловить их будете?

Его заверили, что поймают.

Андрей подумал тогда, что Иеремия оказался тысячу раз прав, когда ранее, еще в Москве, советовал получить всю информацию через посланника. Он слил им все, даже имена и внешность самых сильных солдат. Не озвучить вопрос, почему Бобби не мог сделать то же самое и в пользу Ордена, было невозможно. Хромой тут же поспешил с объяснениями:

— Видите ли, «смертельная клятва» — очень гибкая штука, ей надо уметь пользоваться. Конечно, Бобби чаще помалкивает… Кому же охота умирать из-за случайного слова? Однако, по всей видимости, я всем вам открою Америку, если скажу, что почти никто и никогда не накладывает на Бобби запрет говорить о том, что он видел или слышал в момент передачи сообщений. Это куда важнее, порой, чем сами письма. Не понимаю, право слово, зачем Совету Даллесы, когда есть Бобби.

После очнулся и Уильям, в очередной раз безуспешно попытавшись донести до всех уже набившие оскомину слова:

— Вы понимаете, вообще, к каким последствиям приведете… Понимаете или нет? — его голос жалобно дрогнул. — Вы все испортите, все, что пытается сделать сейчас мой брат…

Голос Иеремии был мягким, но Андрей услышал в нем колючие нотки:

— Уилли, пойми, наконец, что мы действуем с тобой в одних и тех же интересах. Ты боишься, что Орден может ответить нападением на нападение, но не думаешь о том, что они первые напали. Варшава — не территория Ордена. Это земля Совета. Они уже переступили наши договоренности о нейтралитете…

— Но мой брат…

— Твой брат, Уилли, действует слишком медленно, а Орден — слишком непредсказуемо. Чем дольше мы ждем, тем больше вероятности, что они выкинут еще что-то в духе похищения госпожи Марии. Они уже пришли на земли Совета. Чего ты еще боишься?

— Последствия могут быть…

Иеремия снова перебил его, в этот раз более раздраженно:

— Очнись уже. Какие еще доказательства будет собирать твой брат? Их штаб, набитый солдатами Ордена под самую крышу — вот главное доказательство. А их капитанша расскажет все прочее, чего не хватает для полноты картины.

— Соврет, как пить дать, ага, — пробормотал Силаш. — Так она вам и расскажет все.

— Мертвые не лгут, — ухмыльнулся Иеремия, услышав его. — И Ратта — тоже…

Кто такой Ратта никто не спрашивал. Чуть позднее все начали расходиться. Иеремия забрал план здания, намереваясь, по его словам, обдумать все позднее. Уильям поплелся следом, напряженно морща лоб. Он явно хотел продолжить спор с хромым убийцей вдали от остальных ушей. Куда делись остальные, Андрей не заметил. Силаш некоторое время крутился возле Веры, но в какой-то момент ушел и он.

Они остались вдвоем.

Вера долго стояла, глядя на Андрея. Он делал вид, что не замечает, хоть и знал, чего она хочет. Спросить, почему Иеремия не дал ей никакого задания, не сказал, с кем она идет и через какой вход.

— Ты не пойдешь с нами, — сказал Андрей, глядя в камин. — Ты должна будешь найти и вывести мою сестру в безопасное место. Бобби не знает точно, где она, а особняк очень большой. Бой будет долгим… и мне будет легче, если я буду знать, что с ней ничего не случится. Ты сможешь защитить ее от солдат Ордена, сможешь защитить в дневное время… Все понятно?

— Да, — прошелестела она. Гулкие удары сердца почти полностью заглушили ее голос. Даже не глядя, Андрей знал, что она наматывает на палец кончик галстука.

— Это все, что ты хотела? Тогда иди.

Было время, когда Андрей проклинал сонливость, обрушивавшуюся на него всем весом вместе с первыми, невидимыми глазу солнечными лучами. Веки опускались сами собой, тело тяжелело, коченело, как у трупа. Огромных усилий ему стоило перетерпеть это время, чтобы бодрствовать потом весь день. Но в это утро он не хотел бодрствовать. Он хотел поскорее забыться сном. Взять короткую передышку. Мария ждала совсем рядом. Нужно было подождать еще немного и так много одновременно.

Хотя он смог уснуть, сон его был тяжелым и беспокойным, напоминая, скорее, бред. Он засыпал, просыпался, крутился и снова засыпал, недопонимая, снится ему эта чернота, в которой он плавает, или нет. Реальными были лишь мягкие хлопковые простыни, которые он осязал обнаженной кожей.

Когда к нему пришла Мария, он осознал, что все же уснул. Он покорился той привычной, нежной дремоте, которая сопровождала подобные сны. В них не было того огня, что в жизни. Они напоминали о той усталости и ласке с крохотной ноткой отчаянья, с которыми Мария утешала его в детстве. Когда у них ничего не оставалось, кроме друг друга.

Мария смотрела на него долгим грустным взглядом. По ее тонкому телу струилась простая белая сорочка, прикрытая сверху только вязаной кофтой. Мария сняла ее и отложила на постель, присела рядом. Андрей ясно видел темные кружки сосков, проступавшие под тканью.

Первое время она смотрела на него с каким-то вызовом и испугом, потом, будто решившись, протянула руку, поглаживая его лицо. Сначала лоб, потом веки, скулы, губы… Когда она коснулась губ, тело Андрея будто пронзило током, но он все еще не мог найти в себе силы пошевелиться. Это всего лишь сон. Едва он ее коснется, и все растает, как это бывало всегда. Как туман, который только кажется плотным и осязаемым.

Когда ее горячий рот накрыл его губы, он все же поднял руку, путаясь пальцами в ее волосах. Он целовал ее, не разжимая острые зубы, хоть как бы ему не хотелось жадно ворваться в ее влажный рот своим языком. Он боялся причинить ей даже малейшую боль.

Не выдержав, он привлек ее к себе, перевернулся так, чтобы оказаться сверху. Каждая клеточка его тела победно пела. Он чувствовал, как пульсирует и наливается жаром низ живота, когда ласкал губами и языком ее шею, когда запустил руки под ее сорочку, нащупывая мягкие холмики грудей. Она даже сняла эту раздражающую рыбу… Он припал к правому соску. Мария издала протяжный стон.

Слишком тонкий и незнакомый.

Андрей понял, что не спит и что под его руками стонет Вера, обвивая его шею, припадая к его губам, сжимая крепкими коленками его бока. Только сейчас он понял чуждость запаха, бившего ему в ноздри.

Но с каким-то юношеским задором и трепетом, незнакомым ему ранее, он продолжил исследовать живое и притягательное тело юной волчицы. Все его естество пульсировало, словно дерево весной, просыпаясь от долгого зимнего сна. Его язык выписывал влажные дорожки на груди и животе Веры, спускаясь все ниже. Долгий стон сорвался с ее губ, когда он добрался до треугольника мягких волос.

Он потянулся к лампе на прикроватном столике. Он хотел видеть ее лицо, хотел видеть каждый изгиб ее восхитительного молодого тела, которое только расцветало. Наташу, Филиппу и других женщин он брал сзади, чтобы не видеть их лиц, но это было совсем иное.

Желтоватый свет торшера ослепил его в первые секунды почти до боли. Когда к нему вернулось зрение, Андрей заморгал и остановился.

Вера улыбалась ему улыбкой Ефрема. Как-то по-своему истолковав его остановку, она еще раз улыбнулась и притянула его к себе. Продолжая целовать ее губы и шею, он чувствовал, что его движения становятся все более механическими, а все внутри затапливает ледяной ужас.

«Хорошо же ты присмотрел за моей дочурой», — раздался где-то под волосами голос Ефрема. Тихий и печальный. Полный разочарования.

И тут Андрея сковал липкий ужас. И стыд. О чем он только думал?

— Зачем ты пришла? — злобно спросил он, стиснув ее запястья вспотевшими ладонями. Как прежде его затапливала похоть, сейчас его затапливала ярость. Зачем она пришла? Зачем постоянно соблазняла его? Смотрела на него, улыбалась, позволила себя поцеловать… А может, и сама его целовала?

Кажется, Вера не поняла его. Она беспомощно заморгала. Ее затуманенные глаза прояснились.

— Я… вы… Разве вам…

Он не дал ей договорить. Разъярившись, он выдернул ее из своей кровати и потащил к двери. Вера неожиданно принялась брыкаться и упираться.

— Что… что случилось, Андрей? Я что-то не так сделала? — растерянно спрашивала она. — Тебе… тебе не нравилось?

Не удостоив ее ответом, он все же отпер непослушными пальцами дверь и вытолкал ее в коридор.

В ушах все еще пульсировала кровь. Все тело пылало. Казалось, ему стало тесно внутри самого себя. С одной стороны он помнил это, это чувство, когда прикасался к Вере. Ведь она почти что стала его… С другой — не мог перестать думать, что сказал бы Ефрем.

И Мария!

Он сдавливал голову так, что, казалось, скоро ее раздавит. Пошатываясь, он добрел до ванной комнаты и залез под ледяной душ. Андрея так трясло, что он сполз на дно ванны, боясь упасть. Капли воды скользили по его коже, будто холодные трупные черви. Не сразу он понял, что к ним примешиваются такие же холодные слезы. Сжавшись в дрожащий, судорожный комок, он впился пальцами в плечи и грудь, раздирая ногтями, надеясь выдрать из себя всю эту боль, этот стыд… Выдрать из себя вместе с сердцем Марию.

— Вы ведь на самом деле хотели панну?

До боли знакомый голос, который он уже отчаялся снова услышать. Тихий и похожий на шипение. Но когда Андрей открыл глаза, он захлебнулся криком.

То, что стояло перед ним, давно не было Винцентием. Наполовину обгоревший труп с изувеченным торсом и раскроенным черепом, прикрытым несколькими клоками волос. Кожа пузырилась и кровоточила, будто продолжала плавиться и тлеть. Остатки одежды висели черными лохмотьями. Лопнувшие губы не скрывали ослепительно белых зубов под темной дырой носа. От Винцентия остался лишь яркий глаз с зеленоватой радужкой.

Зажмурив глаза, Андрей выл и повторял на один лад «прости меня», захлебываясь текущей в рот водой, слезами и слюной. Лишь когда остановился на секунду и поднял глаза, то увидел, что призраков стало двое.

Вторым был Ефрем. Красивый, статный, молодой мужчина в комиссарской форме. Он снял фуражку, дружелюбно улыбаясь, и Андрей увидел, что под зачесанными набок кудрями зияет огромная кровоточащая дыра.

Умом он помнил, что у Ефрема от пули осталась крохотная ранка, едва ли больше папиросы. Но реальность отступала перед бредом.

— Я лишь хотел убедиться, что с тобой моя дочь в безопасности.

Андрей скулил в исступлении, кусал пальцы и закрывал глаза, в надежде, что призраки исчезнут. Но они подступали все ближе.

— Вы ведь всегда хотели одну лишь панну, — шипел по-змеиному Винцентий. — Вы сваливали все на Волчьего Пастыря, на проклятую кровь…

— Да, да, я тут не причем, — кивал Андрей. — Если бы не проклятье, все было бы иначе. Я никогда бы не смог… Ведь она моя родная кровь. Она меня почти что вырастила…

— А вы не помните разве той ночи? — Винцентий искренне удивлялся. — Вам, кажется, тогда стукнуло уже лет 12. Много, но недостаточно, чтобы монгол выгонял вас из шатра, когда хотел утолить свою похоть с панной. Вы ведь долго наблюдали за этим. И постоянно чувствовали, как там у вас все пульсирует и горит… Вы ведь трогали себя, постоянно, когда он приходил к панне, когда валил ее на лежанку, когда охаживал плетью по спине, когда она кричала от боли, а затем стонала… но уже не от боли.

— Неправда! Это ложь!

— Нет, это правда. Потом монгол увидел это однажды и выгнал вас взашей. А потом отправил вас жить к другим рабам. Панна так и не поняла, почему. Она не заметила. И вы это знали.

— Заткни свой поганый рот! Заткни, пока я не убил тебя снова!

Шипение затихло. Лишь вода шумела, ударяясь о керамическое дно ванны, перемешиваясь с кровью, которая текла из его ран на теле и лице.

— А меня ты тоже убьешь, чтобы я не мешал тебе развлекаться с моей дочурой?

Голос у Ефрема был грустный. Лицо тоже. Смотреть ему в лицо было куда страшнее, чем на обезображенного смертью Винцентия.

— Ты ведь обещал мне, что позаботишься о моей семье, когда меня не станет.

Его слова будто повисли в какой-то пустоте. Время отсчитывалось не движениями стрелок на часах, а стуком капель.

— Оставьте меня оба… Я никому не хотел зла. Я лишь хотел всегда быть с тобой, Мария, — умоляюще шептал Андрей, раскачиваясь на дне ванны. Он судорожно сжал колени и скрестил ноги у щиколоток, вцепился руками в волосы, вырывая их целыми клоками. — Оставьте меня оба. Оставьте меня оба. Оставьте меня… оставьте… пожалуйста, оставьте.