Глава 4

Москва, 24 сентября 1939 г.

Андрей вернулся в свою спальню, закрыл дверь и только потом, хрипло выдохнув, взъерошил волосы, сорвал с себя фрак и галстук и навалился всем весом на дверь, сползая на пол.

Неподвижный, он так и сидел, стискивая голову дрожащими пальцами, пока квадрат света не стал подбираться все ближе к его ногам. Поморгав слезящимися от солнца глазами, Андрей поднялся, осторожно обошел комнату, стараясь держаться в тени, и задернул плотные двойные шторы. Руки все равно ожгло, и кожа задымилась. Проклятый жар пополз вглубь тела.

Но это и близко не могло сравниться с тем, что жгло его изнутри. Как солнце выжигало сухое терние...

Он пытался стянуть с себя одежду, но только оторвал несколько пуговиц и разодрал рукав. Улегшись спать прямо в брюках и рубашке, Андрей понял, что сон к нему не придет.

В камине в гостиной все еще тлели несколько углей. Андрей снова разжег огонь и уставился на языки пламени, с шипением вытягивающие влагу из поленьев. Яростно вороша кочергой дерево, он думал только о том, что ему стоило поддаться и свернуть шею этому человеческому щенку, Матвею, еще когда в первый раз увидел его обнимающимся с Марией. Жаль, как жаль, что он сам не смог сжать пальцы на его горле и увидеть, как медленно угасает его взгляд. Похожие сожаления Андрей испытывал от того, что просто отрубил монгольскому выродку голову, а не повесил его на собственных кишках на дереве…

Кочерга полетела в камин, рассыпав снопы искр. Сложив ладони и прижав их к губам, он закрыл глаза, пытаясь изгнать подальше думы, одолевавшие его, так или иначе, почти каждый день. Он знал, что одержим. Закрыв глаза, он видел белое, красное и черное… Белая спина, красные рубцы, черный кнут и разметавшиеся волосы. Что еще оставалось его? Что еще не сгорело в этом огне? Непонятная дрожь прошла по всему его телу.

— О, боги, боги… — прошептал он, упершись лбом в каминную полку и тихо посмеиваясь. Одержимый. Что может исцелить его?

Крик, раздавшийся из комнаты Марии, пронзил все его существо. Не раздумывая, он бросился к ней. К его сестре. Она кричала так пронзительно, как кричала… только тогда. Андрей бы никогда не признался, но и ему тоже иногда снились кошмары. В них Мария кричала от боли и пыталась вырваться из рук монгола, а он не мог ничего сделать. Не мог прийти ей на помощь. Он закрывал глаза и слышал только ее протяжный крик, захлебывающийся плачем, переходящий в тихий, почти звериный стон.

Он едва не выломал дверь спальни. Смятые простыни, перекрученное, отброшенное в сторону одеяло, мокрые от пота волосы, прилипшие к белому, как подушки, лицу. Стиснув простынь худыми пальцами, на которых можно было пересчитать каждый сустав, Мария выгнулась и снова закричала.

— Тише, тише… — прошептал он, прижимая ее к себе, баюкая, будто дитя. — Это просто сны. Не кричи больше, умоляю… Все хорошо…

Что толку, что толку было просить силу у Волчьего пастыря, если ее недостаточно, чтобы защитить Марию? Что толку от его могущества, если он не может заставить ее забыть какие-то жалкие шесть лет?

«Я готов отдать душу тьме, только бы у меня была сила, чтобы защитить ее».

«Чтобы никогда больше не зависеть от чьей-то прихоти, не быть чьей-то игрушкой… Мы уйдем во тьму вместе, брат».

Тонкие губы Волчьего пастыря скривила усмешка.

Или не так звучали слова их обещания? Андрей уже не помнил их, помнил только, что за ними стояло. С ведомым ему одному усилием Андрей опустил ее на влажные подушки.

Он гладил ее волосы, проводил кончиками пальцев по ее горячему лбу, скулам, подбородку, чувствуя, как внутренности стягивает в такой тугой узел, что становится больно. Припухших, искусанных губ Марии он коснулся лишь на секунду, тотчас одернув руку. Он заставил себя снова повторить их общение данное друг другу, но огонь, сжиравший его, разгорался все сильнее. Его пальцы скользнули ниже, от подбородка по шее, к выступающим ключицам и яремной впадине, пока не коснулись вытертой серебряной рыбы. Единственного, что осталось от подарка того подмастерья кузнеца, с которым Мария целовалась за конюшней, когда никто не видел. Сорвать бы эту рыбу с ее белой шеи да вышвырнуть в окно.

Липкие от пота пальцы Андрея сомкнулись вокруг подвески и уже потянули ее, как вдруг что-то остановило его. Рыба упала обратно на грудь Марии, едва скрытую полупрозрачным шелком длинной сорочки.

Все его тело пылало в огне, лицо, ладони, все горело в груди и внизу живота. Как можно тише Андрей вернулся в гостиную и снова сел перед камином. Он сунул руку в огонь, но даже боль, пробившая до самой головы, не остудила его.

Одержимый, одержимый. Осталось ли в нем хоть что-то еще?..

— О, боги, боги…

— С прискорбием должен заметить, что на данном этапе нам нечего обсуждать, — Хью развел руками. — Мы располагаем очень малым количеством информации. Только обрывочные сведения, догадки.

Все собрались в его кабинете следующей ночью. Андрей сидел за своим столом, упершись подбородком в сцепленные пальцы. Почему Мария села на диван рядом с этим разодетым, как павлин, Уильямом?

Значительным усилием он заставил себя вникнуть в сказанное старшим Даллесом и раздраженно хлопнул ладонью по столу. Они издеваются? Все, кроме Иеремии и Марии вздрогнули. Андрей оскалился:

— А что же, позвольте спросить, вы тут делаете, если у вас нет информации? — довольно было изображать радушного хозяина. — Как вы собираетесь действовать? Или вы решили, что всем будем заниматься мы, а вы лишь поедете и отчитаетесь перед Девятью?!

Мария неодобрительно сощурилась и, поймав его взгляд, незаметно покачала головой. Хоть как Андрей не противился ее присутствию, она все же пришла. Даллесы молчали, будто языки проглотили. Винцентий скорбной серой тенью стоял у дверей, опустив голову. Вот уж кто предпочел бы оказаться где угодно, только не здесь.

— Наш общий товарищ неверно выразился, — подал голос Иеремия. Хромой убийца потер больную ногу и продолжил, тщательно подбирая слова. — То, что у нас нет информации, не означает, что нет и плана действий.

Тут заговорила Мария.

— А что насчет плана Совета Девяти? Мы на грани войны с Орденом. Они же не думают, что шестеро молохов смогут ее предотвратить?

— Вы не вполне правильно понимаете ситуацию, госпожа, — за эту снисходительную интонацию в голосе младшего Даллеса Андрею захотелось вырвать ему язык. — Совет всеми силами будет пытаться избежать войны…

— Помолчи, Уилли. Не лезь в то, в чем ничего не смыслишь, — насмешливо перебил его Иеремия. — Совет действительно очень боится возможного начала войны. Они вцепятся в любую возможность разрешить все мирным путем. И Безликому это на руку. Он намеренно путает все карты, тянет время. Если все и дальше так пойдет, то его молохи, не встречая никакого сопротивления, обоснуются в Польше. А дальше и до броска на Советский союз рукой подать.

— Это только твои догадки, Свифт, — холодно заметил Хью.

Андрей, ухмыляясь, наблюдал за ними. Юные молохи злились друг на друга и теряли осторожность. Это было ему на руку. Возможно, сболтнут что-то такое, о чем ему не положено знать. Возможно, не сейчас, а после этого подобия на совещание. Не зря ведь он пригласил их в дом. Он сможет следить за каждым их шагом.

— Почему догадки? — поинтересовался Андрей. Он развел руками, изображая сомнение. — Звучит вполне здраво.

— Звучит здраво. Но доказательств нет, — Хью сверлил Иеремию взглядом.

Тот усмехнулся.

— О, да! Доказательства… Сейчас они стали для вас важны.

— Стоит ли тратить наше время на выяснение ваших отношений? — глухо спросил Винцентий, обращаясь, скорее, к своему ботинку. — Раз уж вы работаете вместе, то почему не можете поладить?

Редкий случай, но в его голосе зазвучали неприязненные нотки. Высказавшись, он еще больше съежился и принялся мусолить прядь волос.

Старший Даллес кашлянул, поправил галстук и пробормотал:

— Поладить… Да мне и работать с ним… — он поднял глаза и заговорил громче, тщательно сдерживая рвущееся наружу раздражение. — Хотите знать, почему Совет сейчас так медлителен в своих действиях? Одна из причин, которая существенно нас тормозит сейчас, но, одновременно, очень хорошо играет на руку Ордена — это недавняя смерть одного из Девяти. Внезапная смерть. Очень вовремя погиб куратор Польши, Испании и Дании. Он почти два века был бессменным членом Совета Девяти после того, как нам удалось оспорить претензии Безликого на Испанию. И он всячески сдерживал его экспансию на Польшу и Данию. Теперь, когда Брнович погиб — все рухнуло. Совет в спешке пытается найти хоть кого-то, кто смог бы его заменить. И одновременно с этим из Варшавы исчезают Марьян и Катаржина…

— Они погибли? — удивился Андрей. Смерть Брновича не была для него новостью, но Марьян и Катаржина были друзьями его семьи. Он увидел, как забеспокоилась Мария. Ее глаза потемнели, и она закусила губу.

— Нет. Они сейчас живут и здравствуют в Эдинбурге — там их видели в последний раз.

— Только их двоих? С ними не было молодого парня? Такого черноволосого.

— Просите, но какое это имеет отношение? Никого с ними не видели, ни черноволосых парней, ни каких-либо других, — влез Уильям. Дерзость этого щенка была забавной. Вместо того, чтобы разозлиться, Андрей развеселился. — Может быть, вы позволите моему брату закончить? Ладно, я возьму смелость закончить за него. Когда кто-то так неожиданно и на руку кому-то погибает, понятно, что это дело рук гильдии убийц.

И он обвиняюще ткнул пальцем в Иеремию. Тот только развел руками в ответ.

— Гильдия убийц — независимая организация. Мы не поддерживаем ни Совет, ни Орден. Это решение Йотуна. Если хочешь высказать — выскажи ему.

— Вам только на руку сложившаяся ситуация, — процедил Хью. — Наемники без стыда и чести.

— А Олаф и независимый посланник тоже не имеют чести? — поддел его Иеремия.

— Хватит.

Голос Марии был как всегда тихим, но ее услышали все. Она продолжила:

— Вы слишком разгорячены и не можете здраво рассуждать. Бросаетесь друг на друга, желая укусить больнее… — она скрестила руки на груди. — Сейчас мы не сможем ни к чему прийти. Предлагаю небольшой перерыв.

Никто не возражал.

Она открыла окно и закурила, опершись бедром на подоконник. Андрей не мог отвести взгляда от сигареты в ее пальцах и дыма, скользящего по красным губам. Хью увел Уильяма в коридор, практически таща за плечо. Винцентий тоже куда-то делся. А Иеремия, подволакивая ногу, подошел к Марии и тихонько сказал:

— Вы сделали правильно, что остановили все это безобразие.

Вначале она дернула плечом, но потом улыбнулась. Андрею это не понравилось. Этот Иеремия напоминал прожженного ходока по женским койкам. То, как он смотрит на Марию… Неужели он думает, что этого никто не видит? Чертов белокурый красавчик. Хоть он и хромает, и говорит с нелепым акцентом, и одет неброско, но самоуверенность из него так и лезет в этих улыбочках, и взглядах, и воркующих интонациях, которые откуда-то вылезли, когда он решил заговорить с Марией. Андрей заставил себя опустить глаза и потер пальцами виски. Ему нужно было сосредоточиться. Стоило бы прислушаться к тому, о чем говорят в коридоре Даллесы. Но взгляд то и дело скользил по изгибам ее тела, обтянутым узким платьем, по пальцам с зажатой в них сигаретой, по губам, которые она почему-то стала красить такой яркой красной помадой…

Она заметила его странный взгляд. Последний раз улыбнувшись Иеремии, который, похоже, пытался сказать что-то остроумное, она попросила оставить их наедине.

Подойдя к столу, Мария положила ладонь ему на голову и нежно поворошила волосы. Отойди, отойди от меня…

— Ты выглядишь каким-то больным, — тихо сказала она.

— Я устал думать обо всем и сразу, — признался он. — Голова трещит по швам.

Андрей знал, что сочувствие это временное. Застарелая обида так и сквозила в ее взгляде, жестах, в чуть более прохладном, чем обычно, голосе. Но Мария все равно притянула его голову к себе. После секундного замешательства, он позволил ее рукам обвиться вокруг своих плеч. Андрей едва не заскулил, чувствуя напряжение внизу живота. Он больше не чувствовал успокоения в ее объятьях. Так было только хуже. Вырвавшись из плена ее запаха, тепла, из ее тонких рук, он мотнул головой и попросил:

— Оставь меня ненадолго. И скажи, что мы продолжим через пятнадцать минут.

— В последние дни ты ведешь себя странно...

«Я всю свою проклятую жизнь веду себя странно!» — он едва не заорал на Марию, но она вовремя ушла, задумчиво качая головой.

В столе он нашел бутылку с коньяком и отпил несколько глотков. Спиртное никогда не помогало. Яд уничтожался его телом до того, как успевал дойти до мозга. Андрей устало опустил голову на прохладную столешницу и закрыл глаза. Она никогда не поймет, что с ним. Никогда не примет этого. Его желания обладать ею безраздельно. Он боролся с этим желанием уже столько веков. Неужели кровь Волчьего пастыря отравила его? Или он был таким с самого начала? Что-то ветхое и истлевшее кричало в нем, что он должен уберечь ее, защитить. Но новое, новый Андрей, жаждущий владеть всем, до чего дотягивался, и, в первую очередь, ею, заглушал этот голос. Он просто рассыпался на части, и того, что держало его единым и цельным, больше не было.

Все сгорело. Без остатка.

И все тяжелее было нести это бремя безумия в одиночестве.

Он закупорил бутылку и убрал в стол.

Наталья. Как же некстати она свихнулась и пропала! Вот она могла бы помочь ему расслабиться… Андрей с силой потер лицо, надавливая на глаза. Ему нужно было загнать поглубже эти лихорадочные мысли. Как же они мешали… Как же мешали… Только не сейчас, не тогда, когда он должен быть собран и внимателен.

В дверь постучали. Мария вошла первой. Андрей бросил взгляд на часы. Пятнадцать минут прошло.

— Продолжим? — он выдавил из себя кривую ухмылку. Если опять начнется прежний балаган, он просто вышвырнет этот чертов молодняк за порог дома и пошлет Совет во главе с Изабеллой куда подальше.

Похоже, они чувствовали его злобу и напряжение. Хью, наконец-то, излагал их план действий, и никто его не перебивал. Но Мария одна его не слушала. Она сидела в кресле напротив Андрея и с непроницаемым лицом наблюдала за каждым его движением.

— Позвольте уточнить, — подчеркнуто вежливо перебил Андрей Даллеса. — Вы собираетесь проникнуть под видом солдата Ордена в Варшаву? Это звучит… слишком нереально. Солдат, возникший из неоткуда, вызовет подозрения.

— Мы обдумали этот момент. Независимый посланник работает сейчас на нас. Силы Ордена все еще подтягиваются в Варшаву. Он убьет кого-то из солдат, заберет его документы и одежду, и я смогу внедриться в стан врага под личиной одного из них. Когда я окажусь среди них, я выясню как их мотивы, так и будущие планы. С помощью моего брата вы будете знать о том же, о чем знаю я.

— Допустим. А знак Ордена вы себе несмываемыми чернилами нарисуете? — его остроту никто не оценил, но губы Иеремии все же дернулись в усмешке.

Вместо ответа Хью закатал рукав. На сгибе руки чернела кривая свастика, закручивающаяся спиралью вокруг окружности в центре. Знак Ордена. Андрей подался вперед:

— Он настоящий?

— Да.

— Как? — спросил Винцентий, удивленно тараща глаза. — Вы что же… перебежчик?

— Идиот, — злобно бросил Андрей. — Членство в Ордене пожизненное. Или ты забыл?

Поляк втянул голову в плечи.

— Это действительно татуировка. Но как? — прошептала Мария, тоже подаваясь вперед, чтобы лучше разглядеть.

— Вам о чем-нибудь говорит имя Слава?

— Нет, — Андрей пожал плечами. Но Мария закивала.

— Да, да, мы знаем ее.

— Она сейчас в Лондоне. Она нередко вспоминала о вас… и о том, что осталась жива благодаря вашей родственнице Наталье. Вне Ордена Слава единственная, кто может наносить татуировку молоху, чтобы рисунок сберегся и не исчез через какое-то время.

Вот о ком речь. Последняя из петербургских извергов, этой кучки грязных мракобесов, в прошлом державших под контролем всю его империю. Поддавшись на уговоры Марии и Натальи, он не убил эту жалкую тварь, а изгнал ее подальше. И вот теперь… она делает татуировки для Совета. Везучая стерва.

— А если вас раскроют? — лучезарно улыбнулся Андрей. — Вы ведь понимаете, что вас никто не будет спасать?

Уильям задохнулся от возмущения.

— У меня не будет шанса на спасение. Меня убьют, как только раскроют. Не сомневаюсь, что меня ждет медленная и жестокая смерть. Но благодаря Уильяму вся информация, необходимая, дабы остановить войну, будет в ваших руках, — спокойно ответил Хью.

Услышав его ответ, Андрей поскучнел:

— Лучше бы вы просто послали его, — кивнул на убийцу Йотуна, — убить исполнителей. Было бы куда быстрее.

— Это бессмысленно. Убью одних исполнителей — на их место поставят других, — хромой убийца поправил дужку очков. — Нужно рубить под корень, а не обрывать листья.

— Тогда старейшин. Дьявольских сестер. Безликого.

— Совету не хватит никаких денег, чтобы это оплатить, — Иеремия Свифт оскалился, демонстрируя тонкие, как у кота, клыки.

Промозглый, липкий туман белесым одеялом скатился с Воробьевых гор и окутал всю Москву. Все исчезло, утонув в молочном озере — улицы, дома, башни, деревья, только редкий свет фонарей вырывался из этой пустоты, подобно блуждающим огням на болоте. Странная тишина оглушала. Казалось, он остался один в целом мире. Неужели, неужели она была где-то там, в пустоте, в нескольких кварталах от него?

От холода стыла кровь, убивая любое желание двигаться и куда-то идти. Андрей развалился на своей лавке, окруженный белой бездной, стараясь казаться как можно более расслабленным. Он всего лишь гуляет. Он всего лишь случайно вышел на Лубянку. Он ничем не выдаст себя шпионам, сверлившим его спину взглядом, стоило ему только выйти за порог дома. Кто же, кто же это был? Если бы он только знал. Он мог бы просто убить их всех… Может быть, ему стоило убить чужаков? Плевать, что скажет Совет — ведь это они прислали их, это они хотят завладеть его империей. Это они хотят убить его и Марию.

Нет, он не должен думать о ней. Она, она одна занимала сейчас все его мысли. Если бы только он мог отвлечься. Черная плеть…. Красные рубцы на белой коже…

А потом он увидел собаку. Обыкновенную черную дворнягу, тощую и грязную. Туман вытолкнул ее из своей белой утробы, будто что-то чужеродное. Она бесстрашно заковыляла к Андрею и подняла голову, уставившись на него мертвыми, пустыми глазами.

Его бросило в жар и в холод. Липкий, ледяной пот мгновенно пропитал рубашку. С желтоватых клыков собаки на асфальт капала тягучая слюна. Невольно вжавшись в лавку, Андрей сглотнул и пробормотал:

— Сгинь… Тебя нет.

Он затряс головой, отгоняя наваждение, но собака все так же таращилась на него своими бессмысленными глазами. Странная тварь даже ухом не повела, когда он потянулся к ней, желая схватить за холку и швырнуть подальше. Рука Андрея дрогнула. Он облизнул пересохшие губы.

— Да не сошел же я с ума, в конце концов, — прошептал он. — Что ты такое?.. Уйди! Пошла вон отсюда! — он топнул ногой, пытаясь напугать собаку, но так же безуспешно.

Страх липкой змеей полз по позвоночнику, холод сковывал тело. Нервы Андрея не выдержали. Он вскочил с лавки и, втянув голову в плечи, пошел прочь от проклятой собаки. Уже сделав несколько шагов, он почувствовал себя идиотом и обернулся. Странная, безмолвная тварь просто исчезла. Будто туман поглотил ее без следа.

Тяжело дыша, он неуверенно дошел до лавки и схватился за спинку, словно боясь упасть. Взгляд скользил по дороге в туман и обратно, будто пытаясь зацепиться за следы, которые могла бы оставить собака. В конце концов, он опустился на свое прежнее место и застыл, как изваяние, напряженно всматриваясь в пустоту.

Сколько он так сидел, Андрей не понял. Когда от неудобной позы затекли плечи, он обхватил голову руками, уперся локтями в колени и закрыл глаза.

Тихо, так тихо было вокруг, что и редкие удары его сердца казались чем-то ненастоящим. Он уже и забыл, зачем вообще сюда пришел. Шаркающие шаги Винцентия раздались, когда он собрался уходить. Андрей чувствовал себя совсем разбитым и больным, он даже не осознал вначале, что эти звуки — не плод его воображения.

Он опустился на лавку рядом, такой же помятый и неряшливый, как и всегда. Взгляд Андрея цепко ощупывал его нескладную фигуру, пытаясь найти что-то, что выдаст в поляке еще одну галлюцинацию, но одновременно с этим в воспаленном мозгу тяжко заворочалась одна единственная мысль, сходу вытеснившая остальные.

— Почему ты оставил Марию одну с чужаками? — хрипло спросил Андрей, глядя на него исподлобья.

— Не думаю, что ее кто-то украдет, — огрызнулся Винцентий, откидываясь на спинку лавки. Он взъерошил волосы и достал из кармана портсигар и зажигалку. Глядя куда-то в пустоту, он с вызовом продолжил. — Мне нужно искать Наташу. Наверное, я единственный, кому еще есть дело до ее пропажи.

— Если хочешь быть убедительным, смотри на того, с кем говоришь.

Поджав губы, поляк все-таки поднял на него глаза.

— Ты видел собаку?

— Какую еще собаку? — угрюмо процедил Винцентий. — Ты издеваешься?

Нахмурившись, он принялся сосредоточенно потрошить одну из папирос, вместо того, чтобы закурить. Хотелось схватить его за ворот и трясти, пока не ответит, видел эту чертову псину или нет. Отогнав эту мысль, Андрей сцепил дрогнувшие пальцы и, щурясь, уставился на Винцентия. Настоящее ли, вообще, все, что он видит? Может быть, все это ему просто снится, пока он лежит в своей постели в Киеве? Собака — это отцовская старая гончая, бродящая по дому… Винцентий — черная тень на стене… Сознание уплывало куда-то. Больше всего Андрей сейчас хотел закрыть глаза и очнуться, наконец, от этого затяжного кошмара.

— Я хочу поговорить о Наташе, — голос с шипящим польским акцентом вернул его в реальность.

— Это ты следил за мной?! Ты шел за мной следом?

Винцентий глядел на него испуганно и возмущенно.

— Я… с чего ты взял?! Да что с тобой такое? Я ищу Наташу! Я только и делаю ночи напролет, что прочесываю город…

— Да пора бы уже и прекратить, — перебил его Андрей. От бесконечных разговоров о Наташе его уже начинало мутить. — Твои поиски затянулись. Довольно уже тратить время на мертвую девицу.

И осекся. Будто уже говорил когда-то что-то подобное. Лицо Винцентия обреченно вытянулось, но тут же дернулось в яростной гримасе.

Ах, да… мертвая жена. Он и забыл об этом. Андрей ощущал, как со скрипом вертятся уцелевшие винтики его разума, вытягивая на поверхность воспоминания пятисотлетней давности.

— Не указывай мне, что делать, — круглые глаза Винцентия стали узкими, как щелки, брови напряженно дрожали. Он повторил уже увереннее. — Не указывай мне, что делать.

Андрей молчал, впервые подумав о том, что судьба снова сыграла с этим рыцарем злую шутку. Вторая на его счету мертвая женщина, которую он не мог спасти… Мертвая женщина… Неужели все, кроме ее лица, обратилось для него пылью и пеплом? Как он устал…

— Да? — он посмотрел на Винцентия в упор. — Забыл, что дал присягу вечно быть моим слугой, а, рыцарь?

— Я никогда этого не забуду, — его голос бы полон ненависти.

Он хотел сказать что-то еще, но осекся и замолчал, кусая губы. Поднявшись с лавки и поправив пальто, Андрей бросил через плечо:

— Иди домой.

— Постой, — угрюмо сказал Винцентий. — Ты должен мне помочь. Не верю, что тебе нет дела до Наташи — она тоже часть нашей семьи.

Это потаскуха никогда не была частью его семьи. Она была лишь жадным маленьким ротиком, который его ублажал, красивым телом, которое выгибалось под ним в экстазе, нежным голосом, который выкрикивал его имя… Но семья, нет, она не была его семьей. Она была игрушкой, которая помогала ему забыться на несколько минут, прежде чем все мучения пойдут по новому кругу.

Винцентий, знай себе, и дальше лопотал что-то. От звуков его голоса начинала болезненно пульсировать голова.

— Заткнись, наконец, — прошипел Андрей, резко наклоняясь к нему и зажимая ему ладонью рот.

— Квартира… у Наташи была квартира… — рыцарь испугался, но не замолк. — Только ты мог что-то знать об этом…

— Заткнись! Услышу еще хоть звук — голову раздавлю.

Он сжал пальцы сильнее. Из-под ногтей, впивавшихся в щеки Винцентия, выступила кровь. Какое ему должно быть дело до этой шалавы? Он день и ночь думал только о том, как уберечь его семью, как уберечь дом и тот образ жизни, который у них теперь был!.. Даровав рыцарю новую жизнь, он рассчитывал обрести помощника, а получил лишь балласт.

— Можешь искать свою потаскушку и дальше, но порог моего дома ты больше не переступишь. Ты слишком много позволяешь себе, сучонок, — голос Андрея стал тихим, а фразы — совсем бессвязными. — «Наша семья»… С каких пор ты причисляешь себя к моей семье?.. Знаешь, вы с ней отличная пара, — он захихикал. — Шлюха и слуга. Вот только она со своими обязанностями справлялась лучше…

Оцепенев, Винцентий смотрел на него расширившимися глазами. Андрей отпустил его и широкими и быстрыми шагами пошел прочь.

Пришел в себя он на какой-то незнакомой улице. Тяжело дыша и стуча зубами, он прислонился к дому. Туман, казалось, понемногу рассеивался. Черная собака сидела у его ног. Андрей, не выдержав, нервно захохотал.

Вильнув хвостом, собака поднялась и пошла вглубь переулка. Следуя за ней, Андрей то выходил на широкие улицы, то сворачивал в какие-то закоулки, блуждал он долго, пока не решил, что совсем заблудился. А собака и пропала вовсе. Он стоял в одиночестве посреди внутреннего дворика. Где-то за спиной зашипела кошка, удирая прочь. Вспугнутые его присутствием воробьи стаей взлетели в ночное небо. Облизывая пересохшие губы, он растеряно озирался, пытаясь понять, где находится. Подъезд с заплетенным диким виноградом козырьком показался знакомым.

Он стоял возле дома, где находилась квартира Натальи.

В подъезде привычно пахло сыростью, как в старом подвале. Давно уже он не поднимался по этим ступенькам. Когда Наталья обезумела, свидания потеряли всякий смысл. Андрей в этом не хотел признаваться, но порой он даже скучал по ее влюбленному собачьему взгляду и тому, как она всячески пыталась ему угодить.

Один пролет, следующий… Цепкий взгляд Андрея невольно подмечал все перемены, произошедшие за эти несколько лет. На первом этаже жильцы центральной квартиры сменили дверь. Стекло на площадке между первым и вторым покрыла сеточка трещин. На ступенях темнели несколько капелек засохшей крови… Третий этаж, дверь слева. За центральной дверью жалобно заскулила какая-то шавка, удирая вглубь квартиры.

Андрей провел ладонью по пыльному ящику, висевшему на двери, и сорвал с него замок. В подставленную ладонь выпала какая-то квитанция и ключ. Вертя его в пальцах, Андрей усилием воли старался прояснить затуманенные мысли, но они ворочались слишком медленно и неохотно. Он вздохнул и воткнул ключ в замочную скважину, едва не погнув его.

Квартира встретила его душной темнотой и легким запахом Натальиных духов. Странно, что выветрился даже запах гнили, но аромат туберозы все еще витал в воздухе. Разувшись, Андрей прошел прямиком в спальню. Лампочка залила комнату тусклым светом, то и дело, мигая.

Что он вообще здесь делает? Сколько времени прошло с тех пор, как он говорил с Винцентием? Винцентий…

Прежде чем нужные ответы успели родиться в расползающемся по швам разуме, хлопнула входная дверь.

— Ты был ее любовником, — рыцарь не спрашивал, он утверждал. На какую-то секунду его поза и взгляд исподлобья показались даже угрожающими.

Андрей тупо смотрел на то, как он сжимает и разжимает кулаки. И, наконец, произнес:

— Зачем… ты шел за мной?

Винцентий грязно выругался.

— Какого черта, Андрей?! — он схватил его за грудки, едва не рыча. — По-твоему, это было смешно? Игра такая? Трахаться с моей женой?!

— Уходи.

Лампочка замигала в каком-то совсем адском, рваном ритме. Естественно, Винцентий и не думал его слушать. Вместо этого, он продолжал трясти его и браниться. Когда Андрею это надоело, он отвесил рыцарю смачную оплеуху.

— Веди себя тише, Винцентий. От твоей ругани раскалывается голова, — он потер висок. Лампа продолжала вспыхивать и гаснуть, перегорающая спираль едва слышно трещала.

Винцентий поднялся с ковра. От оплеухи, пусть и не слишком сильной, из носа закапала кровь, марая рубашку.

— Я просил оставить меня в покое! Почему ты не оставил меня в покое? Зачем ты пошел за мной? — Следующая оплеуха была тяжелее. Он присел рядом с упавшим на четвереньки Винцентием и потянул за волосы, поднимая к себе измазанное в крови лицо.

— Я не был ее любовником. Какой любовник, очнись? Она была просто дыркой, которая всегда под рукой, — продолжил Андрей уже тише. По его телу прокатилась жаркая волна. Лицо Винцентия отражало просто невероятные эмоции… Гнев, боль, унижение. — То, что она посчитала забавной мою идею соблазнить тебя… Что ж, оставим это на ее совести. Она делала все, чтобы ублажить меня, эта славная по уши влюбленная шлюшка… Знаешь, я поначалу считал ее такой же бесполезной, как тебя, но она хотя бы могла доставить мне удовольствие.

Глаза Винцентия потемнели, он весь дрожал. Какой-то частью сознания, самой жалкой и ветхой, Андрей хотел бы остановиться, но его несло все дальше. Если Винцентий что-то и говорил, то он его не слышал.

— В самом деле… ты злишься? Почему ты злишься? Не хочешь послушать дальше? О том, как на этой самой постели, здесь, она отдавалась мне с такой страстью и восторгом… Ты ведь знаешь, да? Я могу делать то, что захочу.

— Интересно, а если бы я переспал с твоей сестрой… Как бы тебе это понравилось? — это было больше похоже на змеиное шипение, чем на человеческий голос…

А что же было потом?..

— Что было потом? Не могу вспомнить… — шептал он, раздирая ногтями лицо.

Единственный его слушатель — собака с мертвыми глазами — сидела рядом, положив слюнявую морду ему на ногу. Ночной холод пробирал до костей, туман заволакивал зрение.

Одежда была изорвана. Все его руки были в крови. В своей и чужой крови. Неужели он убил собственное дитя? Это было немыслимо убить свое дитя. Винцентий был жалким и скучным, абсолютно бесполезным, способным только изредка ляпнуть какую-нибудь сентиментальную глупость… Абсолютно жалкий. Но ведь он оставался его сыном, его ребенком, рожденным из его крови. Раскачиваясь на лавке, Андрей твердил одно и то же:

— Я не мог убить его…

Собака внимала ему с участием. В ушах звенел его собственный вопль:

— ОНА ТОЛЬКО МОЯ!!!