Одиннадцатая глава

Радио кричало.

Пахло кислой капустой, смолисто — духами Яусины и чуть — дымом.

В камине тлели угли — утро выдалось прохладным. Портреты хмурились обыкновенно.

Только радио кричало голосом дядюшки Хема.

— Это была ловушка! — в эфире раздался свист.

— О чем Вы? — не понял Сим. — Или давайте по порядку, — он пошуршал, — Вы знаете, что никакой Люмис Гнавц не существует?

Лен так и подпрыгнул и чуть не опрокинул тарелку.

— Да, с сегодняшнего утра, — ответил дядюшка.

— И Вы впустили ее в свой дом, толком не проверив? — с усмешкой произнес Сим.

— Я видел ее рекомендации, и мне этого хватило, к тому же я до сих пор не могу поверить, что эта милая добрая девушка оказалась аферисткой, — и Хем закашлялся. На мгновение радио смолкло, и Лен успел подумать, что видно оно поломалось, но тут Сим воскликнул:

— Аферистка? Вы… — и ведущий с трудом нашел слова, — Ради чего она могла повесится в вашем доме, и что это за афера такая — висеть в петле?

— Сим, Сим… — Хем грустно вздохнул, — Знаете, я уже сомневаюсь, что это она… там в петле. Я не знаю.

И Лен опять подпрыгнул.

— Сиди тихо, что скачешь? — раздраженно шикнула Яуса.

— То есть… ее подменили? Но это невероятно! — не унимался Сим. — Кто-то прокрался в Чаячье Гнездо и повесил труп в вашей библиотеке? В ваш дом так легко попасть?

— Если внутри есть кто-то, кто откроет дверь, почему — нет? — хмыкнув, пропел дядюшка.

— Но, насколько я знаю, аферы не совершаются просто так…

— Да, — и дядюшка выдержал паузу, — Понимаете, когда в вашем доме находят труп девушки, а потом неизвестно куда пропадает энергосинхрон, когда как в дом никто не входил и никто не выходил, что начинают думать о вас соседи? Что в первую очередь заподозрит полиция?

— Что это все затеяли вы? — догадался Сим.

— Да, возможно даже, что я убил Люмис, чтобы завладеть синхронном, — по слогам произнес Хем.

— Но это не так? — спросил Сим. — Ведь это именно Вы настояли оставить энергосинхрон в библиотеке.

— Напомню, — голос Хема стал холоднее, — Напомню, что сам я все это время был с Настройщиком, Яусина давала показания в гостиной, Керина мыла холл, на глазах, как минимум троих полицейских, а Лен был заперт в моей комнате. К тому же у дверей библиотеки остались фэр Манил и фэр Крумар, и я не склонен думать, что они могли сговориться и украсть синхрон вместе.

— Но, как известно, в дом никто не входил и не выходил из него, — сказал Сим, — Это, ведь не первая странная пропажа в вашей семье?

Но Хем молчал.

— Когда Вы были маленьким, вы жили в Паучьем Коконе, и однажды… бесследно исчез ваш брат Лимо Лиман, когда как в дом никто не входил и никто не выходил из него, а раньше в нем же и так же без вести пропал Нон Заплетай, архитектор, создатель и Чаячьего Гнезда и Паучьего Кокона, большой любитель загадок и тайных ходов.

— Вот на это они и рассчитывают, — сказал Хем, — Это ловушка, и вы в нее попались, Сим, и теперь Вы копаетесь в прошлом моей семьи, рассчитывая на что? — В голосе его слышалась усмешка, — На то, что Лиманы окажутся убийцами? Людоедами?.. А может быть… что я окажусь Хемелем, духом пустоты? — и Хем рассмеялся.

— Кто они? Зачем им обвинять Вас? — с досадой спросил радиоведущий.

— Я не могу назвать имен, потому что попросту их не знаю, но я помню…я помню, с чего все началось, — ответил дядюшка. Сим молчал.

— В нашем доме появился Лен, — продолжил Хем, — Теперь кто-то хочет отобрать его у нас.

— Отобрать?

— Вы знаете, что полагается за кражу энергосинхрона?

— Смертная казнь, — выдохнул Сим.

— Смертная казнь для всей моей семьи, исключая детей до четырнадцати водоворотов, — и Хем рассмеялся, — Какая ирония, я умру на импульсном стуле, от энергоэхо, которое открыл мой дед.

— Это… — и Сим осекся, слова Хема заронили в нем сомнения, заронили сомнения во всех, и даже в Лене.

— Так что этот ваш утренний эфир — единственный мой шанс сказать правду, потому что если завтра в Чаячьем Гнезде найдут эту проклятую машину, мне сказать уже не дадут, — с надрывом произнес дядюшка.

Сим все еще молчал.

— Единственное, что хоть как-то облегчит мои страдания, это осознание того, что вместе со мной умрет антиколбистка Клац.

Сим хохотнул или хмыкнул — Лен не разобрал.

— И все это — из-за мальчишки? — спросил он.

— Не просто из-за мальчишки, а из-за почти последнего мальчишки на Примуре., — ответил Хем.

— Вы говорите о нем, как о вещи, — заметил Сим.

— Для кого-то он и, правда, вещь — мотылек в коллекции или редкая пуговица… вы помните ту забаву, пуговичные аукционы? — сказал Хем.

— Моя жена ходила на них, — ответил радиоведущий.

— Только они вскоре всем надоели, и теперь придумали другую потеху, — продолжил дядюшка.

— Мара мне не говорила, — задумчиво произнес Сим.

— О-о-о, она вряд ли занимается чем-то таким, видите ли, они делают ставки на то, кто умрет следующим… — произнес Хем.

— Ну, это жестоко, но не означает…

— А вы заметили, что в последнее время, чуть ли не каждый день кто-то совершает самоубийство?

— И что же?

— А-то, что это, если присмотреться, и не самоубийства вовсе, — осторожно произнес дядюшка.

— Кто-то убивает, ради выигрыша? — воскликнул Сим и в эфире пронзительно скрипнуло.

— Может, именно эти люди повесили Люмис или не Люмис в моей библиотеке, — сказал Хем, — Жестокие, беспощадные где-то рядом снами, но разве — это новость.

— Удивительная история… не разобрать, где правда, а где домыслы…

— Старый ботинок, — процедила сквозь зубы Яуса.

Лен еще слышал что-то, все глубже погружаясь в бездну. Он, вроде бы все еще был в гостиной, а вроде бы тонул. Нелепая комната, бумажная Яуса, портреты Лиманов, которые не жили никогда — все обман! Все обман!

И проклятый суп.

— Не настоящий! — шепчет Лен и опрокидывает тарелку. Желкое пятно расплывается на белом.

— Что ты делаешь? Ну! Перестань! — Яуса вскакивает, грозно хмуря тонкие брови. Лен слышит, но не может остановиться. Он тащит на себя скатерть. Посуда рассыпается со звоном, крошится под ногами, будто кто-то зубами скрипит.

— Лен! — Яуса хватает за плечи. А он — за кружево. Лен обрывает его с покатых плечей, и ленты секут рук, и бусины летят брызгами. Он кричит:

— Ненастоящая! — а следом вцепляется Яусе в волосы и срывает шиньоны, путанную тину. Тетушка хрипит, беленое лицо ее покрывается сеточкой трещин. Она бьет наотмаш, но мажет.

Кто-то другой поднимает Лена за шиворот.

— Что случилось? — спрашивает Керина.

— Да он… он… — Яуса пытается поправить мятое платье, но зря.

Комичное зрелище, тетушка растерявшая заколки, булавки и обманки. Даже немного страшное.

Лен бессильно повис в кухаркиных объятиях, вновь погружаясь в оцепенение.

— Все скажу Хему, все! — Яуса подняла с пола шиньоны, и стыдливо прикрыла плешивую голову, не замечая, что в волосах запуталась фарфоровая крошка.

— Пойдем-ка, милок, умоемся, — Керина поставила Лена на ноги, но руки с воротника не сняла.

Лен молча поплелся в кухню. Дверь за ними закрылась, и Керина едва не повалилась со смеху. Слезы заблестели в маленьких глазках. Кухарка забулькала что-то невразумительное.

— Трис-с-с Я-я…Яусина-а-а… — смог разобрать Лен.

Керина задрала фартук и уткнулась в него. Лен улыбнулся.

— Яу-яу-яуси-на-ааа, — послышалось приглушенно, потом кухарка отняла тряпицу от лица и промокнула глаза, махнув рукой на раковину.

— Че стоите, вон, кран-то.

Лен прокрутил ржавый вентель и умылся холодной желтоватой водой.

— Я-то как по Климе убивалась, — вздохнула кухарка, брякая утварью, — Чаю будете?

Лен поглядел на нее сквозь мокрые ресницы и кивнул. Керина подала ему вафельное полотенце, а сама полезла в верхний шкафчик за сластями, как она их звала.

— Климе-то, братец мой младшой, долго умирал, — кряхтя, сказала она, шурша пакетами, — Я под конец-то уж думала скорее бы… — ее голос дрогнул, — Как могла-то? Душонка мелкая.

Кухаркак тяжело прошла к столу и разложила чашки и печение.

— Иди, давай, — позвала.

— Мне уж седьмой водоворот шел, когда мамка его народила, да сама померла. Повитуха замешкалась, старая слепня. — продолжила рассказ Керина, — Он умер потом от сухотки, — она брякнула чайником, — Да, Климе?

— Мы тогда в Елофборг поехали с отцом, да зря, ни врачи, ни знахари не помогли, так и помер, — она махнула рукой, — а когда помирал, уж на себя не походил…скелетик сухонький, кожица синяя. Отец-то потом в нашу деревню вернулся — в Корнеушье, а я осталась в столице, подалась в прислуги. Отец-то его продать хотел, — она помедлила, — Как он не доверял всему научному… как противился, мы рассорились, да я его и не видела после.

— Так Климе там? — спросил Лен, а чайник будто только и ждал его взгляда — заверещал по-чаячьи.

— Ох-ты, торопыга! — Керина натянула рукавицу и нажала на кнопку.

— Плюется он здорово! — похвалила, и разлила кипяток по чашкам.

— Вы слышите его? — спросил Лен, глотнув крепкого чая.

Керина глотнула, поморщилась и ответила:

— А как не слышу? Слышу. Коль и нет его там, все равно.

Потом они пили молча. Лен обжег горло, и пару раз подавился печеньем. Кружка Керины ополовинилась, когда как его обмелела совсем, и кухарка сказала:

— Ох, надо бы скатерть замыть, а-то ее потом не очистишь, — Керина завозилась, стараясь встать, ничего не задев.

— Сидите, я сам, — Лену вдруг стало стыдно, ах внутри засаднило, — и я подмету. — Он вскочил и схватил метлу стертую наполовину.

— Ну, славно, — Керина мягко улыбнулась и вытащила из-под стола плетеную корзинку, — Осколки сюда сложите, не пораньтесь, — она погладила его по голове тяжелой в заусеницах рукой.

В гостиной Лен обнаружил беспорядок, какой не помнил. Из посуды уцелело одно только блюдо для хлеба, остальной фарфор острыми льдинками стелился по паркету. Лен насчитал девять пятен на скатерти, а потом вспомнил тетушку Яусу, и внутри у него сперло от страха. Хем ему не простит, отправит в подвал, наверняка.

«Хорошо еще радио не задел!» — подумал Лен в следующий миг, а еще через миг вспомнил о Леннизе.

Энергоколба лежала в кармане еще с тех пор, как Хемель отдал ее. Это Лен припоминал, но смутно. Отдал просто так?

Лен запустил руку в рубашку, и колба послушно легла в ладонь. Он отступил к дверям и высунулся в коридор — пусто и тихо.

Он шагнул назад — под пристальные взгляды хмурых портретов.

Лен подкрался к радио, вытащил из проводистого нутра какого-то Глока Ка, и вставил в разъем Ленниза.

Потом он нажал на тугой рычаг. Из динамиков посыпался шум, будто масло зашкворчало на сковородке.

Лен оглянулся опаской, но никто не бежал хватать его за уши.

— С-с-с…Лим…Лимо…с-ш-ш… Лиман…х-х-х-и-и…Лаим Лорфа… с-с-с… Лем Клойк…Линокс Прова… Ленниц Цванг… с-с-с… — прошептал кто-то, и повторил громче, — Лимо Лиман…

У Лена перехватило горло. Он отступил, таращась на радио, а то говорило с треском и клокотом.

— Эй, вы что мешкаете? — Керина вышла в коридор. Но Лен не ответил.

— С-с-с…Лим…Лимо…с-ш-ш… Лиман…х-х-х-и-и…Лаим Лорфа… — в третий раз повторило радио.

— Вы что стоите пнем? — в дверях показалась бесформенной громадой кухарка. Уперла руки в мясистые бока и застыла.

— Вы слышите? — спросил Лен.

Кухарка нахмурилась, повела носом, будто принюхалась.

— Вы что чудите-то, проказите? — сказала она.

— Не слышите? — произнес Лен тихо.

Керина только сильнее наморщила лоб.

«А если… — и Лен боялся этой мысли, — а если Люмис никогда не существовала, если она только… — и он едва не задохнулся, — … она почудилась мне.»

— Что-то вы худо глядите, фэр… — и это ее «фер» походило на фырканье. — Эт куды? — но Керина не могла его остановить. Лен проскользнул у нее под боком и побежал в библиотеку.

Там он зажмурившись пронесся мимо окна. Лен нашел «Кевральские сказки» в разделе «Е», как прежде. На весу он открыл их и торопясь пролистал. Лен нашел историю о Братьях, и о Елофе… но сказки о Предсказателе не было.

Лен уже трижды перебрал страницы, когда в зале раздались знакомые шаги. Не тяжелые, но и не шуршащие, как раз те, что оставлял после себя Хем.

— Где ты, мальчик? — спросил дядюшка. — Выходи, не трону… — голос его звучал весело. Лен и не думал бежать.

Он сунул книгу на полку и направился в читальный зал.

Хем улыбался щербато, довольно потирая руки, в расстегнутом пальто, и Лену показалось — пьяный.

— Ты должен извиниться перед Яусиной, — сказал он, — Что на тебя нашло?

— Да, дядюшка… — сказал Лен.

— Нам надо поговорить, — и жесткая рука легла на плечо. «Будет бить» — мелькнула мысль, но Хем продолжил:

— Однажды тебя спросят, когда ты нашел Люмис, и что ты сделал потом, что ты видел, какие слова ты выберешь? — он оперся на стол.

— Правильные, дядюшка? — спросил Лен неуверенно. Хем хохотнул.

— Ты умный мальчик, — и дядюшка потрепал его вихры. Хотелось вывернуться и бежать, но Лен остался.

— Так вот… ты ответишь… — Хем говорил и говорил, вливал в ухо ложь, вязкую, похожую на деготь. Он смолил свою историю, чтобы та не развалилась, как утлая лодчонка.

— Ты запомнил? — спросил дядюшка, дыша на Лена кислятиной.

— Запомнил.

— Вот и хорошо! — Хем хлопнул его по спине, — Ну, давай-ка, пойдем к Яусе. Думаю, она уже остыла.

«Не в подвал,» — подумал Лен, плетясь за дядюшкой.

Яусина вышивала гобелен. Она не оглянулась, когда створка скрипнула, и Хем втолкнул в спальню Лена. Она не обернулась, когда они остались одни.

Яусина сидела ровно, полная светского достоинства.

Атласное красное платье ежилось на спине и трещало на боках. Голову тетушки украшала высокая заколка в тяжелом серебристом жемчуге.

Игла увязала в полотне, нить вилась змейкой.

Лен заглянул за яусино плечо. И поначалу не разобрал, но потом понял

— перед ним Примур. Не их, яусинин.

Он страшен. Дороги похожи на стрелы, ступенями скалится берег и волны — гребни чудовищ. Ровные строчки и верные витки плетут мертвый узор.

« Правильный и лживый» — думает Лен. — « Лживый, как правильные слова.»

— Ах, ты здесь? — Игла замирает в тоненьких пальцах.

— Да, тетушка.

— Ты хочешь что-то сказать? — спрашивает Яуса.

— Простите, я…

— Ты гадкий выродок! Как ты мог? — Голос ее дрожит от слез.

— Простите, простите! — Лен отступает, — Я никогда-никогда больше не буду!

Яуса молчит. Становится совсем неловко, и Лен говорит:

— Вы забыли «Паучий Кокон». Вы его пропустили.

— Где? — спрашивает Яуса удивленно.

— На Импульс-сквере.

— На Импульс-сквере? — с интересом переспрашивает тетушка.

— Здесь. — Лен наклоняется и тычет в пустой закоулок.

Игла впивается в руку, будто осиное жало. Лен отступает, укачивая боль.

— Так, где ты говоришь, я ошиблась? — насмешливо спрашивает Яуса.

— Нигде, — шепчет Лен, — Нигде, — повторяет эхом.