Пятая глава

Вывески смолкли, и Лен услышал далекий свист. Следом на Кевральскую обрушилась тяжелая волна — сипело и бренчало, звенело и трубило.

Лен выглянул в тайное окно.

Там, где улица тропинками вплелась в Импульс-сквер, мерцали огни. Дымные тени летели прочь.

Шипение и клекот пугали, и от того хотелось спрятаться в какую-нибудь нору. Но вспышки, рвущие угольно-черную тьму, не отпускали.

Вскоре Лен смог различить в огнях и дыме Братьев. Среди масок иные напоминали клювы или разинутые рыбьи пасти.

Фьюх-фьюх-фьюх, наступил праздник, и на улице от него тесно! Братья плывут, и не верится что под ними — лица, будто опавшие листья в ручье кружат.

Звенят птичьи крики и молкнут эхом. Цокают каблуки, клацают зубы.

Толпа идет от Моорной отмели и несет за собой стужу и тьму Трескания. И трубит — запирайте крепко двери!

Весь прошлый Свистославень Лен просидел в подвале. Но сейчас он об этом позабыл. Лен будто попал другой Примур. Не скучный и приличный, а дикий и полный чудес. Он пытался разглядеть в толпе какого-нибудь знакомца, может быть, дядюшку Хема или Яусину. Но маски мешались. Любая из них хоть однажды, но оглянулась на Чаячье Гнездо.

Лен хотел бы обернуться Братом, или гореть, или грозится громом, виться дымом, шелестеть …

Но он все еще сидел у тайного окна, а праздник проплывал мимо.

Когда Лен был совсем маленьким, тетушка пугала: «Услышишь свист — не отвечай, иначе Братья заберут тебя!»

Он вспомнил и засвистел. Сначала тоненько, потом рывками — и громко, как мог.

Огни не дрогнули. Маски уходили, и тьма смыкалась за ними.

Лен свистел до тех пор, пока не заметил отставшего Брата. В его руках горел яркий свет — пульсировал, то распаляясь, то затухая.

Брат остановился. Он смотрел на Лена. Не на Чаячье Гнездо. На него.

Лен отпрянул от тайного окна, и затаился, испуганный. Тени пролились на мостовую и растворились — змеями скользнули в ночь. Свист тускнел. Еще рвались расстроенные звуки, но уплывая.

Когда сердце его чуть притихло, он вытер вспотевшие руки о пижаму и выглянул.

Улица опустела. Вдали шумело, но звуки эти напоминал вой ветра, да скрип несмазанных ворот, если бы только в Примуре набралось их с сотню и все они были открыты. За-па-мят-не-ние — лениво тянули они — запамятнение.

Померкло, но горел уголек, оставленный Братом на мостовой, похожий на упавшую звезду, маяк.

Лен смотрел на него до тех пор, пока тот не погас… или глаза не слиплись?

Лен уснул, и снились ему звезды, дрожащие на небе, и звезды на волнах, и звезды в нем.

Они гасли. В дегтярном небе Лен видел яркие вспышки. Вшик-вшик-вшик, рассыпаются огни, и на землю падают угольки. Лен ловит их, и дует, пытается поддержать их свет, но они затухают. Руки саднит.

От пепла першит в горле. Вокруг только пустота. Вшик-вшик-вшик, кто-то метет в темноте. Звезды гаснут.

Лен закашлялся и проснулся. Он кое-как сел, чувствуя каждую свою косточку. Растер ладони и плечи, потянулся, расправляя затекшие ноги.

Вшик-вшик-вшик, услышал Лен и выглянул в окно. По Кевральской шел новый дворник, который, впрочем, мало отличался от мертвеца с фальшивым глазом. Разве что его мутные глазенки были довольно живыми. Но и они мечтали выскочить из глазниц.

Дворник был тщедушный старикашка, с пятнистой лысиной и синеватыми руками, которые держали метлу неловко; она дрожала, будто хотела вырваться и метнуться в небо.

Он гнал туман к Импульс-скверу. Мишура и конфетти, цепляясь за метлу, тянулись грязным хвостом. Скрипело ржавое ведро, уже доверху набитое мусором. Дворник что-то мычал, и острые его плечи ходили в такт, он шел, сонно понурив голову, но все изменилось, стоило ему заметить мешок, оставленный Братом.

Дворник огляделся. Опасаться было нечего, Примур еще спал после шумного праздника. Старик вмиг подскочил к находке, не выпуская из рук метлы, но теперь он держал ее крепко. Вся фигура дворника будто бы вытянулась, когда он навис над мешком и потянул за веревку.

Ткань скользнула на асфальт. Старик отпрянул, испуганно схватившись за сердце. Из мешка выплыло черное облако. Оно мутнело и ежилось, похожее на клок грозовой тучи.

Старик заозирался, но улица была пуста, лишь ветер ворошил листву, да бряцал вывесками.

— Пшол вон! — Дворник махнул метлой, целясь в темный сгусток, а тот вдруг зашипел. Старик отскочил и опрокинул ведро, вчерашняя мишура и хлопушная шелуха рассыпались по мостовой. Все заволокло дымом.

— Кыш! Кыш! — заверещал старик, пытаясь разогнать серую мглу, которая уже обвила его ноги.

Потом Лен услышал мелодию и обрывки слов. Будто кто-то ловил волну, но радио не слушалось — голоса ускользали.

Старик тоже это слышал.

— Помогите! — тоненько заверещал он.

— Примурские шелка, звонкие шелка!

Дым окутал улицу, поглотив дворника с головой. Синяя его куртка пятном просвечивала сквозь завесу. Глухо стукнуло; старик выронил метлу.

В тумане был еще кто-то. Темный силуэт, качаясь, плыл к дворнику.

— Звонкие шелка! — снова воскликнул кто-то. А потом Лен услышал выстрел.

Старик тоже услышал. Он побежал, спотыкаясь и скуля. По туману пошла рябь. Ветер смял дымку, как занавесь на окне, и вскоре она растаяла. После остался только шелест мишуры, да крики чаек.

Лен позавтракал в кухне с Кериной. А потом играл в саду до сумерек. Яусина же и Хем проснулись только вечером, но к ужину так и не вышли.

Наутро обычаи Чаячьего гнезда были соблюдены безукоризненно; трое собрались в гостиной без четверти девять, стол был сервирован на пятерых, и радио ловило только помехи.

Яуса надела самое скучное платье, какое только нашла. Серое, в котором краски, блики и мерцания тускнели, прогорая до золы. Тетушка строже прежнего поджимала губы и хмурилась так, что пудра сыпалась в суп. Волосы ее были заколоты небрежно, но надежно, и вытащи шпильки — они не шелохнутся, и никакая буря их не шелохнет.

От Хема несло горклой мазью; он обжег руки кевральским огнем.

Будто он ловил звезды, подумал Лен.

Керина навязала бинтов, но было ясно — ладони распухли, чуть ли не вдвое, и пройдет это еще не скоро.

— Тебе бы к Манилу, — советовала Яуса еще вечером, но Хем был против, боль он терпел, хоть иногда и скрипел зубами.

— Да ниче, ниче… мы на ночь ее жеванной чершой обвяжем, и все пройдет! — обещала Керина.

Лен едва успел отскочить от двери, и юркнуть за гобелен, когда Яуса вышла из хемовой спальни, а за ней и Керина со связкой склянок.

— Лен! — позвала кухарка, удаляясь. Лен не ответил.

— Лен! — крикнула она уже внизу. Он спустился в кухню, оглядываясь.

На вкус ягода-черша напоминала кислую грязь. И даже после, хлебая суп, Лен чувствовал песок на зубах.

За завтраком тетушка, конечно, завела разговор об ином.

— Вдова Прова видела Трикс, — сказала Яуса, — Там, среди масок.

Хем отвлекся от тарелки и произнес:

— А еще, говорят, среди масок была Лу, — он улыбнулся, — И, пожалуй, в это мне поверить легче.

Яуса только нервно передернула плечиками.

Тут радио гнусно запищало, и голос Примура не менее гнусно пропел:

— Местное время девять часов, а с вами Сим и интересные новости! Кто-нибудь слышит меня?

— Еще как, — ответила тетушка, убавляя громкость.

— Странные дела нынче творятся на Кевральской, — продолжил Сим, не обращая внимания на Яусу. — Кое-что нам расскажет Декун Келья… я правильно произнес?

— Да…да… — промямлил кто-то.

— Вы дворник? — продолжил Сим.

— Да, убираю на Кевральской и Импульс-сквере…

— И что же произошло вчера?

— На меня напало энергоэхо, — неуверенно произнес Декун.

— Посреди дня? — удивленно пропел Сим, но фальшиво.

— Утром, я убираюсь утром… — ответил Декун.

— Расскажите, как все было, это было ужасно? — сочувствующим тоном спросил ведущий.

— Это было ужасно… я подметал, и в мусоре, гляжу, мешочек… поди кто потерял, — рассказчик смолк, подбирая слова.

— Ну, что случилось потом? — сказал Сим и послышался какой-то шепоток.

— Внутрях что-то светилось, как светлячков наловили…

Лен чуть не подавился супом.

— Я развязал тесемку и оттуда… я подумал сначала — попер дым.

— Но что же это оказалось?

— Это было энергоэхо… — пробормотал дворник.

— Примурский шелк, а, смею предположить, что именно из него был сшит мешок, не пропускает энергоэхо, — пояснил Сим, — Но страшно представить, что какой-то примурец хранит энергию, как какие-нибудь специи, рассовав по карманам.

Декун молчал.

— Каким оно было? — спросил Сим, чуть помедлив.

— Это был Ким Канарей, — ответил дворник. В эфире воцарилось молчание, но только на мгновение. Потом Сим прокашлялся и произнес:

— Ким Канарей? Вы уверены?

— Вы слушайте, — сказал Декун. — Лимана же застрелили в двадцать третьем…

— Вы говорите про Лена Лимана, я не ошибаюсь? Про человека, который открыл энегоэхо? — уточнил Сим, будто сомневаясь, что дворник в своем уме. Лен поглядел на Хема, тот продолжал есть суп, Яуса слушала Сима, хмурясь, но ни тот ни другой вовсе не удивились, услышав имя Лена в радиоэфире.

— Да, про кого ж еще? — воскликнул Декун. — Которого застрелил Ким Канарей, — теперь ему уже никто не мешал и дворник продолжил, — Я же одного водоворота с Трикс Лиман, мне тогда только семь исполнилось…Сейчас-то мне уж почти восемьдесят, много времени утекло, но я помню. Это случилось на Свистославень. Тогда мы собрались с утренним парадом. Это сейчас только ночной, а раньше-то…

— Да, последнее утреннее шествие прошло по Примуру в пятьдесят четвертом, тогда пропал четырехлетний Линокс Прова, и после парады с детьми были запрещены… — протараторил Сим.

— Да дети-то престали рождаться в том водовороте, как отрезало! — сказал Декун.

— Дикум, ближе к делу! — воскликнул ведущий нетерпеливо.

— Так, а что?

— Вы говорили, Вы были на Кевральской, когда Канарей выстрелил в Лимана, — напомнил Сим.

— Самого Канарея я не помню… — медленно произнес Декун.

— Но как Вы поняли, что… — напирал Сим.

— Да послушайте! — оборвал его дворник. — Мне было семь, я шел в хвосте, я видел только тех, кто был передо мной! Но я слышал!

— Что Вы слышали?

— Голос Фис Лиман, — сказал Декун, — В двадцать третьем у Лиманов была лавка на Кевральской, их же семья издавна занималась примурским шелком… так, а тогда была в моде голосовая реклама, записывали слоганы, да крутили с утра до вечера. Бывало, пока пройдешь по торговой улице — оглохнешь… Сейчас Хемель Лиман продает в той лавке нелцы, а раньше там торговали шелками. Их называли…

— Звонкие шелка Примурии, я помню, — поддержал Сим.

— Я развязал тот мешок, и улицу задымило, и в том дыме я услышал голос, он зазывал — «Звонкие шелка», говорил…— продолжил Декун. — А потом в тумане я увидел фигуру, неясный силуэт, он протянул ко мне руку, я услышал выстрел… и я побежал.

— И Вы уверены, что это был Ким Канарей? — с сомнением спросил Сим.

— Я после видел его фотографии…я был не очень-то любопытным мальчонкой, но, когда он выстрелил, толпа отхлынула, люди побежали, и меня едва не затоптали, еще поэтому я помню его. — Декун говорил торопливо, боялся, что Сим его перебьет. — В том тумане его фигура как будто на волнах качалась, она была как дырка — темная-темная, не знаю, я узнал его.

— Как Вы знаете, если уж Вы следили за газетами того времени, Кима Канарея казнили на импульсном стуле, — медленно произнес Сим. — А это значит, импульс самого Канарея был уничтожен.

— Но это был он, — сказал Декун.

— Вы вызвали ловцов? — спросил ведущий.

— Да, но они опоздали.

— Вспомните, когда появился этот мешок? — не унимался Сим.

— Так, говорю, вчерашним утром, — озадаченно сказал Декун.

— Значит, кто-то подложил его ночью? Возможно, когда шло Свистославное шествие? — спросил Сим. Декун что-то промямлил.

— На этом мы прощаемся, будьте осторожны, где-то в Примуре бродит энергоэхо, доброго дня!

— Трикс! — воскликнула Яусина, — Это Трикс!

Эфир вновь заполнили помехи.

— Я не выспался, — устало сказал Хем, бережно убрав руки со стола. — Это меня доконает… — он поморщился, — пожалуй, я не буду открывать лавку, надеюсь, никому не вздумается помереть.

Яусина передернула острым плечиком и, помешав уже холодный суп, прошептала:

— Нонна Каменка хочет повеситься.

— Какое нам дело? — спросил Хем.

Яусина вдруг улыбнулась и произнесла:

— Разменные вечера были скучными.

— И что?

— Кто-то умрет, и это может стать прелестной забавой.

— Забавой? — Хем нахмурился.

— Мы могли бы делать ставки, — сказала тетушка, сияя, похожая на ребенка, который придумал остроумную шутку. — Я, пожалуй, предложу это Прова, и, может, мы соберемся уютным обществом, — она мечтательно закатила глаза.

— Да Прова сама повесится, лишь бы ты проиграла! — ответил Хем.

— Еще она предлагала своего слабоумного Сьежа учителем к Лену, — Яусина помрачнела, — И нам пора бы подумать над этим.

— Уж этого Сьежа я в свой дом не пущу, — твердо ответил Хем.

— Но учитель-то нужен. Ты должен подать объявление в «Примурского рыбака», иначе… иначе это будет слишком подозрительно! — Яусина смотрела на него совсем не любезно — будто он напроказничал, как какой мальчишка.

— Я поеду искать учителя в Елофборг, — сказал дядюшка.

— Люди потом будут спрашивать — а почему Хем отправился так далеко, неужто, он что скрывает? — Яуса нахмурилась. — Тебе мало Нире?

Она нервно одернула юбки и вспомнила про Лена.

— Малыш, ты уже поел? — спросила она, строго оглядывая его помятую пижаму. Лен возил по зеленоватой жиже ложкой, воображая, что лодка тонет в иле. Тон тетушки намекал на то, что он должен скорее убраться из-за стола, чтобы взрослые могли поговорить о чем-то важном.

Лен ничуть не расстроился, он отодвинул тарелку и молча вышел, намереваясь пробраться в кладовку и поживиться орехами в нектаре.

— Ох, все было бы проще, если бы никто о Лене не узнал, — сказал Хем, и Лен застыл, прислушиваясь.

— Но о нем узнали, — напомнила тетушка, и Лен мог представить, как она склоняет голову.

— Это я открыл ворота, — вдруг произнес дядюшка.

— Что? — прошипела Яусина, — Зачем?

— Я хотел наказать его! — торопливо заговорил Хем, кажется, цепляясь за тетушкину юбку, — Он разговаривал с тем чудищем, когда я запретил ему.

Яусина, наверное, выпучила блеклые глаза, и Лену показалось, она сейчас замахнется и ударит Хема.

— Я впустил его в сад, но поджидал тут же — рядом с фукеном. — теперь-то он уже не скрывал ничего. — Он нарушил запрет…

— Ты нас погубишь! — убежденно произнесла тетушка. — Если люди узнают, что скажут о нас? Что скажут о Лиманах? Братец, прошу тебя, сделай, как сказала я, — проговорила Яусина, — подай объявление в рыбака. Скажи потом, что искал здесь, но не нашел и пришлось ехать в Елофборг. А там уж вези, кого хочешь.

— Хорошо, — смиренно вздохнул Хем. Теперь уж Лен не сомневался — Хем и Яусина — одно, где Яусина, а где Хем не разобрать. Они никогда не спорили дольше, чем человек спорит с самим собой. Лен уже хотел тихо уползти, но тут тетушка спросила:

— Когда ты починишь энергосинхрон?

— Посмотри на мою руку! — вздохнул Хем.

— У тебя еще есть время, — продолжила Яусина.

— Нет, ты не поняла, — сказал дядюшка, — Это не кевральский огонь, это энергосинхрон.

— Что? — тетушка будто не расслышала.

— Я не мог объяснить при Керине, — сипло сказал Хем, — Вчера, когда мы вернулись домой, я…

— Ты ковырялся в нем? Пьяный? — перебила его Яуса. — Ты выжил из ума?

— Прости.

— Да-а-а, — кажется, Яуса села, — Манилу тебя показывать нельзя. Нам еще не хватало, чтобы он раскрыл нас.

— Думаешь, он догадается?

— Не знаю, но лучше бы все обошлось.

— Энергосинхрон…он… — дрожащим голосом произнес Хем.

— Тогда нужно раздобыть другой, — прошептала тетушка.

— Где же его раздобудешь, да так, чтобы никто не узнал, это же не чайник, — произнес Хем.

— У настройщиков, — ответила Яусина, кажется, улыбаясь.

— Где я их найду?

— Так сделай так, чтобы они сами нас нашли! — прошептала тетушка.

В следующий тречег между объявлением о продаже дома на Причале и пропажей пятнистого кота, а в «Пимурском рыбаке» все было перемешано, Лен нашел пару строчек, которые, наверное, наделали много шума в городе — они были выделены красной рамочкой — «Семья Лиман ищет учителя для мальчика одиннадцати лет. Собеседование состоится в Чаячьем гнезде в кверкень двадцать третьего ливеля.»

Время Хем не указал, надеясь, что Сьеж растеряется и не придет, но зря.

Сьеж стоял на крыльце с утра. Он нетерпеливо переминался с ноги на ногу, когда Лен проскользнул в двери дядюшкиного кабинета.

— Проходите, проходите! — приветливо пропел Хем, впуская Сьежа внутрь.

— Я боялся опоздать! — радостно сказал Сьеж. Он сел и пристроил портфельчик на коленки.

— Как поживает трисс Прова? — спросила Яусина.

— Кто? — встрепенувшись, спросил Сьеж, но потом понял, — А-а-а, мамочка… с ней все хорошо, только донимают артритные боли.

— Вы же, припоминаю, закончили…

— Елофборгский технический университет имени Лена Лимана… — протараторил Сьеж.

Лен нахмурился, но решил, что ослышался.

— А, это неловко, но можем ли мы увидеть ваш диплом? — сказал Хем, перекладывая бумаги, чтобы хоть как-то занять руки.

Сьеж то ли хрюкнул, то ли хмыкнул.

— Э-э-э… я и не думал, что услышу что-то подобное в доме моих друзей и друзей моей матушки, — дрожащим голосом произнес он.

— Нет, ну что вы… — замахала руками Яуса, недобро поглядывая на Хема.

— А есть ли у Вас рекомендации? — спросил дядюшка. Лен заскучал.

— Реко-мендации… к сожалению, работы в Примуре для меня до сегодняшнего дня не находилось… — Сьеж пожал плечами, и крепче схватился за портфельчик.

— Это очень грустно, — сказала Яусина.

— Что вы умеете? — спросил тот, мягко улыбаясь, а Лен уже почти их не слышал.

— Мамочка говорит, что я прекрасно готовлю чай и замечательно играю в обманки, — сказал Сьеж. Лен зевнул и задремал.

Он очнулся под конец.

— Замечательно, — радостно сказал Хем и встал. Ему не терпелось распрощаться с гостем.

— Я бы подал Вам руку, но, к сожалению, не могу, — добавил он, показывая перевязанные ладони.

— А, да… конечно, — Сьеж неловко вывалился из кресла.

— Передавайте привет трисс Прова, — ласково напутствовала Яуса.

Сьеж растерянно огляделся и робко спросил:

— Когда мне можно выходить на работу?

— Мы позвоним! — сладко пропела Яуса.

— Хорошо…хорошо… — и Сьеж попятился к выходу. А Лен сонно протер глаза и покосился на часы — сколько прошло времени? Неужто, час?

— Недоумок, — Хем облегченно вздохнул, когда дверь за Сьежем закрылась.

— Ты мог помягче? — спросила Яусина, — Теперь вдовушка меня съест.

— Она тебя еще не съела? — удивленно воскликнул Хем, — Эта дрянная женщина со своим выродком.

— Они наши друзья, — напомнила Яуса.

— И мы не можем впустить их в наш дом, — напомнил Хем.

В дверь постучали.

— Керина, что ты колотишься?

Но то была не Керина.

Тогда Лен впервые увидел Люмис.

Она вплыла, не касаясь земли, он даже склонился, чтобы убедиться — Люмис летела.

Он навсегда запомнил ее парящей.

Волосы Люмис убрала в аккуратный узел и заколола кварчьей костью — спицей с жемчужиной. Но украшения были лишними, сама Люмис будто упала с небес. Глаза ее лучились той теплотой, которая меняется от золотисто-чайного, до угольного черного. Ее лицо сияло лунным светом, ясно и гладко. Люмис глядела насмешливо. Платье — оранжевое, как кленовый лист в кисень, тянуло следом птичье пенье и ветер. Лен мысленно примерил его на Яусину и ткань увяла, запахло прошлогодней травой. Несомненно, Стрекот тянулся не за платьем — он лился за Люмис.

Она улыбнулась и поздоровалась:

— Доброе утро, фер Хемель, трисс Яусина, — ее взгляд оставался игривым. Но Лен вдруг почувствовал холод.

— Присаживайтесь! — Хем отмер первым. — Как Вас зовут?

— Люмис Гнавц.

— У вас есть рекомендации? — звонким голосом спросила Яуса. Лен почуял в ее голосе недовольство и что-то похожее на обиду или презрение.

Она сказала и поджала тонкие губы.

— Люмис — это же мужское имя, да еще и небесное, — процедила Яусина, с подозрением глядя на учительницу.

Та протянула ей пару аккуратных конвертов и ответила, улыбаясь:

— Вашего брата зовут Хемель, я думала, Вам чужды суеверия.

— Его…его назвали в честь Хемельского острова, — холодным тоном пояснила Яуса. — Мама хотела, чтобы он был таким же великим, как остров.

— Сестрица… — дядюшка посмотрел на нее с укором.

— Скажем, на меня возлагали больше надежд, — ответила Люмис. И дядюшка расхохотался. Тетушка хмыкнула и протянула один из конвертов Хему. Письмо, которое она оставила себе, Яусина едва ли даже читала. А вот Хемель прочел все внимательно.

— Вы из Елофборга? — спросил он, откладывая рекомендацию.

— Да, я переехала в Примур недавно, — ответила Люмис.

— Это хорошо…это очень хорошо…— задумчиво произнес Хем, — Почему вы выбрали столь…— он запнулся.

— Сомнительную профессию, — сказала Яусина, и Лен почувствовал в ее вопросе горечь и усмешку. — И приехали в Примур, в котором нет детей младше двенадцати.

— О, это не единственная моя профессия, я прекрасно играю на пианино! — насмешливо произнесла Люмис.

— И вас совершенно не пугает, что Лен — особенный мальчик? — спросил Хем.

— Как заметила трисс Яусина, нынче выбирать не приходится, — заметила Люмис.

— Это совсем не то, что нам хотелось бы услышать, — сказала тетушка. — У нас-то выбор есть.

— Вы о том молодом человеке? — спросила Люмис, — Он, кажется, все еще бродит в доме, потерянный.

И они услышали далекое — « Эй, есть тут кто?»

— И что же Вы умеете, кроме игры на пианино? — спросила Яусина.

— О… Вам и не обязательно знать много, — вдруг сказал Хем, — Никто ранее не занимался с Леном. Он не умеет даже читать.

— Не умеет читать? — удивилась Люмис.

— Он попал к нам два месяца назад, и мы тоже были удивлены, но если учесть, в каких условиях был мальчик… — Хем многозначительно умолк. — Да и… Лен немного диковат и немного… — Хем снова намеренно оборвал свою речь. И все поняли, о чем он толкует.

— Мальчишка плохо развит не только физически, — сказала Яусина.

Люмис молчала, глядя Хему в глаза. Лен еле сидел на месте, наслушавшись столько лжи и гадостей.

— Мы позвоним Вам, если только Вы нам подойдете, — Яусина встала, всем своим видом показывая, что нечего им тут рассиживать.

— Конечно, — Люмис протянула Хему визитку, — сзади я дописала номер трисс Каменки, у которой снимаю комнату.

В ответ Хем только еле видно улыбнулся и протянул ей рекомендации.

Когда дверь за ней закрылась, Яусина уже не притворялась, что куда-то спешит, она облегченно вздохнула и опустилась в кресло.

— Вот теперь ты можешь плыть в Елофборг. — сказала она, обмахиваясь папкой, которую нашла на столе.

— Я никуда не еду, — улыбаясь сказал Хем.

— Как? — Яусина так и подскочила в кресле и вцепилась в подлокотники, неловко оборачиваясь к Хему.

— Эта Люмис… — Дядюшка улыбнулся, — Она нам подходит.

— Хем! — воскликнула тетушка, вскакивая на ноги. Ее «Хем» превратилось в «хм», нарисованные брови сошлись на переносице, она сжала кулаки, — Ты нас погубишь!

— Она не местная, — ответил Хем.

— Эта нахальница! — взвилась Яусина. — Эта девка…

— Она не местная.

— Хем, что скажут люди? Что скажут люди, когда узнают, что ты выбрал эту столичную девку? Оскандалимся, оскандалимся…— она начала теребить платочек, который вытащила Кевраль знает откуда.

— Скажут, что ты ее неспроста выбрал, скажут…

— Так и пусть, — глаза дядюшки горели страшным огнем, — Пусть говорят, что охмурился, глядишь, и про Лена забудут.

Яусина тяжело вздохнула и рухнула обратно в кресло, уткнувшись в платок.

— В ней много жизни, — произнес Хем и вышел.

Яусина еще долго сидела в кабинете, опустив голову. И какие мысли бурлили в ней — Лен не знал, он думал что-то легкомысленное — о булавках и пинетках, но когда она встала, Лен вздрогнул.

— Мама, мама… — шептала Яуса.

В Чаячьем Гнезде что-то треснуло.