Литания двадцать девятая

— Visarardar, nakar xir vorrash xal xsartor ‘Visardorak’ (Дваждырождённая, теперь ты можешь бороться за титул/второе имя «Триждырождённая»), — сказал чёрный дракон совершенно низким голосом, склонив голову к Ашар и пристально разглядывая зияющую рану на её шее.

Ашар лежала на животе, тяжело дыша, и молчала. Затем когтем медленно вывела на обугленной земле несколько символов из линий и точек, камни под её лапой шуршали и осыпались. Второй дракон посмотрел на эти знаки, тоже ничего не сказал и пошёл проверять тело зелёного дракона, лежавшего чуть поодаль, среди обломков колонн.

Кай поднял Гхар’ула (теперь легко уместив его в руках) и отнёс поближе к Ашар, намереваясь взять с собой. Он не знал похоронных ритуалов лилимов, значит, оставалось лишь одно: передать тело павшего товарища сородичам.

Стояла непривычная тишина. Лишь изредка где-то вдали рушились дома под своим весом, и глухой грохот камней доносился, как напоминание, что Город всё ещё умирает. Но это было ничто по сравнению с прежней яростью воздуха и жестокостью землетрясений. Гигантские цепи, лишившись хозяйки просто лежали, как мёртвые титаны.

Кай опустился на землю, прислонившись спиной к холодной чешуе Ашар. Его тело изнывало от усталости, пустой желудок болезненно сжимался, во рту стоял привкус золы, а лёгкие жгло от гари и пыли. Но вместе с этим на него накатила странная волна спокойствия — впервые за много дней он мог просто смотреть вперёд, на светлый, изломанный горизонт, и просто наслаждаться покоем. Казалось, прошлый его отдых застал рождение владык.

Ашар начала чертить перед ним быстрые линии, но остановилась, спохватившись. Вспомнила, что он не знал её письменного языка, и поспешно стёрла надпись лапой.

— Потеряла голос, Ашар? — Кай легонько похлопал её чешую через своё плечо, в надежде, что она это почувствует и это поддержит её. — Слизнекры восстановят его, не переживай. Хотя… — он попытался улыбнуться, — для дракона, наверное, придётся собрать слизнекры с десятка вермидонов.

Ашар с силой хлопнула своим хвостом по земле, от чего Кай подпрыгнул, а чёрный дракон вернулся к драконице. После того как он прочитал написанное ему сообщение, он улетел.

— Правильно, Ашар, — сказал Кай. — Не время отдыхать. Остался ещё один владыка.

Вскоре чёрный дракон вернулся вместе с белым, таким же большим, как Ашар.

— Karathal, thar vekzul rakthorak veshkar nathkhor vtrax. Dor vorak Voraktalak, dor vorak Voraknarash, vesh xar vekzul Voraktalorrakhnar (Сестра-по-Крылу, этот день прочно завязан узлом в потоке времени. Или День Освобождения, или День Разрушения, но это точно День Смены Эпох), — заревел белый, развеивая странную безмятежность момента.

Ашар рьяно и долго исчеркала землю для нового дракона. Он внимательно изучил её письмена, а затем обратился к Каю:

— Zharvakrauthar (Убийца/покоритель Тьмы), летим. Летим. Vurash (Враг/Славный Владыка) в окончании полёта, — уже во время этих слов дракон схватил Кая (более грубо, чем его особый титул, казалось, заслуживал) и взмыл вверх.

Кай был настолько измотан, что даже вид городской пустоши больше не трогал его. Город разрушен, и это данность, которую нужно только принять. А затем либо восстановить его, либо найти новое место жизни.

— Странность. Странность для меня, — решил поговорить носитель Кая. Он ничего не ответил, да и его слова всё равно бы от ушей дракона унёс ветер. — Ты мал, не летаешь, но ты Zharvakrauthar (Убийца/покоритель Тьмы). Твоя странность. Не предсказано предыдущими думами мудрейших. Но неожиданности ожидаемы: движение в потоке жизни всегда имеет внезапные вихри.

Кай не отвечал, и дракон решил не развивать тему. Они прилетели на городское кладбище, которое совсем не пострадало, что подтверждало нахождение здесь последнего владыки. Тут подобно обычным улицам тянулись невысокие, но уходящие глубоко вниз склепы рас и усыпальницы кланов высших служителей. Кай не знал, действительно ли на кладбище хранятся тела, или это очередной обман, и абсолютно все останки перерабатывали на артефакты.

Наставник стоял, словно давно ожидая их прилёта. Дракон приземлился, разрушив пару заборов, и зарычал на скелет кота. Тот зашипел в ответ, но затем вернулся к разуму и просто бросил «Кыш!», отгоняя дракона руками, как надоедливое животное.

— Zharvakrauthar (Убийца/покоритель Тьмы), одалживаю веру Karathal (Сестры-по-Крылу) в тебя и себе. Drarikh (Я в небе), — сказал дракон, положил Кая на землю, и вернулся в небо.

Кладбище также встретило Кая спокойствием, но другим: в нём таилась скрытая угроза, готовая ввергнуть всё в привычный хаос. Ветер мягко шелестел меж чёрных стен низкого города мёртвых. Скелет кота, отмахнувшись от дракона, спокойно возвышался у высокого входа в человеческий склеп, его пустые глазницы были устремлены к Каю.

— Почти опоздал еси на погребение Альтернативы, Каюшка, — раздался голос владыки, когда они остались одни. Голос его тёк, как липкая, густая масса, стекающая по горе и оставляющая после себя тяжёлое, вязкое ощущение.

— Был занят спасением Города от владык, — дерзко ответил Кай, делая шаг к Наставнику. Усталость пыталась сковать его движения, но внутри него что-то дрожало, удерживая его на ногах.

— Ты есмь герой, и твой нахальный сарказм — знамение сего, — кот предупреждающе поднял костяные руки, останавливая Кая. — Не должно начинать сейчас битву. Не приближайся, Каюшка, и я прощу тебя за дерзость. Ради неё довершим её погребальный обряд.

— Печальные, одинокие похороны, — выдохнул Кай, но остановился.

— Она возжелала бы именно такие похороны: в узком семейном кругу, в тени, без лишних людей, — голос Наставника смягчился. — Она всегда была кроткой девой. И весьма покорной.

Кай окинул взглядом кладбище. Холодные здания смерти вздымались вокруг, день уже двигался к вечеру, ветер трепал разодранную мантию владыки и волосы Кая. Здесь разрушение Города казалось лишь полуденным кошмаром, только едкий дым всё ещё щипал нос. Кай решил, что передышка для его тела сейчас важнее, чем для кошачьего скелета.

— Она и вправду твоя дочь? — спросил Кай, чувствуя, как сердце сжимается.

— Созидал её из самого себя. Она гомункул из моей плоти и духа, — охотно поведал владыка. — Отдал ей я больше, чем всякий смертный отец может отдать.

— Не знаю, что такое гомункул, — признался Кай.

— Разумеется, Каюшка, ты ведь не завершил своё обучение. Сии создания рождены новым путём, только и всего, — терпеливо объяснил Великий Наставник. — С помощью артефактов и воли моей. Гидры созданы из вермидонов со слизнекры, Химера — из крумбиров, а Мантикора — сплав человека и кота, ближайший брат Альтернативы. Все они дети мои.

— Может, сдашься? — предложил Кай. — Остальные владыки пали, Город — в прахе, все существа покинули твою сторону...

— Каюшка, сдаются только когда есть надежда, яко пленение принесет спасение или улучшит участь, — ответил владыка, и в его пустых глазницах вспыхнули слабые, но зловещие огоньки. — Но наша участь, как злодеев и героев, — вращаться в вечном колесе насилия.

— Есть ли у всего этого смысл? — спросил Кай с усталостью, не совсем понимая, что имеет в виду под «всем этим».

— Смысл есть у всего, если ты сам ему его придашь. А коли не придашь — то не будет, — ответил Наставник. Кай не мог понять, говорит ли он серьезно или нет.

— Мы достаточно почтили Аль, — Кай сжал кулак, ломая кровяные корочки, и шагнул к скелету кота. — Четыре владыки повержены, ты будешь пятым.

— Владыки — тоже творения мои, артефициальные, яко гомункулы, — Наставник сохранял неподвижность, не проявляя готовности к битве, а лишь некую печальную уверенность.

Кай шагнул ближе.

— Знаешь ли, Каюшка, — сказал владыка, и Каю показалось, что его обнажённый оскал стал шире, — в мои времена так говорили: «Сразиться с некромантом на кладбище». То значило — творить безумие, приближая собственную смерть или что-то хуже.

Ещё шаг.

— За тысячи осеней освоил я все магические дисциплины: иллюзии, псионику, физические усиления, магию крови, проклятья, шаманизм, прорицания, целительство, силу стихий...

Шаг.

— Но первая и последняя страсть моя — власть над смертью. Некромантия. Я есмь двоедушный лич.

Дикий нечеловеческий вой разнёсся по кладбищу. Мириады глоток отозвались из чёрных склепов, и волосы на теле Кая встали дыбом, а сердце сбилось с ритма. В этом вое не ощущалось разума, только всепоглощающая ненависть и боль. Кладбище не было очередным обманом владык.