Глава 3. Галушки по-злыдневски

В столовую я влетел вторым, едва не впечатавшись в широкую спину резко затормозившего Вий-Совяцкого. На полу лежал парень, над ним склонился врач. Точнее, университетский лекарь. Худой русоволосый мужчина без возраста и с таким же вымораживающим взглядом, как у ректора. Дурное предчувствие появилось не случайно: лежавший на полу был Виталием Красавицким — студентом моей группы.

Вокруг него стояло несколько человек. Побледневшая Пацюк только вздыхала и причитала, носясь вокруг Виталика. Никто не смел ей перечить, только лекарь недовольно морщился и, в конце концов, рявкнул:

— Сядь!

— Ой! — ещё тяжелее вздохнула она. — Саввушка, так как же?

— Сядь, кому сказал! — рыкнул он, и Пацюк неожиданно послушалась и опустилась на первый попавшийся стул.

— Что тут? — спросил Вий-Совяцкий.

— Отравление, — мрачно ответил лекарь и кивнул стоявшим рядом парням. — Помогите мне его перенести в лазарет.

— Как управишься, мигом ко мне, — не меняя выражения лица, приказал Вий-Совяцкий.

Лекарь кивнул и быстро последовал за парнями с пострадавшим. Кажется, в отличие от собравшихся, он единственный не боялся ректора.

— Кто и что видел? — хмуро спросил Вий-Совяцкий.

Ребята принялись мяться с ноги на ногу, словно не зная с чего начать. Или же просто терялись под его взглядом, зная, что ничего хорошего в этой ситуации не будет.

— Суп он ел, — неожиданно подала голос белая как полотно Пацюк, — с галушками. Пришёл в хорошем настроении, громко говорил, шутил с Танечкой и Ирой. Я ещё замечание сделала, но вы же знаете Виталика… Всё в шутку обернул, а потом они сели кушать.

— Вы о Багрищенко и Яровой? — встрял я, быстро соображая, где искать девчонок и почему их тут нет.

Пацюк тоскливо посмотрела на Вий-Совяцкого, потом на меня:

— Не знаю я фамилий. Тут же всех по именам, не ставлю оценки-то…

— Опишите внешне.

— Одна маленькая такая, худенькая, — задумчиво протянула она, — тёмненькая. А вторая покрупнее, русую косу носит, в тёмно-красном свитере была.

Подозрения подтвердились: обе девочки из моей группы. Вий-Совяцкий указал развесившим уши студентам на выход. Те, даже не думая возражать, быстро направились к дверям.

— Как долго они сидели? — тихо спросил я, понимая, что ничего хорошего в ближайшее время мне не светит.

Горпына Петровна уставилась на свои руки, нервно комкавшие передник:

— Не считала я, Андрей Григорьевич. Успела заметить, что Ира вышла первой, Виталик с Танечкой о чём-то говорили. А потом и она убежала. В общем, когда… — она сделала глубокий вдох, — когда Виталик упал, то уже рядом никого не было.

Ерунда какая-то получается. Я бросил мимолётный взгляд на Вий-Совяцкого. Логично бы начать спрашивать про еду — ведь хозяйка столовой знает про неё всё, но он не торопился. Ладно, молчит — его проблемы.

— Горпына Петровна, а… — начал было я, но Вий-Совяцкий сделал тяжёлый шаг вперёд, и пришлось невольно вздрогнуть. От него исходила волна такой силы, что стало не по себе.

— Оставьте нас, Андрей Григорьевич, — произнёс он, не отрывая глаз от понурой Пацюк. — Мы побеседуем без вас.

— Но, — возразил я, — это же моя группа.

— Андрей Григорьевич, — Вий-Совяцкий медленно повернул голову в мою сторону, и по спине пробежали мурашки, — я сказал: пошёл вон.

В другое время у меня нашёлся ответ, но сейчас стиснув зубы, развернулся на каблуках и быстро пошёл к двери. Провались ты на месте, дубина лысая! Злость поднималась изнутри, готовая разорвать на части.

Я сжал кулаки и сообразил, что вылетел на улицу. Морозный воздух несколько отрезвил. Как-то сразу даже не заметил, что лицо будто горит. Сделал глубокий вдох, прикрыв глаза. Так, спокойнее, нечего вспыхивать, словно девица на первом свидании.

Ситуация не из лучших, но всё же можно начать соображать. Пока Вий-Совяцкий говорит с Пацюк, мне точно ничего не светит. Вероятно, придётся ждать и его беседы с лекарем. Другой вопрос, что за мной никто не смотрит, следовательно, и делать можно, что посчитаю нужным. Вконец замёрзнув, я взбежал по ступенькам крыльца и зашёл в здание. Одеться — и в общежитие. Уже оттуда подумаю, как быть дальше. Всё равно ничего особо умного не приходило в голову. Разве что… Я быстро вынул из кармана телефон и принялся пролистывать контакты.

— Где же ты у меня? — скрипнул зубами, зная, что этот номер у меня точно есть. Он, конечно, сразу пролетел и пришлось крутить список назад. Длинные гудки несказанно раздражали, я едва не начал расхаживать из стороны в сторону.

— Алло? — озадаченный, чуть встревоженный голос.

— Дин, скажи мне, пожалуйста, телефон Тани, — произнёс я, не вдаваясь в подробности.

— А… Андрей Григорьевич, — ошарашено пробормотала она, — да, сейчас, минуточку.

***

Заклинание упорно не хотело запоминаться. Я перевернулась на другой бок и, подперев щеку кулаком, принялась читать его вслух:

— Природная сила, активированная при помощи замкнутой энергетики, приходит в движение в процессе…

Дверь тихо открылась, и в комнату зашла Танька. Задумчивая и какая-то… растерянная. Я отложила книгу, внимательно посмотрела, как она подходит к своей койке и садится. Обычно она влетала, едва ли не распахивая дверь ногой, а тут…

— Тань, ты чего? — тихо спросила я, садясь на кровати и нащупывая ногами тапочки. Тёмно-синие глаза мельком глянули на меня. Хм, вот я к ценительницам женской красоты совсем не отношусь, но Танька… Самая красивая девчонка первого курса. Волосы чёрные, кожа бледная, сама тоненькая, будто фея из сказки. Где-то одного со мной роста. Вреднющая правда, что твоя Хвеся Харлампиевна. Оно и неудивительно, ведьма, знаете ли, везде — ведьма. А о Багрищенко даже в таких глухих местах, как наши, можно услышать. Не в смысле, что совсем глухих, а в смысле, что у нас ведьм почти нет. Я ей даже малость завидую — хороша, глаз не отвести.

Сразу Васька даже просил познакомить, только ничего из этого не вышло. Танька умна, ей этот оболтус ни к чему. Нет, я люблю брата, но это всё равно не меняет того факта, что он оболтус. Чего только стоит их деяние с Ткачук! Для меня до сих пор загадка, как это никто из преподавателей ничего не разнюхал.

— Не знаю, — она протянула руку и вынула из-под подушки длинный изящный кинжал с черепом на рукояти. — Что-то нехорошо себя чувствую. Ранее такое было только тогда, когда родня брала меня в лес в ночь Корочуна. А тут, — Таня передёрнула плечами и медленно провела острием по ладони, словно рисуя какие-то невидимые символы.

Я молча смотрела на происходящее. Оружие в университете запрещено, но Таня на особом счету у ректора. Поэтому каким-то образом умудрилась перепрятать эту вещицу, что никто кроме меня её не видел.

— А на что похоже? — пришлось уточнить, ибо больше она явно говорить не хотела.

Таня вновь повела плечами, а потом с силой воткнула кинжал в крышку стола. Даже звякнул стоявший на ней стеклянный графин с водой.

— Не знаю. Муторно — и всё тут. Виталька уж и так, и этак пытался развеселить, только мимо всё. Идёт какая-то пакость на нас.

— Надо было в провидцы идти, — мрачно отозвалась я, вставая и разравнивая юбку. — Если уж они молчат, то кто нам поверит?

— Но в прошлый же раз, — начала было она и тут же осеклась.

Я вздохнула. Неприятный разговор, лучше его не продолжать. Но и факты бессмысленно отрицать. Её предчувствие беды месяц назад не подвело. Поэтому очень хотелось, чтобы в этот раз Таня всё же обманулась.

— Что предлагаешь сделать? — спросила она, бестолково крутя кинжал в руках.

— Пока молчать, — пожала я плечами. — К тому же мы понятия не имеем, как поведет себя этот новенький. Вдруг сразу к Вию поскачет?

— Я не боюсь Вия, — мрачно отозвалась Таня, — ты же прекрасно это знаешь.

Возразить было нечего. Я засунула книжку на полку, едва не уронив контурные карты энергетики. Тьфу, гадость какая. Терпеть их не могу! Танька ухватила с блюдца яблоко и со смаком в него вгрызлась.

— Ты же прекрасно понимаешь, что тихо после произошедшего не будет, — сказала она.

— Это да, — пробормотала я и вдруг замерла от озарившей мысли: — Тань, а вдруг он не в курсе вообще?

Багрищенко даже поперхнулась и закашлялась. Пришлось сесть рядом и похлопать её по спине.

— Динка, ты чего?

— Слушай… — Я помедлила, пришедшая мысль казалась уж совсем нелепой, но и отрицать было нельзя: — А если Чугайстрин не знает, что у нас произошло?

Танька скептически изогнула бровь и покачала головой. Потом снова хрустнула яблоком.

— Бред, не может быть. Или, думаешь, Вий может кинуть его в омут с головой?

Я пожала плечами:

— Не знаю, честно. Только есть ощущение, что что-то с ним не так. Ты обращала внимание, как он двигается?

Танька на секунду задумалась, но потом кивнула:

— Да. Хорошо выходит. И реакция получше многих будет. Когда мы чучело сожгли, помнишь, как отпрыгнул в сторону?

— Угу-у-у-у, — протянула я и вздохнула. — Жалко только ауру его не прощупать. Препод же… Фиг подкопаешься…

Таня поморщилась и отложила огрызок:

— У них защита будь здоров. Хотя… есть вариант. Не исключено, что за этим смазливым личиком спрятано что-то интересное.

Я деликатно промолчала. Возможно. Ну, почти блондин, волосы носит длинные, черты лица ближе к миловидным. Глаза огромные, зелёные, как Васькин амулет из нефрита. Одевается по-молодёжному, но ведь это не так странно — ему не более двадцати пяти. Конечно, он ни в какое сравнение с Кириллом Сергеевичем не идёт, но всё же…

— Надо будет на факультативку напроситься к нему, что ли, — задумчиво произнесла Танька.

— Зачем? — оторопела я.

— Дурища, — хмыкнула она, — один на один, да ещё на дополнительном занятии каждый препод будет выкладываться больше. А, следовательно, сумеет и неосторожно раскрыться. Хоть чуть-чуть. А мне много не надо.

— Сама дурища, — обиделась я, — к тому же… ты ж отличница, где логика что-то подтягивать?

— Скажу, что запуталась в… в… — Танька сама задумалась, ибо прикидываться дурой в её таланты явно не входило. — Ладно, придумаю что-то. Хорошим девочкам препод всегда поможет.

Я фыркнула, но ответить не успела — затрезвонил мобильный. Ухватив сумку, принялась суматошно рыться, пытаясь отыскать проклятую трубку.

— Если это Васька — убью, — тихо пообещала я.

Таня хихикнула.

Однако, увидев на экране имя звонившего, так и замерла, ни в силах сказать ни слова.

***

К Чугайстрину мы пошли вместе. Танька хоть и храбрилась, но всё же была в странно-задумчивом состоянии, поэтому я увязалась следом. Было страшно и до жути любопытно одновременно.

Наши шаги гулко отражались от стен, сверху сурово взирали с портретов светила злыдневского факультета. Знала бы, что Таня пойдёт через это крыло — отговорила б. Лишний раз встречаться с Васькой не хотелось. Всё же страшно поссорились намедни и…

Неожиданно из-за угла вывернул высокий парень в тёмной одежде.

— Опаньки, какие девочки! — протянул он и довольно ухмыльнулся.

Неприятный тип. Венька Кормильцев с четвёртого курса, злыдень. Ещё хуже моего брата, потому что стремится сделать гадость холодно и расчетливо, испытывая при этом огромное удовольствие. Васька хоть лупит сгоряча, часто не думая о последствиях. А тут — нет. Даже когда стоишь рядом с Кормильцевым — холодно и мерзко, будто вдруг в болото шлёпнулась.

— Изыди, — не меняя выражения лица, сообщила Танька.

Мы попытались обойти его, но Венька лишь раскинул руки, словно хотел обнять обоих. Оно и неудивительно — по сравнению с этой дылдой мы что два воробушка.

— Королева моего сердца, за что же так? — ухмылка Веньки стала больше похожа на оскал. В карих глазах блеснуло что-то очень нехорошее. Ни для кого не было секретом, что четырёхкурсник запал на первокурсницу, которая его и за человека не считала.

— Мы спешим, — хмуро вставила я, — нас куратор ждёт.

Чуть приукрасила этим «нас», но Кормильцеву этого знать не положено. Венька положил руку Тане на плечо и хмыкнул:

— Надо же. Продолжаешь, что ли, красавица? Одного мало было? Или у тебя такое хоб…

Танька сбросила его руку и ударила коленом между ног. Венька охнул и согнулся. Распускать руки — это он зря. Багрищенко прикосновения терпеть не может и… не терпит.

— Отстань, придурок! — рявкнула она и, ухватив меня за руку, потянула за собой.

Я еле успевала перебирать ногами, невольно вжав голову в плечи: кто знает, что этому идиоту придёт в голову?

Ругательства за спиной как-то резко смолкли. Я попыталась обернуться, но стальная хватка Багрищенко давала понять, что этого лучше не делать.

— Сам виноват, — прошипела Танька, — ненавижу его. С сентября проходу не даёт.

Кто-то глухо зарычал. Руки вмиг похолодели. Танька замерла, я хрипло выдохнула: рычание… нечеловеческое, жуткое.

Мы медленно обернулись и заледенели. Веня стоял на месте, но… Тёмная одежда лоскутами валялась возле ног, кожа на руках и ногах вздулась отвратительными пузырями. Лицо вытянулось, глаза впали, зубы удлинились, с клыков закапала слюна. Непропорционально длинные руки потянулись вперёд. Я заорала, Танька сдавленно охнула. Чудовище уставилось на нас, рыкнуло и рвануло вперёд. Не разбирая дороги, мы помчались по коридору. Неслись прямо к залу заседаний педагогов, не рискуя оглянуться.

Рычание нарастало, давая понять, что нас нагоняют.

— Что это? — выдохнула я, резко сворачивая и перепрыгивая почти через три ступеньки, совершенно не контролируя рвавшиеся наружу всплески магии.

— Дрянь, — бросила Танька, — он… Хм…

Она быстро развернулась, начертила в воздухе вспыхнувший холодным серебром символ. Чёрные волосы взлетели, как от дуновения ветра, в глазах сверкнула молния. Я невольно попятилась к стенке. Ведьма… настоящая, чтоб тебя…

Чудовище на миг остановилось, жалобно взвизгнуло. Таня начертила второй символ, но он очень быстро исчез.

— Дидько! — ругнулась она. — Валим!

— Что, девчата? — спросил кто-то голосом завхоза.

Я взвизгнула и уставилась перед прямо собой. Из воздуха медленно проявлялась низенькая фигура. Жорж Гаврилович был чернее трубочиста, с отливавшими дьявольской краснотой глазами. Приплюснутый нос больше напоминал свиное рыльце.

— Ох, — выдохнул он, принимая свой обычный вид, глядя на скулящее чудовище, которое пыталось обойти сияющие остатки Танькиного символа. — Эта-а-а что?

— Кормильцев, — пискнула я, — был.

Воздух вокруг Дидько закрутился, в его руках появился странный инструмент, очень напоминавший вилы.

— Бегите за подмогой, — шепнул он и оттолкнул нас за спину.

Мы с Танькой вылетели в коридор, разлетелся жуткий визг, аж мороз по коже продрал. На краю сознания отпечаталась мысль, что крыло словно вымерло. И появление Дидько — невероятное везение. Снова зазвонил мобильник. Я на бегу схватила трубку.

— Татьяна там не заблудилась? — поинтересовался Андрей Григорьевич.

— Нет! — выпалила я. — То есть, да!

— Да?!

— Позовите кого-нибудь на помощь, тут чудовище в злыдневском корпусе. Дидько его не удержит!

— Понял, — коротко бросил куратор.

Рассказ получился сумбурным, но, кажется, он всё понял. Таня тем временем была уже возлевыхода и не слышала, с кем я говорила.

— Дина! — крикнула она. — Давай сюда быстрее, тут хоть в окно Вия крикнем.

Я побежала к ней, но тут же уткнулась носом во что-то твёрдое. Подняла голову и ойкнула — рядом стоял Чугайстрин.

— Где? — коротко бросил он.

Вид у куратора был какой-то странный: сдержанный, почти суровый. Губы сжаты, сам словно на несколько лет старше стал. Вопль чудовища повторился.

— Обалдеть, — сделала вывод Танька и кинулась назад по коридору. — Сюда!

Меня никто ждать не стал, поэтому пришлось плестись в самом конце. Появление куратора несколько отрезвило и успокоило. Сил побольше, даже если кинет эту дрянь в стазис — уже хорошо. Но как он тут так быстро появился?

Дидько был на лестнице, однако значительно терял позиции. Чудовище выло и теснило его, то и дело стремясь ухватить за шкирку. Переломанный инструмент завхоза валялся на полу. Чугайстрин быстро оценил ситуацию и вскинул руки. Зелёное пламя обвило его пальцы, миг — ударило прямо в сердце чудовища. Оно взвыло раненым зверем и начало медленно оседать. Чугайстрин нахмурился, качнул головой, щелкнул пальцами, и чудовище окутала снежно-белая сеть. Он выдохнул и провёл ладонью по лицу, словно пытаясь стереть усталость.

Я, замерев, наблюдала за происходящим. Ранее такого видеть никогда не доводилось. Как быстро, слаженно и… аккуратно.

— Так, так, — медленно произнёс Андрей Григорьевич. — Что это было?

— Зараза какая-то, — резонно заметил Дидько, отряхиваясь и сожалением глядя на прожжённую одежду. — Вы представляете, кислотой плеваться начал? Мне-то чего, а робу жалко, новую выписывать — такой головняк, я вам говорю. — Но, посмотрев на Чугайстрина, мигом посерьёзнел. — Спасибо, вовремя подоспели. Не знаю, сколько бы смог удерживать эту зверюгу.

— Что это вообще такое? — терпеливо повторил Чугайстрин вопрос.

Дидько пожал плечами и покосился на нас.

— Ну, девчата, выкладывайте. Оно неслось за вами.

— Мы… — неуверенно начала я.

— Мы встретили Кормильцева с четвёртого курса, — ровным голосом перебила Таня. — А потом он превратился… в это.

Чугайстрин внимательно посмотрел на неё, правда, в зелёных глазах скользила некая растерянность. Что ж, его тоже можно было понять.

— Вот так просто взял и превратился?

— А кто мне скажет, что тут вообще происходит? — неожиданно раздался за нашими спинами голос Вий-Совяцкого.

***

В ректорском кабинете я очутилась впервые. Просторно, неуютно и холодно. Почему-то здесь приходило осознание, что я не просто маленькая, а до ужаса маленькая. Получали все: Чугайстрин, Дидько, Таня и я. Правда, с меня особого спроса не было, всё же в основном огонь приходился на них. Хорошо хоть заняла место подальше от Вий-Совяцкого. Можно было притвориться предметом меблировки. Из Тани и Чугайстрин вытрясли всю историю уже по второму кругу. Ректор, откинувшись на стуле и сложив руки на животе, слушал их с полуприкрытыми глазами. При этом уж лучше бы смотрел прямо, а то возникало ощущение, что он видит всех сквозь веки.

— Хорошего мало, — тем временем произнёс Андрей Григорьевич.

— Мягко сказано, — размеренно произнёс Вий-Совяцкий. — Хоть состояние Красавицкого и нормализовалось, но радости нет. Шаленый не выпустит его из лазарета ещё неделю, пока всё нормализуется. Но отравленные галушки — это уже ни в какие ворота не лезет!

Я невольно вздрогнула хоть к Савве Геннадиевичу (не Савелию, а именно Савве) относилась очень хорошо, о его методах старшекурсники слагали байки. И ни одна из них приятной и милой сердцу не была.

— А что это был за яд? — тихо спросил Чугайстрин.

Вий-Совяцкий чуть поморщился:

— Цвет отруты[7]. Её раньше выращивали только в саду нашего университета. Гордость злыдневского факультета. Правда, потом случился инцидент — отравилось несколько ребят, и опыты с отрутой убрали из программы.

Повисла тишина. Вот так информация! Значит, кто-то прознал про отруту, сумел раздобыть и подкинул? Или просто кто-то из своих? От последней мысли стало немного не по себе.

Таня вдруг тяжело вздохнула:

— Павел Константинович, я понятия не имею, что случилось. Этот суп сразу взяла я, но потом есть перехотелось. А Виталик — проглот. — Она неосознанным жестом откинула упавшие на лицо волосы, пропустив их через пальцы.

От меня не ускользнула, как Чугайстрин задержал на ней взгляд. Ну, этот не мог же! От внезапно появившейся не очень приличной мысли меня начал душить смех. Ситуация была крайне неподобающей, и ржать совершенно не следовало, поэтому приходилось до боли кусать губы и смотреть в пол.

— Дина Валерьевна, — льдом по коже прошёлся вкрадчивый голос Вий-Совяцкого.

Я вздрогнула и, сжавшись, уставилась на ректора. Никогда не слышала, чтобы он так говорил. Встретилась с внимательными глазами ректора и почувствовала, что покрываюсь холодным потом.

— А что это вам так весело? — почти ласково спросил он. — Может, я чего не знаю? Так вы не стесняйтесь, расскажите нам, мы все… посмеёмся.

На лице Тани проскользнуло удивление, Чугайстрин бросил на меня быстрый взгляд, одного Дидько, кажется, совсем не волновал тон Вия. Усилием воли прогнала смех и закашлялась.

— Простите, Павел Константинович.

Он хотел ещё что-то сказать, но тут вдруг подал голос Дидько:

— А что с этим, перекинувшимся?

Вий вмиг посуровел. Потарабанил пальцами по столу, так что чуть не подпрыгнули ручки в тёмном длинном стакане. Мне показалось, что одна из них, с массивным набалдашником в виде черепа, самостоятельно повернулась в мою сторону. Мои пальцы впились в ладонь. Спокойно, это только воображение.

— Плохи дела. Андрей Григорьевич его хоть и хорошо заморочил…

Краем глаза я заметила, что Чугайстрин словно окаменел. Лицо — непроницаемая маска; спина — неестественно прямая, руки на коленях, но кажется, что сейчас вцепиться в подлокотники.

— Только толку никакого, — продолжил Вий-Совяцкий. — Прежней сущности не вернуть, а в таком виде он долго не протянет. Точнее, — он глянул на часы, — умер три с половиной минуты назад.

[7] — (укр.) — отрава