Урок истинной отваги и доброты

Я проснулся. Никогда еще не было у меня такого тяжкого пробуждения. Все тело ныло, словно побитое, в голове шумело, глаза вообще почему-то ничего не различали, будто слиплись. Спросонья не понимал, где я, и почему все так гудит. Провел рукой — кровать. Вроде бы моя. Машинально потянулся за стаканом воды, что всегда по утрам стоял справа от кровати на комоде. Нащупав его, привычным жестом поднес ко рту и осушил одним глотком. Только сейчас ощутил, как все пересохло в горле. Попытался оглядеться, прищурившись, но плохо различал что-либо вокруг. Вроде, я в своей комнате, и комод справа, и стакан на месте. Только светлее обычного почему-то.

— Касин, мальчик мой, проснулся уже? — раздался ласковый, заботливый голос мамы из угла комнаты, — я заварю тебе чаю.

Повернувшись на голос, я увидел маму. Вернее некое размытое пятно. Зрение все еще подводило. Но это точно была она. Таким теплом только от нее веяло. Мне стало спокойнее. Я дома. Наверняка, она сидела в своем любимом кресле и что-то вязала, поджав ноги. Ее присутствие всегда вносило гармонию и уют. Отец, наверняка, снова со старшими племени совещается и решает, как лучше хижины строить и как крупного зверя поймать на следующей охоте. А я, наверное, слишком заспался. Мама вышла из комнаты. А вернее как будто выплыла, таким плавным было ее движение. Необычно как-то. Потом вернулась с подносом в руках с чайником и чашкой на блюдце. Мама подошла ко мне, села на край кровати, нежной рукой любя потрепала мне волосы, поцеловала в лоб и спросила:

— Как ты себя чувствуешь, сынок?

Странно, почему она спрашивает?

— Хорошо, только голова болит, и глаза плохо видят, — ответил я. Мой голос до того слабый, что казалось вот-вот утихнет, едва сорвавшись с губ, невероятно удивил меня. Что же со мной?

— Мам, я заболел? — спросил я.

— Немного, мой мальчик, — огорченно ответила она, — но теперь все в порядке.

Я по-прежнему не мог разглядеть ее лицо, но почувствовал ее печаль. Она переживала и была обеспокоена. Но раз теперь со мной все в порядке, чем она расстроена?

— А что было? Я простыл? Или упал с дерева на охоте? Почему ты грустишь? — расспрашивал я, ворочаясь на кровати, и пробухтел, — так много подушек за спиной, неудобно.

— Подушек? — удивилась мама, — милый, но ведь это не подушки, это… — вдруг она замешкалась, повисла пауза, после которой мама с глубокой печалью посмотрела на меня и осторожно спросила, — да разве ты совсем ничего не помнишь?

— Не помню чего? — медленно проговорил я, словно себе, собирая усилием воли память.

Я стал мучительно по крупицам восстанавливать события. Точно помню, как отец ушел в поход, а мы с Илиарком решили поохотиться в дальних чащах. Помню, как Илиарк говорил мне, как ему хочется узнать, что там наверху за кронами, а я шутил над его заоблачными мечтами. Помню, как подстрелил птицу и радовался удачной охоте. А что же потом? Кажется, Илиарк предложил поймать летунчика. Вот уж действительно нелепая затея. А! Так, наверное, я полез на дерево за зверьком и упал вниз, сильно ударившись о землю. Потому и не помню ничего, и голова болит. Постойте-ка, разве это я полез за летунчиком? Словно из сна стали возникать блеклые картинки, набирая краски. Я увидел вновь, как мой друг рывком кинулся за добычей, как скрылся в ветвях, и яркий свет вспыхнул наверху. Вспомнил, как убивался, сидя под деревом, решив, что друг погиб. И тут же, бешеными вспышками замелькали перед глазами картинки произошедших событий: ночь в хижине Старейшины, поиск равнин, укус змеи, ожидание Илиарка у подножия гор, возвращение в деревню, одиночество и злость на друга, птичка в лесу, превратившаяся в девушку, рассказ друга о равнинах и знакомстве с ринуинкой. Вихрь воспоминаний обрушился на меня. И вот увидел я, как слепая ярость моей уязвленной гордыни и нетерпимости охватила меня, как ведомый ею отправил я свое племя на битву, как ранили моих соплеменников и отца. Вспомнил, как держал Кирени, замахнувшись ножом, потом вспышку света, стрелу, боль в груди и последнее, что слышал и видел. Это были слова моего друга: «Мы уйдем навсегда и вовек вас не потревожим, только спаси его», — и глаза Кирени, склонившейся надо мной.

Обуреваемый воспоминаниями, подскочив на кровати, я впопыхах запрокинул руки за спину и нащупал крылья. То не подушки мешали мне лежать, а мое оперение. Значит, это не сон. И все случилось на самом деле. И я теперь крылатый эльф! Но, где отец? Ведь он был ранен! Он жив? И почему я жив? Ведь ранение было смертельным. Второпях, задыхаясь от волнения и захлебываясь чувством горечи, стыда и вины за содеянное, я стал расспрашивать маму:

— Что с отцом? Он жив? Где мы? И где Илиарк? Где илоны? Нас пленили?

— Отец жив, не волнуйся. В сравнении с твоей раной, у него просто царапина, — ответила мама, губами улыбаясь, но глазами грустя, — мы сейчас в башне замка ринуинцев. Тебя разместили здесь до выздоровления. Остальные илоны залечивают раны на окраине города, где им помогают ринуинцы, и ждут исхода.

— Исхода чего, мам?

— Нашей дальнейшей судьбы, — печально сказала она, опустив голову. — Теперь все зависит от принцессы племени Рину и Старейшины Нейяна.

— Что же, они будут решать, как с нами поступить? — негодовал я.

— Нет, сынок, — ответила мама, успокаивающе положив руку мне на плечо. — Своей жизнью, милый, ты обязан принцессе. За что я бесконечно благодарна ей. Но этим же поставлена под удар жизнь всего нашего племени, — я непонимающе смотрел на нее, а она продолжала рассказывать, — когда тебя ранили, и ты чуть не разбился, Илиарк спас тебя, поймав уже у самой земли. Но жизнь твоя висела на волоске. Ранение было смертельным. Тогда он обратился к принцессе с мольбой спасти тебя. И свершилось чудо. Не знаю, что за даром она обладает, но принцесса остановила кровотечение и затянула твою рану одним лишь прикосновением. И она остановила битву. Пока она лечила тебя руками, мы все, и илоны, и ринуинцы, вдруг услышали ее голос. Она мысленно обращалась к нам и говорила: «Ради всего доброго и светлого, что есть в вас, ради всего хорошего, что есть вокруг, прекратите это бессмысленное кровопролитие. Остановитесь! Опустите ваши стрелы! Разве мало вам жертв? Разве мало вам боли? Илоны! Ринуинцы! Мы все — крылатые эльфы. И мы не враги друг другу. Илоны, месть за предков лишь освежит и разбередит ваши раны, а не успокоит их. Ринуинцы, илоны не враги нам, если сумеем впустить их в свои сердца, открыв им двери. Не повторяйте ошибки прошлого! Разомкните круг ненависти здесь и сейчас!» Сказав это, она упала без сознания. Твоя рана была так глубока, что принцесса потратила всю свою энергию на то, чтобы вылечить тебя. Она не пожалела своих сил, чтобы показать нам всем истинную отвагу и доброту, и преподать урок искреннего прощения. Она спасла тебя после всего того, что ты натворил.

Замерев, я слушал маму. Даже представить себе не мог, что Кирени способна на такое. Значит, я так глубоко ошибался в ней, считая коварной, двуличной и жестокосердной. Значит, все было напрасно? И я собственноручно чуть не погубил своих соплеменников из-за нелепой и выдуманной обиды! Осознание этого невероятной тяжестью обрушилось на меня. Будто тысяча ядовитых скорпионов разом вонзили свои жала в сердце. Боль и раскаяние рвали меня на части. Невольно у меня вырвался стон.

— Каждый получает свои уроки, сынок, — мягко произнесла мама, ласково прижав меня к себе, — возможно, иначе ты бы никогда и не понял, каким бываешь вспыльчивым, и к чему это может привести.

— Что с Кирени? — едва выдавил я из себя.

— С тех пор она не приходила в сознание. Силы ее так малы и слабы, что мы не знаем, выживет ли она, — от этих слов меня сковало холодом, я ужаснулся, — Старейшина Нейян делает все возможное для ее спасения. Отец принцессы, правитель племени Рину, глубоко тронутый поступком дочери, и в знак благодарности за помощь Старейшины помиловал наше племя и распорядился помогать нам для излечения ран. Но боюсь, милый, что если принцесса не выживет, их вождь разгневается и в сердцах казнит илонов. Потому-то судьба наша и зависит сейчас от принцессы и мудреца. Мы все молим предков помочь ему вернуть ее, все теперь в руках духов. Нам остается только ждать, — огорченно вздохнув, закончила мама.

Я сидел неподвижно, как громом пораженный. Столько зла и боли я причинил всем. Моя гордыня, самолюбие и эгоизм окутали меня, словно паутиной, запутав в ней и всех остальных. Как мог я так слепо оправдывать свою жестокость благими намерениями и наслаждаться тем разрушением, что я нес?! А Кирени! После всех моих оскорблений, после всего, что я сделал, она спасла мне жизнь, поставив под угрозу свою. Это глубоко поразило меня.

Зрение восстановилось, глаза снова стали различать предметы вокруг. Я увидел маму, сидящую рядом со мной на краю кровати. Глаза ее светились любовью ко мне, но вся ее фигура, склоненная голова, поникшие плечи, излучала печаль. Она была рада, что я жив и здоров, но мой поступок глубоко огорчал ее. Мне было стыдно, я корил себя. Судьба Кирени сейчас беспокоила меня больше всего.

— Мама, где Кирени? — горячо спросил я, встав с кровати, — я должен увидеть ее, попросить прощения. Я страшно раскаиваюсь в том, что натворил.

Мама отвела взгляд в сторону, и на лице ее проскользнула легкая, едва уловимая улыбка.

— Она у себя в башне. Илиарк сейчас там. Он всю ночь дежурил у тебя, а поутру отправился к ней. Он и Старейшина — единственные, кого к ней допускают Стражи. Хотя и не особо жалуют. Позови его мысленно, ведь только он тебя к ней проводит. И кстати, дорогой, думаю, он первый, перед кем тебе следует извиниться, — ласково посмотрев на меня, мелодично произнесла она.

Илиарк. Позвать его? Я впал в ступор. Такой осадок оставался после всего произошедшего. Нет, я, конечно же, не злился на него. Дело было не в этом. Но я так предательски поступил с ним. Как теперь посмотреть ему в глаза? Каким бы не было тяжелым чувство вины, почему-то просить прощения у близкого друга оказалось еще тяжелее. Язык словно прилип к нёбу, а слова застряли в горле. А мама, словно бы разгадав мои думы, слегка обернувшись, сказала как бы невзначай, будто сама себе:

— Нам всегда так важно выглядеть хорошо в глазах окружающих, не правда ли? Так заботит, как на нас посмотрят и что скажут, а? И мы тут же стараемся выдумать, как бы получше подать то, что хотим сказать, чтоб нас не осуждали, — и с этими словами, легко взмахнув крыльями, плавно выпорхнула из комнаты.

Я остался наедине со своими мыслями. А ведь она права. Я-то в первую очередь подумал о том, как буду выглядеть в глазах Илиарка после всего произошедшего. Как он посмотрит на меня. Как станет относиться ко мне. И все это вместо того, чтобы попросить прощения, показав ему тем самым, что осознаю свою вину и раскаиваюсь. Решено! Незамедлительно, собрав все внутренние силы, я мысленно позвал его, помня, как этому учила его Кирени. Услышав меня, через некоторое время он появился в моей комнате и остановился у двери. Мы молча глядели друг на друга. Он смотрел насторожено и напряженно, выжидая. Я же хотел броситься к нему и молить о прощении. Только я сделал первый шаг ему навстречу, не успев даже рта раскрыть, как настороженность в его лице сменилась теплой улыбкой. Он быстро подлетел ко мне, протянул дружественное рукопожатие, и мы обнялись, смеясь.

— С возвращением, друг, — сказал он мне, похлопывая по плечу.

— Да, я снова с вами, — смеясь, ответил я.

— Прежний «ты» снова с нами, я бы добавил, — многозначительно подмигнув, сказал он.

— Прости меня. Я вел себя, как болван! Кроме своей обиды ничего и не видел. Столько бед от меня.

— Да, набедокурил.

Мы снова крепко по-дружески обнялись, совсем как раньше.

— Отведешь меня?

— К ней? — несколько напрягся Илиарк, — уверен?

— Да.

— Ну, пошли.

Пройдя ряды строгих Стражей, искоса смотревших на нас, мы вошли в ее комнату. Я своими глазами увидел и поразился этой необычной башне с этажами, кольцами поднимавшимися наверх. Ее фантазии надо было отдать должное! Удивительная комната.

— Следуй за мной, — обратился ко мне Илиарк.

Я взлетел за ним, и мы поднялись на самый верхний этаж, увенчанный стеклянным куполом. Это была ее спальня. На овальной кровати за занавесками лежала она. Бледная и безжизненная. Рядом сидел Старейшина, разводя какое-то лекарство. Пахло травами и дымом свечей. При виде меня он нахмурился. Я поспешил успокоить его, сказав, что не имею злых намерений, что искренне сожалею о содеянном и прошу его простить меня. Он смягчился.

— Оставим их, — тихо сказал Илиарк, обращаясь к Нейяну, рукой приглашая спуститься вниз.

И вот я стоял у ее изголовья. Губы полуоткрыты, украдкой заглатывая воздух, дыхание так слабо, что почти не слышно. Голова неестественно запрокинута на подушку. Руки безжизненно лежат на одеяле. Ее тонкие пальцы кажутся хрупкими и прозрачными. Мне было больно смотреть на нее такую. Подумать только, еще недавно я ненавидел ее, врагом считал, хотел убить, а вот сейчас стоял перед ней и лишь молил духов о ее спасении. Я упал на колени перед кроватью и схватил ее руку, горячо сжимая ее обессилевшую холодную ладонь. Непроизвольно слезы неудержимым потоком хлынули по моим щекам. Закрыв глаза, я прижался лицом к ее руке и все говорил, говорил, говорил. Я просил у нее прощения, благодарил за ее доброту и милосердие, восхищался ее храбростью. Говорил много, беспорядочно, все время повторяя то одно, то другое по нескольку раз. Не знаю, сколько времени прошло так. Вот я успокоился, выплеснув все до дна, опустошенный, притихший. Яркий блик солнца, пробивавшийся в окно и назойливо и озорно прыгая на моем глазу, отвлек меня и вернул в реальность. Обернувшись, я увидел закат. Все небо заливало нежными теплыми красками, укутывая и согревая. Я вспомнил, как Кирени рассказывала, что очень любит наблюдать закаты. Раскрыл настежь окно, впуская красочные лучи, щедро наполнившие комнату розовыми тонами. Мне так хотелось сделать ей приятно. Пусть она и без сознания, но этот закат согреет ее сердце.

— Посмотри, какая красота, — сказал я ей, глядя в окно и снова садясь рядом, — такое нельзя пропустить.

Больше всего на свете сейчас мне хотелось, чтобы она увидела залитое алыми и золотыми красками небо. Лучи, наполнившие комнату, скользили по ее лицу, играя искорками в волосах. Она казалась изваянием из нежнейшего розового мрамора. Я смотрел на нее и не понимал, как мог я ее ненавидеть. Вдруг мне почудилось, как шевельнулись ее пальцы у меня в руке. Я насторожился, прислушался к ощущениям. Ничего. Она неподвижна. Показалось. Нервы натянуты, как струны. Ожидание. Но нет, нет! Снова шевеление! Ее рука дрогнула, пальцы слабо сжались. Я радостно подпрыгнул с колен, всматриваясь в ее лицо, ища признаки оживления. Заметил едва пробивавшийся румянец, дыхание усиливалось, и вот она стала жадно хватать воздух, как рыба, выброшенная на берег. Глаза резко распахнулись. Она пришла в себя! В радостном порыве ликования я крепко обнял ее и закричал, что было сил:

— Илиарк! Старейшина! Она жива! Жива! Она очнулась! Скорей сюда!

Она, еще совсем слабая, лежала на кровати, изумленно озираясь вокруг, как еще недавно это делал я после пробуждения. Видимо, она тоже плохо помнила последние события. Она поочередно внимательно всматривалась в наши лица. Встретившись взглядом с Илиарком, через мгновение расплылась в улыбке. Потом перевела глаза на меня, пристально всмотрелась и невольно отпрянула назад. «Вспомнила, видимо» — печально усмехнулся я про себя. Но тут же успокоилась, ведь я так тепло и радостно ее встретил, что не был больше похож на врага. На Старейшину же она смотрела в полном недоумении, не понимая, кто он. Илиарк пришел ей на подмогу, объяснив, что это мудрец нашего племени, который все время ее болезни заботился о ней. Она тепло улыбнулась ему, сердечно поблагодарив.

Мы все радовались, ликовали, так хорошо было на душе. Теперь все в порядке. Все живы и здоровы! Все раздоры позади. На город спускалась ночь, завершавшая день и оставляя в прошлом битву, ненависть и вражду. Племена были примирены. Настала новая эпоха для возродившихся илонов, вновь ставших крылатыми эльфами.