Глава 7. Какая-то ошибка

Мы так и проспали полтора дня, до самого конца пути. Просыпались перекусить и во время остановок для смены лошадей, чтоб посетить «весьма уединенное место». Потом оказалось — хорошо, что выспались и отдохнули: в переполненной людьми столице ни покоя, ни отдыха мы так и не нашли. Ни одной свободной гостиницы, ни одной комнаты, которую уже бы ни сдали, а перекупить уже купленное не хватало денег… Ни единой улицы, по которой туда-сюда не проходили бы каждую минуту целые толпы. Шумно и порой бестолково маршировали ремесленные цеха, проходу и проезду мешали выкаченные на улицу бочки с хмельным и возникающие тут и там лавки с закусками, сувенирами и прочим в духе праздника. Все, на что мы смогли рассчитывать, это одна из разноцветных палаток, поставленных на холмах у города, потому что в самом городе были заняты даже места под палатки. По счастью, отдых в таком тряпичном доме стоил всего ничего, и палатка была укрытием от слишком яркого в этот день солнца.

Мы прибыли в город на три часа раньше начала действа, но даже если бы и захотели куда-то пойти, то не могли бы из-за толп, в которых легче легкого было потеряться. Мои дамы и не рвались гулять по столице. Кроме укрытия и возможности сидеть или лежать на подушках, наша жёлтая с цветными пятнами палатка имела и преимущество расположения: поставленная на холме напротив дворцовой площади, она давала отличный обзор. Народ перед дворцом и примыкающим к нему храмом собрался, наверное, с самого утра, и никуда не собирался уходить, пока не увидит короля. Стоило и нам поискать там место, хотя надежду найти хоть какое-то я потерял сразу, как только увидел площадь. Люди в толпе почти не двигались. Некоторые не могли, придавленные друг к другу, многие и не хотели. Стражи с ростовыми щитами не подпускали никого вплотную к стенам дворца, но пару раз заслон все же был прорван.

Иногда в палатку заглядывали люди, предлагавшие напитки и еду; пару раз мы отказались, несколько раз согласились. Потом появился мальчишка лет двенадцати. И сразу от «дверей» начал звенящим и уже немного усталым голосом:

— Хорошее место, господа хорошие, все будете видеть, все сможете слышать, и места хватит всем, и недорого совсем!

Я не понял, о чём он, но Лив поняла.

— Какое место, покажи! — потребовала она.

Мальчишка шмыгнул внутрь палатки и тут же достал из кармана сложенный в четверо листок с рисунком-схемой — дворец с его балюстрадами, окнами и колоннами и площадь со статуями и арками, показал на основание монумента «герой-победитель», корявого чудовища, которое я всегда мечтал снести.

— Вот тут, удобно и места много.

Что да, то да, основание у «чудовища» было таким, что трое, а то и четверо, разместились бы с легкостью.

— И всего два золотых!

— Чего-о-? — возмутилась Лив. — А один не хочешь?

— Один предложите птичкам, пусть за него научат вас летать! — тут же отбрил мальчишка. — Два!

Девушка фыркнула:

— Некогда нам с птичками… Полтора!

— Два! — настаивал хозяин «хорошего места».

— Один и пять!

— Да это ж то же самое, что полтора! Один и восемь!

Торг продолжался шумно, весело, без малейшего шанса вмешаться — Вьюта попыталась, но ее не услышали, и девчушка надулась, села, отвернувшись к пёстрой стене палатки.

Лив все же добилось своего — снизила плату до полутора золотых. Я удивлялся — где приютская девочка научилась так лихо торговаться? Мне приходилось — но по большей части не о деньгах, а об условиях мира, торговли или землях и влиянии. И собственных денег я почти не имел; чтобы скопить на побег, пришлось посылать гению под видом разорившегося купца продавать некоторые лично мне принадлежащие драгоценности.

Когда мальчишка ушел, получив часть платы и пообещав прислать за нами «братика», когда «начнется», я спросил у Лив:

— Купленное место точно будет нашим? Можно ведь просто взять деньги и исчезнуть.

— Обычно это работает, — успокоила девушка. — С родителями два раза были на площади, в день королевских именин и в тот день, когда старшего принца хоронили. Мальчишки тоже занимали места и потом их продавали. Один раз папа купил место, а потом я сама.

— Так ты успела пожить с родителями?

— Ну да, до двенадцати лет. Поэтому меня не надо заставлять работать. — Она покосилась на все ещё сидевшую отвернувшись Вьюту. — Ну, я не хочу сказать, что дети из приюта лентяи. Просто они не любят убираться или ухаживать за растениями в саду или за животными, потому что им приходится.

— Нам всем приходится делать то, что не хочется, — заметил я.

— Ага. Без этого никак. Или сам себя заставишь, или кто-то тебя. Но когда… когда что-то теряешь, то начинаешь ценить и по-другому относишься.

— Я об этом не подумал, — признался я.

И собирался удержаться от нового, явно лишнего вопроса, но Вьюта, решившая перестать обижаться, повернулась и толкнула подругу локтем в бок:

— Расскажи, ему же интересно.

— Да ничего там нет интересного, — девушка пожала плечами. — Я до двенадцати лет жила с родителями, а потом мама и папа чем-то заболели. Похоже на проклятье, но такое же бывает только в сказках, когда человек уходит, а возвращается другим.

Это что-то мне напомнило, но я не успел понять, что.

— Однажды они совсем не вернулись. Утонули, прыгнули в реку поздней осенью. Сразу появились какие-то люди, говорили, что папины троюродные дядя и тетя… Выпросили у магистрата денег на похороны, потом вселились в дом и стали жить, а меня увезли в Элкай и сдали в приют.

— А потом госпожа Илеш посоветовала ей написать королю, — закончила Вьюта. — Только ответил не король, а принц.

В моей голове щёлкнуло: точно, Орше рассказывал, как разобрался с этим делом: заставил «родственников», оказавшихся совсем не родственниками, платить за проживание в отнятом у сироты доме, а девочке пообещал, что по достижении «возраста совершенства» она получит дом обратно и сможет там жить. Переслал ей документ на владение. Так вот откуда у неё деньги — плата за аренду дома.

— Он очень хороший принц, — сказала Лив с каким-то особым чувством и я, наконец, смог определить его. Любовь. Шестнадцатилетняя девушка влюблена в моего сына. Так вот отчего она так рвалась в столицу. — И будет хорошим королем.

Если бы я был так уверен, как она… хоть на половину ее уверенности. И странно, когда сам думал о чем-то вроде «из Орше должен получится хороший король», то как будто и ничего. А услышал от другого человека и сразу усомнился.

— Ну, а ты откуда взялась? — спросил я у Вьюты, чтобы сменить тему. — Твои родные тоже погибли?

Вопрос, конечно, немилосердный… но я все ещё помнил, как она обошлась с горожанином в карете — как взрослая — и это заставило перестать считать ее просто ребёнком, которому требовалась деликатность и только она.

— У меня их и не было. Я сама себе родитель, какой захочу, такой и стану, — заявила малышка совершенно по-детски.

— Но должен же был кто-то, хм, дать тебе начало?

— Ну и дал. А дальше я сама. Потому что все люди чего-то боятся, а я нет.

Видимо, всё же зря я начал считать ее немного взрослой.

— И этот страх помогает ими управлять.

Или не зря? Только взрослый мог додуматься до такого. Причём опытный взрослый. Король, например.

Захотелось перевести все в шутку, пока оно не стало слишком серьёзным.

— А вот у нас, в Великании, считается что страх только все портит. Уж можешь мне поверить, я же король. И правлю вовсе не страхом.

Она хмыкнула:

— Есть и другие способы. И королю надо знать их все, иначе не дадут править долго. Я могу тебя научить.

И вот как с ней теперь разговаривать? Отказаться? Можно так никогда и не узнать, что она хотела сказать, на какие другие способы намекала. Согласиться? Мне отчего-то не хотелось, чтобы восьмилетний ребёнок рассказывал мне о приемах влияния, которым я учился всю мою жизнь, узнавая один за другим, многие не принимая и почти всеми — пользуясь.

В этот миг в палатку заглянул совсем уж мелкий мальчишка.

— Это вы купили место у моего блатика? — не выговаривая «р» спросил он. — Блатик вас ждет!

Мы выбрались из палатки, рассчитались с ее владельцем и отправились за мальчишкой на площадь.

То, что удалось протолкаться к «своему» месту, можно было назвать чудом. Деловой «блатик» забравшийся на основание монумента, вяло переругивался с желающими забраться туда же, а особо упорных толкал палкой с тугим матерчатым «кулаком» на одном ее конце. Может это и не помогло бы, но толпа была слишком плотной для манёвров и все попытки покуситься на чужое место легко пресекались имеющим бо́льшую свободу мальчишкой. Но и мне пришлось непросто — зацепиться за край, подтянуться — толпа словно не хотела меня отпускать и выдраться из неё оказалось непросто — с помощью мальчишки, чуть не оторвавшего мне воротник, наконец залезть на основание памятника, за руки втянуть туда же девчонок… Вчетвером все же было тесновато, но мальчишка ушел, только когда получил остаток платы.

Устроившись как можно удобнее — Вьюта смогла сесть на корточки, обхватив колени руками, а нам с Лив пришлось прислониться спинами к монументу, изображавшему огромную голову победившего некогда полководца с неопределенным выражением лица; из дворцовых окон казалось, что это удивление — «как я сюда попал?» и «как смог кого-то победить?». Последнее было более чем справедливым: судя по хроникам, полководец занимался больше своей коллекцией париков, чем войной. Скульптор решил то ли польстить герою, то ли поиздеваться над ним — изобразил генерала в парике «яйцом» со слегка «выеденной» верхней частью. Птицы постоянно вили там гнездо.

— Иду-у-ут! — пронеслось по толпе.

Действительно, шли, по стеклянной галерее, на высоте второго этажа, соединявшей главный храм и дворец. С нашего места я не смог рассмотреть в яркой группе уже коронованного сына, разве что предположил, что тонкий силуэт в алом — это он. Процессия двигалась медленно, как скучный рассказ, и после того, как втянулась в недра дворца, пришлось ждать долгих полчаса или около того, пока Орше не вышел на балкон произнести свою речь.

Сердце дрогнуло при виде сына в маленькой и скромной, для обыденного ношения, короне — едва заметном в его светлых, как у деда, волосах обруче с тремя зубцами. У мальчика был усталый вид. Но за его спиной стояла ещё более усталая, показавшаяся мне печальной и постаревшей королева. А может, мне просто казалось из-за моей тоски по всем ним, да и расстояние было немаленьким. Орше поднял руки, призывая к тишине; тишина образовалась не сразу, мальчик ещё не владел толпой и не влиял на неё своим авторитетом. Сын, видимо, настолько устал, что не дождался полной тишины и начал говорить раньше. И правильно — всем хотелось услышать клятвы и обещания, и что ещё скажет новый король, поэтому народ быстрее умолк.

Я прислушивался не столько к словам, столько к голосу. Да, усталый. И, пожалуй, более взрослый, если только голос может взрослеть. А слова… обычные: «Обещаю поддерживать мир и способствовать закону… совершать акты милосердия и акты справедливости и принимать все решения, необходимые для сохранения благополучия государства и граждан… Преумножать доброе и противиться злому… Придерживаться законов богов и законов человеческих…». Он произносил все с должной уверенностью, и, наверное, только тот, кто хорошо знал Орше, услышал бы больше.

— Он такой несчастный, — тихо произнесла Лив, когда речь закончилась и отгремели здравицы толпы.

Значит, не показалось. Тот, кто любит, как раз и знает человека лучше и больше, даже если знаком с любимым лишь по письмам.

Сын не задержался на балконе — дал толпе пять минут полюбоваться на нового короля и ушел внутрь дворца. Люди на площади словно и не собирались уходить. Стражи-щитоносцы начали двигаться, оттесняя толпу назад, капитаны стражи выкрикивали требование разойтись. Дворцовый комплекс, обычно закрытый от всех, кроме вельмож, надо было закрыть снова раньше, чем спустится вечер. Толпе пришлось подчиниться и медленно, по человеку, вытекать за ворота.

Спуститься с постамента оказалось труднее чем забраться на него. Площадь освобождалась медленно несмотря на то, что стража поторапливала. Мы покинули ее одними из последних, когда, наконец, мимо статуи перестали сплошным потоком идти люди.

Пришлось ещё завести моих дам пообедать, по счастью, кормили нынче везде и очень вкусной домашней едой. И только после этого мы отправились на станцию рейсовок…

Чтобы понять, какую совершили ошибку, надеясь, что сегодня всё будет как обычно. Не было. Рейсовые кареты никуда не шли; во-первых, «да что вы, кому ж надо в такой день из города ехать?», во-вторых, возницы все как один уже гуляли… Некоторые тут же, на станции, за накрытыми столами с непременной выпивкой разных сортов. Даже если б кто согласился, как довериться пьяному возчику? Я понял, что мы застряли в городе до утра. Девчата не возражали, и даже не беспокоились, что в итоге будут возвращены в город позже оговоренного срока. Об этом мы в конце концов договорились с Заботливой. Но проблема ночлега, потому что ночь ещё не наступила, но уже намекала на это, все равно придёт, и явно не хватало двух вещей — времени найти комнату где бы то ни было, и надежды получить за оставшиеся деньги хотя бы место на конюшне. А ведь надо было ещё оставить пару монет на место в завтрашней рейсовке и на еду в дорогу. Можно было начать стучаться во все дома подряд и просить, просить… Кто-то да пустит. Но начать стоило прямо сейчас.

— Придется переночевать в городе, — сказал я, не зная, услышу возражения или девочки обрадуются задержке.

Лив не успела ответить; Вьюта и не стала отвечать — она вдруг вырвала свою руку из руки старшей подруги и подошла к сидевшим за столом мужчинам. Заговорила с ними, негромко — я услышал только «пожалуйста… недалеко… деньги». Произошло какое-то шевеление. Один или два возчика поднялись, но тут же снова сели и взялись за свои напитки. Третий, коренастый мужичок со слегка нездешним взглядом, как встал из-за стола, так и стоял, слегка покачиваясь, словно от ветра.

— Хорошо, я довезу, — голос, как ни странно, был трезвый. — Но плата будет немелкая. Скажем, десять золотых.

— За пять пожалуйста, — сказала девочка так же тихо, но это я услышал.

— Так. Хорошо, — снова согласился возница. — Довезу.

— Чест, не глупи! — окликнули от стола. — Ты вчера весь день работал, а сегодня вообще праздник!

— Он уже обещал, — ответила за всё ещё вроде бы растерянного Честа девочка. — Он идет с нами.

Я не очень-то верил, что Чест не одумается, особенно увидав, что уже смеркается. Но едва вышли из здания станции, он запряг лошадь в маленькую бричку, стоявшую среди больших и меньших экипажей, и пригласил нас сесть. Уверенности в его движениях или взгляде все ещё не было, но и передумывать возница, похоже, не собирался.

Мы выехали из города на небольшой скорости, которая меня вполне устраивала. Девчата явно собрались подремать, по крайней мере молчаливая Лив. Я не пытался ее разговорить. С любовью, особенно безответной, сложно. Вьюта то и дело роняла голову, но тут же вскидывалась, пока не заснула. Пожалуй, и я мог бы поспать…

И тут бричка остановилась. Не медленно, как если б возница и сам уснул, и лошади надоело тащит экипаж, а рывком. Судя по звуку, Чест соскочил на землю. Минуту спустя я увидел его лицо, освещённое фонарем на боку брички. Он подошел, встал руки в боки и глядел на пассажиров своей «кареты». Рассматривал нас как рассматривают… например, мышь, забравшуюся на стол.

— Так, — сказал он. — А ну-ка слезайте.

— Тише-тише, уважаемый, — попытался спорить я. — Куда «слезайте»? Передумали нас везти? Хорошо. — Я выглянул, оценил расстояние до города. — Но тогда верните обратно в столицу.

Вьюта проснулась и щурилась, слушая меня, только Лив все ещё спала и казалась мне хрупкой и беззащитной.

— Ещё чего. Слезай, я сказал.

— Но ты же обещал, — заговорила Вьюта, высовываясь из брички. — Ты сам хотел нас везти.

— Перехотел. Вылезайте.

— Но тогда ты не получишь денег.

— Плевал я на деньги. Так! Выметайтесь уже!

Я понимал, что не могу с ним спорить. Нечем. Материальные аргументы исчерпывались моими пятью золотыми, за которые сторговалась Вьюта… вообще-то не имевшая понятия, сколько у меня денег. И парой серебрушек, которые погоды не сделают.

— Темно уже, фонарь нам оставь! — попробовал я выторговать хоть свет.

— Забирай.

Проснувшаяся Лив спросила, сонно моргая:

— Что случилось?

— Нас дальше не повезут.

Она почему-то сразу согласилась и начала вылезать из брички и это словно дало толчок: мы с Вьютой вышли тоже, прихватив свои сумы. Я тут же снял с боковины фонарь, оказавшийся слишком тяжелым и неудобным, но другого не было.

— Но ты подумай, — попыталась снова Вьюта, — это же нехорошо. Тебе будет нехорошо.

Возница проворчал что-то сквозь зубы. Едва мы сошли, стеганул лошаденку и помчался к городу так, словно мы гнались за ним, чтобы отобрать все самое ценное.

Давно стемнело и дорога была пуста. Можно подождать другого экипажа или вернуться в город пешком. Странное поведение возницы Честа было непонятно. Он же все равно ехал в город, почему не взять нас? Я ещё раз огляделся. А знакомое место. Если не ошибаюсь, чуть впереди, за поворотом дороги должен быть тот самый храм, откуда я ушел в свое свободное плавание. Храм. А хороший вариант. При нём есть комната для отдыха паломников с постелью, печью и дровами. В город можно дойти пешком, но ворота наверняка уже закрыты, а умаслить стражей мне нечем.

— Так, — едва «такнув», я понял, что успел подхватить это у возницы Честа. Денег он с нас не взял, но оставил мне такой «подарок»… — Надо пройти ещё немного и будет храм, и там место для ночлега. Утром выйдем на дорогу и попробуем найти себе транспорт.

— Хорошо, пошли, — кивнула Вьюта. — Утром я сделаю так, чтобы нас сразу взяли.

— Я тебе ещё в прошлый раз говорила, что этого нельзя делать! — возразила Лив.

— Почему нельзя, если работает? Вот если бы не работало, тогда бы было нельзя, — пожала плечиками Вьюта. — И вообще, госпожа говорит, что надо тренироваться. Если б я сделала, чтоб твой принц тебя полюбил, что бы ты сказала?

Я ничего не понимал, но отчего-то показалось, что дело к драке, хоть я и не мог себе представить драку Лив и Вьюты. Я, наконец, повел их к храму, заставив отвлечься от спора просьбой смотреть под ноги, потому что круга света от фонаря не хватало на всех. Но шагов через десять все же спросил Вьюту:

— О каких тренировках ты говорила? Что ты сделала?

— Объяснять долго. Покажу.

Я собирался сказать, что ничего не долго, нам ещё топать самое меньшее полчаса… и вдруг мне стало все равно, знаю я ответ или нет. И сколько идти. Потому что… мне просто было хорошо, и интересовало только, что сумерки красивые, что возница глуп, раз отказался выполнить обещанное и что утром мы быстро найдем другого и всё у нас будет хорошо. И, наверное, неплохо бы написать об этом стихи…

А потом всё закончилось. Я стоял на дороге дурак дураком с совершенно пустой головой и не сразу вспомнил, что я тут делаю.

— Вот так я все меняю, — сказала Вьюта. — А теперь пошли в твой храм.

Не сказать, чтоб вопросов стало меньше, но я решил сначала все обдумать, как только обрел способность думать. Потому что один ответ у меня появился, его подсказали знакомые ощущения вдохновленности и счастья. И если б я мог сейчас поговорить с Рие… Но я не мог. Поэтому молча вел девчонок к храму, замечая, как иногда взглядывает на меня Лив, почти ощущая с ее стороны что-то вроде сочувствия… Не заметив, как и когда Вьюта взяла меня за руку, как маленькая, или словно была не уверена, что я захочу взять ее с собой.

Пока мы шли, начался дождь, так что в комнате при храме пришлось разжигать печь и сушиться. Имелось всего две полки-кровати, но много одеял, соорудить себе постель на полу я смог легко. Только вот уснуть не удавалось. Мешали мысли, от которых я скоро устал, потому что одни и те же крутились в голове, повторяясь, сталкиваясь с неприятным стуком и тянули на какое-то дно мой разум. Вьюта — гения? Если да, то чья? Госпожи заботливой? Для чего отдавать мне ее, кто из людей согласится хоть на время расстаться с вечным помощником во всех делах?

… Проснулся так же быстро, как и уснул. Полежал, слушая дыхание девчонок… одной девчонки, как я понял не сразу. Зажег лампу, ещё без страха и даже тревоги. Вьюты в комнате не было, одеяло лежало откинутым в стене. И тянуло сквозняком в приоткрытую дверь в основное помещение храма. Я встал и вышел, прихватив свет. Мало ли куда могла выйти девочка, в конце концов я забыл позаботиться о маленьких нуждах, что могут возникнуть в любой миг.

Но нуждой Вьюты оказалось любопытство: девочка нашлась почти сразу — она стояла перед открытой нишей, где я в прошлый раз спрятал одежду и плащ, принесенный с собой. Перебирала камешки на камзоле, который оставался слишком роскошным даже после того, как парочку я оторвал, чтоб заплатить за лошадь и дорожные припасы. Услышав меня, девочка повернула голову.

— Красивый, — сказал она. — Королевский?

Я кивнул, не зная, что сказать, не успевая уже придумать что-то вроде «это не моё и откуда мне знать…»

— А спрятал зачем?

— Так было нужно, — пришлось опять врать правдой. — Королем великанов быть непросто. Особенно среди людей.

Получалась какая-то глупость или я попросту раскрывал свою тайну ребёнку, с которым иногда надо было вести себя как со взрослым, потому что и она вела себя как взрослая. Тогда может ещё немного правды?

— Я не просто король, я бывший.

— Ты прячешься, — сразу догадалась она. Добавила: — Я тоже. Не бойся, я не выдам твой тайну.

Она вернула одежду в нишу и закрыла ее так ловко и уверенно, одним жестом задвинув на место деревянную панель, словно делала это тысячу раз.

— Я знаю, почему ты ушел из королей. Устаешь быть чем-то одним и всегда хочешь потом стать ещё кем-то.

Именно в этот миг, ощутив полное свое бессилие перед чем-то, чего никак не мог понять, я сдался и спросил то, что давно просилось:

— Кто ты? Кто тебя создал?

И по ее лицу — первый вопрос словно отдернул какую-то занавесь, а второй — задернул ее, захлопнул со стуком, как тяжелую дубовую дверь — понял, что опять совершил какую-то ошибку.

— Я девочка, которая хочет спать, — сказала она и демонстративно зевнула.

И все, что я сделал потом — отвел ее назад, потому что единственное, что точно не было ошибкой — сейчас ночь, а ночью детям надо спать.