Глава 1. Лучшая казнь - унижение

Таркхин откинул полог военного шатра и вошёл. Терпкий дым тут же защекотал ноздри. Не удержавшись, советник чихнул, затем посмотрел вглубь помещения. Возле очага, скорее чадящего, чем горящего, сидел правитель. Таркхин поклонился и шагнул вперёд.

— Мой повелитель, — заговорил он, — мне сказали…

— Ты не вовремя! — отрезал Элимер.

Советник умолк и присмотрелся к нему внимательнее. Сейчас кхан напоминал пирата со Скалистых островов: потрёпанная одежда, нечесаные тёмные волосы, угрюмое, злое лицо. Он выглядел раздражённым и встревоженным. Таркхин решил ни о чём не спрашивать и попятился к выходу.

— Подожди! — окликнул Элимер. — Думаю, тебе можно доверить…

— Что-то случилось?

— Скоро узнаешь. А пока присядь.

Он указал на овчину возле очага и замолчал, в задумчивости теребя серебряный хвостовик пояса. Таркхин тоже не произнёс ни слова — ждал, пока правитель сам заговорит. Так велело Придворное Уложение. Кхан протянул руку к лежащим неподалёку дровам, подкормил слабеющее пламя. Огонь лизнул дерево, затрещал и, взвившись, бросил отблески на стены из воловьей кожи, стойку с оружием, кованый сундук. Осветил мрачное лицо Элимера, по-прежнему молчащего, погруженного в себя.

Беспокойная тишина прервалась через несколько минут: снаружи раздались шаги, а потом два стражника втолкнули в шатёр светловолосого человека в тряпье. Повалили его на пол и, повинуясь жесту кхана, удалились. Пленник, руки которого были связаны за спиной, попытался подняться. Со второго раза ему это удалось, он выпрямился и с вызовом уставился на правителя.

— Таркхин, — кхан махнул рукой в сторону оборванца, — ты видел этого раба прежде?

— Не припомню, повелитель. Но почему…

— Не спрашивай! И ни во что не вмешивайся. Что бы ни случилось. Лучше посмотри на него ещё раз.

Советник кивнул, поднялся со шкуры и приблизился к рабу. Пригляделся, но так и не понял, чем тот заинтересовал кхана. Лохмотья, грязь на волосах и коже — все, как полагается. Странным показалось разве что лицо — слишком надменное для невольника. Впрочем, это Таркхин мог объяснить: раб когда-то принадлежал к благородному сословию. Ещё чудилась почти неуловимая насмешка в глазах оборванца. Будто он знал о правителе то, чего не знал советник.

— Думаю, этот человек из благородных, — протянул Таркхин. — Но я никогда не видел его.

Кхан с облегчением выдохнул, но тут же переспросил:

— Уверен?

— Да. Никогда не видел.

— Что ж, в таком случае…

Раб не дал ему закончить — расхохотался и с издёвкой воскликнул:

— Элимер, да твоего верного пса подводит нюх!

— Давай-давай, — проронил кхан, — наговорись на всю жизнь. Болтать тебе недолго осталось.

По лицу невольника разлилась бледность, хотя он изо всех сил пытался не показывать страха. Даже нашёл в себе силы для очередной насмешки:

— Ты и прикончить меня не сумел. Неразумно для великого кхана. Не подумай, будто я жажду умереть. Просто любопытно: неужели ты настолько глуп, что не боишься?

— Бояться тебя, ничтожество? Не надейся, — ответил правитель. — Ты уже ничего не успеешь ни сказать, ни сделать.

Мучительная бледность высветлила лицо раба так явственно, что это стало заметно даже в неверном полумраке шатра. Судорога перекосила точёные черты, и невольник в гневе бросился на кхана. Со связанными за спиной руками не мог ему навредить, но ненависть и страх лишили разума. За это раб и поплатился.

Правитель вскочил, ребром ладони рубанул его по шее, затем повалил лицом вниз и прижал коленом к полу.

— Грязный червяк! Твоё место в пыли. У моих ног.

— Я тебя ненавижу!

— Это правильно. Только сильного можно ненавидеть. Слабого лишь презирать. Но ты даже презрения не стоишь.

Поведение Элимера противоречило этим словам. Жгучую ненависть кхана к странному рабу Таркхин ощущал даже кожей.

— Знаешь, — обратился к несчастному Элимер, — я сохраню тебе жизнь. Снова. Мне нравится, что ты… такой. Униженный, жалкий. Несколько шрамов на твоей смазливой физиономии, отрезанный язык — и ты не сможешь навредить мне.

— Будь проклят… — прошипел пленник.

— Молчать! — кхан схватил его за волосы и ударил лицом об землю. Раб застонал. Лишь тогда Элимер оставил его в покое. Крикнул одного из телохранителей, стоящих у входа в шатёр, и приказал: — Приведи Горта.

Ярость кхана наконец-то стихла. Он вернулся к очагу, опустился на шкуру и устремил взгляд на огонь. На оборванца больше не обращал внимания. Тот же пытался подняться с земли, отплёвывая пыль и кровь.

Спустя несколько минут явился немой Горт — палач. Поклонился и застыл в ожидании приказа.

— Горт, — обратился к нему кхан, — слушай внимательно и запоминай, если не хочешь расстаться с жизнью. Я уверен — тебе знаком этот человек, — он небрежным жестом указал в сторону раба, который на этот раз не сумел встать: отчаяние лишило последних сил.

Палач сжал губы, кивнул, и Элимер продолжил:

— Тогда забудь, что знаешь его. Пусть ты немой, но этого мало. Заставь себя забыть! Это просто раб без имени. Сейчас ты уведёшь его как можно дальше от лагеря. Будь осторожен: он хитер, как Ханке[1]. Смотри, чтобы не сбежал. Головой отвечаешь. Отрежь ему язык, выколи глаза и изуродуй лицо так, чтобы никто его не узнал. Даже я. И не забудь про это… — Элимер, многозначительно поглядывая на палача, постучал себя указательным пальцем по виску.

Горт склонил голову в знак понимания.

— И вот ещё что, — добавил кхан. — Проследи, чтобы он не умер от потери крови или заражения. А когда опасность для жизни минует, приведи ко мне. Хочу увидеть, каким он станет. Дальнейшей его судьбой займутся другие. И учти — об этом никто не должен знать.

Губы раба задрожали. Будто он пытался что-то сказать, но язык не слушался. Кхан заметил это и, усмехнувшись, подал знак палачу. Горт ухватил юношу под руки и потащил к выходу. Ноги пленника, так же, как и язык, отказывались повиноваться хозяину.