5.

Старая вырубка подходила прямо к дороге, достаточно обширной, чтобы на ней хватало места и пешеходам, и разнообразным экипажам. Канье вытер лицо серым от пыли платком и сошел на обочину, заставив старика алхимика сделать то же самое. Осень, видно, забыла, что во всем нужна мера, и мягкое тепло обратила в палящую жару, достойную лета. Жара мало действовала на барда, но он чувствовал себя усталым и к тому же голодным. Соединенные запасы его и алхимика быстро подошли к концу, и сегодня утром Канье понял — завтрак его будет более чем скромным, а обеда не предвидится вовсе.

Возле самой дороги на старом пне сидел человек, вырезавший какую-то фигурку из куска деревяшки. Нож в его руках не останавливался ни на миг — странный хищного вида, при взгляде на который почему-то думалось, что он предназначен для убийства. Канье по прозвищу Полталисмана покосился на человека с ножом и присел на другой пень, подальше от него. Алхимик почему-то остался стоять.

Вытащенные и разложенные на постеленном платке запасы не впечатляли — кусок хлеба и закаменевший почти уже не пригодный в пищу сыр. Канье долго рылся в суме в поисках вяленого мяса, которое, он знал, еще оставалось, но так и не нашел и со злостью покосился на собаку, уверенный, что это она стащила мясо из сумы.

— Бездна забери, — проворчал он, — города еще и не видать, а есть нечего. И как всегда не вовремя. Ладно. Обойдемся как-нибудь.

Человек на пне хмыкнул — он сидел достаточно близко, чтобы слышать ворчание барда. А потом отложил свой хищного вида нож и начал раскладывать на соседнем пеньке собственные весьма разнообразные припасы. Все в нем — его одежда, добротная и явно недешевая, удобная вместительная сума, манеры и вид — говорило не только об опытном и умелом путешественнике, но и о любви к удобствам или к тому, чтобы все было так, как ему хочется. Сейчас ему захотелось оказать другим услугу.

— Присоединяйтесь, — позвал он.

Канье посмотрел на уставленный яствами пенек — там даже не для всего хватило места. Мясо и хлеб, колба́сы не менее пяти сортов, фрукты, тонкие поджаристые лепешки, бутылочка вина, чей запах Канье ощутил тут же, едва взглянув на бутылку, сыр — настоящий оранжевый сорт. Словом целый пир. Бард зло стиснул зубы; злость была неожиданной, и он не мог понять, откуда ей взяться. Незнакомец пригласил отведать его угощения — и только-то. Он сделал это достаточно вежливо и без издевки над путешественниками, не сумевшими правильно рассчитать запас. И все равно у Канье сводило скулы от злости.

Он постарался взять себя в руки и успокоиться.

— Мне нечего вам предложить, — заметил он нейтрально, — и если вы рассчитываете на...

— Я рассчитываю на компанию, — перебил человек, — по крайней мере, пока.

Канье хотел отказаться, но возможности такой ему просто не представилось. Алхимик уже присоединился к приглашавшему у его гостеприимного пенька, и бард понял, как глупо выглядит, оставаясь возле собственного нелепого, скудного «стола». Он одним движением смахнул неприглядную еду в сумку, поднял ее и арфу и подошел тоже.

— Садись, ешь, — предложил человек.

Полталисмана сел и начал есть. Еда оказалась вкусной, но он почему-то очень быстро понял, что не так уж и голоден. Хозяин всего этого изобилия и сам мало притронулся к яствам. Он то и дело поглядывал на дорогу, словно ожидая чего-то.

— Спой для меня, — наконец попросил незнакомец с ножом.

Бард подумал немного и согласился. И только взяв в руки арфу, обнаружил, что не знает, о чем петь для этого человека. Выбрать одну из тех немудрящих песенок, которые ему заказывали чаще всего, не позволяло внутреннее чутье барда, почти всегда безошибочно подсказывавшее, какой песни от него ждут.

Канье настроил арфу.

— Мир наш странно устроен и все-таки он таков:

Добрая шутка — редкость, и значит, должна цениться.

Но все любят лишь героев, и никто не любит шутов,

Даже когда от слов их светлеют хмурые лица.

С этим уже не сделать ничего, уж прости.

Пользу в любой мороке легко мы найдем, и все же

Герой умеет смеяться, и может он мир спасти,

Но только всерьез. А с миром на равных шутить — не может.

Мы знаем, в чем правда, но масок уже не снимаем с лиц,

Желая друзьям и близким счастья или удачи.

Все любят лишь героев, и никто не любит убийц

И вряд ли когда-то это могло было быть иначе.

Одна простая загадка — один непростой ответ.

Смерть за золото купишь, но жизни купить не в силах.

Поэтому так и ценят не тех, кем торгует Смерть,

А тех, кто без гнева и платы способен убить для мира.

Все это странно — что у всего есть своя цена.

Когда мир наш творили Боги — разве кто-то платил им?

Но вот они смотрят сверху — им эта шутка смешна:

Наши вечные споры о жизни, смерти и силе.

Но мы ведь всерьез все это! Нам надо понять самим,

Что зло, что добро, хоть порой ответы кровавы и жутки...

Все мы любим героев, но такая любовь — что дым,

И уж точно она дешевле хорошей шутки.

Пока он пел, на дороге показались всадники — богато одетые мужчины и женщины, сопровождавшие паланкин из темной атласной ткани. Гривы коней, украшенные многочисленными подвесками, переплетенные драгоценными цепочками с ярко сверкавшими камнями, манеры и одежда всадников, их холеные аристократические лица — все говорило о власти и богатстве.

Канье начал вставать, чтобы поклониться поравнявшимся с ним всадникам, но человек с ножом остановил его:

— Сиди, — сказал он, — пой.

И почему-то это прозвучало почти угрозой. Бард посмотрел на незнакомца, на кавалькаду всадников и начал петь. Он не старался быть услышанным, петь красиво или попадать безошибочно во все ноты, и всадники в топоте копыт в пыли дороги проезжали мимо, не обращая на него ни тени внимания. Но лишь до тех пор, пока с бардом не поравнялся паланкин. Лошади, влекущие его, остановились, складки ткани раздвинулись, и Канье увидел девушку. Тонкое смуглое лицо с черными глазами и изящным носом, роскошное, и в то же время изысканное платье и коротко остриженные волосы, с блестевшей на них жемчужной сеткой… Несколько минут она рассматривала Полталисмана, потом сделала знак ладонью:

— Подойди.

Канье подошел.

— Ты любишь золото? — спросила девушка.

Канье моргнул — он не знал, как на это ответить. Ответу «нет» богатая молодая госпожа не поверит, а ответ «да» слишком банален. Едва ли хозяйка паланкина ждет от него банальности.

— Иногда, — ответил он.

Девушка улыбнулась.

— Хорошо. Ты поедешь со мной, — взгляд ее скользнул за спину Канье, и он мог бы поклясться, что госпожа пристально рассматривает всех троих — старого алхимика, человека с ножом и даже собаку, — и твои спутники тоже.

По ее знаку Полталисмана забрался в богатый паланкин, в котором оказалось достаточно места и для шестерых. Теперь там ехали трое — смуглая девушка, еще одна, показавшаяся некрасивой рядом с прекрасной владетельной госпожой, и он, Канье. Хозяйка паланкина подозвала гарцевавшего поблизости стража и приказала предоставить место на лошади алхимику и незнакомцу с ножом. Потом она задернула ткань паланкина и обратила взгляд на Канье.

— Я Принцесса Тень. Конечно, ты слышал обо мне.

Канье слышал. Принцесса Тень, бастард-принцесса, незаконная дочь короля. Ее принимали всюду, но нигде не радовались ей. Никто не знал, какой окажется судьба этой девушки. У короля было еще четыре дочери и два сына — все законные. Никакой властью она не обладала, но в богатстве и в роскоши отец-король ей не отказал.

— Как мне называть тебя?

— Я Канье, — ответил он. — Канье по прозвищу Полталисмана.

— Хорошо. Я не стану тебя просить спеть обо мне — сейчас не стану, но потом, конечно, попрошу. Могу я рассчитывать, что ты согласишься?

Канье раздумывал над ответом. По какой-то причине Король запретил упоминать свою незаконнорожденную дочь в стихах, песнях и театральных постановках. Даже намек на нее сурово карался. Никто не знал, почему это так и чего добивается таким образом монарх. Если он хотел, чтобы о бастард-принцессе забыли, нужно было бы поступить наоборот — разрешить все это.

Почему-то именно в этот миг Канье вспомнил о том, что уже трижды умер и вернулся к жизни. Но ответить Принцессе он так и не смог.

— Хорошо, — повторила она, словно играла в игру — на все, что бы ни случилось, отвечать «хорошо». — Я еду в Старую Столицу, и ты — мой гость. Кто твои спутники? Я не говорю о собаке...

— Старик — алхимик, а того человека я не знаю. Мы встретились полчаса назад.

— Но ты пел для него.

— Я для всех пою, я ведь бард.

— Ты мой гость, — повторила бастард-принцесса. — Будешь одет и сыт, и когда исполнишь то, чего я хочу, станешь богатым человеком. Едем! — крикнула она, на миг раздернув бархатный полог.

Лошади пошли шагом, и паланкин мягко тронулся вперед.