Литания первая

Кай не помнил, как добрался до своего родного дворца людей и до своего сектора 451-Ф. В шахте левитации его кожу неприятно защипало — ощущение, похожее на покаяние: оно было болезненным, но заслуженным. Это его и отрезвило.

«И чего ты устрашился, Кай? Это не твой сон, и в нашем справедливом обществе тебя не могут за него наказать. Правда, нужно было донести до стража его содержание. Но сновидец уже был мёртв, так что всё в порядке», — голос разума в голове Кая звучал убедительно, как всегда. — «Да ты и не знал, что тупые животные тоже видят сны. Ты просто не был готов к такому резкому сновидению. Любой на твоём месте убежал бы, ибо мы все слабы. Просто прочитай Литанию Смирения перед сном». Кай отряхнулся, стряхивая невидимую пыль с мантии, и побрёл к своей комнате.

Дворцы рас были подарком Владык своим младшим братиям — щедрым, продуманным, как всё, что Они делали. Дворцы не только заслужили своё название, но и превзошли его, однако все должны быть благостно скромны, даже здания. Громады из чёрного камня возвышались над улицами грандиозными прямыми стенами. Кай даже иногда завидовал жителям верхних секторов: какой вид им открывался меж облаков! Пусть даже ради этого им приходилось терпеть щипание леви-шахт дольше всех.

Восходящее солнце, проникая через правые окна между дверями, заливало чёрный коридор золотыми полосами, и пылинки танцевали в них. Кай задумался: неужели эти широкие окна с обеих сторон созданы специально, чтобы можно было наслаждаться закатами и рассветами, светом во власти Тьмы? Как же мудры Славные Владыки!

Дворцовая говорящая стена прошептала Мантру: «Ты служишь Тьме...», когда Кай проходил мимо неё. «Ты действительно служишь Тьме, Кай. Ты слаб, но Тьма простит. Ты тёмен, Кай. Ты верен. Успокойся!» подхватил разум Кая, не оставляя попыток уговорить Кая успокоиться. Он уже подходил к своей комнате № 1138, когда из соседней двери вышел Арн.

— Плодотворного служения, Арн, — поприветствовал его Кай.

Его сосед из комнаты 1139, хранитель артефактов, был уже в том возрасте, когда можно определить, что он мужчина. Или совсем уродливая старуха. Но Кай знал, что это мужчина. Он всё ещё помнил, как Арн ударил его в мужском туалете, выбив молочный зуб, когда юный Кай что-то брякнул там вслух. Это женский туалет гудит, как стая ворон, а в мужском — тишина, это нерушимая традиция, как стены дворца. С тех пор Кай всегда побаивался соседа и старался говорить с ним как можно меньше, даже вне туалета.

— Да, да, и тебе того же, — буркнул сосед, шагая мимо, но что-то в нём остановило его и заставило взглянуть на Кая, изменив выражение лица. — Ты ведь чтец снов, Кай?

— Не полноценный, ещё учусь, — напряженно остановился Кай.

Внимание Арна ему совсем не нравилось. Взгляд Арна был странным — тревожным и каким-то… Каю трудно было понять, что именно его напрягало больше: то, как Арн держал руку в кармане, или его взгляд. Хотя его татуировка проходила через глаза, между каньонами его морщин, такая всегда создаёт впечатление погружения в серьёзные думы.

— Значит, осколок сна уже прижился в тебе? Удобно спать на спине? — заботливо спросил Арн, но лицом не изменился. — Шейные артефакты всегда капризные.

Даже эта формальная вежливость растрогала Кая. Он вспомнил, что перед ним его сосед, ближайший к нему человек с тех пор, как в 10 осеней он начал жить взрослой жизнью.

— Слава Владыкам, всё в порядке, — бодро отрапортовал Кай.

— Ну слава, слава… — Арн быстро потерял интерес к разговору и продолжил свой угрюмый путь.

После непродолжительных колебаний Кай окликнул соседа:

— Арн! У тебя всё в порядке? Если что, то помни Литанию Покоя: «Мысли рождают ложь. Безмыслие — это сила...»

Арн резко обернулся и, быстро вернувшись к Каю, понизил голос до почти кощунственного шёпота:

— У меня всё под контролем, Кай, — сказал Арн, сжимая свой амулет верности так, что костяшки пальцев побелели, другая рука осталась в кармане. — А у тебя что случилось? Я думал, служители, даже начинающие, должны быть уравновешенными, а ты выглядишь так, будто это из тебя выпустили всю кровь ради начала праздника.

— Просто немного устал, — выдавил Кай из себя, его голос дрогнул.

Арн прищурился, словно рассматривая внутренности Кая. Молчание затянулось, и Кай замялся, переводя взгляд на полосы светотени в коридоре. Не было смысла рассказывать Арну что-либо, да вообще кому-либо...

— Я видел странный сон от драконьей крови, — произнес Кай, сам не понимая, зачем и почему его рот произносит эти слова. Они прозвучали слишком твёрдо, словно вырвались из какой-то неотчетливой части его разума. — Там были разрушение и вражда. Меня это напугало, только и всего...

К счастью, он вовремя заткнулся и не выболтал, что разрушения происходили в Городе. Худший тип сна — бунтарский. Арн нахмурился, его глаза словно ушли глубже в татуировки:

— Сон от драконьей крови, говоришь? Да, от них часто бывают яркие, странные и страшные сны. Не бери в голову, юный служитель. Сны в основном бессмысленные тени, ты-то должен знать, — вид Арна не соответствовал его обнадеживающим словам. — Однако не дело говорить в коридоре, мешать всем, — Арн бросил взгляд на коридор, который, как заметил Кай, был пуст, кроме них двоих. — Мы поговорим вечером, ладно?

С этими словами Арн решительно направился по своим делам. Кай постоял, глядя ему вслед. Не только сон, но и этот разговор был странным. Весь день был окрашен странностью, а ведь он только начался. Впереди столько плодотворного служения… Кай шагнул в комнату № 1138, закрыл дверь и прислонился к холодной стене.

Его комнатка — три скромных шага в ширину, четыре в длину — вмещала узкую койку с тонким матрасом и жёсткой подушкой, всё для укрепления духа. Между стеной и изножьем кровати вместился узкий шкафчик с инструментами и запасными мантиями. Кай часто наслаждался его железными линиями, которые с кровати казались ему похожими на дурашливое лицо. Как учил его первый родитель: «Важно находить радости в мелочах». Но сейчас даже эта радость казалась далекой и тусклой.

Сквозь стены доносился гул леви-шахт, а из дыр у потолка дул воздух без запаха. Окна не было (солнечный свет размягчает дух), вместо него толстый кристалл на стене освещал жилище Кая спокойным холодным светом. Он также бормотал: «Счастлив тот, кто не спрашивает...» — общие послания через эфир. У стены напротив кровати стоял стол и стул, тоже укрепляющие дух. Над столом в стене зияли темнотой отверстия для еды, воды, писем и наградных жетонов (ни тем, ни другим Кая не баловали). Его жуко-кашевой и водный кубы уже дожидались его, но есть Каю не хотелось.

Напротив двери на стене висело большое зеркало. Отражение Кая в нём показало реальному Каю большие пальцы на руках, что означало высшую оценку его вида.

— Каюшка отлично выглядит! На целый день плодотворного служения, — радостно произнесло отражение, его улыбка была идеальной, как у Гласа Истины на фресках. Но затем оно всмотрелось в лицо оригинала и задумчиво наклонило голову. — Почему Кай расстроен? Как прошло твоё время и что ты чувствуешь (ох уж это участливое зеркало)?

— Был на разрыве дракона. Встретил Арна на пути. Помнишь, я тебе рассказывал о своём мнении о нём? — Кай лёг на свою кровать и устало прикрыл глаза.

— Кай должен помнить, что стресс мешает служению. Хочет ли Кай послушать Литанию Покоя или Литанию Уравновешивания, или Литанию Твёрдости, или Литанию Верности, или...

— Да, спой Литанию Твёрдости, — попросил Кай.

— Кай сделал правильный выбор!

Успокаивающие слова заструились по его комнате, обволакивая своего жильца:

— Решимость моя — Тьма моя,

Тьма моя — правда.

Сомнение — яд,

Повиновение — награда,

свет гаснет, Тьма ведёт.

Страх учит, смелость жжёт.

Кай слушал, стараясь вникнуть в смысл верных слов, но чувствовал лишь глухую пустоту внутри. Ему вдруг вспомнилась колыбельная первого родителя:

Спи, дитя, не мечтай о крыльях — больно падать,

Тьма хранит, лишь в покое сердце будет радо.

Спи, дитя, сапогу служи, что горло давит,

Владык хвала в твоей душе надежду славит.

Если шёпот в ночи услышишь — то лишь ветер,

Не зови его, он свободы лживый предтеча.

Если слёзы на камне увидишь — то лишь роса,

Не смотри, в них таится мятежная гроза.

Кай сжал свой амулет верности так сильно, что почувствовал на нём сигил безукоризненности, Кай ни за что в жизни не хотел потерять его. «Наверное, у тебя просто переутомление. Зверь мёртв. Владыки — с нами. Всё хорошо», — подумал он.

Он ещё немного полежал на кровати, но вскоре поднялся — довольно отнимать время у служения. Кай подмёл свою часть коридора, выскребая пыль из трещин в чёрном камне. Не жуя, он проглотил кашевой куб и запил его кубом воды. Вода тоже дарила радость: не только её было приятно пить саму по себе, но она смывала любые лапки и крылышки из жучиной каши.

В общем туалете он помылся в окружении молчащих мужчин, которые не поднимали глаз, их татуировки лояльности блестели от воды. Да, правильно, что нужно молчать в мужских туалетах — ничто не отвлекает от дум о служении, и вода приятно журчит. Вернувшись, Кай надел свежую мантию и шагнул к двери. Его отражение показало большие пальцы, но он не стал отвечать на его пожелания. Пора в Институт.

Когда Кай вышел из дворца людей, город встретил его контрастом света и тени. Лучи солнца резали тёмные улицы. Неужели и это было задумано Владыками, чтобы подчеркнуть философию Тьмы и света? Говорящие стены шептали Литании и Мантры. Их привычные, успокаивающие голоса вплетались в шум шагов, скрип повозок и фырканье нульрогов.

Рядом с дворцом Кая проходила аллея статуй ужаса, которую он всегда старался обходить стороной. Но в этот раз из-за сумрачного настроения он не заметил, как оказался в ней. Изломанные фигуры людей с перекошенными лицами и выгнутыми формами переплетались друг с другом, иногда статуя человека разделялась на несколько частей, разбросанных между другими статуями, как, например, статуя, которую Кай про себя называл «Мать». Каменная женщина отчаянно тянулась к каменному младенцу, так что её тело разрывалось. Позвонки растянулись, мышцы вышли из тела, но она всё равно ползла к своему ребёнку с отчаянием на лице. Или это просто воображение дорисовывало то, что казалось уместным. Кай старался расфокусировать взгляд и отводить его от всего каменного. Он проявлял недостойное малодушие, ведь статуи ужаса и должны вызывать благоговейный ужас, но пересилить себя он не мог.

На улице сновали обезличенные. Конечно, куда же без них? Закутанные в серые лохмотья, с круглыми гладкими головами и глазами навыкате, похожими на стеклянные шарики, они скользили по улицам, выполняя монотонные задачи: подметали улицы или таскали ящики по приказу стражей гармонии. Это милосердие Владык — избавить несчастных людей от бремени личности и тирании разума, сделав их счастливыми в простом подчинении. Ведь не всем из людей посчастливилось родиться пригодными к плодотворному служению, а некоторые вообще были опасны для себя и окружающих.

Город гудел Праздником Отречения. На некоторых стенах уже появились свежие плакаты, призывающие к радостному самоотречению. По улицам тянулись процессии, слышались детские голоса, напевающие Литанию Отречения. Все демонстрировали Единство даже во внешнем облике, что, правда, немного мешало различать людей друг от друга, но, к счастью, амулеты верности на шеях говорили всем всё, что нужно.

От дракона уже остались красные кости, но в воздухе всё ещё пахло железом, и стражи гармонии раздавали кубки крови всем желающим. Рядом дети всех рас, кроме эфиритов, рисовали кровью на мостовой. Среди людских было несколько взрослых, проживших больше 10 осеней, и Кай неодобрительно поджал губы — он таким не занимался и на пятую осень.

Институт возвышался за площадью — чёрное здание в цитадельном стиле со шпилями, которые, казалось, вцепились в небо, как жестокие когти. На долю мгновения ему показалось, что здание смотрит на него. И улыбается. Кай поправил свой амулет и шагнул внутрь, чувствуя укол в позвоночнике — осколок сна ожил, предчувствуя служение.

Внутри Институт подавлял своей величественностью и идеальной симметрией. Тёмные колонны уходили в потолок, терявшийся в тенях. Лишь огромные витражи в высоких арках вносили немного разнообразия в это грандиозное пространство. Все они изображали славные деяния Славных Владык, их триумфы и заботу. Свет, лившийся сквозь них, окрашивал пол в алые и лиловые тона. От такой красоты у Кая порой наворачивались слёзы.

В вестибюле, как всегда, сидел вахтёр — лилим, облачённый в плотный чёрный кожаный костюм. Его лицо закрывала маска, напоминающая человеческий череп, с длинными трубками, позволявшими ему дышать и держать свои споры под контролем. Из всего его тела были видны только полностью зелёные глаза с чёрными точками-зрачками и зелёная кожа вокруг них под стекляшками маски.

Кай мимоходом показал ему свой амулет, и лилим, разведя руками в дальнохватских перчатках, открыл перед ним массивные двери.

Первым уроком была лекция по истории. Книга, обезличенный рассказчик, стояла на возвышении в центре аудитории и монотонно повторяла свои знания. Кай ерзал на укрепляющем дух стуле, стараясь запомнить каждое слово, иначе ему пришлось бы одалживать личинку знаний, а он не любил пускать в себя липкие и холодные отростки. Но слушать безэмоциональный голос и не засыпать было сложно. Сосед справа бросил на Кая неодобрительный взгляд. Кай сжал в руке амулет верности.

— Лжегерои прошлого предали мир, — вещала книга. — Они верили в свет — ложь, которая сулила свободу, но на самом деле вела к гибели. Аэлиселис, этот юный глупец, был их предводителем. Он поднял меч против тёмных лордов, желая, чтобы порядок сгорел в пламени хаоса.

Кай вспомнил статую Аэлиселиса, которая стояла в южной части Города, у ног Стража Тьмы. Мальчик с опущенной головой, разбитый меч у его ног, а Владыка возвышался над ним, словно судья.

— Великая Война света и Тьмы была трагедией, — продолжал книжный голос. — Фанатики света сеяли хаос, войну и разрушение. Они отвергли порядок, отвергли Тьму, что несёт единство и спасение.

Хаос, война, разрушение? В разум Кая опять пробрался его драконий сон. Драконы живут долго, и утренний зверь вполне мог быть свидетелем Войны Тьмы и света. Или это была его мечта? Нет, какая глупость — мечтают только разумные. Надо поскорее забыть об этом сне.

— Аэлиселис был слеп. Он вёл армии, разрушал города, убивал тех, кто искал мира. Но Тьма милосердна. Он одумался, увидел правду, этим доказав, что в светлых личностях есть зёрна Тьмы. Он предал своих союзников, умоляя Владык о прощении. Так началась эра порядка.

Кай оглянулся — остальные ученики сидели, как статуи, внимая словам истины. Ни шёпота, ни взгляда. Только открытые глаза и ровное дыхание. Он завидовал их собранности.

— Были и другие лжегерои, чьи имена стёрты. Они называли себя спасителями, но их свет принёс лишь боль. Один из них, чьё имя не называют, клялся уничтожить Тёмных Лордов. Он построил подземную башню как оскорбление шпилям Владык, но вознёсся в проклятые небеса, осознав свою глупость. Его кости лежат под Храмом Истины как урок смирения.

Кай почувствовал укол в позвоночнике — осколок сна ожил, словно откликнулся на слова.

— Владыки спасли нас, — книга подошла к концу. — Они принесли Тьму, что гасит свет. Они даровали нам артефакты, чтобы мы служили. Они — наша истина.

Ученики хором повторили: «Они — наша истина».

Когда Кай вышел в тёмный коридор после лекции, он пребывал в смятённом состоянии, словно он только что проснулся. Нет, с таким настроением служение не будет плодотворным. Он почти пропустил момент сгущения воздуха, но, к счастью, вовремя заметил, как все вокруг преклоняются. Великий Наставник шествовал по узорчатому каменному полу, Его чёрная кошачья фигура возвышалась над самыми высокими учениками, а глаза горели, как угли в ночи. Подол Его чёрной мантии с высокими воротниками развевался от движения.

Никто не смел поднять взгляд. Кай склонился, чувствуя, как его шейный артефакт терзает его позвоночник, а амулет на шее вдруг стал тяжёлым, как медаль лентяя. Каю снова показалось, что глаза Владыки отпечатались на его теле. Но прошло достаточно времени, чтобы точно знать, что Владыка ушёл. Кай выдохнул. «Ты боялся, что Наставник заметит тебя — но почему? Ты никто, просто служитель. Всё в порядке. Ты сам себя накрутил просто так. Страх не самая важная добродетель в служении, Кай».

Кай шагнул в зал Артефаники, где в нишах вдоль стен, защищённые цепями-артефактами, хранились учебные пособия-артефакты — кристаллы, перчатки, амулеты. Он сжал свой амулет верности и сел за свой стол. Когда наставник Артифайсер зашёл в аудиторию, ученики повскакивали со своих мест. Наставник поднял руку, его глаза, как всегда, горели святым фанатизмом.

— Литания Благодарности, — разрезал его голос шуршание мантий.

Голоса слились в Литании, отточенной осенями:

— О Славные Владыки, мрачны вы,

Ваш дар — артефакты, милость Тьмы.

Они труд дают, гасят хаос света,

В них воля Ваша, в них победа.

Истинная магия есть ваша суть,

Недостойны младшие её коснуть.

Но через дары мы служим в смирении,

Во Тьме обретаем спасение.

Без Вас — ничто, без Вас — пустота,

Ваша милость — наша судьба.

Кай тоже пел эти слова, и ему казалось, что он слышит в них новое и прекрасное значение. Он чувствовал облегчение, что его до сих пор не обвинили в недоносе сна, и был готов к плодотворному служению.

— Садитесь. Сейчас у нас практика, — скомандовал Артифайсер.

Несколько обезличенных и крумбиров начали вносить тела заключенных, чьи обезличивания были отложены как раз для этой практики. На стол Кая скинули тело преступника, его веки дрожали под действием зелья. Кай не смог определить пол заключенного, но понял, что тот моложе его. Поймав себя на разглядывании учебного пособия, Кай отбросил эти глупые мысли — он решил компенсировать свои утренние сомнения интенсивностью служения. Коснувшись висков будущего обезличенного, Кай почувствовал тянущийся укол в позвонке, где находился его осколок сна, и сразу же сон хлынул в него.

Кай увидел бескрайние холмы, покрытые зелёной травой, по которой ходили ветровые волны. Тёмно-синее небо окутывало этот сон, на нём ветер гнал облака. Это было странное зрелище… Кай только слышал о природе, а этот заключенный либо видел её, либо имел хорошее воображение. Теперь понятно, почему его обезличат — грех воображения приносит наибольшие страдания.

Кай вернулся в аудиторию и вздрогнул, увидев перед собой наставника, который, наклонившись, приблизил своё лицо к его лицу.

— Быстрый вход, — похвалил Артифайсер Кая и распрямился. — Что ты видел?

— Я видел… — Кай хотел было сказать «мечту о свободе», но что-то остановило его. Он взглянул на юное лицо. Сон о свободе означал Песнь Пепла. Раньше Кай не задумывался об этом, но теперь его утренний сон… Этот сон был о прямом бунте, и Песнью Пепла тут не отделаешься. Конечно, это был не его сон, но он не сообщил о нём. Из памяти всплыли слова Арна: «Сны в основном бессмысленные тени». Они-то и определили судьбу заключённого Кая. —… Я даже не знаю, как это описать, — солгал Кай. — Пустота, Тьма, возможно, сон об утробе.

Наставник довольно кивнул и отошёл к другому ученику. Кай спрятал руки под стол, чтобы никто не заметил, как они дрожат. Он обманул наставника, даже не зная зачем. Наставник, конечно, не мог войти в тот же сон и проверить его слова. Обезличение его заключённого отодвинут, чтобы посмотреть, исправился ли он, если его преступления были только мыслепреступлениями. Но потом его принесут на следующую практику, и нет шансов, что его снова дадут Каю.

Кай варился в проклятых небесах, которые сам себе устроил. Не тоска, а что-то глубже сдавило грудь. Теперь к разрушающемуся Городу прибавились и зелёная долина.

Громкий хлопок на улице вывел Кая из этого состояния. Взрыв? Разрушение? Как в его сне. За хлопком последовали истошные крики. Наставник подошёл к витражам и приказал ученикам подойти к ним тоже.

Через красное стекло Кай увидел чёрный дым, осколки кристалла и тела людей. Десятки тел. Ветер трепал их мантии, и жидкость, вероятно, кровь, заливала улицу. Взрыв был таким сильным, что один человек влетел в говорящую стену, разбил её и там застрял. Стражи гармонии уже оцепили место.

— Ужасники, — прошептал ученик рядом.

Так называли тех, кто привносил ужас, сеял хаос, разрушая порядок.

— Да. Вот цена хаоса! Вот ложь света! — провозгласил наставник. — Вернитесь к местам! Хаос не касается верных!