Глава 1.

Вспышка...

Тьма… вроде бы, и ещё что-то,… такое красненькое, на круги похожее. Ой, мама, что-то мне нехорошо. Что-то мне, кажется, совсем хреново. Больно-то как...

Вспышка...

Бля… Убейте меня...

— Ага, щаЗ. Сама дел наворотила и в кусты? Нет уж, рыба, оклёмывайся давай!

Хоспадиии, да убавьте звук уже, или я прям щас кого-нить убью...

— ЫЫЫ! Я не могу с нее! Открывай глаза!

Ммать… ее, кто эта самоубийца? Сгинь, нечисть...

— Ну, не хрена се, я, бля, к ней всей душой практически, а она — нечисть? Давай уже приходи в себя, сказала!

Заткнись… Просто заткнись… Давай, ты позже зайдешь? Я щас по-быстрому сдохну и мы потом поговорим?

Боль немилосердно вкручивалась в мозг, с нездоровым энтузиастом дятла-фрезеровщика вычерчивая огненные спирали перед глазами. К визуальным спецэффектам присоединились слуховые, какая-то сука шуршала пакетиком и чавкала прямо в ухо. Глаза не открывались. Кстати, пока я даже не уверена, что там есть, что открыть. Кроме адской, пульсирующей боли в моей вселенной ничего нет.

— Я есть!

Изыди, стервь. Нет тебя. Ты — глюк...

— Ха-ха, два раза! Нееет, рыба, я не глюк. Вставай уже!!!

Сука, как же я тебя ненавижу. Я тебя еще даже не видела, а уже НЕНАВИЖУ! Боль, настороженно притихшая, взвилась ввысь, красными всполохами выбивая слезы из глаз.

— Ну, тише, тише. Сейчас будет полегче. Эк тебя скрючило. А не фиг было пить столько, и не валялась бы тогда сейчас, как труп.

Хруст и чавканье стихло, виски огладило что-то прохладное, мягкой лаской прошлось по лицу, легким дуновением остудило пылающую голову. Присмиревшая тьма, глухо ворча, медленно втягивала в себя багровые, тревожно гудящие нити, сворачивалась тяжёлым комком и, затаившись, настороженно вслушивалась, в любой момент готовая развернуться и накрыть весь мир крыльями боли. По сравнению со всем предыдущим, почти счастье.

Да я вообще не пью, сдурела, что ль… Особенно до такого состояния...

— А хочешь, напомню? — голос радостно встрепенулся, — Ты вчера с работы куда пошла?

С работы? С работы...

— Н-да, — теперь голос, изображал чопорную викторианскую даму. — Так, давай пойдём простым путем, последнее, что помнишь?

Мозг отказывался находиться. Сознание, мягко покачиваясь на волнах облегчения, уютно мурлыкало и, махая платочком настырному голосу, отчаливало от родного берега.

— НЕ СПАТЬ!

Твою ж… мать! Кто-то торопится на кладбище, и я даже догадываюсь кто!

Виски прострелило вернувшейся болью.

— Или ты просыпаешься или я тебя бужу!

Слушай, ты откуда такая резвая? Что ж ты, сволочь, навязалась-то, что тебе от меня надо, а?

— Тьфу, дура. Я тебя тут уже час реанимирую и вместо «спасибо» удостоилась банальной ругани. Вот и делай добро людям, ну… почти людям.

Что-то меня напрягло в последнем предложении, но это что-то, вихляясь и показывая язык, ускользало от понимания. Бешеная свистопляска перед глазами наконец-то утихла, и я попыталась приоткрыть веки. Яркий свет выбил из меня последний воздух, и, задыхаясь, малодушно прикрываясь рукой, я пыталась свернуться узлом, что угодно, лишь бы вернуть блаженную тьму. Казалось, едкая кислота выжгла глаза. Глухой вой, царапая горло, едва коснулся слуха. Какая радость, анатомия пополнилась новыми объектами. Спустя малую вечность, когда боль, неохотно втянув зазубренные когти, дала мне чуть отдышаться, на поверхности разума забрезжила мысль. Что-то не ТАК! Что-то конкретно не так в моем мире. Не могла я ТАК напиться. Я ж действительно не пью. Ощущение неправильности происходящего тревожными волнами затапливало меня.

— Ну вот, процесс пошёл, — радостно возвестила моя личная Шиза.

— Сама ты такая. — А теперь в голос добавились обиженные нотки. — Я тебя, между прочим, почти спасаю.

ВОТ! При всём моём состоянии нестояния, я отчётливо поняла, голос вел диалог, отвечая мне, при том, что я молчала!

— Хи, ну надо же. А я уж забеспокоилась, думала, мозг повредился безвозвратно.

Пытаясь вникнуть в её слова, понимаю, что от напряжения виски снова наливаются болью. Не рискую проверить гортань опытным путём. Буду изображать телепата.

— Так, давай придём к пониманию. — Сдержанно пытаюсь договориться с неведомым мучителем. — ты говоришь простыми словами и коротко.

— Ну, давай, попробуем щадящий режим. — Голос довольно хмыкает. — Ты помнишь себя?

— Кто я? Где я? Как в плохом анекдоте. — Ворчливо думаю я, и чем дольше думаю, тем яснее понимаю, что если на вопрос «кто» смутный ответ где-то рядом, то вот с «где» — уже несколько сложнее.

— Ну? — Ощущение, что Шиза нетерпеливо ерзает, подталкивая мой мыслительный подвиг, вызывает улыбку на губах. Отлично, губы тоже нашлись. Мелочь, а приятно. Так, глядишь, и соберусь в кучку… Когда-нибудь.

— Не запрягла. — Ласково огрызаюсь, ибо не фиг. — Себя-то я помню, а вот ты кто?

— Я — совесть твоя! Гы-гы. Не филонь! Давай, четко и коротко: кто, как зовут, и нарисуй а

втопортрет. Можно словами.

Нет, ну вы видали?! Наглая, ехидная зараза!

— Не похожа ты на мою совесть. Моя — вежливая и воспитанная барышня, пока не позовут, не приходит.

— Слушай, а давай мы потом разберемся, кто я? А то я и так за твою психику переживаю. Ну, зачем тебе сейчас лишняя нагрузка? Мы тихо, мирно решим сначала с тобой, а потом, когда ты будешь чувствовать себя получше, и до остальных вопросов дойдем.

Шиза юлила, как лисий хвост, думаю, сюрприз будет радостный, когда до нее доберемся, но сейчас спорить с ней не было сил.

— Итак. — Ощущение, что Шиза предвкушающее облизнулась, заставило меня насторожиться. — Кто ты?

— Достала, бля… Машка я. Мария Сергеевна Грязевец. Серию и номер паспорта сказать? — а что, я тоже ехидничать люблю. Вру, конечно, безбожно, даже под пытками номер не вспомню, но, согласитесь, красиво.

— Фе, что за плебейское — Машка? Как коза на выгуле.

— Сама коза, будешь нарываться, уйду в астрал. — Приятно с ней ругаться, так оживляет. А на мягких лапах подбирается дрёма. Боль ушла, оставив после себя мягкое, темное, пушистое одеяло, которое так уютно и радостно нежит измученную меня.

— Охренела совсем? Я тебя оттуда с таким трудом вытащила и опять?! Я тебе сейчас мозги вправлю!

Вспышка...

Сука, убью!

В ярости открываю глаза… И вижу небо. Нет, не так. НЕБО! Ярко синее, как на рекламных туристических буклетах, и солнце, в ослепительно-белой короне. И две луны....