Смотритель

В фантастических фильмах и литературе, где описывалось телепортирование, очень часто упускался момент с описанием ощущений при прохождении телепорта. Видимо, герои историй ничего не испытывали. Вот и Виктор, встав перед «воротами» и пройдя сквозь них, ничего не почувствовал. Это как оказаться в чужой квартире — только обстановка сменилась. Ворота телепортирования рептилоиды называли по старой традиции древним шумерским словом «нибиру», что переводилось как «врата» или «переход».

В момент прохождения Виктор ненадолго увидел окружавшую обстановку как в кривом зеркале. В телепорте отразились: туалет и труп Гламурова, лежащий рядом. Комов увидел собственное лицо. Затем все смазалось и смешалось, как смешиваются акварельные краски в стакане воды.

Писатель оказался в полумраке космического корабля.

— Где мы? — спросил он.

— Сам знаешь, — ответил дрейк, не оборачиваясь. — На нашем космическом корабле.

— Да это понятно. Я хотел понять на каком корабле и как далеко от Земли.

Пришелец остановился и, резко обернувшись, прищурился и посмотрел на землянина.

— Ты любопытен. Это дочерний корабль. Не патруль. Мы находимся примерно в десяти световых часах от твоей планеты. Правда, она уже не твоя.

Пришелец опять зашагал вперед. Виктор, последовав за ним, спросил:

— То есть как, не моя планета?

— А ты собираешься вернуться?

— Нет.

— Вот видишь.

— Теперь не удивительно, что ты все рассказываешь.

— А зачем скрывать? И это еще не всё, о чем тебя следует проинформировать. Тем более, ты поймешь, чего я так разболтался. Проходи.

Рептилоид, улыбнувшись, указал на дверь, спрятанную в стенной нише. Она открылась перед Комовым. Он ожидал увидеть что-то футуристическое и нездешнее, но увидел земную квартиру. Что-то было в ней от лаконичного скандинавского дизайна, только за большим панорамным окном видна не суровая северная природа, а черный космос с немигающими звездами.

— Садись за стол. Для тебя есть подарок, — произнес пришелец.

Виктор заметил большую цилиндрическую коробку из картона. Она напомнила ему советское время. Внутри таких коробок обычно находился большой торт или эклеры. Мать его работала в «Елисеевском» и баловала иногда семью.

Комов сел за стол и с нетерпение снял крышку. Под ней оказалась скромная диадема, украшенная большим камнем из базальта.

— Жнец? Серьезно? — спросил писатель.

— Да.

— Вы хотите загрузить меня в Башню?

— Не совсем, — ответил дрейк. — Надень и ты увидишь Башню. Как насмотришься, возвращайся. У меня есть для тебя два предложения. А пока ты будешь блуждать в виртуальной реальности, прочту твой последний рассказ «Красный цилиндр». Давно собирался сделать это.

Виктор надел диадему. Она плотно обжала его голову. Видимо, оправа для жнеца была сделана из упругого и токопроводящего металла. Затем ощущения исчезли. Всё утонуло во мраке, и вскоре он рассмотрел перед собой красную пустыню, окруженную высокими скалами. В центре пустыни стояла башня, и Комов сразу узнал ее — Вавилонская башня. Один в один, какой ее нарисовал Питер Брейгель.

Виктор захотел рассмотреть ее ближе, и по велению желания быстро подлетел к строению. Он заметил людей, работающих на разных ярусах. Некоторых каменщиков писатель узнал. Среди них оказались Сталин, Берия, кажется, Иван Грозный, еще много-много знакомых лиц не только русских, но и из других стран. Все они, одетые в одинаковые робы волочили камни, тесали камни, складывали и пригоняли их друг к другу, очищали от грязи стены. Рядом с башней группа узников добывала породу.

Виктор вспомнил о масонах — о вольных каменщиках, и стало ясно, откуда родилась конспирологическая теория о закрытом обществе, которое управляет миром. Вот только здесь каменщики были обыкновенными рабами.

…

Стоило только задуматься-замечтаться, и надтреснутый голос, будто звон бьющегося стекла, резко прозвучал над ухом.

— Ты, чего под колеса бросаешься!? — крикнул граф Д. из окна своего автомобиля. — Убирайся, а не то задавлю!

К. было неприятно это услышать. «Д., конечно, молодец, — подумал он, — у него свой метод, тем более талант сыщика. Да. Интересно, где он работал раньше? И откуда такой большой опыт? И все же, можно и дружелюбней».

И тут К. вспомнил, что брал у Д. в долг и начал громко оправдываться:

— Степаныч! Степаныч! Я деньги верну!

Д. подумал о деньгах и настроение испортилось. К. на прошлой неделе взял у него несколько рублей золотом на «чайные церемонии фей» якобы, но до сих пор помалкивал. «И чая не видел, и даже не угостил», — сокрушился Д., но прокричал:

— Я не Степаныч, старый склеротик, а Михалыч. А ну, вали отсюда! — крикнул Д. — Стушевался, я сказал!

После этого оскорбления Д. направил автомобиль в сторону Подмосковного леса. К. проводил его удивленным взглядом, подумав: «А что там Михалычу надо? Тайны следствия? Да какая разница! Ищет что-то. А вот с деньгами как-то нехорошо получилось. Надо вернуть при случае».

…

К. совершенно забыл о том происшествии на проезжей части, да и Д. целую неделю не показывался в офисе частного детективного агентства. Но минула неделя, и к К. в кабинет ввалился уставший Михалыч. К. насторожился, вспомнив о долге, но Д. зашел в офис по другому делу. Он, шатаясь, направился к столу, сел, развалившись на стуле, и произнес:

— Я в лесу вчера такое видел!

— Что видели, Федор Михайлович? — спросил К.

Д. показал глазами на стены, где были развешаны распечатки листовок прозападной экстремистской организации. Это было уже закрытым делом — распечатки забыли подшить к архиву. На листовках имелись лаконично-бредовые надписи: «Россия больше не Россия», «Россия для русских?», «Россия — всем!», рисунки отрезанных голов.

— Не понял. Мы ведь закрыли это дело? — напрягся К.

Он вспомнил, что убирал эти листовки в стол. Кто их вывесил? Сегодня утром, придя в офис, К. увидел их, но решил не снимать со стены, оставил до прихода Кирюхи или Федора Михайловича. Вот вернутся они, он и спросит.

— Да ты пораскинь мозгами и сопоставь, что у тебя висит на стене и что может быть в Подмосковном лесу? Каков характер находки? — начал намекать Д. и заговорщицки подмигнул.

— Не понял, — честно признался К. — Михалыч, что ты видел в лесу?

Д., тяжело выдохнув, поднялся со стула и, обогнув стол, приблизился к К. вплотную. Заглянул К. в глаза. В глазах плескалось море недоумения.

— Совсем с ума сошел? Ты что, хочешь, чтобы тебя замочили? Вот так вот щас возьму и все выложу, да? Не, я щас объясню, в чем дело. Дело в том, что в Подмосковном лесу я обнаружил древние руины. Мало того, я еще нашел какую-то дорогу, на которой стоит столб с указателями. И, по всей видимости, в том направлении это и находится. — Д. ткнул пальцем в стену, где висели листовки. — Смекнул?

— Это? — уточнил К. — Вы имеете в виду, Федор Михайлович, отрезанные головы? Это, конечно, интересно. Но я вам так скажу: не хочу я в этом участвовать. Да и дело закрыто. Об этом с таким же успехом можно поговорить с Кирюхой.

— Что ты всё заладил: закрыто, да закрыто. Кстати! С Кирюхой говорил? — спросил Д. и вдруг произнес: — Короче, в лесу я видел таблички. Все шифры у Кирюхи в голове, то есть он с этим может разобраться. Опыт есть. Нам надо всё до конца понять. Экстремистов мы, конечно, накрыли, но точка не поставлена. Ты сейчас поедешь к Кирюхе, и всё это… — Д. вновь указал пальцем на стену. — Выяснишь. Понял?

К. неуверенно кивнул, но в следующую секунду граф вынул из кармана мобильник и положил его на стол. К. с отвращением посмотрел на экран. На экране был снимок, на котором красовалась знакомая помятая листовка с рисунком отрезанной головы. Листовку Д. сфотографировал в Подмосковном лесу. Стиснув зубы, К. зажмурился, но все-таки не выдержал и глубоко вздохнул. А затем заговорил:

— Простите, Федор Михайлович, но я действительно не понимаю.

— Чего ты, блин, не понимаешь! — Вскрикнул Д. так, что К. от неожиданности захлопал глазами. — Бери мобилу и звони Кирюхе. Пусть он сюда пулей летит. Или ты поедешь к нему всё выяснять и насчет руин, и насчет указателей в Подмосковном лесу, и как вот эти подобные листовки… — Он с раздражением указал на стену. — …Очутились в лесу.

— Может, их ветром туда…

— Это у тебя ветер. В голове. Все ясно? Давай звони. До скорого. Я уехал в Подмосковный лес. Буду ждать вас там. — И Д., вложив телефон в руки К., покинул кабинет.

К. принялся лихорадочно нажимать на кнопки. Набрав номер Кирюхи, закричал:

— Кирюха! Тут с ума сойти можно! Немедленно ко мне!

— Что случилось? — спросил Кирюха.

— Я говорю, ко мне приезжай. Срочно.

— Понял. Выезжаю, — произнес Кирюха и нажал на том конце «отбой».

К. открыл сейф, достал бутылки и поставил их на стол. Он сел и откинулся на спинку стула. Рядом с ним стояли пять бутылок с виски, и он испытывал чувство огромного облегчения. Д. все-таки ушел. А значит, скоро можно будет поставить на уши всю московскую полицию. Потому что полиция ничего не делает без дозволения таких великих людей, как граф. И не важно, какой у тебя цвет кожи. А уж про желтую кожу К. даже не заикался.

Наконец приехал Кирюха и сразу без приветствий спросил К.:

— Рассказывай!

— Садись. Сейчас. Только сначала выпьем. Тебе какого виски? Выбирай. Самого лучшего? — И он протянул Кирюхе бутылку.

Кирюха сделал глоток и поблагодарил.

— Так вот, — начал К. — Вся эта чертовщина, с западниками, началась с буддийского учения «Антология пути и практики». Конечно, с ним мы уже знакомы. Читали. К делу подшито. Но интересно было узнать: чем этот, так сказать, «антологический словарь» может порадовать? Я в нем, кстати, нашел очень интересную вещь.

К. задумался. Молчание затянулось.

— Какую? — с любопытством спросил Кирюха.

— Ну, например, в нем есть название «Записки умершего джинна». Правда, не совсем понятно, что это значит. Джинн живет в бутылке и в качестве еды использует людей. Но это детали, которые нам сегодня не важны. Еще в ней есть ссылка на «Черную книгу смерти» и на материалы психотренинга. Это тоже неинтересно. Нам нужна книга, которая даст ответ. Не знаю, понял ли ты.

— Что за бред ты сейчас нёс? — спросил Кирюха. — Если ты хочешь меня убедить, что твои слова — правда, то это плохая идея. Тем более, таким способом ты меня не убедишь. Навертел, как говориться, соплей на палец. Ха! — Кирюха на пару секунд задумался. — Не знаю, в чем там дело, но, допустим, я верю тебе на слово. Знаешь, все-таки, я люблю свою работу, но каждый раз думаю — вот у тебя есть своя правда, а у меня ведь своя.

— Погоди. О чем это я? — К. задумался. — Вспомнил. граф говорил, что все шифры к пониманию этой истории у тебя в голове. То есть ты в этом спец. Так что выкладывай все, что знаешь. Старые руины в Подмосковном лесу, указатели на дороге и наше недавнее дело об экстремистах. — К. указал большим пальцем себе за спину. Напарник машинально бросил взгляд на листовки. — Тебе это о чем-нибудь говорит?

Кирюха почесал щетину.

— Не знаю. Наверно, это ближе к «Черной книге смерти»? — К. пожал плечами. — Только я в нее не вчитывался особо. Про это нельзя вот так просто читать. Не бульварный романчик. Прочитал — и сразу ощутил прикосновение тени. Это образно говоря. Там ведь не все понятно. Кто такие монахи и чего они хотят, я вообще не понял.

— То есть дело пахнет керосином, — начал рассуждать К. — Так, так, так. Как насчет пяти процентов? У тебя ведь скоро стрелка с Серым. Самое время. А Серый связан как раз с «Черной книгой смерти». Только, я думаю, сам он эту книгу не читал. Он же коллекционер. Говорят, в ней какой-то буддийский просветленный нашел способ смерти.

— А что говорил об этом Д.? — спросил Кирюха. — Он же, вроде, атеист. То есть взгляд-то у него непредвзятый.

— Я не интересовался. — И К. сказал после недолгого молчания: — Вот я, например, не атеист. Я буддист. Я верю в пустоту.

— И?

— Серый от Бодхидхармы узнал. У него про это в «Красном цилиндре» написано. Книга такая есть. Думаю, Серый не удержался и купил «Красный цилиндр».

— Причем здесь пять процентов?

— Но он же тебе должен?

— Да.

— Вот и повод заглянуть.

— Так зачем нам нужен повод или причина, или мотивация? Это же не логично. Какого черта мы тут лясы точим! — возмутился Кирюха. — Берем Серого за яйца. Стряхиваем с него пять процентов и «Красный цилиндр». Или. Если у него денег нет, то берем ту самую книгу, а долг забываем. И едем в Подмосковный лес к Д. Он, наверно, заждался.

— Это невозможно, — сказал К.

— В смысле?

— В коромысле! А если Серый когти рвать будет? Он же старик, деменция, сам понимаешь, мозги набекрень. Неизвестно, что выкинет.

— Мне недавно на стол положили интересный материал. Китайский документ на эту тему. Там написано, что Дзэн-буддизм — это только теория. А вот способы есть. Можно применить их к Серому. Во-первых, ввести контрольный выстрел из пистолета в голову.

— В голову, говоришь? — обрадовался К. — И что, вот так, прямо из пистолета? Бац, бац? А не стыдно тебе стрелять в голову спящего человека? А вдруг он проснется и догонит тебя? А если мы с тобой побежим по коридору? Или выйдем в коридор?

— Погоди. А как он проснется, если он умер? Ты сам подумай. Если он умер, то и дальше должен спать. Смерть — это тоже сон. А если он не умер, на каком основании должен проснуться? И потом. Если нашего коллекционера застрелить из пистолета, разве он убежит? С чего бы? И, кстати, если он умер, зачем ему вставать? Он что, станет от этого лучше? То есть, я хочу сказать, если он умер, то все равно не станет лучше? А если он не умер, то зачем он должен вставать? Вот такая концепция.

— Отличная концепция, — похвалил К. Кирюху. — Согласен, нечего сопли жевать. Едем к Серому, убиваем его и забираем книгу «Красный цилиндр». И к графу. Он разберется.

Кирюха согласно кивнул. Ему не хотелось погружаться в дело о западниках, но тут уж не попишешь, тем более, листовки в Подмосковном лесу…

— Погоди-ка. Ты о листовках? То есть их обнаружили в Подмосковном лесу?

— Да. Я же говорил, кажется.

— Д. обнаружил?

— Да, — настороженно подтвердил К. — Ты чего, мне не веришь? На, смотри. Это мобила Федора Михайловича. Вот фотки. Он специально сотовый мне оставил, чтобы…

— Так, так, так… Мне это не нравится. Зачем Д. оставил тебе телефон, если фотографии можно было перекинуть? — К. пожал плечами. Он об этом не подумал. Не успел. Все произошло быстро. — Что-то здесь нечисто. Остался без сотового. Он не хочет, чтобы мы звонили ему. Ладно, разберемся. Едем к Серому.

…

Минут через двадцать они оказались на месте. К. и Кирюха припарковались за квартал до дома, где жил Серый. Не хотелось привлекать к себе внимания.

Они в молчании дошли до подъезда. Откуда-то тихо доносилась незнакомая песня на русском языке. Кажется, шансон, но вполне качественный шансон. Кирюха прислушался. «Нет не шансон», — решил он. Для блатной эстрады, это было довольно сложно и непривычно. Кирюха запомнил такие слова из песни: «Видели вы когда-нибудь подводную лодку с зеленой трубой на броне».

— Что за бред? — возмутился К., услышав песню. — Какая-то японская самодеятельность.

Они вошли в подъезд.

— Свет горит. Хорошо. Слушай, тут в коридоре цветы какие-то. Ну, просто зашибись! Я даже не знаю, что это такое. Я хочу спросить, а ты знаешь? У тебя есть с собой тетрадь, в которую ты все записываешь?

— Говори тише, Кирюха, — предупредил К. — Серый услышит и тогда нам крышка. Он обычно в это время спит, но у стариков сон чуткий, старики за километр слышат. И вообще, эту тетрадь мне на прошлой неделе в Токийском университете подарили. Она в офисе осталась.

— Почему Серый нас услышит? Он, вроде, туговат на ухо. Точнее, на оба уха. К чему предосторожности?

К. не ответил.

Они, поднявшись на второй этаж, увидели, что дверь в квартиру Серого приоткрыта. Свет не горел, но благо солнце еще не зашло и можно все рассмотреть. К. и Кирюха, затаив дыхание, шагнули внутрь.

Серый мирно спал. К., решив действовать неожиданно и нагло, приставил пистолет к виску спящего коллекционера и заорал:

— Проснись, сука!

— К., ты чего? — сонно пробормотал Серый и, заметив Кирюху, прикинулся, что не знает его: — Что за херня? А ты кто такой?

Серый толкнул К., и тот свалился на пол. Кирюха выхватил свое табельное оружие и выстрелил в Серого. Попал в голову. Тщедушный пожилой мужичонка взвыл, опрокинулся на спину и стал сползать по стене на пол. В ту же секунду распахнулась дверь ванной комнаты, и оттуда с диким воплем вылетел граф Д. Он, замерев, уставился на пистолет в руках Кирюхи.

— Убери, — сказал он. — А то хуже буде...

К. выстрелил в него, и Д. без звука рухнул на пол. Кирюха почувствовал, как пистолет будто стал ватным в его руках. Он заткнул оружие за пояс. Заметил под сбитым одеялом книгу. Кирюха вытащил ее — «Красный цилиндр» — и побежал вниз по лестнице, прихватив с собой книгу. В подъезде, уже у самой двери, его догнал запыхавшийся К. и сильно ударил рукояткой пистолета по голове. Кирюха потерял сознание.

— Что, всосал? — злобно произнес К. над телом Кирюхи. — Это тебе не дурочку ломать!

Он изо всех сил пнул напарника ногой. Через некоторое время, отдышавшись, К. вернулся в зал, где лежали трупы Д. и Серого. И тут японец вспомнил о книге «Красный цилиндр». Где она? Странно. Наверное, куда-то задевалась. «А что, — подумал он, — если эта книжечка и есть тот мистический трактат? Как бы его использовать?» Он подошел к трупу Достоевского и вытащил у него из-под пиджака книгу. Это был еще один экземпляр той злополучной книги. К. открыл ее. На первой странице, над схематичным изображением паровоза с отбитыми трубами, было написано карандашом: «Нужная Книга должна быть лучше своей копии. Иначе, зачем вы ее читали?» А после текста было несколько страниц с иллюстрациями. Кроме того, на всех этих страницах было полно рисунков и текста с мыслями о том, что следует сделать в первую очередь. «Странное у них мышление», — подумал К. и положил книжку себе в карман.

…

К. был в Подмосковном лесу, держа в руках мистическую книгу «Красный цилиндр». Он задумчиво постукивал по обложке толстым белым ногтем и покачивался, словно пытаясь войти в состояние трансцендентального экстаза. Вдруг у него закружилась голова, и понял, что падает. Падая, он успел пробормотать заклинание, вычитанное недавно: «Салют, красная жидкость!» И потерял сознание.

Когда он пришел в себя, в небе стояла луна и горели звезды, напоминающие электрические лампочки. Звезды почему-то оказались разноцветными. На земле стояло пять кресел, в которых сидели пять незнакомцев в круглых конических шляпах и белоснежных одеяниях.

К. еле поднялся на ноги и подошел к ближайшему креслу. Там была женщина. Она тихо плакала, и ее лицо было странно знакомым. К. протянул к ней руки и спросил:

— Мадам, почему вы плачете? Что случилось?

Женщина не ответила, она закрыла лицо платком, и тогда К. обнял ее за плечи и поцеловал в губы через ткань. Женщина вздрогнула и отодвинулась.

— Так лучше? — спросил К. Женщина неуверенно кивнула. — Не бойтесь, я не причиню вам вреда. Я ваш друг.

Тогда женщина убрала платок с лица. Это был граф Д.

Граф Д. заорал:

— Что, не ждал?!

К. испуганно отшатнулся, и Д., как бы теряя сознание, подался вперед, но затем откинулся на спинку кресла. К. бросился к нему, но было уже поздно. Д. открыл глаза и вскочил на ноги.

— Я же тебя убил, точно помню, — удивился К.

Д. погрозил ему пальцем, покачал головой и сказал:

— Я тебе покажу, как соваться к беззащитной женщине. Где книга «Красный цилиндр»? Я знаю, книга у тебя в кармане.

— Но ты мог бы забрать у Кирюхи.

— Копию? Издеваешься? Отдай ее сейчас же. Если нет, я убью тебя. Понял? Я же атеист. А раз бога нет, то всё позволено. Убью, и мне ничего за это не будет.

— А как же слеза ребенка?

— Ты не ребенок, — жестко проговорил Д. — Хотя… Ладно, садись. И пока молчи. Будешь молчать?

— Да.

Д. указал на одно из пяти кресел (они все были пусты) и сел сам. К. расположился напротив и покосился на Д. Д. явно не в себе, но, к счастью, его речь оказалась внятной.

— Открой книгу на любой странице и прочти, — приказал граф.

К. открыл мистическую книгу «Красный цилиндр» и прочел: «Объект белой лилии можно сравнить с морем, посреди которого находится остров, окруженный неприступными скалами. Вокруг острова вращается большой красный цилиндр с красным солнцем, скрытым под черным плащом».

— Ты понимаешь? — спросил Д. — Понимаешь, что ты сейчас прочитал? Теперь читай дальше вслух.

— Когда белая лилия расцветет, ты должен принести ее в жертву и сжечь в глиняном кувшине, — продолжил читать К. — После этого ты должен закопать кувшин в землю и идти к могиле синего кита, где тебе будут приносить еду. Но самое главное, ты должен открыть сундук с золотыми монетами. Федор Михайлович, мне не нравятся слова «золотые монеты».

— Их лучше произносить как «китайская монета». Получается даже красивее. По-моему, особенно умно звучит «российские рубли». Теперь ты понял, причем здесь Подмосковный лес, отрезанные головы, дорога и указатели.

К., неуверенно кивнув, уточнил:

— А что такое белая лилия? Я только что прочитал о ней. Я не понял. Вы что про нее думаете?

Д. рассмеялся:

— Ну, ты даешь! Белая лилия — это не цветок, а символ, который уже много столетий используется для поиска души.

— Чьей души? — спросил К. — По-моему, это… Я понимаю, ты нарочно заманил меня в лес, придумал листовки. Никаких листовок в лесу не оказалось. Так? Ты, наверно, испугался, что я могу найти «Красный цилиндр», раньше тебя. Ты охотишься за мистической книгой. Ясно. Но что в ней? Вообще, если честно, то я еще не очень понял, что это всё означает. На что ты намекаешь? О чем ты?

— Про что я? — разозлился Д. — Я имел в виду то, что сама тайна известна только одному человеку. И за эту тайну стоит бороться.

— Кто этот человек? — спросил К. — Я знаю, что в древности в Китае за обладание такой тайной убивали или забирали в плен императора или императрицу. Но что это за тайна, которая может уничтожить всех смертных, мне непонятно. А кто тот человек, который знает эту тайну? Как его фамилия? Или кто он вообще? Может, его выдумали?

— Давай я тебе расскажу про этого человека. Его зовут Абу Джафар. И жил он в старой крепости на острове Борнео. Раньше он был у себя в стране конокрадом и грабил богатых аристократов. А недавно он прославился тем, что побывал в джунглях и нашел там мумию древнего языческого божества. Теперь он живет в России, он сменил имя на «Федор Михайлович», или просто на «граф Д.», и за последние несколько лет нашел и выкупил все документы о древних культах. Даже доисторические.

— Так это был ты?! — воскликнул К. — Как же я сразу не догадался!

— Да. И ты помешал мне забрать книгу «Красный цилиндр». Я не думал, что ты быстро догадаешься, что она хранится у Серого. Ты появился так неожиданно, пришлось спрятаться в ванне. Ты должен был уехать в Подмосковный лес, а я, вернувшись к вам уже с книгой, поставил бы точку в ваших никчемных жизнях. Но вот что я тебе скажу. Если я оставлю у тебя эту книгу, ты, возможно, станешь заниматься магией.

— Я убью тебя! — крикнул К. — Все равно убью! Где находится остров Борнео? В каком мире? Где это, в аду? Или в Сибири?

— Ты уже в аду, — спокойно ответил Д. и встал с кресла. — А я Вергилий мертвых. Но я могу избавить тебя от мучений. Сейчас ты думаешь, что тебе больно, потому что ты находишься в аду. Но это пройдет, и боль пройдет. А сейчас ты останешься с ней навсегда.

Д. подошел к К. и забрал книгу «Красный цилиндр». После чего со всего размаха ударил его по голове. К. упал на землю и больше не шевелился. Граф раскрыл книгу. Первые несколько страниц были вырваны, но он отыскал нужные страницы и внимательно прочитал их.

На страницах был следующий текст: «Переход в мир иной может быть самым разным. Одни достигают этой цели за несколько дней, другие за несколько лет. Некоторые, проходя через сложные процедуры, меняются до неузнаваемости».

«Ясно, — подумал Д., — вот о чем мечтали эти западники: распространить свою заразу даже на потусторонний мир. Козлы!»

Федора Михайловича немного удивило, что человек, бредущий в неизвестность, вдруг берет и переходит в нее сам. По своей воле. Но, может, в старых культурах это было чем-то вроде обычного дела — участники похоронных процессий погибали в лесу, и такой вариант их перехода в лучший или не совсем лучший мир считался вполне логичным.

— Главное, что эта книга у меня, — сказал Д., закрывая ее. — Теперь я знаю то, что осталось неизвестным: через что надо пройти, чтобы стать Богом. Для этого достаточно просто идти в нужном направлении.

И Д., изучая указатели на столбах, отправился по дороге ведущей вглубь Подмосковного леса.

Он шел долго. Дорога петляла. Она была широкой. По ней проехала черная машина с затемненными стеклами, и вновь стало безлюдно, но вдруг автомобиль вернулся. Это оказалось так неожиданно, что Д. встал на обочине как вкопанный. Он ждал. Из остановившейся машины вышли два человека: мужчина и женщина. Они были одеты в белые просторные одежды, похожие на исподнее. «Ангелы, — подумал Федор Михайлович, но сразу окоротил себя: — вот только откуда? Это ведь обыкновенные люди из плоти и крови».

Достоевский глянул на «Красный цилиндр» и спрятал книгу. Последнее, что он прочитал: надо двигаться к большой воде. Это и не удивительно. Пресечение реки всегда символизировало переход в иной мир или новый этап бытия.

— Извините, здравствуйте, — заговорил Д., — Не подскажите, как пройти к реке?

— А… — задумчиво проговорил мужчина. — Как ваше имя?

— Федор.

— Федор… Божественно… Очень хорошее имя. Чтобы выйти к реке, просто идите и идите вот по этой дороге. Она тут одна. Она приведет вас к воде. Вы сразу поймете, что на месте, как только услышите журчание. Значит, река близко.

— А вы не к реке едите?

— Да, мы все к реке, — восторженно ответила женщина, будто произнесла нечто важное.

— Не могли бы вы меня подвести?

— Не вопрос. Забирайтесь на заднее сидение, — ответил мужчина и сел за руль.

Д. расположился сзади. Машина двинулась с места.

Вся дорога прошла в молчании. Федор Михайлович вышел, когда авто остановилось. Он поблагодарил незнакомцев. Машина скрылась в темноте Подмосковного леса. Наступила тишина, и он действительно расслышал журчание воды и зашагал на звук. Выбравшись на берег, Д. долго стоял и смотрел на гигантский красный цилиндр, медленно вращающийся над темной гладью реки.

…

— Забавно, — произнес рептилоид, когда Комов вернулся из виртуального путешествия. — Я о рассказе «Красный цилиндр». Конечно, всё в нем сумбурно и непоследовательно, много, как у вас говорится, ружей, которые никогда не выстрелят. Но, с другой стороны, загадочность… Тебе это удалось.

— Спасибо, — поблагодарил Виктор, возвращая диадему в коробку. — Как понимаю, этот головной убор и есть первое предложение.

— Да. Мы предлагаем стать тебе смотрителем Башни. Почему ты? По своей природе писатель Виктор Комов является мизантропом. Значит, у него не имеется эмоциональной привязанности к человечеству. Родители твои давно умерли. Братьев и сестер нет. Тем более, затворнический образ жизни.

— Что входит в обязанности смотрителя Башни?

— Потом расскажем. Ты не единственный смотритель. Есть и другие. Они и разъяснят обязанности.

— А второе предложение.

«С» ничего не ответил. Он молча положил перед Комовым перстень с темно-серым камнем.

— Только учти, — заговорил дрейк. — Ты должен сам надеть жнеца на палец. Как ты понимаешь, мы предлагаем поменять твое тело на наше тело. Ты станешь полноправным представителем нашей цивилизации. Думай.

Виктор около минуты смотрел на перстень. Рептилоид ждал. Писатель понимал, что там, на Земле, его никто не ждет, а здесь у него нет никаких гарантий. Куда загрузят его сознание? Ясно, что не в Башню. К чему такая сложная комбинация? Ради того, чтобы загрузить еще одного подопытного в виртуальность? Всё могло завершиться просто и страшно: его убили бы на Земле, а личность выгрузили бы на устройство.

— Послушай, «С», а Башня, она эффективна? Я хочу сказать, она исправляет психику личности? После рабского труда человек больше не желает совершать зла?

— В большинстве своем… Да. Но есть и рецидивы. Башня не абсолютное оружие против зла. Мы не прогрессоры, как сказали бы братья Стругацкие. Нас не интересует ни техническое, ни нравственное развитие. Мы совершаем нечто иное. Мы пытаемся улучшить ментальную породу человека. Ментальная селекция. А становиться лучше люди должны сами. По своей воле.

— И кто они, кто упорствовал во зле?

— Мы занимаемся селекцией со времен Древнего Египта, шумеров и ольмеков. За всю историю набралось около сотни рецидивистов, которые неизменно возвращались в Башню. Большинство из них не оставила и следа в истории. Пожалуй, вспоминается Сталин и Жиль Де Ре. Первый два раза портил себя во времена испанской инквизиции, а до этого мучил людей в теле римского императора. Ты видел отца народов в Башне. Второй прошел примерно такой же путь. Римский император позднего периода, затем примкнул к Жанне Д’Арк. У него был шанс умереть с честью, но маршал кончил жизнь обыкновенным мучителем, купающимся в ваннах, приготовленных из внутренностей убитых им детей. Затем инквизиция позднего периода. Два раза. Затем жестоким командиром периода наполеоновской войны. После этого мы стерли его личность.

— А что я буду видеть, пока не очнусь в новом теле?

— Поскольку ты писатель, во сне встретишься со своими персонажами.

Комов, посмотрев на перстень, надел его на средний палец.

…

На черно-угольном небе были холодные звезды. Одна из них являлась желтым карликом, вокруг которого вращались планеты. Одна из них обитаема. Она населена разумными существами. Они называют свою планету Землей, а звезду Солнцем. Рептилоидам было удивительно, что человечество называет свой дом Землей. Ведь воды на планете больше. Почему тогда не назвать ее Водой?

«С» стоял и смотрел в панорамное окно. Он знал, какая из звезд являлась Солнцем.

Пришелец остался один в лаборатории.

Затем, оторвавшись от созерцания космоса, «С» прошел мимо больших стеклянных колб, в которых плавали рептилоиды.

Дрейк покинул помещение.

В одной из колб мирно спал пришелец. Черты его лица показались бы зрителю знакомыми, но если опустить взгляд и посмотреть на металлическую бирку у основания колбы, то зритель рассмотрел бы непонятные черточки, напоминающие обгрызенные китайские иероглифы, и буквы кириллицы: «Виктор Комов».

…

Виден космос с множеством звезд. Абсолютная тишина. С левой стороны появляется пустая пачка сигарет. Она загораживает весь обзор. Она смята. Она летит в безвоздушном пространстве, постепенно вращаясь и удаляясь.

…

Любые виды реальностей абсурдны. Если ты называешь окружающий мир реальностью, то ты принял решение играть по правилам этого абсурда. Но если ты называешь мир абсурдом, то ты игрок, находящийся вне стола. И в тоже время наименование «игрок» для тебя — условность. Ты не играешь, а препарируешь игру, в которую вовлечены люди, сидящие за столом. Ты являешься наблюдателем, ходишь с места на место, словно призрак за спинами игроков, будто фея на церемонии чаепития.

Почему церемония чаепития?

Потому что самое лучшее в данный момент пить чай. Например, молочный улун. Он успокаивает нервную систему и сосредотачивает сознание на твоем внутреннем мире. Но ты следишь за движениями людей и анализируешь, разлагая условную реальность.

Вот поэтому я люблю начинать утро с молочного улуна, кухонной тишины и внутренней сосредоточенности на себе.

Столешница была круглой. Ее гладкая поверхность, видимо, декорирована под дорогую породу дерева. В сортах дерева я не разбирался.

На столе стоял чайный сервиз на несколько персон, и меня это удивило, потому что чай я пью в одиночестве, но затем вспомнил, что жду гостей, и не просто любых, а конкретных персонажей моих историй. Другими словами, я заказываю гостей к чаю.

Первым пришел Сыч.

— Кажется, я вас где-то видел? — спросил он.

— Да. Кафе. Помнишь. Вы приходили за заначкой.

— Откуда узнали?

— Неважно.

— А, вспомнил. Виктор Комов. Верно?

— Да.

— А какого хера я делаю у вас дома?

— Ну… Это не совсем мой дом, и не совсем дом…

— И не совсем кухня, — пошутил Сыч. — Что я, слепой? Не вижу? Вот кухня, вот стол, вот чашки…

— Чаю?

— Ну, раз уж я приперся, наливайте.

— Зеленый чай. Молочный улун.

— Я не в курсе сортов, так что лейте.

Я налил в чашку и придвинул ее Сычу.

— Не чашки, а напёрстки. Никогда не понимал этих восточных церемоний. Если уж наливать, то в большой бокал, да покрепче, чтоб ощущалось, а то некоторые любят пить подкрашенную воду.

— Чаепитие на Востоке что-то вроде отдыха, или медитации.

— Надеюсь, мы не будем говорить о вашем творчестве?

— Ты его не любишь, значит, не будем. О кино — тоже.

Сыч шумно отхлебнул из чашки.

— Действительно, молоко, — удивился он. — О кино? Нет. О голливудском говне — однозначно. Да я вообще телик не смотрю.

— А что так?

— А зачем? Устаревшие изобретения человечества — это радио и телевиденье. Они бесполезны.

— Не знал, что люди изобретали что-то бесполезное.

— Конечно, в свое время радио и теле были прорывами, но затем… Да что о них говорить. Очень часто так происходит: какое-нибудь изобретение устаревает.

— Получается, они прожили меньше сотни лет, — задумчиво произнес я.

— Ну да. А кому они сейчас нужны. Любой вменяемый человек тебе скажет, что радио и теле предназначены для дегенератов.

— Интересно, а есть ли еще устаревшие изобретения?

— Наверно, есть. Да далеко ходить не надо. Социальные сети. Это вообще мертворожденное изобретение. Они уже устарели на стадии разработки.

— Хочешь сказать…

— Я ими не пользуюсь. Да проще позвонить.

Сыч отхлебнул чая и поставил на стол пустую чашку.

— Еще?

— Не. Хотел спросить… Э-э… Ты зачем меня вызвал?

— Почему ты не любишь зарубежный кинематограф?

— Да я же говорил тебе. Пидоры они все. Да и со своей демократией достали, честное слово.

— А что демократия?

— Я фильм «Унесенные ветром» не смотрел, но книгу читал. Так вот, там есть один важный момент. Южане были правильными пацанами, то есть рабовладельцами, а северяне долбанутыми на всю голову, ну, типа демократы, типа, отменить рабство, свободу темнокожим. Ага. Освободили и развратили негров свободой, ну, и имеют то, что имеют. Темнокожих они освободили, так получите современную, так сказать, ситуацию. Сейчас бы на плантациях коктейли попивали, а негры бы вкалывали, но нет, не захотели. Вот негры теперь и имеют белое население США во все дыры.

— То есть не надо было отменять рабство?

— Слушай, чего ты к словам цепляешься, писатель? Писатель должен писать, а не лезть в политику и не заниматься общественной деятельностью. Перья распустят, и возомнят о себе хрен знает что. Пиши. Вот и все что должен делать писатель, а не… Да чего говорить. Рабство. Ну, отменили, а заменили бы чем-то другим. Все бедствия в США из-за того, что рабство отменили.

— Ясно.

— Ты ведь только это хотел узнать?

Я, кивнув, стал разливать чай.

— Тогда покеда, — сказал Сыч и встал из-за стола. — Может, еще встретимся и поболтаем.

— Интересные у тебя мысли, — произнес я, вернув чайник на место.

— Так я правильный пацан. У меня же мозг не замусорен либерастией.

— Чем?

— Либерастия. Это слово я сам недавно придумал. Оно состоит из двух английских: «liberty» и «rust».

— Свобода и ржавчина.

— Ну, ладно. Не прощаюсь, так сказать. Еще увидимся.

Ненадолго заглянул Гламуров. Он даже чая не выпил.

— Здравствуй, дорогой мой. Хотел узнать, зачем тебе понадобились такие сложности, почему сразу не убил?

— Растягивал удовольствие.

— Это, знаешь ли, как-то не по-человечески.

— Кто бы говорил.

— Ну, ладно, не злись, дорогой. Ведь каждый получил то, что хотел?

— Конечно. Каждому своё, правда?

— Ты на что намекаешь?

— Чувствуешь, как генная память зашевелилась?

— Почему ты злишься, и меня хочешь разозлить? Я, кстати сказать, дорогой мой, давно на тебя не злюсь. Я не злюсь за то, что ты меня задушил.

— Что ж, это хорошо. Только я тебя не вызывал.

— Да я одну вещицу вернуть собирался.

Гламуров выложил на стол золоченую цепь от сливного бачка. Я ее сразу узнал: пошлый и китчевый предмет. Цепь, на конце которой была ручка в виде груши из искусственного хрусталя. Я взял ее и положил на центр стола.

— На этом все, дорогой мой. Я пошел?

— Как Иосиф поживает?

— Ой, не спрашивай, я тебя умоляю.

— Готов он к очередной реинкарнации?

— Ты уж лучше сам у него спроси, — сказал Гламуров и растворился в воздухе.

— Спрошу, — ответил я в пустоту. — А, может, и не буду спрашивать.

Я медленно сделал глоток и осмотрелся.

Маленькая уютная кухня, я бы даже сказал, была она кукольно-сказочной. Действительно, не хватает маленьких волшебниц — фей, которые бы порхали, рассыпая над столом волшебную пыльцу.

Третьим был Гитлер.

— Здравствуйте, Адольф, — сказал я, указав на место за столом, и поставил перед ним чашку с зеленым чаем.

— Здравствуйте. Вы…

— Да вы садитесь. Виктор Глебович Комов.

— Виктор?

— Да, можно просто называть меня Виктором. Честно говоря, я ожидал Хайнца, а пришли вы.

— Стало интересно… — Гитлер сделал глоток. — Кто же придумывает такие миры? Правильнее сказать, бездумно сочиняет истории.

— Отчего же бездумно. Я шел к этому много лет. Я размышлял над тем, каков должен быть каждый персонаж, каково его место в истории, то есть в мировой истории.

— А роль Германии?

— Господин… — Я запнулся. — Адольф, роль любой страны оставить след в истории и исчезнуть.

— Самоуверенно, Виктор. Китай? Индия?

— В моем мире их нет, точнее, они выполняют музейную роль. Я решил, что такие великие культуры стоит помнить, поэтому и сохранил их.

— Так что Германия?

— Германия в частности и Европа в целом… Ну, что ж. Вы будете жить долго и не заметите как умрете. Никаких интересных событий у вас не произойдет.

— Даже культурных?

— Поймите, со смертью Иоганна Вольфганга Гете начинается смерть общеевропейской идентичности, ну, и культуры.

— И ничего нельзя изменить?

— Пространство и время необратимы.

— Тогда нам не о чем разговаривать, — холодно произнес Гитлер и встал с места.

— Да. До свидания.

— Надеюсь, что нет.

И Адольф исчез.

Следующее появление меня удивило. Вот кого не ждал, так его. Дорошенко Петр Евгеньевич.

— Вы зачем здесь? — раздражаясь, сказал я.

— А что?

— Я, конечно, сожалею… Да вы садитесь.

— Спасибо, я постою. Дела знаете ли.

— Я честно сожалею о том, что не наделил вас интеллектом.

— В смысле? Это шутка?

— Вот видите. Вы не о чем не догадывайтесь. Вам не хватает интеллекта.

— А что я должен понять из вашей туманной формулировки?! — взорвался он.

— То, что вас не существует. Вы плод моего воображения. Да вся ваша команда — плод моего воображения.

— Что вы такое несете?!

— Я несу творчество в массы, а вы?

— Мы — демократию.

— До вас тут был подросток. Кличка — Сыч. Правильный пацан. В демократию он не верит. А прямо перед вами приходил Гитлер. Просил за свою страну. А что вы хотите для своей страны?

— Европейского будущего.

— Во-первых, будущего не существует. Во-вторых, как вы говорите, туманная формулировка ваше европейское будущее.

— Свобода, демократия, равенство, либерализм — это для вас пустые слова?

— Нет, конечно. Эти слова существуют. Такого рода слова обычно пишут на заборах рядом с нецензурными выражениями.

— Вы что…

— Тихо я сказал!

Дорошенко начинал меня раздражать. Захотелось взять чайник и разбить его о голову этого тупого персонажа. Но, во-первых, было жалко чайник. Во-вторых, я сам виноват в том, что Петр Евгеньевич обделен разумом. Сам я создал его таким, сам и должен расхлебывать. Как говорят в таких случаях: заварил кашу.

Не было желания общаться со своим персонажем и думать над тем, как в рамках уже имеющегося, приготовить метафизическую лазейку для Дорошенко, через которую он пролезет и начнет развитие.

— Простите меня, Петр Евгеньевич, я не должен был злить вас. Пожалуй, расстанемся, но обязательно продолжим разговор.

В его глазах появилась растерянность, смешенная с удивлением. Я щелкнул пальцами. Дорошенко исчез.

Я сидел и целую минуту пил чай, размышляя над тем, что самая незавидная участь в придуманных мирах ждет творца этих миров. Многие писатели, да и не только писатели, не догадываются, что создавая персонажей, они привязывают свое ментальное тело к эфирным телам героев. Они часть его личности, но в тоже время самостоятельны. Некоторых героев писатели угадывают, то есть существуют среди множества вселенных готовые прототипы, и если творец интуитивно узрит их, то привязывается к ним, а персонаж из книги всего лишь становится маской на личности прототипа. Герой в этом случае является волшебной амальгамой, сквозь которую оригинал говорит с писателем.

Я ожидал куратора, пастафория, но явился Марк.

Он молча сел напротив и, не спрашивая, взял чашку с чаем. Сделал глоток. Вернул чай на место. Посмотрел устало на меня.

— У меня только один вопрос, — начал Марк. — Чем все это закончится?

— Разве не ясно?

— Хотелось бы чуточку надежды.

— Некробиологические создания не совместимы с ментальностью землян. Их трудно понять. Каковы их цели, функции и предназначения — всё это тайна.

— Но ты же оставил нас с Денисом людьми, не превратил в зомби.

— Нанороботы есть в вашей крови.

— Но мы ведь не стали зомби?

— Нет. Надо всего лишь придумать объяснение, почему так получилось. Почему вы остались людьми.

— Так придумай же!

— Денис тебе расскажет.

— Не понял. — Марк сделал глоток. Он волновался. — И еще. Где находится центр? Ну, то место, откуда эта зараза расползлась. Источник есть?

— Да.

— И?

— У вас с Денисом четвертая группа крови. Только восемь процентов населения Земли обладают ей. На поверхности эритроцитов присутствуют агглютиногены обоих типов А и В. Этот фактор приводит вычислительную систему инопланетной некробиологической среды в замешательство. А центр. Вы уже пришли.

— NASA?

— Да.

— Спасибо.

— Я обязательно приду к вам, как только все устроится.

— Мы будем ждать.

Марк исчез.

Предпоследними оказались сразу три человека: Сталин, Рузвельт и Черчилль. Я долго смотрел на них, припоминая из какой они истории? Может, из моей: «Эффект Шредингера»? Или мировой истории?

Я щелкнул пальцами. На столе появились три подноса, накрытые блюдами.

— Здравствуйте, господа, — сказал я, встав из-за стола. — Я приготовил комплемент от шефа. Вот.

Я снял крышки. На каждом подносе лежал картуз Ленина.

— И зачем это всё? — спросил Рузвельт.

— Да, я знаю, что это. Иосиф Виссарионович мне рассказывал. Картуз Ленина, — произнес Черчилль, указав толстым пальцем на головные уборы. — Но зачем они?

— Любая реальность, как вы понимаете, — начал я говорить, ходя по кухни от окна к столу. — Она не совсем реальна. Поэтому картуз Ленина это то, что поможет справиться с этой реальностью.

— Мы, Виктор Глебович, не для этого пришли к вам, — веско произнес Сталин. — Мы желаем знать судьбу мира. Звучит с пафосом, но все же?

— А! Так это просто. США — современный аналог Римской империи. По историческим меркам очень скоро Америку ждет участь Римской империи. Безусловно, ни о каких варварах я не говорю. Внутренние противоречия, непоследовательная внешняя политика приведут к тому, что в страну вторгнутся…

— Русские? — спросил встревожено Рузвельт.

— Да кому вы нужны, обочина мировой цивилизации? Вы слишком много думаете о себе. Как сказал бы Сыч, у вас, амеры, никакой культуры нет, только интертеймент.

— Кто такой Сыч?

— Неважно. Великобритания. Атлантида современности. Уйдет под воду.

Я сел на место и замолк.

— А Россия? — спросил Сталин.

— Вы бы лучше о себе побеспокоились.

— А что?

— Срок ваш подходит к концу. Мы решили отправить вас в одну из стран Латинской Америки, и если вавилонская каторга прошла даром, то у вас имеется шанс стать мировым диктатором. Ну, а Россия. Я пока не решил. Она слишком большая у меня получилась. Надо подумать. Скорее всего, сделаю еще один музей.

— Позвольте! — догадался Рузвельт. — Вы сказали «мы». Вы имели в виду рептилоидов?

— Верно.

— Так вы не землянин?

— Дело в том, что рептильная память моя находилась в гибернации, а теперь ее разморозили. Да, я — рептилоид. Я дал согласие забыть свое рептильное прошлое, чтобы стать землянином. Мы сделали это для того, чтобы лучше узнать человечество.

— Погодите, господа, — заговорил Черчилль. — У меня голова кругом. Вы являетесь писателем Виктором Комовым, который придумал нас и другие вселенные. В том числе и планету Земля. И тут вы заявляете, что вы, рептилоиды, изучаете землян, будто они созданы не вами. И в тоже время разумные рептилии придуманы писателем…

— Не вижу противоречия.

Ялтинская троица озадачено замолчала.

Пора было заканчивать чаепитие, и я произнес:

— Это трудно понять и принять, что настоящими создателями и властелинами миров являются писатели. Кажется, здесь кроется логическая ловушка, но бог, созидающий миры, бог, который делает их лучше, зачем он это вообще делает? А он делает это ради познания самого себя. И пока мы не осознаем и не примем эту данность, мы будем насиловать свое существо злом и порождать сатану. Мы — часть бога. Мы часть огромного целого, так зачем бороться с этим целым? Зачем бороться с самим собой? Зачем рубить сук, на котором сидишь?

Ялтинская троица медленно растворилась в воздухе.

Я знал, что следующая встреча будет встреча с творцом.

Он не явился как чудо. Он хлопнул входной дверью и через секунду стоял на пороге кухни. Это был я. История сделала разворот и замкнула время и пространство. Я прошел на кухню и сел напротив себя. Я видел гостя сквозь дрожащий воздух. Гость превратился в рептилоида и грустно улыбнулся.

— Это было трудно, — сказал он. — Даже не могу сказать, удалось ли это тебе.

— Не знаю. Нужно подождать. Исправить ошибки. Все-таки надежда остается. А может, оставить их один на один, а? Может, они смогут о чем-то договориться?

…

Виктор Глебович Комов — русский писатель-постмодернизм (1964-2014? гг.). Является известным автором парадоксальных текстов. Все его герои вплетены в странные детективные сюжеты, существующие на грани реальности и вымысла. Многие исследователи отмечают подчеркнутую абсурдность и нелогичность вселенных, придуманных Комовым, что указывает на эскапистские тенденции личности автора. Возможно, они и явились причиной внезапного исчезновения писателя на пики своей популярности в 2014 году.