Игра в бинго

Неудивительно встретить в глухих горных местах разбойничьи шайки. Хайнца Вебера это бы не насторожило. Но что означает: встретить? То, что случилось недавно, встречей он бы не назвал. Это была стычка, в которой тайная экспедиция Аненербе «Хрустальный огонь» за секретными знаниями и сверхоружием в загадочную Шамбалу потерпела поражение.

О, это странное и внезапное столкновение.

До сих пор перед глазами Хайнца стоит картина. Забыть ее невозможно.

Нацисты увидели разбойников и на мгновение усомнились в собственной вменяемости, потому что перед ними возникла группа людей, которые были одеты как чумные доктора Средневековья. Единственное отличие мрачных и молчаливых фигур без оружия от древних служителей в том, что на головах не широкополые шляпы, а капюшоны. Хайнц успел рассмотреть рослые худые силуэты, плотно закутанные в теплые плащи. На лицах были длинноносые маски, как и положено, а на руки натянуты перчатки из грубой кожи. Удивительно то, что тесная одежда не стесняла движения незнакомцев. Движения их были порывистыми, и полы плащей хлопали как крылья птиц.

Разбойники (не стоило исключать, что и адепты-фанатики какой-нибудь религиозной секты) молчаливой толпой двинулись на экспедицию. Откуда возникли чумные доктора, неизвестно. Они не предъявили никаких требований, они вообще не произнесли ни слова. Офицеры Аненербе не дрогнули, потому что незнакомцы оказались безоружными. Однако несколько выстрелов в воздух ничего не изменили в намерении шайки. Она быстро двигалась, уверенная в своей силе. Стали стрелять в разбойников. Тогда и произошла первая странность: пули не долетали до них, они будто врезались в невидимую стену, оставляя в воздухе холодный электрический след, похожий на коронный разряд. Началась паника. Раса господ превратилась в расу рабов страха.

Битва длилась недолго: всего несколько минут — и тишина вновь воцарилась над снегами. Группа чумных докторов окружила Хайнца. Хайнц обреченно бросил автомат на снег. Снег зашипел от соприкосновения с перегретым металлом оружия. Вебер снял утепленные перчатки и судорожно запихнул их в карманы меховой куртки. Для чего он это сделал, вряд ли смог бы объяснить. Может, нервное? Возможно, инстинктивное желание совершить какое-либо действие в безвыходной ситуации.

Тогда случилась вторая странность: один из разбойников выступил уверенно вперед, но затем помедлил. Он не хотел убивать Вебера. Чумному доктору до цели оставалось немного — пара шагов.

Страх смерти сильнее физической боли. Боль длится недолго, а страх может быть долгим.

Хайнц видел минуту назад, как разбойники взмахом руки ударяли офицеров, и они падали замертво. Они не могли больше встать. Крови не было, но ясно, что жизнь покинула тела.

Разбойник замахнулся рукой. «Левой», — рефлекторно заметил нацист, и его сознание погрузилось во тьму. Последнее, что он запомнил: рука в кожаной перчатке, пальцы неестественно тонкие, длинные и заостренные, широкий рукав плаща тяжело поднялся в воздух, обнажая руку, но и там имелась грубая кожа. Видимо, манжета перчатки доходила до плеча.

Очнулся Хайнц там же, где и потерял сознание. Рядом лежал его автомат, припорошенный снегом. Чумные доктора исчезли. Трупы нацистов на прежних местах. Они тоже покрыты снегом.

Третья странность: на его правой руке, на среднем пальце он обнаружил перстень.

Это убивало всякую логику и переходило все пределы разумного. Вебер представил себе картину, в которой чумные доктора уничтожают экспедицию «Хрустальный огонь» лишь ради того, чтобы оставить одного офицера в живых и надеть на его палец украшение.

Хайнц попытался снять перстень — ничего не получилось. Перстень сидел как влитой. Мелькнула мысль отрезать фалангу, но он отбросил эту идею, спросив сам себя: «А зачем? И для чего?» Вебер рассмотрел перстень. Он был из драгоценного металла, возможно, из золота, а вот камень явно дешевый. Он темно-серый, красивый и тщательно отполированный. Пусть и сделали с большим старанием, но это не смогло скрыть того, что это шлифованный кусок базальта.

Хайнц надел перчатки и перестал думать о перстне. Сейчас это не так важно. Важнее — выжить. Он остался один. Хоть еды и достаточно, но нельзя забрать всю. Крупные вьючные животные в этом районе бесполезны, поэтому они таскали рюкзаки на себе. Интересно, а как чумные доктора проникли сюда? И в это мгновение Вебер понял, что это были не разбойники. Разбойники забирают жизни и материальные ценности, а они забрали только жизни, побрезговав провизией. Он убедился в этом, обходя трупы и проверяя вещи.

Согласно карте, нужно перейти горный перевал, чтобы оказаться в более благоприятном районе. Осмотревшись, Вебер заметил, что погода портиться и в ближайшее время ожидается снежная буря. Хайнц понял: он обречен. Сможет ли он пережить бурю? Зачем его оставили в живых? Но нацист двинулся в сторону перевала. Поднялся ветер. Офицер заметил в горном перевале нишу. Удивился. Достал из рюкзака карту и просмотрел сведения об этом районе. Конечно, ни о какой пещере там не говорилось. План родился сразу: добраться до ниши и переждать непогоду в ней. Он стал карабкаться, один раз чуть не сорвался, но все-таки достиг цели. Уже обессиленный Вебер буквально ввалился в неглубокую пещеру. Встать в ней в полный рост проблемно, но вот переждать снежную бурю, можно. Хайнц стянул с плеч рюкзак, закутался теплее и спрятался вглубь.

Уже начал идти снег, весь мир исчез, превратившись в шевелящуюся белую кашу. Вебер, рассматривая ее, не заметил, как задремал, и сквозь сон слышал завывание ветра, какой-то вкрадчивый хруст, но вскоре чудесным образом какофония природных звуков плавно перетекла в гомон человеческих голосов. Много людей говорило по-немецки.

…

Хайнц Вебер видел сон. Он был его участником. Торжественный вечер посвящен пятидесятилетию фюрера. Звучала приятная уху музыка жизни: звон бокалов, речи, тосты. Хайнц Вебер встает из-за стола и произносит тост за великую Германию и добавляет в конце:

— Мой фюрер, я только что вернулся из длительного путешествия по нашей прародине — родине арийцев и позвольте мне вручить вам скромный, на первый взгляд, но весьма важный подарок.

Хайнц берет коробочку со стола. В правой руке у него бокал с шампанским, в другой руке — коробочка. Она небольшая, темного бархата, на крышке свастика. Он протягивает подарок Гитлеру. Тот, взяв его, кладет на стол и произносит:

— Во-первых, мой друг, прими слова благодарности. — Они чокаются и выпивают. — Во-вторых, я знаю, да и все, присутствующие здесь знают, какой огромный вклад в величие истинной Германии делает Аненербе.

Фюрер, поставив бокал на стол, берет коробочку и открывает ее. На коричневом бархате лежит золотой перстень с темно-серым камнем. Гитлер, улыбнувшись, провозглашает тост за Германию. Все встают, радостно восклицают и пьют. Фюрер надевает перстень на средний палец и садится.

— Безусловно, — продолжает говорить он, — я понимаю символизм подарка. — Все замолкают и обращают взоры на господина. — Я узнал этот перстень. По легенде он дарует долголетие и бессмертную славу. В наш век прогресса и просвещения, казалось бы, глупо верить в чудеса, но не прекращает ли человек быть человеком, если он перестает в это верить? Но я хочу верить. Я верю в то, что наш путь не будет усеян розами, но этот путь будет дорогой величия, и она начинается сегодня, здесь, в этот вечер. Я это обещаю вам. — Гитлер, впав в диктаторскую сентиментальность, продолжил: — Жаль, что я не доживу до тех светлых дней, когда наша страна станет беспредельной. От США до Владивостока, от Ледовитого океана до Южного полюса. Это будет великая раса, над которой никогда не заходит солнце. Иногда вечерами я развлекаю и утешаю себя подобными мыслями. Мыслями о золотом тысячелетии Великого Рейха. За величие Германии, друзья! За мировое господство! Зиг!

— Хайл! — подхватили гости.

Все рьяно пьют, слышен звон разбитых бокалов и тихие, но легко различимые слова: «за Германию».

У Хайнца заболела голова. Кажется, он выпил немного, но, видимо, это просто опьянение от будущих побед и грядущих торжественных маршей по мировым столицам двух Америк, Европы и СССР.

Начались танцы. Откуда-то появились дамы, хотя за столами их не было, а были только мужчины в военной форме и штатском. Вебер тоже танцевал. В перерыве между танцами он присел ненадолго на свое место и окинул взором танцующих людей. В пестрой и красивой толпе из военных мундиров и женских платьев он заметил Гитлера под руку с Евой Браун. Они тоже кружились в вальсе. «Какая же это красивая пара, — подумал Хайнц, — как чудесно и легко она танцует, она затмила всё вокруг». Ничего, кроме Адольфа и Евы, офицер Вебер не видел. Он почувствовал, как комок подкатил к горлу, но он сдержал слезы радости. Настоящие арийцы не плачут. И все-таки, какое это было прекрасное и торжественное мгновение в бесконечном потоке времени. Вебер даже сказал бы «мистическое сияние», а не «торжественное мгновение».

Вот он, вот центр мира! Люди стран живут и не ведают о том, что сейчас в этом месте вершится история, совершается великая мистерия человеческих судеб, людей ожидает несказанное счастье быть под дланью Великой Германии. Мы, великая раса арийцев, раса господ, несем в мир просвещение и радость.

Вебер все же не сдержался и заплакал. Горячие слезы потекли по щекам.

И он проснулся.

…

На щеках Хайнца остались слезы. Он машинально смахнул их перчаткой и посмотрел в сторону выхода. Снежная буря закончилась, но выбираться наружу не имело смысла: спустились сумерки. Вебер, очистив проход от снега, выглянул наружу. Небо оказалось звездным и предвещало хорошую погоду утром. Он вернулся на место и достал фонарь. К счастью аккумулятор не сел. Фонарь светил тускло, но его света оказалось вполне достаточно, чтобы разогнать полумрак пещеры.

Нацист немного перекусил и вновь осмотрелся. Он, удивившись, заметил черное пятно на стене неглубокой пещеры. Вебер поднял фонарь и поводил им в воздухе, словно сигнализируя кому-то. Это было не пятно, а углубление в стене, поскольку что-то внутри отбрасывало блики. Хайнц приблизился с фонарем и удивился еще больше. Он сидел в растерянности в начале лестничного марша, который уходил вглубь под пологим углом. Он ясно рассмотрел внизу ступени. Это сделала не природа, а разумное существо. Ступени выдолблены в скальной породе. Выполнены они грубо, да и проход вниз неширок, но это было великое открытие — не имелось сведений о наличии пещеры в этом горном перевале. Вебер оказался первооткрывателем волей случая. Если бы не снежная буря, он вряд ли обратил внимание на пещеру.

Хайнц вернулся за рюкзаком, накинул его на одно плечо и решил спуститься. Подгибая колени и сгибая спину, он направился вниз, держа перед собой фонарь. Затем остановился и погасил фонарь. Сел на ступени. Дышать было легко. Он почувствовал даже еле заметный холодный ветерок, касающийся кожи лица. Значит, с вентиляцией здесь все в порядке и, возможно, этот лаз имеет выход с другой стороны. Тратить заряд аккумулятора не хотелось. Если шахта проходит насквозь горную породу под небольшим углом, то заряда не хватит. Расходовать непромокаемые спички на освещение — безрассудство.

Вебер включил фонарь и всмотрелся в сумрак. Шахта шла прямо. Пока он шел, не заметил ответвлений. Включить бы керосиновый фонарь, но топливо кончилось. Хайнц, вновь выключив фонарь, прицепил его за ремешок рюкзака, уперся ладонями в стены прохода и решил спускаться в полной темноте, ощупывая камень на наличие ниш.

Он шагал долго, и ему показалось, что каменный коридор был прям как струна, а стены чересчур гладки. Интересно, зачем они так тщательно их обработали. Хайнц опустил правую ногу на очередную ступеньку и, замерев, покрылся холодным потом. Ужас захлестнул душу. Они? Вебер впервые подумал о них, причем машинально. Поток мыслей как бы сам свернул на тему о пришельцах с других планет. Нацист верил в разумную жизнь за пределами солнечной системы, верил в гипотезу о палеоконтактах, поэтому для него это была не гипотеза, а реальность. Подозрительно гладкая стена и натолкнула его на эти мысли. Вебер всерьез увлекался идеей о палеоконтакте, даже верил в то, что легендарная арийская раса имела внеземное происхождение.

Хайнц тяжело выдохнул и опять включил на короткое время фонарь: можно идти только прямо — ответвлений нет. И он пошел.

Впереди появилось белесое пятно. Неужели выход? А чему удивляться? Он так долго здесь, что давно пора ему оказаться на другой стороне горного перевала. Он зашагал смелее и очутился в странном месте.

Это оказался хорошо освещенный холодным светом небольшой по площади зал с высоким потолком. Зал выдолблен в скале. На сводчатом потолке висели странные фонари. Они напоминали светящиеся панели. Хайнц подумал о раскаленном добела железе, но никакого тепла панели не излучали. Стены помещения завешаны шпалерами. На них изображались непонятные знаки. То ли они были красивой вязью, не несущей никакой информации, то ли смысл имелся. Нацист в некоторых признал знакомые руны и символы.

На полу, скрывая неровности, лежал толстый потертый ковер. Его края украшала арабская вязь, но ковер не был арабским. Ислам запрещает изображения животных и людей, а тут в центре находилась голова рептилии, которая в упор смотрела на зрителя пристальным человеческим взглядом. Концентрические круги с замысловатыми рисунками окружали зеленую голову и, казалось, что животное надело на свою шею роскошный воротник.

На ковре стоял приземистый столик на толстых ногах. Он располагался так, будто украшал голову зеленого существа, напоминая уродливую корону. Сидеть за таким столиком можно было только, расположившись на полу. Столик покрывала холстина.

Хайнц посмотрел на противоположную от входа сторону. «А вот и второй проход», — сделал вывод офицер и собрался идти туда, но из прохода появился рептилоид. Вебер застыл в изумлении. Существо было одето в альпинистское снаряжение. В руке оно держало рюкзак. Подойдя к столику, дрейк бросил ношу рядом и сказал:

— Здравствуйте, господин Вебер.

— А… Да, здравствуйте. — И Хайнц ничего лучше не нашелся, как спросить: — А вы кто?

— Не в вашем положении задавать вопросы.

— И все ж…

— Прошу. — Рептилоид указал на столик и сел за него по-турецки. — Хотя вы знаете ответ на данный вопрос. Ведь так? — Нацист сел напротив. — Нам известно о том, что конкретно вы исповедуете идею палеоконтакта. Я — подтверждение всех ваших догадок.

— Неужели?

— Точно.

— Но что вы здесь делаете?

— Наблюдаем за Землей.

— Для чего?

— Вы говорите о целях?

Морда рептилии ехидно и в тоже время удивленно расплылась в улыбке. Это выглядело жутко, если знать, что настоящие пресмыкающиеся не обладают богатой мимикой, а уж тем более такой тонкой и глубокой.

— Да. Ваши цели?

— Я расскажу вам, зачем мы здесь, но с одним условием. Нет, нет. Два условия.

— Какие условия? — настороженно спросил офицер.

— Я бы даже сказал… Три условия. Во-первых, ответьте на вопрос: каковы цели Великого Рейха?

— Чтобы процветала великая Германия. Чтобы на Земле осталась только великая раса.

— А все низшие исчезли?

— Да.

— Всё это очень странно. Не думаете ли вы, что вам это не удастся? Дело в том, что вы столкнетесь с множеством воль. Какие-то вы сможете сломить, какие-то нет. Кроме того, ваше учение имеет изъян.

— Вы говорите о либеральных ценностях? Думаете, мы — угроза для демократии? Для свободы?

— Ой, вот не надо! — Рептилоид махнул чешуйчатой лапой. Хайнц заметил, что она пятипалая. — Свобода? Дело не свободе, а в длине поводка. Я понимаю, господин Вебер, вы намекаете на США, но речь не о них, а о вас. Мы, то есть дрейки, читали книгу вашего фюрера «Моя борьба» и знаете, Гитлер безграмотен. Он назвал евреев паразитирующей расой. В то время как евреи — это нация, а германцы и евреи, по сути, принадлежат одной расе — европеоидной. Есть нюансы, но… Теперь поговорим о втором условии. — Рептилоид аккуратно снял холстину со стола. На нем лежали две каточки от бинго. — Вот оно.

— Игра?

— Да. Сыграйте со мной в бинго. Кстати, вы какое предпочитаете играть? Британское? Или американское?

— Без разницы. Вы что, специально меня ждали для этого?

— Да. — Рептилоид достал из своего рюкзака два мешочка. В одном лежали шары с номерами, а в другом — жетончики. — Начнем?

— А третье условие?

— Ах, да. По окончании игры, неважно кто победит, я сыграю вам на флейте.

— На флейте?

— Вы удивляетесь? Не знаете, что такое флейта? Это такой лабиальный музыкальный инструмент. Слово происходит от латинского flatus, что значит «дуновение», а лабиальный от labium. Губа. Инструмент очень древний. Его прародителем является свисток…

— Да я знаю, знаю, — нетерпеливо прервал объяснение Хайнц, скинув рюкзак с плеча. — Мы будем играть, или нет?

— Игра началась! — радостно воскликнул рептилоид и ослабил завязки на двух мешочках.

…

В начале двадцатых чисел апреля (точнее она не помнила) Ева Браун в последний раз вышла из бункера. В последний раз девушка увидела берлинское небо, в последний раз вдохнула свежий воздух. Вот только воздух не был свежим, а небо светлым. Воздух пропах смертью, а свет казался серым и унылым, потому что Ева не могла не понимать близости конца. В перерывах между бомбежками Берлина девушка выгуливала только что ощенившуюся собаку по кличке Блонди. Но настало время, и пришлось навсегда уйти в мрачное подземелье.

Не развеял сумрачного настроения даже день рождения Адольфа. Да еще Геббельс омрачил мгновение просьбой-приказом-мольбой:

— Я прошу вас, уезжайте. Умоляю. Приказываю. Как хотите, так и понимайте. Не только вы, но и фюрер. Это будет лучше для всех. Фрау Ева, вы обязаны уговорить его, пока имеется возможность.

— Уехать? Уговорить? — будто удивляясь, произнесла Ева. — Извините, но я не могу говорить с ним на столь щепетильные темы. Вы же должны понимать, господин Геббельс, что в таких вопросах я не советчик. Адольф сам принимает решения.

Гитлер и не собирался уезжать независимо от исхода войны, хотя исход и так был ясен. Последняя радиограмма, что пришла в ночь на тридцатое апреля, убивала все надежды на Великую Германию. Уже ничего не исправить.

Утром тридцатого апреля Гитлер спросил подчиненных:

— Что будем делать?

Никто не ответил.

Стояло тяжкое молчание, которое невозможно побороть. Фюрер осмотрел усталым взглядом присутствующую элиту Рейха, хотя здесь были не только они. Чета Геббельсов явилась почему-то с детьми. Гитлер опустил взгляд на детей, но ничего не сказал. Ева за молчаливой сценой наблюдала со стороны, потому как вопрос, безусловно, относился не к ней.

Гитлер за последние несколько дней сильно сдал. Он был похож на старую развалину. Вялое спокойствие, что владело им — обман. Внутри него всё кипело, но он сдерживал себя, зная, что ничего не изменить.

— Что же будем делать? — произнес фюрер вновь, придавая голосу бодрости.

Секунду спустя, артиллерийский снаряд Советской Красной армии вгрызся в землю. Бункер он не смог повредить. До него лишь докатилась волна, которая глухо и отрывисто постучала в убежище: «Бу!» Дрогнул потолок, осыпалась пыль. Часть ее припорошила плечо Адольфа. Он машинально стряхнул пыль и, посмотрев вверх, рассеяно вымолвил:

— Снег пошел. Странно. В апреле снег? В Берлине? В феврале снег и то редкость. — Он окинул взглядом людей. — Так я отвлекся. Что мы будем делать? Я не говорю о войне, я говорю о текущем моменте.

Окружение Гитлера молчало.

Неловкую паузу спас ребенок:

— Если нечего делать, можно сыграть в бинго.

— В бинго? — удивился фюрер.

— Да.

— Знаешь, я никогда не играл в бинго. Просто было некогда. Столько работы. А теперь… — Адольф впал в задумчивость. Казалось, он посмотрел ненадолго внутрь себя и вернулся к реальности: — А теперь появилось свободное время. Что ж, хоть я и не люблю азартные игры, а бинго, я уверен, азартна, можно сыграть. Знаешь, — обратился он к ребенку, — азартные игры вредны для здоровья.

Гитлер, многозначительно замолчав, улыбнулся. У кого-то мелькнуло дикая мысль: «Уж не считает ли он войну с Советами азартной игрой?»

— Почему? — удивился ребенок, стараясь не обращать внимания на странную улыбку.

— Очень даже вредно для здоровья, — подтвердил фюрер. — Однажды Ева со своими подругами и сестрой… — Адольф посмотрел на девушку. — Играли в карты. Не помню, что это была за игра, но ее правила я знал. А еще они курили, пока меня не было. А я не переношу запаха табака. Да, я покинул игроков, но вскоре вернулся. Во время моего отсутствия они и успели закурить, а поскольку я возвратился неожиданно, они решили избавиться от раскуренной сигареты и ничего не нашли лучше, как сесть на нее.

Ребенок засмеялся.

— Я говорю чистую правду. Одна из девушек бросила окурок в пепельницу, а чтобы не пахло, села на пепельницу, когда я вошел. Я решил подождать, чем это все закончится, поэтому стал, никуда не торопясь, объяснять правила игры в карты. Потом покинул их, а наследующий день поинтересовался у Евы насчет ожогов на девичьей попе.

Ребенок опять рассмеялся и уточнил:

— Но мы не будем курить?

— Конечно, нет. Зачем? Мы не раскурим ни одной сигареты, я тебе обещаю. Ну как, играем в бинго?

Ребенок, ничего не ответив, покинул взрослых и вернулся вскоре с пачкой карточек и двумя мешочками. В одном из них были шары с номерами, а в другом — жетончики. Пока ребенок отсутствовал, Гитлер успел занять стол и задумчиво вертел на среднем пальце правой руки перстень с темно-серым базальтовым камнем. Присутствующие с удивлением и растерянностью разглядывали фюрера. Вначале они решили, что он пошутил насчет бинго, но нет, глава Германии действительно собирался играть в бинго.

— В чем дело, господа? — спросил он у стоявших людей. — Берите стулья, садитесь за стол.

За большим столом с удобством разместились посолонь Адольф Гитлер, Ева Браун, дети Геббельса, чета Геббельсов, глава нацистских младогвардейцев Аксман, Борман, слуга Хайнц Линге и личный адъютант фюрера Отто Гюнше. Причем Отто замыкал этот круг.

Дети раздали карточки. Они стали ведущими. Но прежде чем начать игру, один из них произнес:

— Играть в бинго, дядя Адольф, просто. В клеточках числа. Мы будем доставать шарики с номерами и громко произносить номера. Тот, кто первый заполнит столбец, строку или диагональ, тот кричит: «бинго!» Он закончил игру. Последний, кто кричит — проигравший.

— Так, так, так, — задумчиво произнес фюрер, растягивая слова. — Я вижу, правила просты. Давайте же начнем.

— Дядя Адольф, а что у вас за кольцо на пальце? — спросил вдруг ребенок.

— Это не кольцо. Правильно называть это перстнем, поскольку это кольцо с камнем. Камень простой. Базальт. Он дешевый, но важен сам подарок. Его мне подарила Аненербе. И это не только украшение. Это чтец мыслей.

— Он читает мысли? Врете!

— Фюрер никогда не врет. Правда, для того чтобы прочитать мысли нужно пожать руку того, с кем ты разговариваешь. Тогда ты узнаешь правду.

Ребенок задумался. Неизвестно, поверил ли он в сказанное Гитлером.

— Сейчас мы раздали карточки, — деловито начал ребенок. — Я достаю первое число…

Так началась игра в бинго.

Все, казалось, втянулись в нее и забыли обо всем. Они не обращали внимания на то, что порой потолок сотрясался от ударов снарядов. Мир снаружи перестал существовать. Он исчез. Существовала только маленькая Германия под землей в бункере, а жизни наверху не было. Она истончилась и растворилась в сером берлинском воздухе. Там нет людей, нет военной техники, нет звуков, ну, а потолок… Его судороги можно объяснить природным явлением — снегопад.

Гитлер проиграл в бинго. Он оказался последним, кто закрыл жетончиками пять чисел. Фюрер четко и громко произнес:

— Бинго. — И посмотрел на детей. Он понял, что медлить нет смысла. — Большое спасибо. В первый раз я играл в такую замечательную игру. Это интересно. Жаль, проиграл.

Гитлер сделал быстрое и незаметное движение пальцами Геббельсу. Геббельс встал из-за стола и проговорил как можно естественнее:

— Дети, а теперь возвращайтесь в свои комнаты. Магда, забери их.

Супруга с детьми покинула людей, сидевших за столом.

Гитлер встал и в сопровождении Евы Браун направился в свои апартаменты, но вдруг остановился, развернулся и, окинув взглядом всех, спросил:

— Господа, как вы думаете, почему я проиграл? — Геббельс пожал плечами. Он был в растерянности. — Не потому ли, что я играл впервые?

— Человек всегда что-то делает впервые, — ответил Аксман и стушевался. Он подумал, будет ли уместен такой ответ.

Однако фюрер никак не отреагировал. Показалось на секунду, что он даже по растерянности пропустил мимо ушей ответ, но глава Рейха кивнул медленно головой и произнес:

— О, да. Что-нибудь и когда-нибудь человек делает впервые, так что винить его за результат не имеет смысла. Ведь в данном случае он оказался первопроходцем.

Адольф задумался. Какая-то мысль змеиным хвостиком шевельнулась в нем. Это было видно по глазам. Во взгляде зародилась идея. Мысль. Впервые за столько дней глава уже побежденной Германии почувствовал себя лучше, жизнь затеплилась в умирающем теле.

— Поражение в войне с Советами мне не кажется такой трагедией, как проигрыш в бинго, — произнес фюрер и, повернувшись, покинул комнату под руку с Евой Браун.

Стало ясно, что он тянул время, продлевал агонию, которая заканчивается смертью. Последние части Вермахта гибли на улицах Берлина, давая возможность добровольно уйти из жизни Гитлеру. Смерть немецких солдат не имела смысла, но хоть несколько часов, минут, секунд нацистский режим мог просуществовать.

Выстрел.

Геббельс будто очнулся и посмотрел на часы. Была половина четвертого. Сколько прошло времени с того момента как фюрер с Евой покинули их и до выстрела, он не знал. Он не следил за временем. Тем более, за игрой в бинго он потерял счет минутам.

Люди вышли из комнаты. Зайдя в кабинет Гитлера, они остановились на пороге, разглядывая два трупа на диване. Ева Браун полулежала без видимых признаков насильственной смерти. Фюрер сидел, чуть облокотившись о подлокотник. Височная часть его головы была сильно запачкана кровью. Он выстрелил себе в голову. Об этом говорил пистолет, зажатый в руке.

Пять человек стояли на пороге кабинета: Хайнц Линге, Отто Гюнше, Геббельс, Борман и Аксман.

— Что ж, — вдруг проговорил не к месту Геббельс. — Фюрер застрелился, потому что не смог пережить проигрыша в бинго. — И продолжил тем же тоном: — Надо проверить все ли бумаги он сжег. Отто, займитесь этим. Хайнц, приберитесь потом. А мы, господа, забираем тела.

Трупы завернули в одеяло и вынесли. Их уже ждали канистры с бензином.

В комнате остались Гюнше и Линге. Линге чистил диван, он протирал холодной водой бурые пятна. Гюнше проводил ревизию в столе Гитлера. Содержимое ящиков он высыпал на стол. Образовалась небольшая кучка из бумаг. Адъютант не стал просматривать содержимое рукописных текстов. Он просто собрал их в стопку и бросил в камин, открыл заслонку, на мгновение задумался, глядя на листы, а затем поджег их каминной спичкой.

Запахло горелой бумагой.

Пламя заплясало, пожирая рукопись. Гюнше заворожено наблюдал за уничтожением последних следов.

Еще один советский снаряд ударил в землю. Вновь знакомое и отрывистое «Бу!» С потолка посыпалась побелка. На этот раз, видимо, снаряд разорвался рядом, так как грохот оказался сильнее, чем в прошлый раз, когда они играли в бинго.

— Вы закончили, Хайнц? — нетерпеливо спросил адъютант.

Слуга кивнул. Они покинули кабинет. Отто Гюнше машинально бросил взгляд на глобус, стоящий рядом со столом. Глобус был припорошен побелкой, словно над всем миром случился снегопад.

Дверь в кабинет они оставили приоткрытой.

Адъютанта волновала судьба тел: успели сжечь?

Тела в спешке подожгли, потом, накрыв одеялом, закидали землей. Однако советская армия обнаружила трупы Гитлера и Евы Браун по торчащему из земли куску грязной ткани. Когда тела выкопали, солдаты заметили, что левая кисть Адольфа сжата в кулак, и это не угроза, он будто что-то сжимал. Разжав пальцы, люди обнаружили в ладони жетончик от игры в бинго.

…

Рептилоид никуда не спешил. Спешить было незачем. Он аккуратно высыпал пястку жетончиков на край стола и, не торопясь, вынимал шары с номерами, отчетливо произносил число, ждал, доставал следующий шар и так далее.

Рептилоид проговорил:

— А знаешь, чем всё это закончится?

— Игра? — спросил Вебер.

— Нет, не игра. Вы. Великая Германия.

Хайнц не ответил. Он сосредоточенно всмотрелся в свою карточку, затем, подняв глаза на рептилию, произнес:

— Будущее никому не известно.

— Ты уверен?

— Да.

Ящер громко произнес число.

— Будущее в каком-то смысле предопределено.

— Вот с этим отчасти да, согласен, — ответил нацист.

— Я тебе сейчас расскажу о последних часах жизни вашего фюрера.

И рептилоид рассказал историю.

Когда история закончилась, Хайнц ответил:

— Это в литературной степени интересно.

— То есть, «в литературной степени»?

— Ну, я хотел сказать… — Вебер посмотрел на то, как рептилия медленно перемешивает в мешке шары. — Я хотел сказать, что это похоже на вымысел, похоже на литературное произведение. Фантастический рассказ.

— А, ты об этом? Ну, если представить, что весь мир — есть текст, то мы — слова этого текста.

— В том, что ты говоришь, есть обреченность.

Был назван номер шара. Хайнц закрыл жетончиком число на своей карточке.

— Представь себе, что вы победили СССР. Вы вошли в Москву. Ваши дальнейшие действия?

Вебер с удивлением посмотрел на рептилию и уточнил:

— В каком смысле, наши дальнейшие действия?

— Ну, смотри… — Сухой перестук шаров, похожий на грохот костей. — Война закончилась. Гитлеру придется пойти на некоторые уступки. Например. Ему придется признать Европу, как территорию расы господ. США, естественно, попробуют дружить с вами, но вряд ли им удастся, ибо фюрер импульсивен и непоследователен. Будет передышка в войне. Год, может, два, три. Затем будет развязана новая война, но с применением оружия массового поражения. Великая Германия окажется между двух огней: между США и СССР.

— Мы же победили СССР.

Рептилоид громко назвал номер шара и закрыл жетончиком число на карточке.

— Надеюсь, ты шутишь. То есть ты всерьез думаешь, что, дойдя до Москвы, Германия победит СССР? Ну, Наполеон тот еще тип был. Он тоже занял Москву. Но, чтобы победить, ему следовало пройтись огнем до самой Аляски.

Вновь сухой перестук шаров.

— То есть, ты считаешь…

— Да, господин Вебер, СССР не будет существовать, но возникнет, например, какая-нибудь Сибирская республика и станет вас прессовать с восточной стороны континента.

— Прессовать?

— Ну, ты понял. Партизанское движение.

— И в итоге?

— Итог ты уже знаешь, — отрезал рептилоид и замолчал.

Он только произнес очередной номер, и несколько ходов в игре прошло в полном молчании.

— Ты не договариваешь, — спокойно без эмоций сказал Хайнц.

— Ты же не хочешь знать правды?

— Хорошо, скажи ее.

— Во-первых, ты получил то, что хотел. — Рептилоид указал на перстень. — Во-вторых, нацизм нежизнеспособен по элементарной причине. Он охватывает только одну нацию. Европейскую. Нацизм — идеология не интернациональная, а поскольку процесс глобализации на планете Земля начался еще в девятнадцатом веке, то нацизму здесь не место.

Хайнц Вебер машинально посмотрел на перстень с темно-серым камнем и, хмыкнув, спросил:

— Чтец мыслей? Надо же. Теперь я все понял. Разбойники в костюмах чумных докторов. Это были вы. Стоило догадаться. Носатая маска. Теперь понятно, отчего она носатая. Ваши морды вытянуты и…

— Моя морда тебя не касается.

— Это вы нацепили на мой палец кольцо. Зачем?

— Разве ты не хочешь абсолютной власти? — Но в голосе рептилии прозвучали саркастические нотки. — Мы продолжаем игру, или тебе не интересно, зачем мы пришли на вашу планету?

— Почему? Мы продолжаем. Просто я подумал… М-м… Вы всегда так приходите?

— То есть?

— Вы ведь не только на Землю высаживались? И на другие обитаемые планеты, так?

— Ну, не на все.

— Только там, где есть разумная жизнь?

— Есть группы планетарных цивилизаций, которые нас не интересуют.

— Которые сильнее вас?

— Нет. Затворники. Мы их так называем. Это такие цивилизации, что добровольно отказались от любых контактов. С ними невозможно поговорить, тем более строить дипломатические отношения. Они могут быть высокоразвиты, но не хотят общаться. Благо, что они сразу предупреждают об этом. Ладно, мы отвлеклись. Надо закончить игру.

Рептилоид громко произнес число.

— А все-таки, откуда вы? С какой планеты?

— По-моему, ты забегаешь вперед. Игра еще не закончена. Хотя… Мы с Земли.

— Шутишь?

— Дело в том, что где-то шестьдесят шесть миллионов лет назад планета Земля столкнулась с крупным космическим телом. С астероидом. Удар оказался такой силы, что вымерли все крупные рептилии и не только, но это позволило спокойно эволюционировать предкам современных млекопитающих. Далее появились приматы, затем первые гоминиды, но удар астероида породил еще и… Как это тебе объяснить короче…

— Говори как есть.

— Взрыв вызвал возникновение параллельной вселенной. Он породил копию, в которой есть одно значительное для Земли отличие. В той вселенной, то есть откуда я родом, тоже есть Земля, но на ней не появилось ваших биологических предков, но появились наги, ануннаки или сауряне. Называй, как хочешь. Мне больше нравится нибирийцы или рептилиды. Это наши биологические предки — небольшие ящеры, жившие миллионы лет назад в пещерах. — Дрейк задумался. — Так что, планета у нас с вами одна, только их две. Вы называете ее Землей. Мы — Шам-Ла. А Нибиру — это всего лишь мост между мирами.

— Похоже на миф.

— Угадал. Наша наука развилась настолько, что нам удалось выйти в параллельную вселенную во времена шумерского царства. Мы даже недолго контактировали с шумерами, поэтому в их мифологии встречаются сюжеты, где есть люди-ящеры.

— Всё это настолько сказочно, что не может быть правдой.

— Верить, не верить, сомневаться, ошибаться, делать правильные выводы и многое другое — личное дело каждого.

Рептилоид достал следующий шар.

…

Сон липкий и неприятный, точно ступаешь по грунтовой дороге в распутицу. Вокруг туман и неопределенность. Ты всматриваешься, но ничего не разглядеть — туман плотный, и всё будто сквозь запотевшее стекло, видно светлую верхнюю часть и темно-серую нижнюю половину. Ясно, что внизу под ногами разбитая непогодой дорога, слышно противное чавканье. Верхняя половина окутана точно дымом, и иногда вспыхивают непонятно откуда взявшиеся бирюзовые, зеленые, лиловые пятна. Кажется, это осмысленное движение, и вот, зеленые пятна превратились в зеленые акварельные разводы, обретя мягкий изумрудный оттенок. Они вытянуты сверху вниз. Наконец, очертания становятся более четкими. Это гуманоиды с зеленой чешуйчатой кожей, это они шагают по разбитой дороге, и их перепончатые ступни чавкают по грязи. Они ходят туда-сюда, видимо, бесцельно: остановятся, поглядят перед собой и опять сомнамбулическое хождение из стороны в сторону. Они шагают слева направо, шагают вглубь, растворяясь в тумане. Одна из человекообразных рептилий смотрит на зрителя (яркие янтарные глаза с хищными щелочками вертикальных зрачков) и открывает рот. Длинный раздвоенный язык. Он тянется к зрителю, он похож на тонкую черную руку с двумя пальцами.

— Занавес. Пора сделать антракт, — произнес рептилоид, втянув язык. — Я что сказал?

— Подожди. Дай закончить, — прозвучал голос из серого тумана.

— Чего ждать. Здесь нет перспектив.

— Тогда зачем шиш?

— Так надо.

— Глупый и не информативный ответ.

— Плевать.

— Надо было убить.

— Но мы же не убийцы.

— Хорошо. Хорошо.

Рептилоид исчез в тумане. Вновь замелькали зеленые пятна, которые исчезли, исчез и туман, уступив место белому безмолвию.

Нацист открыл глаза. Он сильно замерз. Тело застыло. Он с трудом встал и подул на озябшие пальцы и, удивившись, почему его руки не в перчатках, заметил на среднем пальце правой руки золотой перстень с камнем из базальта. Офицер осмотрелся. Другие участники экспедиции «Хрустальный огонь» тоже очнулись. Они стали переговариваться и вспомнили, как на них напала банда, одетая в костюмы чумных докторов.

У всех нацистов на средние пальцы были надеты перстни с базальтовыми камнями. Перстни снять невозможно.

— Не хватает одного офицера. Хайнц Вебер.

— Где он?

— Неизвестно.

— Чумные доктора, видимо, забрали его.

— Почему?

— Смотри, вещей его нет.

— Да. И материалов экспедиции.

— Что происходит?

— Кто эти разбойники?

— Русские свиньи!

— Не думаю.

— Но они украли…

— Ничего они не украли.

— Но…

— Среди нас нашелся предатель. И имя ему — Хайнц Вебер.

— Точно. Вряд ли бы разбойники забрали только его вещи. Они бы прихватили и наши. Верней всего, он забрал свои вещи и материалы экспедиции. Сволочь!

— Я бы так категорически не заявлял.

— Я знал Хайнца. Он был отличным малым. Он не мог предать. Мне думается, здесь все намного сложнее, чем…

— Почему ты сказал о нем в прошедшем времени?

— Смею полагать, он мертв.

— Сметь ты, конечно, смеешь, но твое предположение…

— Так. Прекратить разговоры. Допустим, Хайнц Вебер жив. И он ушел по своей воле. Куда он мог направиться? Глянем на карту.

— Вот здесь. Здесь он точно должен был пройти. Он просто физически не сможет миновать горный перевал. Видите?

— Сколько до него?

— От получаса до часа. Всё зависит от дороги.

— Отлично. Даю пятнадцать минут на сборы.

…

— Бинго! — радостно воскликнул рептилоид.

— Что ж. Поздравляю. Наконец-то мы закончили.

— Почему не слышу радости в голосе. С таким настроением истинный ариец не может претендовать на мировое господство, — съязвил дрейк.

— Ага, — задумчиво вымолвил Хайнц. — Я жду. Помнишь?

— Я не забыл. Сейчас расскажу тебе о нашей цели на Земле. Зачем мы ее посещаем? Зачем мы наблюдаем за землянами? Постараюсь быть кратким. Ты, наверно, знаешь, что такое исправительный лагерь?

— Ты на что намекаешь?

— Ни на что. У вас же есть концентрационные лагеря для евреев?

— Не понимаю. Но продолжай.

— Земля для нас такой исправительный лагерь. Конечно, мы не создавали разумную жизнь на этой планете. До такой глупости мы еще не дошли. Но мы…

Рептилоид впал в задумчивость. Его взгляд потух. На мгновение Веберу показалось, что ящер заснул с открытыми глазами. Собеседник смотрел не на Хайнца, а сквозь него. Выглядело это не то чтобы страшно, а жутко и завораживающе, словно нацист в первый раз посмотрел в глаза смерти. Затем веки моргнули. Один глаз дрейка ожил, а второй продолжал оставаться мертвым. Завораживающе и жутко. Если бы это был снимок, то его Хайнц перевернул бы изображением вниз, чтобы не смотреть в глаза смерти, но здесь так не получится. Застывший взгляд рептилии, будто проклятие довлел над немецким офицером. Вебер поежился, утопая в янтарных глазах собеседника. Один глаз живой, другой глаз мертвый.

— Извини, — вдруг произнес рептилоид. — Я чуть не выпал из реальности, обдумывая как проще объяснить тебе наши высокие технологии.

— Думаешь, я настолько глуп?

— Мы записываем личности людей, не всех, конечно, на носители… Людей, как ты понимаешь, которые оставили неприятный след в истории Земли. Короче, те, что совершили много зла. Тело этих людей умирает, а вот личность мы сохраняем. Она хранится в особом архиве. Мы называем его Башней. Затем через какое-то время личность подселяем в другое тело. И наблюдаем, как человек ведет себя. Совершит ли он зло в следующей жизни? Случится ли рецидив? Если совершит зло, то вновь перезапускаем личность. Как видишь, Земля — это исправительный лагерь.

— А если он не совершит больше зла?

— Тогда уходит в лучшую жизнь. Честно сказать, мы не знаем, куда уходит личность.

— То есть ты считаешь, что я тебе поверю?

— А у тебя разве есть выбор?

— Да. Поверить. Или не поверить.

— В данном случае выбор не имеет смысла, ибо он ничего не меняет в устройстве вселенной. — Дрейк на секунду задумался. — Да, я же хотел тебе сыграть на флейте.

Рептилоид достал из рюкзака черную коробку и открыл ее. В ней на бордовом бархате — флейта. Она оказалась в разобранном виде: деревянный мундштук и металлическая трубка с отверстиями лежали отдельно. Дрейк любовно взял части музыкального инструмента и соединил вместе. Движения его были наполнены благоговением, он с явным трепетом поднес мундштук к губам. Глаза рептилоида наполнились солнцем и умиротворением. Прозвучали первые ноты вначале несмелые, а затем потекла удивительная симфония. Хайнц услышал именно симфонию, несмотря на то, что флейта одна. Казалось, звучало несколько музыкальных инструментов, а мотив грустный, но дарующий надежду. Грусть от того, что все тлен и суета, мир хрупок, а бытие любого существа бренно, но ты великое и разумное существо сидишь на вершине и смотришь вниз. Внизу плывут облака, за которыми прячется целый мир. И твое сердце пронзает надежда: а вдруг, все это не напрасно, вдруг высшие смыслы не самообман, вдруг они существует. Надо только прислушаться к тишине, и уловить дыхание мироздания, и в нем ты найдешь все ответы.

Мелодия закончилась.

— Ну, как? — спросил дрейк.

— Завораживающе.

— Держи. — Рептилоид протянул инструмент Веберу. — Сыграй.

— Я не умею.

— Почему? Это ведь просто. Нужно дуть вот сюда, а пальцами зажимать круглые отверстия. Так извлекается звук.

— Я знаю, как извлекается звук, но нужно иметь представление о гармониях. Последовательности. Да и просто обладать навыком и слухом.

— Да? Ты сейчас серьезно? Почему же вы решили, что сможете сыграть на флейте мира? Вы что, знаете последовательности и гармонии вселенной? Вы знаете законы мира? Так какого хера вы решили его перекроить?!

Хайнц не успел среагировать, и рептилоид с размаху ударил его в висок. Искры посыпались из глаз и вмиг потемнело.

— За что? — нелепо произнес нацист.

— За что?! За то, что ты нацист! Извини за глупый ответ. Какой вопрос, такой и ответ. — Дрейк нанес удар в темя. — Сволочи! Больные на всю голову! С какого ляда вы приперлись в этот мир?! — Еще удар. Рептилоид, не давая Хайнцу опомниться, наносил удар за ударом. — Не, конечно, это наше упущение, но для чего вы, вот именно вы, вроде, трезво мылящие люди выбрали этого отморозка себе в канцлеры? А? Отвечай! — Мундштук, расколовшись, отлетел в сторону. — Молчишь, ариец?! Я тебе научу любить общество! Я из тебя сейчас баварскую сосиску сделаю!

Еще удар. Вебер потерял сознание. Дрейк взял за шиворот нациста и положил его головой на столик, будто на плаху. Голову человека рептилоид повернул набок, чтобы она удобнее лежала.

— За что?! Ты не знаешь?! — Дрейк бросил на ковер погнутую флейту. — Ты серьезно? Белая кость? Голубая кровь? Зеленые мозги?

Дрейк схватил свой рюкзак, извлек из него топорик-ледоруб и в пару приемом отрубил Веберу голову. Она, брызгая кровью, скатилась на ковер. Рептилоид отпихнул ее ногой в сторону выхода. Голова скрылась в темноте.

— Бинго! — вскрикнул дрейк, воздев руки.

Он опустил руки. С его лица спала ненависть. Казалось, он быстро постарел. Разочарование и усталость. Пришелец тяжело выдохнул:

— Кажется, я немного перегнул палку, то есть флейту. — И бросил взгляд на столик.

Тела не было. На столе лежала целая флейта. Рептилоид сел рядом, взял инструмент и заиграл печальную мелодию. Он выводил ее тщательно, никуда не торопясь. Наконец, звуки смолкли.

Хайнц Вебер очнулся. Перед ним сидела рептилия, что держала в руках флейту.

— Ну, вот и всё, мелодия кончилась, — сказал рептилоид. — Больше я тебя не держу. Иди. — Ящер кивнул за спину, где был темный зев выхода из пещеры.

Нацист встал и, забрав свой рюкзак, скрылся в темноте. Дрейк приставил мундштук к губам. Полилась щемящая душу мелодия.

Хайнц оказался на другой стороне перевала. Вдалеке он заметил то ли строение, то ли гору. Офицер присмотрелся: все-таки строение. Краем уха он слышал звуки флейты и решил вернуться, чтобы узнать у пришельца, что там впереди, так как на карте никакой горы, а уж тем более гигантского сооружения не было. Но Вебер отказался от этой идеи, ибо понял, что впереди. Там располагался архив личностей, который построила цивилизация рептилоидов.

…

Адольф Гитлер и Ева Браун зашли в кабинет. Гитлер прикрыл за собой плотно дверь.

— Вот и всё, — вяло произнес он. — Дело закончилось.

— Какое дело? — не поняла Ева.

— Я проиграл в бинго. А если я проиграл в такую простую игру, то ясно, почему мы не победили в войне.

— Адольф, ты говоришь полную чепуху. Причем здесь игра и война? Тем более бинго? В этой игре не нужно включать ум. Это не интеллектуальное развлечение. Здесь только случай. Только удача.

— Удача и случай много значат, Ева.

— Ты никогда меня не любил, — вдруг сказала девушка.

— Я заботился о тебе.

Она посмотрела на него, будто хотела удостовериться: он ли сказал? А если он, то какой смысл спрятан за этой нейтральной фразой?

— Я думаю, нам пора, — проговорил он.

— Да, — рассеяно ответила девушка.

Адольф достал из ящика стола пистолет и ампулу с цианидом. У Евы ампула всегда была с собой. Они сели на диван и долго молчали. Гитлер, глянув на стол и книжный шкаф, понял, что за последние дни зрение сильно ухудшилось. Не мудрено, постоянное недосыпание, нервы. Шкаф и стол шевелились, словно горячий воздух поднимался от пола. Такое можно увидеть в жаркий день после дождя. Только дрожание воздуха в следующее мгновение изменило характер: оно стало расходиться кругами от центра к краям. Так бросишь камень в озерную гладь, и круги еще долго расходятся. Но круги в данном случае расходились в вертикальной плоскости. Затем — свечение, и показалась зеленая нога. Она осторожно нащупала столешницу. Вторая нога… И на столе сидело гуманоидное существо с зеленой кожей. Это была человекообразная рептилия в странной одежде, больше похожей на рабочую робу. Гитлер сразу заметил широкие штаны с четырьмя карманами (по два на каждой штанине) и жилет также с множеством карманов. Существо вынуло из кармана небольшую пачку, открыло ее и, вставив ловким движением сигарету в рот, оглянулось по сторонам.

— Да ё-мое! В этом доме нет нормальных спичек. Только каминные, — сказал рептилоид, вынув сигарету изо рта. Он посмотрел сосредоточенно на супружескую чету, сидящую на диване. — Как прошло венчание? Рассчитываете после смерти попасть на небеса? Вы что, нельзя, там же советская авиация. — Рептилоид хмыкнул. — Не удивляйтесь. Считайте, что вы уже мертвы, а я видение вашего расстроенного желудка. То есть, извините, рассудка. Господин Шикльгрубер, вы так и не курите? А зря. Пора уже нервно курить в уголке в ожидании советских войск.

— Меня зовут Гитлер.

— Та щови! А я ніби не знаю, яка у вас справжнє прізвище, так? Не крутіть хвостом переді мною, будь ласка. — Дрейк спрыгнул на пол. — Короче. Вы тут добровольный уход из жизни затеяли. Так что продолжайте, затейники. Да, забыл представиться. Меня зовут «С». Я ваш жнец.

— Жнец? — испуганно спросила Ева Браун.

— Именно. Вон перстень у него, видите, фрау?

— Не понимаю.

Рептилоид, осмотрев стол, аккуратно положил сигарету вместе с карандашами и перьевыми ручками.

— Тогда задавайте вопросы, — произнес дрейк.

— Что вы здесь делаете? — спросил Гитлер.

— Жду вашей смерти.

— Зачем?

— Чтобы забрать вас в мир иной. Конечно, пьянствовать с Одином вы не будете, мы же не в Валгаллу отправляемся. Мы командируем вас в Башню, господин Гитлер.

— А я? — удивилась Ева.

Рептилоид посмотрел на девушку, словно в первый раз увидел.

— О чем вы, фрау?

— Я не уйду без него.

— Извините, не я решаю.

— А кто?

— Так. Стоп. — Дрейк ненадолго поднял пятипалые кисти, словно преграждая путь. — Вы еще мне взятку дайте. Сейчас не та ситуация.

— Что будет с Германией? — спросил фюрер.

— Она перестанет быть великой. Ее ждет столетнее рабство, а затем историческое забвение. Ладно, это все лирика. Короче, я жду. Совершайте то, что задумали, иначе я ускорю процесс перехода, а мне бы этого не хотелось.

— Теперь я начинаю сомневаться… — медленно проговорил Гитлер. — Сомневаться, что это происходит на самом деле. Мне это сниться.

— Ну! — нетерпеливо выплюнул рептилоид. — Я жду. Или ускорить процесс? — Никто на диване не шевельнулся. — Вы сами напросились.

Дрейк отыскал среди канцелярских предметов свою сигарету, достал из кармана жилета зажигалку и закурил. Противно запахло дешевым табаком. Пришелец глубоко втянул дым и медленно выдохнул, окутываясь в сизое облако.

— Таки пришлось использовать собственный огонь, — проговорил он из облака, — Терпение мое на исходе, но я пока жду.

Гитлер был убежденным вегетарианцем и не переносил запах табака. Страдания людей, человеческая кровь и дым войны заменяли ему мясную пищу и сигареты.

Он извлек ампулу и раскусил ее. Ева последовала за ним. Адольф достал пистолет и приставил его к виску.

— Hey! What’s the fuck? — Рептилоид прыгнул со стола. — А как же пострадать за убеждения? Иначе они ничего не стоят.

Прозвучал выстрел. Дрейк бросил взгляд на девушку, умирающую в агонии.

— А ты, Ева, не стоишь этого урода. Мы тебя не возьмем. — Глаза Евы остекленели. — Еще одно доказательство атавистичности нацизма.

Рептилоид снял с пальца Гитлера перстень с базальтовым камнем и исчез, шагнув в невидимый портал.

…

Два чумных доктора в молчании стояли над трупом Хайнца Вебера. Хайнц немного не дошел до ниши в скальной породе, он почти забрался в нее, но соскользнул вниз и ударился затылком о каменный выступ. Смерть наступила мгновенно, будто черным плащом накрыло сознание. Он понимал, что еще существует, но его уже не существовало для этого мира.

Один из докторов наклонился над телом, затем скинул капюшон и снял носатую маску. За ней скрывался «С». Он взял правую кисть Вебера и легко стянул со среднего пальца перстень. Второй рептилоид также убрал с лица маску.

— Ты чего там ищешь, «С»? — спросил он.

— Да так. Вдруг что интересненькое. О! Гляди-ка! — Дрейк выпрямился и показал напарнику пачку сигарет, которую он отыскал у нациста в кармане.

— Дрянь.

— В коллекцию.

— Я только одного не понимаю, зачем тебе понадобился спектакль, пока нацист падал вниз? Нелогично. Подземная комната. Игра в бинго. Игра на флейте. Беседа за жизнь. Зачем?

— Что-то должно быть в этом мире нелогичным. Абсурд должен существовать, а иначе как земляне бы оправдали свое бытие? А на самом деле, все дело в профессиональной деформации. Скучно стало. Но тебе понравилось?

— Удивился — не то слово. Особенно когда ты языком ему в нос. Он только-только залез в нишу в горной породе, ты — раз! Для чего рисковать-то? Ведь не факт, что шиш подействовал бы. Величина дозы важна, сам понимаешь.

— Ладно, надо уходить. Сейчас остальные подтянуться. Но мы как? Продолжаем шоу?

Второй рептилоид опять вспомнил игру в бинго, отрубленную голову нациста и произнес:

— Продолжаем.