Глава 7. Узлы развязали, узлы завязали

Несколько успокоившись после выпивки в приятной компании и сна, Лан Асретин решил, что на самом деле ему повезло. Конечно же, претор деревенской Лиговайи по положению своему инспектировал и границу с тораканами, но отправиться на чужую территорию… для этого официальному лицу надо было иметь вескую причину. А теперь он свободен, сможет выполнить своё обязательство и перед батыром, отправившись к нему в гости и приняв его у себя, и перед его очаровательной сестрой, которую Лан каждый день видел во снах. Асретину очень понравились степняки, когда он смотрел на них не глазом военачальника, который изучает врагов, а взором друга. «Если бы мне досталось владение со степняками, с ними бы я поладил. Тем более, что пехотинцы из них никудышные, зато лёгкие конники отличные, а для конницы выучка нужна совершенно другая» — подумал генерал, опять сбившись на профессиональные темы. Но надо было идти посещать преторов, которые сегодня вечером все давали открытый ужин в честь завершения народного собрания.

Вновь избранные трибуны принимали поздравления и шутливые предупреждения типа: «Сегодня мы тебя поздравляем, а уже завтра прибежим за защитой, так что придется тебе попотеть». Царь объявил при закрытии Народного собрания, что Сенат вновь соберётся через два дня. Вечером город стихийно погрузился в объятия праздника.

«Государство родилось!» — кричали многие на улицах. Некоторые, в зависимости от пристрастий, заменяли слово на «царство» или «республика». А кое-кто прямо говорил: «Народ рождается!»

В эти первые дни третьего месяца повитухи, целительницы и врачи сбились с ног: появлялась на свет первая волна зачатых на новой земле детишек. Всего за несколько недель количество граждан увеличилось настолько, что восполнило потери в войнах и от бедствия. Но новорождённым надо было ещё долго расти…

Атар был удовлетворён создавшейся системой. Он сохранил рычаги косвенного управления, которое, как известно, в умелых руках намного лучше прямого. Он предоставил лучшим из народа возможности карьеры, одновременно заложив основы их будущего соперничества за почести. Главное, он избежав создания бюрократического аппарата, который съест и свой народ, и своего создателя. Самое важное, что теперь основную вину за возможные неприятности будут возлагать на действующих магистратов. Царь же будет выступать в роли исправителя ошибок, подателя милости и в необходимых случаях инициатора кары.

Шон Скинторан, новоиспеченный гражданин, утром пошёл на Народное Собрание со страшной головной болью, весь помятый и в укусах не от комаров. Простым гражданам так понравилось его выступление, что его полночи упаивали всем подряд, да вдобавок две служанки в таверне с удовольствием приняли его весьма откровенные ухаживания. Кое-как он проголосовал за своего трибуна и вновь отправился пить, только для приличия подойдя к Урсу, который, почуяв запашище от своего богатыря, ухмыльнулся и велел Шону через четыре дня вновь быть в норме. Так что два дня воину можно было спокойно продолжать гулять.

Чир Ихиларинг праздновал в компании знати, где напиваться было позорно. Атар бросил ему несколько слов:

— Чир, теперь ты станешь командиром отряда ихлан. Я чувствую, что Судьба тебя вместе с твоими людьми скоро потащит далеко в степи, только не пойму, на северо-запад или на северо-восток.

— Я рад, что не засижусь под боком у наложницы, — ответил бывший царь.

— Тебе нужно старкскую невесту достойного рода, и я помогу её сосватать, — улыбнулся царь нынешний.

Чир, хотя и не столь тренированный в выискивании подтекстов, как имперская знать, сообразил, что у царя уже есть какие-то планы насчет него. Ну не держать же бывшего царя на положении сотника или приживала! Первое было бы глупым решением, а второе, что частенько действительно происходило с царями-изгнанниками, было слишком тупым для Атара. Насчет северо-востока было понятно: слухи о пророке либо лжепророке обсуждали все, и вполне разумно было попытаться поживиться чем-то в ходе замятни у Еинобожников. А вот откуда взялся северо-запад? Благодать, что ли? Или что-то ещё? Чир долго ломал бы голову, но простой народ тоже хотел выпить с новым гражданином, и он отправился праздновать.

А молодой Арс Таррисань, сложив с себя полномочия временного претора сразу же по окончании Народного Собрания, вскочил на коня и помчался к своей невесте под Арканг. Юноша так искренне огорчился, узнав, что теперь он, как бывший претор, стал сенатором, что царь не выдержал, улыбнулся и совместно с преторами разрешил ему не быть на первом заседании, правда, отругав за некоторую несдержанность в выражении чувств.

Гнедой иноходец, захваченный у тораканов, плавно нес юношу на юг, и тут он понял степняков, от избытка чувств по дороге импровизирующих песни. Правда, бесконечную степную песнь он создавать не стал, а сложил танку:

Ветер сдувает

Почестей бренных следы.

Снова к любимой

Мчит иноходец.

Вот настоящая жизнь!

***

Штлинарат наконец-то соткала льняное полотно, и, весело напевая, ранним утром взяла ножницы и иголку и стала шить. Вечером она, накинув платье на себя и посмотрев в зеркало, увидела, что получилось (конечно, шила она урывками, но использовала каждую свободную минуту), и расплакалась. Нечто мешковатое, несимметричное, с пузырём на одном из боков. Прекрасное полотно и такое уродливое платье. А товарки стали смеяться над нею: «Поспешишь — жениха насмешишь».

Но тут к воротам подскакал Арс. Невеста, забыв обо всем, бросилась прямо в этом платье к жениху. Случилось неожиданное: наставницы, с улыбкой глядя на неё, открыли калитку, и девушка наконец-то оказалась в железных объятиях радостного жениха. Он не обратил внимания на уродство платья, подхватил долгожданную невесту на руки и закружил её. Раньше у Штлинарат быстро бы закружилась голова, а теперь постоянные интенсивные физические упражнения и танцы сделали девушку намного крепче. На щеках у неё появился яркий румянец. Она сначала стеснялась этого, так как естественный румянец считался у агашек приметой простолюдинок, у мужей которых нет средств держать жену дома, в первую очередь крестьянок и служанок из таверн. Но наставницы объяснили всем, что старкская знатная женщина должна порою показываться без косметики, чтобы все видели, что она умеет следить за собой и поддерживать себя в форме, и поэтому румянец считается признаком здоровья, а не подлого сословия.

— Вот посмотрите на женихов: у них у всех щеки румяные.

— Так то мужчины, воины.

— А вы их помощницы и подруги и в счастье, и в несчастье, и в довольстве, и в испытаниях. Вы те, кто с ними должен пройти путь Судьбы. И вы должны быть под стать своим мужьям.

Такой диалог состоялся у наставницы Ариоссы с девушками.

А теперь Штлинарат прижималась румяной щекой к щеке жениха, и они, несколько сдерживаясь, так как все на них смотрели, поцеловались.

— Можешь прогуляться с женихом полчаса, — сказала наставница строгим голосом.

Девушка вспрыгнула на коня за спиной у юноши, и они поехали к реке.

На реке, разок поцеловавшись, Шаньасса (Штлинарат уже выбрала себе старкское имя) и Арс сбросили одежды и стали купаться, вспоминая тот первый поцелуй и первое объятие. В воде они ещё раз жарко поцеловались, и девушка почувствовала, что не только всё тело у жениха железное, но и его мужская гордость тоже. Ведь теперь не было нужды показывать свою дисциплину и сдержанность: формально никто не видел, даже если случайно окажется на берегу.

С неохотой чуть отодвинувшись от тела любимого и держа его за руку, девушка сказала:

— Мне уже объяснили обычаи. Лишь бы цари не решили повенчать нас государственным браком.

— Мне тоже государственного не хочется, — ответил Арс. — Но пока мы вынуждены беречь друг друга, чтобы не опозориться, если царям он все-таки в голову взбредёт… ох, не так! Полагается говорить: заблагорассудится им.

И влюблённые вновь обнялись и поцеловались, сидя вблизи берега в воде.

Старки вообще исключительно лояльно относились к нетронутости новобрачной (в этом они были схожи со степняками). Право первой ночи давно уже стало редкостью, поскольку оно действовало лишь по отношению к девственницам, и девушке было достаточно отдаться жениху за пару недель до брака, чтобы избежать первой ночи с сюзереном. В деревнях скромницу, которая оставалась невинной, даже подначивали: «Ты что, о первой ночи, что ли, мечтаешь?» Но, если это право всё-таки применялось, жених часто оставался доволен: господин обязан был одарить невесту, сохранившую непорочность до брака. Лишь для двух видов брака: государственного и самого почётного священного — девственность невесты была обязательна.

Время летело слишком быстро. После ещё одного поцелуя Арс попросил невесту бросить ему одежду (чтобы не опозориться, выйдя из воды возбуждённым, если вдруг кто-то увидит). И обратно они поскакали мокрые и счастливые.

За опоздание на пять минут Шаньассу слегка стегнули розгой, а все девушки смотрели на неё с неприкрытой завистью. Поэтому наставницы переселили её в отдельный шатёр (после потерь пустые шатры были), избегая возможных неприятностей.

На следующее утро наставница Лайройсса вызвала Шаньассу, в лагерь торжественно вошёл Арс Таррисань в парадной одежде и парадной броне, с драгоценным мечом на боку.

— Высокородная дева, принцесса Штлинарат и наследник графства, имперский рыцарь Арс Таррисань! Твёрдо ли вы решили соединить свои Судьбы, жизни и тела?

— Да, — не колеблясь, ответили оба.

Наставницы улыбнулись. Торжественность осанки принцессы не вязалась с её мешковатым платьем, вдобавок ещё не постиранном, так что на нём виднелись следы вчерашних приключений.

— Властью, данной мне царём и народом Лиговайи, я объявляю вас, Арс Таррисань, и агашка Штлинарат, женихом и невестой. Ты, принцесса, по законам нашим становишься высокородной гражданкой, и я присваиваю тебе имя Шаньасса Атурголин. Наш царь сообщил мне, что он и наш друг Ашинатогл решили обвенчать самых знатных из вас государственным браком с самыми достойными из наших высокородных граждан. Так что, если вы сами не решите по-другому, свадьба состоится позже. А пока я предоставляю тебе, Шаньасса, право в любую свободную минуту быть с женихом и уходить для этого на ночь из лагеря, если вы оба пожелаете. И тебе, Арс Таррисань, я объявляю, что вы свободны проявлять свои чувства друг к другу так, как вы оба сочтете наилучшим.

Шаньасса вздрогнула. Подход у старков был абсолютно другим, чем в её родной стране. У агашцев невесту бы заперли, чтобы она не испортила грядущую церемонию, и жениха не подпускали бы к ней на версту. А тут… Делайте, как считаете лучше. Если не дотерпите до государственного брака, значит, вы оба решили по-другому. Девушка прекрасно понимала, что, хотя её и жениха упрекать в этом случае не будут, но подсмеиваться над ними будут. И уж преторства её мужу тогда дооолго не видать. Такое испытание на самом деле гораздо тяжелее и серьёзнее, чем затворничество. Но чего другого ждать от людей, у которых в крови — огненная лава, а снаружи — большинство времени холодная титановая броня сдержанности? И теперь ей самой надо становиться такой же. Кровь у агашки и раньше была горячей, а всё, что случилось, раскалило её душу добела. Но, тем не менее, она решила: «По мере возможности удержу любимого от преждевременного счастья. Лучше уж потерпеть, а затем всю жизнь пользоваться славой и уважением». И ещё одна мысль вертелась у нее в головке: «Такой брак мужу — прямая дорога в многократные преторы! И наш царь Ашинатогл его тоже отличит и одарит так, что я даже представить не могу. А я… Трибуном женщин смогу стать!»

Столь сложными мыслями Арс не занимался. Действительно, в крови у него горел огонь. И он решил просто: «Теперь всё в руках Судьбы и моей ненаглядной Шаньассы! Если любимая откроет мне ворота в свой внутренний двор, я наплюю на намерения царей и мы будем обычными мужем и женой. А если она решит соблюсти весь ритуал, мне недостойно будет отставать от неё. Но в любом случае — как крепко я сегодня вечером её поцелую и обниму! И спешить не надо будет».

А Шаньасса, неожиданно для самой себя, после ритуального поцелуя выдала танку, правда, на современном языке старков, поскольку Средним лучшие из невест, к числу которых она принадлежала, только-только начали заниматься.

Сердце пылает.

Милый, твоя всей душой,

Дрожу от страсти.

Но слиться вместе

Время ещё не пришло.

Восхищённый Арс подхватил невесту на руки и ответил:

Я твой навеки,

Милая, радость моя.

Пали преграды.

Честного счастья

Мы наконец дождались.

А невеста продолжила диалог:

Милый орёл мой!

Чем тяжелее был путь,

Тем выше счастье.

Будем достойны

Славной навеки любви.

Наставницы рассмеялись. Некоторые из девушек расплакались. Другие ещё более завистливо посмотрели на счастливицу. Мало того, что лучшего жениха отхватила, с этим можно было бы смириться: всё-таки принцесса, ей положено. Так вдобавок счастье своё напоказ выставляет. И просто любви ей мало. Хочет ещё и славы! Ну, ничего. Несколько месяцев они будут теперь ходить с женихом без всяких ограничений, и неужели сумеют сдержаться до свадьбы? Но кое-кто из девушек уже начал вертеть в голове желания как-то испортить красоту невесты, а кое-кто, похитрее, решили втереться к ней в подруги и всячески разжигать её страсть, чтобы из легенды возлюбленные стали предметом ехидных обсуждений и насмешек.

***

Как и предсказывал Ашинатогл, начались суды между гражданами. Первый судебный процесс остался в истории.

Повод для суда в принципе был ничтожный. Владелец большой продовольственной и мелочной лавки Конгс Олиронганс, раздавая поручения слугам и приказчикам, вдруг услышал шум в кладовке. Он сам отправился выяснить, что же случилось. Из кладовки выскальзывал соседский раб Скудир, пытаясь вытащить несколько украденных лакомств. Конгс взревел и бросился за рабом. Тот в приступе глупой жадности и трусости попытался бежать, не бросая украденного, и был быстро настигнут. В гневе лавочник всадил ему кинжал в спину, в самое сердце. Завершение этой сцены видели несколько прохожих и пара слуг купца.

Хозяин убитого раба столяр, мастер цеха Лусс Ичирилин был весьма расстроен и возмущён, когда ему принесли к дверям дома тело убитого раба. Подождав денёк и убедившись, что Конгс не собирается виниться и мириться, Лусс подал жалобу претору. Поскольку Лассор был в отсутствии (он получил отпуск на неделю в связи с рождением сразу двух детей от наложниц: сына и дочери), жалоба попала к Таррисаню, который пока ещё не отбыл в северные горы из-за заседания Сената. Таррисань решил дела не затягивать, и на следующий же день назначил суд.

Вообще-то дело было мелкое. Раб был убит за преступление, хоть и не тяжкое. Хозяин мог претендовать лишь на извинения и компенсацию ущерба. Но Таррисань решил первый суд устроить так, чтобы задать тон на будущее.

На форуме собрались граждане, относившиеся к происходящему наполовину серьёзно, наполовину как к зрелищу. Пришёл также трибун и демонстративно уселся на стул перед трибуналом, показывая, что он готов выполнять свои обязанности и не зависит от магистрата. Таррисань попросил выйти соседей тяжущихся. Вышли двадцать человек. Они бросили жребий, и из них выбрали шесть. Таррисань обратился ко всем:

— Гражданин Лусс Ичирилин, мастер цеха столяров, подал иск к гражданину Конгсу Олиронгансу, купцу из гильдии торговцев Дилосара. Подтверждает ли державный народ, что оба участника процесса полноправные граждане и те, кого я назвал?

— Конечно! Мы их знаем! — закричали все.

— Тогда переходим к судопроизводству. Мы выбрали шесть судей. Тяжущиеся, не является ли кто-то из них вашим личным врагом или близким родственником? Не считаете ли вы, что кто-то из них значительно выше или ниже вас по общественному положению?

Никого из судей не отвели.

— Тогда, судьи, занимайте места на скамье на трибунале и поклянитесь перед священником, что вы будете сегодня судить беспристрастно, по законам и справедливости, внимательно выслушивать все стороны и не давать волю своим страстям.

Судьи принесли присягу. Таррисань назначил секретаря из числа своих людей.

Процесс начался.

— Истец, изложи свои претензии к ответчику.

— Претор! Судьи! Народ! Мой сосед убил моего раба Скудира и никак не загладил своего поступка, не дал мне никаких объяснений, не принёс извинений, не возместил ущерб. Я прошу суд взыскать с виновника пятнадцать золотых либо позволить мне выбрать из его рабов любого раба или рабыню в качестве возмещения ущерба. Я прошу моих соседей засвидетельствовать, что труп раба был брошен перед дверями моего дома и никаких формальных извинений или признания вины со стороны Олиронганса не было. Он поступил не по-дружески и не по-соседски.

Народ немного посмеялся над требованием Ичирилина. Все знали, что он заглядывался на одну из рабынь купца. Но в принципе все считали требования истца на первый взгляд разумными.

— Ну, скостить компенсацию до десяти золотых, а если купцу будет жалко, пусть рабыню отдаёт. И пусть извинится прилюдно.

Примерно такие разговоры ходили в толпе.

— Ответчик, что ты можешь сказать в свою защиту?

— Претор! Суд! Народ! Я застал раба на месте преступления, когда он вытаскивал из кладовой похищенную еду и выпивку. Он не стал просить пощады, а бросился бежать. Но я догнал его и в сердцах всадил ему кинжал в сердце. Я считаю, что я грешен, что дал волю гневу, но невиновен, поскольку я застал раба на месте преступления и поступил согласно своим правам. Поэтому я не стал извиняться перед хозяином и предлагать ему возмещение. Ведь прежде всего он должен извиниться за воровство раба, а уж потом говорить о другом. У меня есть пять свидетелей, которые видели момент убийства. Они могут подтвердить, что убитый держал похищенное двумя руками.

— Истец, что ты можешь ответить на это?

— Я признаю, что мой раб воровал. Граждане рассказали мне это. Но ведь смерть — несоразмерное наказание за мелкое воровство. Если бы сосед выпорол воришку и притащил бы ко мне, я бы извинился, загладил вину и сам бы всыпал рабу по первое число. За такие проступки раба наказывает хозяин, а не сосед хозяина.

— Ответчик, твоя очередь. Что ты теперь можешь возразить?

— Я застал раба на месте преступления. Согласно только что принятому нами закону, он под защитой законов не находился. Это всё, что я хочу сказать.

— Истец, твоё возражение.

— Этот закон относится к лицам. А раб лицом не является. У него нет своей воли. За его поступки отвечает хозяин.

— Высказались! — заявил претор. — Ввиду очевидности дела, что обе стороны не оспаривают ни факт воровства, ни факт намеренного убийства, свидетелей опрашивать нет нужды. Теперь я попрошу секретаря зачитать формулировку закона Атара Основателя о преступнике.

«Тот, кто совершает поступок, нарушающий законы, тем самым ставит себя вне законов и в момент преступления не защищается никакими законами царства или Империи. Согласно договору между царством и Древними, Древние пользуются защитой законов до тех пор, пока они не нарушают законов вне территории своих деревень или же по отношению к тем, кто находится под защитой законов царства и не является Древним, и случай такого нарушения не оговорен явно в существующем договоре с Древними и в будущих подобных договорах».

— В зачитанном тексте не сказано «лицо». Закон относится ко всем, совершающим преступление. Согласны ли вы с этим, судьи?

Судьи единогласно ответили: «Да».

— Следовательно, я вношу на утверждение суда следующее решение.

«Поскольку в момент убийства раб совершал преступление, вины на убийце нет. Компенсации ущерба и извинений ни одна сторона требовать не может, поскольку истец понёс наказание за то, что распустил раба и допустил его до преступления, в виде потери раба, и поэтому обворованный не может требовать возмещения поврежденного имущества. Действие Конгса Олиронганса законно и может обсуждаться лишь с точки зрения справедливости и морали».

Судьи единогласно проголосовали за постановление. Народ разочарованно загомонил: все надеялись на красивое и длительное обсуждение и споры. А тут всё тихо, гладко, быстро, ясно. Но Таррисань вновь поднялся со своего кресла и призвал народ к тишине.

— А теперь, граждане и судьи, нам нужно на будущее обсудить, как действовать в подобных случаях, чтобы всё было по основным понятиям нашего царства. Поэтому мы исследуем данный случай подробнее. Олиронганс, ты сказал что-либо перед убийством?

— Не помню, — честно ответил ошеломлённый торговец.

— Он только взревел, как разъярённый медведь! Ни одного человеческого слова он не сказал! — загомонили свидетели происшедшего.

— Вот видишь, часть вины на тебе есть. Ты взревел, раб мог просто потерять ум с перепугу и броситься в панике бежать. Надо было что-то сказать ему. Но ты целиком отдался греху гнева.

— Ну да. Есть такая вина, — ответил торговец. — Надо будет помолиться и покаяться.

— Всё верно, — продолжил довольный Таррисань. — А теперь скажи, что же украл убитый?

— Этот наглец спёр ведёрко отличного варенья, флягу чачи и окорок, — под смех народа перечислил купец.

— Выпивка и закуска! Да ещё и для женщины подходит! Небось, шлюху себе подцепил, — загомонил народ.

— А теперь скажи, Олиронганс, что было бы, если бы он тащил лишь, скажем, флягу чачи?

— Ну что? Заорал бы на него, догнал бы, выпорол бы как следует и к хозяину отвёл получать добавки, — честно ответил купец. — А этот тип обнаглел.

— Значит, убил ты его не столько за воровство, сколько за наглость? — спросил граф.

— Выходит, так, — под аплодисменты народа ответил лавочник.

— Ну что, судьи и народ. По-моему, это смягчает моральную вину Олиронганса. За наглость действительно преступника можно убить, и здесь гнев простителен.

— Точно! — закричали довольные зрители.

Народу происходящее всё больше нравилось. Такой разбор был интересен и всем по душе.

— А скажи, Олиронганс, не был ли ты раньше обижен на этого раба или его хозяина?

— Пожалуй что да. У меня были подозрения, что этот тип уже несколько раз у меня по мелочи то выпивку, то еду утаскивал. А хозяин за ним плохо смотрел.

— Вот теперь отвечай ты, Ичирилин. Ты что, раба плохо кормил, голодом морил и вообще недостойно содержал, что тот всё время крал еду? — ехидно спросил Таррисань.

— Да ты что? — возмутился столяр. — Каждый день он получал хлеб или рис, кашу и похлёбку, вина или чаю, зелени вдоволь и фрукты. По праздникам рыбу или мясо вдоволь, выпивки сколько хочешь. На большие праздники ещё сребреник на бабу. Одежды у него были и тёплая, и прохладная. И работой я его не слишком перегружал. А так я был им доволен: делал всё, что приказывали, и свои обязанности исполнял. А что выпить любил, так это обычно для раба. А вот что он ворует, я не знал.

— Ну да, это правда, — захохотал народ. — Заморенным Скудир не выглядел, в лохмотьях не ходил, и частенько видели его пьяным, а порой в компании шлюх.

— А вот теперь, мастер, ответь ещё на кое-что. Много ли ты денег давал рабу?

— Да он ведь выпить не дурак был. Редко когда пару медяков на покупки, и строго за них спрашивал. Вот на праздники…

— О праздниках ты уже говорил. Но разве тебе не странно было, откуда он берет выпивку или деньги на выпивку, а ещё небось и на баб?

— Не думал я об этом, — признался столяр.

— Значит, ты неправду сказал, что не знал, что твой раб ворует. Ты не хотел этого знать. — жёстко сказал Таррисань.

— Выходит так, претор, — после некоторого раздумья сказал мастер, ощутив, что народу очень не понравится, если он начнёт выкручиваться.

— Значит, и ты серьёзно виноват. Распустил раба. Я не сомневаюсь, что, если бы он попался, ты бы с него полшкуры спустил, но ведь лучше до этого не доводить. И тебе позор, и всё прочее плохо. А вот теперь вернёмся к Олиронгансу.

Купец, который надеялся, что с ним уже покончили, невольно вздрогнул и был ошеломлён неожиданным вопросом Таррисаня.

— Вот скажи, торговец, а если бы это был не раб, а рабыня? Что бы ты сделал?

— Смотря какая рабыня, — растерялся под хохот собрания лавочник.

— Молодая, симпатичная, — улыбнулся граф.

— Отдрючил бы и выпорол. Убивать не стал бы. И, может, даже хозяину ничего не сказал бы, — под ещё больший хохот ответил Конгс.

— Ну что ж, достойный ответ. Но что бы ты сначала сделал: использовал бы её или выпорол?

— Не извращенец же я и не садист! Сначала поимел бы, а потом слегка выпорол бы, чтобы наказать. А то вдруг ей понравится, и ещё придёт воровать.

— А вот как думает народ: после этого было бы законно её выпороть?

— Нет! — закричали все. — Она уже не занимается преступлением. А за ущерб он с неё уже компенсацию взял.

— Прекрасно! — сказал граф. Тогда я просуммирую всё наше обсуждение в следующем эдикте.

«Раб, совершающий мелкое преступление, подпадает под действие закона Атара Основателя о преступниках. В этот момент с ним или с ней можно сделать, что считает нужным гражданин, заставший на месте преступления. Но при этом, чтобы были соблюдены основные понятия, необходимо учитывать следующее. Мелкое воровство, мелкое жульничество, обман, неумение удержаться от соблазна — качества, присущие рабам. Поэтому при выборе наказания либо компенсации нужно это понимать и не проявлять жестокости. Нельзя наносить увечья или допускать, чтобы пошла кровь, кроме той, которая может пойти естественно от нормальных действий. После наказания либо получения возмещения раба либо рабыню нужно вернуть хозяину. Если хозяин спросит, что случилось, или начнёт выставлять претензии, необходимо рассказать о проступке раба и потребовать от хозяина извинений и наказания провинившегося. Если же хозяин ничего не спрашивает и не возмущается, то дело заставшего — рассказывать или нет и требовать ли дополнительного удовлетворения. Если же раб убит на месте преступления, то деяние убившего законно, и его поступок подлежит разбору лишь с точки зрения чести и справедливости. Если же раб сопротивляется, то допустимы и полностью оправданы любые действия, пресекающие преступление».

— Ну а если раб не вороват, не жуликоват и не лжив, что тогда? — спросил кто-то.

— Тогда это кандидат в слуги либо в союзники, — улыбнулся граф. — Ведь честного раба нужно через некоторое время отпустить на волю.

Но тут из рядов граждан вышел человек и обратился к претору:

— У меня серьёзный вопрос. Можно ли задать его с трибуны?

— Можно, — вновь улыбнулся магистрат. — Но будь краток и ясен.

— Претор, допустим, застал я воришку-раба, собираюсь его выпороть, а он бросил украденное, упал на землю и молит о прощении и пощаде. Ведь он уже не совершает преступление. Могу ли я его выпороть, а то ведь в следующий раз он опять придёт и будет так же выкручиваться?

— Действие, которое законно начато, может быть продолжено законно, если противное не установлено явно, — ответил граф. — Началом порки считается слово «Выпорю», либо взятие плети или розги. А вот если ты рычал, как медведь, вместо того, чтобы говорить или действовать, как человек, то ты сам виноват, если раб успеет повиниться до начала порки.

— И насчёт рабыни всё стало ясно! — расхохотались граждане.

На этом суд закончился.

***

Первое регулярное заседание Сената было посвящено обсуждению задач, стоящих перед всем царством, его магистратами и достойнейшими гражданами, начиная с царя. У дверей Сената была поставлена скамья, на которой сидели присутствующие в столице трибуны, чтобы иметь возможность в любой момент задать вопрос или же заявить, что обсуждаемое решение нарушает права граждан.

Важнейшим делом для царя решено было считать визит в Агаш. Некоторые торговцы уже открыли свои лавки в столице Агаша, а в Дилосаре уже был целый квартал агашских торговцев, ремесленников и простонародья. Скажем, портовые рабочие в основном были агашцами. Из горцев за такое дело брались только бывшие месепе — младшие сыновья смердов. Но даже они чувствовали себя униженными, и стремились побыстрее устроиться в слуги к купцу либо ремесленнику.

Такая асимметрия обмена гражданами была вполне понятна: четыре миллиона агашцев против двенадцати тысяч граждан. Тем не менее, равноправность союза была закономерной. Армия Агаша составляла примерно сорок тысяч профессиональных воинов, к которым добавлялось ополчение, не годное почти ни на что, кроме обозной службы и грабежа. Лиговайя могла моментально собрать тысяч двадцать пять, благодаря союзникам-ихланам и лазанцам, причём выучкой, организованностью, боевым духом и вооружением её воины были намного лучше. Большое преимущество у Агаша было только во флоте.

Поэтому решено было, что до визита царя в Агаш претор моря и Арканга будет ограничиваться защитой торговых путей в Агаш и Лангишт от пиратов вблизи территории собственно Лиговайи. А в поездке он будет сопровождать царя и договариваться о постройке новых кораблей для государства.

В качестве подготовки к визиту необходимо было также обязать знатнейших из лиговайцев выбрать себе невест. Прежде всего, конечно же, обязали жениться самого царя, причем на одной из племянниц Ашинатогла. Затем наследника, на его дочери. Царь и наследник не высказывали большого ликования, но покорились политической неизбежности. Не проявляла никаких признаков недовольства и царица-трибун, сидевшая у дверей Сената: она тоже знала, что это необходимо, и была уверена, что её положение второй брак не поколеблет. Затем шурьям царя предложили вновь жениться, и они-то недовольства не скрывали, им было простительно немного повозражать после позора и шока, который они испытали с бывшими своими жёнушками. В итоге одному из них было велено выбрать агашскую принцессу, а другому можно было взять горянку или степнячку. Кто из них окажется жертвой очередной политической необходимости, должны были решить сами братья. Они утихомирились, поняв, что большего не дождутся. Затем дошла очередь до Урса.

Глядя на всё происходящее, Урс тоже согласился жениться на агашской принцессе. Он ясно понимал, что любит лишь Киссу, а надежд на свадьбу с нею нет.

Баронам было предложено как можно быстрее выбрать себе невест, но столь жёстких требований им не выставляли. Лишь граф Таррисань довольно, но весьма сдержанно, улыбался: его-то женить без его воли не собирались, его сын уже отхватил себе достойную четвёртого по знатности рода царства (после царского и двух шурьёв) невесту.

Но было одно исключение среди баронов. Царь, иронически глядя на Асретина, вдруг попросил слова:

— Все мы знаем, что честь и доблесть мужчины не та, что у воина, у воина — не та, что у командира, у командира — не та, что у владетеля. Как трудно бывает человеку быстро пройти все эти ступени и привыкнуть к своей новой роли, новому месту в обществе! Наш достойный генерал поставил нас в неудобное положение, в пылу страсти дав слово степнячке не из наших союзников, не прошедшей нашей жёсткой школы невест и не самого знатного рода. Я разрешил ему женитьбу, чтобы он не опозорил нарушением клятвы себя и всех нас. Но, прежде чем безумно жениться по страсти, я настаиваю, чтобы он разумно женился на агашке. Её положение первой жены после этого никогда не может быть поставлено под вопрос. А вторая жена… в принципе, чем прекрасная и страстная степнячка хуже гетеры?

Сенат сдержанно посмеялся и обязал несчастного генерала жениться сначала государственным браком, а затем уже по своей воле. Тот слушал, понурив голову: ему-то возмущаться и возражать было позорно.

Второй день заседания Сената был посвящён задачам магистратов. Первым, пользуясь своим неоспоримым правом, взял слово царь.

«Отцы-сенаторы! Я должен описать положение, в котором оказался наш народ. Да, наш народ! Народ, который родился на наших глазах, иначе Судьба не дала бы нам возможность выйти из того безнадёжного положения, в котором мы были вначале, не позволила бы нам совершить чудесные дела. Все это сплотило и воодушевило наших людей. Они все стремятся к самым высоким свершениям, к чести и славе. Если нам удастся получить хотя бы несколько лет мира, они передадут свой дух в сердца своих детей и породят первое поколение нового народа. Мы уже перестали быть старками по этносу. Но мы сохранили старкскую культуру и приумножили старкский дух. Это то прекрасное, чего мы уже добились».

«Но хорошее всегда неразрывно связано с плохим. Мы сейчас в отвратительной ситуации. Мы незаслуженно получили репутацию непобедимых и ужасных бойцов. Она нас спасла, но когда-нибудь мы с неизбежностью её потеряем. Нам необходимо самим не проявлять кичливости, и молиться Судьбе и Победителям, чтобы они пропускали мимо ушей и восторги, и проклятия тех, кто возводит на нас незаслуженный поклёп, что мы присвоили себе недостойное существ звание непобедимых. И нам надо стараться, чтобы эта слава продержалась ещё столько времени, сколько нужно будет нам, чтобы окончательно укрепиться. Поэтому я призываю всех магистратов к чрезвычайной осторожности».

«Я перечислю некоторые опасности, которые подстерегают нас. Из-за нашей оглушительной репутации, все соседи будут соблазнять нас вступить в войну на их стороне или хотя бы послать вспомогательный отряд. Они будут уверены, да вначале действительно так чаще всего и будет, что одно имя старков заставит их противников дрожать от страха и лишит врагов всякой надежды на победу. Но здесь нужно будет быть крайне осторожными. Нам пока что необходимо беречь наших граждан и ещё более беречь нашу репутацию. Поэтому мы должны разрешать отправку наших граждан для помощи другим государствам и племенам лишь с явного согласия Сената, даже в качестве добровольцев. А вы, отцы-сенаторы, должны не увлекаться в таких случаях заманчивыми перспективами. Всё нужно трижды трезво оценить, потом как следует выпить, перепроверить на пьяную голову и на следующий день принять окончательное решение».

Такой пассаж в крайне серьёзной речи немного разрядил обстановку. А затем речь продолжалась.

«Есть одно исключение. По союзному договору с Агашом мы не имеем права препятствовать нашим гражданам служить любым способом нашему лучшему другу и моему брату. Здесь уж мне придется вовсю использовать наши добрые личные отношения для того, чтобы найти разумный баланс. Конечно же, мой брат вовсю будет сманивать наших лучших людей. Но он — человек, понимающий и аргументы, и шутку. Так что я надеюсь договариваться с ним в каждом конкретном случае. Но, кроме того, нам нужно назначить из нашего числа, отцы-сенаторы, постоянного посла в Агаш. И сменять послов не очень часто, не чаще раза в год, но не реже, чем раз в два года. Ведь, если посол достойно провёл свою крайне нелёгкую, хоть и внешне приятную и выгодную, миссию, он заслуживает преторство в качестве награды, не говоря о других почестях. Достойное посольство часто важнее выигранной битвы, а то и целой войны».

«А теперь вернёмся к делам преторов. По той же причине, которую я назвал для внешних дел, им ни в коем случае нельзя увлекаться местью и вылазками на чужую территорию. Ведь одно поражение уничтожит плоды ста побед. После первого же поражения вся свора кинется на нас, как бешеная».

Атар внимательно посмотрел на Урса, который заметно, хоть и не демонстративно, ухмылялся. Ухмылка стала от этого более демонстративной. Но повода придраться или возмутиться пока что не было.

«Поэтому я предлагаю запретить нынешним преторам, за исключением претора моря, преследовать врагов за пределами нашей территории. А для претора Южных Гор есть достойное его трудное задание. К югу от Ицка и Алазани находятся дикие джунгли, переходящие в мангровые леса. Там живут некие то ли племена, то ли люди, то ли уже нелюди, называемые «дикими Проклятыми». Кто же, как не Гроза Гор, сможет разведать эти земли и решить, стоит ли нам их расчищать и присоединять к себе? Заметим, что там даже пиратских крепостей нет. И Ссарацастр их никогда своими не считал».

«Я напоминаю о важнейшей задаче преторов и трибунов нынешнего года: как можно скорее и как можно справедливее составить списки союзников. Ни один из тех, кто наш враг в душе, не должен в них попасть. А вот тех, кто немного колеблется, но верен идеалам чести и справедливости, можно записывать туда, чтобы прекратить их сомнения и окончательно склонить на нашу сторону».

«И, наконец, ещё одно дело, о котором нельзя будет забыть. Претор моря, после завершения великого посольства в Агаш, должен будет, если не помешают другие важные обстоятельства, снарядить большую морскую экспедицию в Лангишт и на Агоратан. Нам надо будет решить уже сейчас: отправлять ли на Агоратан новых граждан или же благородно подарить его при подходящем случае нашему другу Ашинатоглу?»

Сенат зашушукался. Так спокойно говорить о возможности отдачи прекрасного острова, на котором была завоёвана корона нового царства… Это то ли гениальность правителя, то ли первые признаки наступающего паралича воли в страхе потерять уже достигнутое.

«А теперь, отцы-сенаторы, я жду, чтобы вы со всей серьёзностью и ответственностью, без страха и без азарта, без излишней осторожности и без капли жадности к новым завоеваниям, победам и славе, обсудили всё сказанное и внесли свои предложения».

Сенаторы стали выступать по достоинству. Вначале говорили преторы. Наследник Лассор согласился с речью отца и выдвинул в качестве кандидатуры посла в Агаш Арса Таррисаня, который уже имел опыт переговоров с Ашинатоглом и теперь женится на его любимой племяннице. Два принца Тронарана поддержали кандидатуру Арса и тоже согласились со всем. Граф Таррисань в своей речи дал целую инструкцию, как определять, достоин ли человек быть занесенным в списки союзников. Его речь, немного иронично улыбаясь, постановили переписать для всех преторов и трибунов. И вот наступила очередь Урса, выступления которого все ждали с нетерпением после его неожиданных предложений на первом заседании Сената.

«Царь! Равные мне преторы! Отцы-сенаторы! Трибуны, которые слушают меня сейчас! Я почти согласен с тем, что ты, царь, предложил».

Уже начало речи заставило всех насторожиться. Явно это «почти» будет с подвохом. А царь грустно подумал: «Стремительно растёт новый властитель. Уничтожать и давить — вредно для всех. Хорошо ещё, Кисса за него не вышла, а то вместе они такую взрывчатую пару образовали бы. А теперь эта любовь будет до самой смерти держать его в узде. Ой! А если Кисса первая погибнет? И почему такая мысль появилась? Ведь этот тип всё время на рожон лезет, а ей вроде ничего не угрожает?» Урс продолжал.

«Я хочу уточнить рассуждения нашего царя, ни в коем случае не оспаривая их. Наше поражение действительно вызовет бешенство и желание отхватить кусочек если не добычи, то славы, у всех окрестных шакалов и гиен. При одном условии, однако. Если вскоре вслед за поражением не последует такой холодный душ, который покажет всем, что и победа здесь ничего не решает. А теперь посмотрите, что произойдёт, если наш хороший полководец, например…» — Урс посмотрел вокруг и продолжил: «генерал Асретин, потерпит поражение. Наши прекрасно обученные войска отступят, а не разбегутся. Даже те, кто вначале рассеялись, вернутся в общий лагерь, а не бросятся бежать куда подальше. А на что рассчитывает здешний враг? После поражения армия большей частью разбегается. Даже если некоторые отборные части не потеряют дух и сплотят вокруг себя остатки армии, они смогут обеспечить лишь их отход. Победа решает войну или часть кампании, пока враг не соберёт новую армию. А наша армия через день, два, три будет готова вновь встретить врага и как следует врезать обнаглевшим победителям. Разгром после победы будет ещё большим уроком для всех и даст нам ещё больше престижа. Поэтому я предлагаю немного изменить формулировку: постановить, что преторам не рекомендуется преследовать врага за пределами границ царства».

Царь хотел было заявить протест, что эта поправка полностью искажает смысл его предложения. Ведь он прекрасно понимал, что такая формулировка Урса не остановит, если эта дубовая башка с отличными мозгами в ней решит всё-таки преподать урок врагам на их собственной территории. Но затем монарх решил не действовать прямо. Ему полагалось ещё одно краткое слово в конце заседания. И Атар подготовил свой сюрприз на конец.

«Отцы-сенаторы и в первую очередь наш почитаемый претор Южных Гор! Я решил принять поправку Ликарина при одном условии, которое нам записывать никуда не стоит, но сохранить в умах необходимо. Объяснённое Одноруким Лазанцем — ещё одно наше мощнейшее тайное оружие, на которое мы пока что даже не намекали. Поэтому нельзя преждевременно его открывать и пускать в ход по пустякам. И нашему храброму Ликарину нужно всё время помнить об этом, чтобы не оказаться виновным в преждевременном раскрытии важнейшего военного секрета».

После такого обсуждения Сенат единогласно одобрил предложения. И у всех создалось впечатление, что приём, предложенный Урсом, Атар вычислил давным-давно, ещё в Карлиноре, когда начал беспощадную тренировку граждан в военном искусстве. А Урс, не подумавши, бухнул во всеуслышание то, о чём пока что нужно было бы молчать. Но ведь в Империи искусство отступать было стандартным признаком высокой выучки войска, и давным-давно полководцы разучились надмеваться после частичной победы. Чтобы осознать значимость такого стратегического приёма, надо было сначала понять коренное отличие обстановки на Юге от обстановки в Империи и вокруг нее.

И у самого Ликарина создалось впечатление, что он ляпнул лишнего. Теперь он дал внутри себя слово, что не допустит до такого во время своего преторства. Если бы он знал, как виртуозно провёл косвенное управление царь!

Сразу после закрытия заседания Сената истосковавшийся и разочарованный Асретин поскакал на север, встретиться с невестой и с другом и сообщить, что свадьба откладывается. Через десять дней ему, как и другим знатным «холостякам», надо было быть под Аркангом в лагере невест, выбирать себе жену.

***

Армия Первосвященника плелась на север, на встречу с войсками лжепророка. По дороге она заметно таяла. Местные бедуины из племен Шаддад то торговали с армией, то присоединялись к ней, правда, оставаясь в стороне, чтобы сохранять независимость, то нападали на отставших либо отошедших в сторону. Невыносимая жара и пыль… И в запылённом, пропотевшем насквозь, давно не мывшемся солдате Единобожников никто не мог узнать бывшего агашского аристократа. У Уч-Чаниля неоднократно возникала мысль сколотить шайку и оторваться от армии, но здесь, среди бедуинов, это было равносильно самоубийству либо самопродаже в рабство. Так что оставалось доползти до Великой Реки. А там уже действовать по обстоятельствам.

Йолур и вице-император Диритич, им назначенный, прекрасно знали о положении армии, и с точностью до пары дней определили время её подхода к Реке. Поэтому они разослали повсюду вестников с призывом всем верным собираться на первую великую и славную битву джихада. По их расчётам, за неделю до подхода врага армия должна была полностью собраться, так что она успела бы немного сплотиться и ещё не потеряла бы боевой дух. А затем, если всё пройдёт нормально, собранная армия должна была на крыльях победы неудержимой лавиной покатиться на юг, на столицу зажравшихся святош и неверного лже-Первосвященника, присоединяя к себе бедуинов. Йолур не сомневался, что сам император правоверных после падения столицы образумится и выйдет к нему навстречу с новым символом веры на устах.

Словом,

Несчастлив тот,

Чья не совпала любовь

С долгом гражданским.

Здесь беспощадно

Чувствам велят отступать.