Глава 2. Похмелье

На самом рассвете, примерно за час до восхода солнца, царя Атара разбудил извиняющийся дежурный гражданин (наёмной стражей царь не пользовался, а без охраны было и неприлично для монарха, и глупо в не полностью замирённой стране).

— Принцы-шурины требуют приёма и справедливости.

Царь понял, что план Тлирангогашта, грубые контуры которого он просчитал, успешно осуществляется.

— Свиньи они, а не принцы! Не могли подождать до восхода солнца! — пробурчал Атар, накинул гиматий и вышел в утреннюю прохладу.

Почти беззвёздное небо Юга резко отличалось от северного, где полнеба занимало исключительно красивое зрелище Галактики. В черноте виднелись лишь два пятна Магеллановых Облаков, которые народ иногда называл Глазами Всевышнего. Восток слегка начал белеть.

— Царь, мы приносим тебе жалобу на страшное неприличие и беззаконие, которое совершилось сегодня ночью. Когда мы пришли к нашим домам, у ворот на страже стояли друзья Тлирангогашта и не пустили нас, заявив, что наши жёны в эту ночь спят на своих супружеских ложах с любимыми, и наследник Агаша велел никому не давать тревожить любовников, — сказал принц Чусс.

— Это серьёзное преступление против нравственности. Вы имеете право простить своих жён. Если же вы отказываетесь это сделать, я должен немедленно собрать суд равных. И он будет публичным: ваш позор будет выставлен на обозрение всем гражданам.

— Наш позор уже вчера вечером был выставлен на обозрение всем гражданам! — отрезал Сир, а Чусс согласно кивнул головой и добавил:

— Мы не требуем суда над Тлирангогаштом и Улугаем. Все видели, что наши бывшие жёны сами соблазняли их.

Царь посмотрел на обоих принцев и промолвил:

— Мы все допустили ошибку в Лангиште. Завтра в Арканге начнём её исправлять. Суд назначим с утра. Я пошлю граждан к вашим домам, и сразу после восхода солнца они схватят любовников.

Атар понял, как беспощадно и коварно Тлирангогашт завлёк в ловушку обеих женщин. Он увидел своим натренированным многоуровневым мышлением, что тот, кто был (теперь уже именно был!) его любимым сыном, желает продемонстрировать Ашинатоглу и союзникам беспощадность старкского суда и старкских законов, заранее оправдать жёсткие и даже жестокие действия, которые предпримут старкские женщины к кандидаткам в жёны (о приготовлениях Атар уже слышал от жены, но она не говорила подробно), показать Ашинатоглу процедуру старкского суда равных, чтобы затем ввести в Агаше нечто подобное, но приспособленное к агашской культуре и мировоззрению. Словом, агашский наследник воспользовался неожиданной возможностью, но последствия рассчитал на много шагов вперёд и постарался выжать из нее всё. Атар вновь вздохнул, ещё раз осознав, какого наследника он потерял и какого приобрели агашцы…

У него в голове возник ещё один слой: стихийное возмущение знати и народа Агаша против слишком выдающегося и выпячивающего свою исключительность царевича, умело подогревающие бунт и разлагающие силы порядка интриганы-кукловоды, труп сына, лежащий в чужом дворце чужой страны… Это тоже было вероятно. Ещё одна возможность была такой, что Атар со смешанным чувством ужаса и гордости не осмеливался произнести её даже мысленно. Но, во всяком случае, одна опасность, на которую его буквально все подталкивали, теперь становилась вполне избегаемой, причем при почти любом повороте линий Судьбы.

Насчёт процедуры суда равных… немного поразмыслив, Атар вдруг сообразил, как использовать её для укрепления союза. Решение было необычным, но на Юге все время приходилось действовать не по канонам Империи.

Тут на плечи ему легли руки жены, и любимая мудрая супруга ласково поцеловала озабоченного царя.

— Я слышала и тоже многое поняла. Чувствую, что и нам, женщинам, придётся поправить своё решение. Иолисса была права: здесь нужно стать на некоторое время абсолютно безжалостными. А мы пытались сохранить побольше гуманности… Вчера все увидели, чем это обернётся потом, и как это может сказаться на новом поколении. Утром мы решим окончательно и отбросим любую мягкость.

— Жена, если это действительно так, ты не против показать начало обучения и перевоспитания царю и князьям?

— После суда — как раз уместно.

Царь поцеловал свою неразрывную с ним половину. А в душе он собирался, чтобы в ближайшие два-три дня выглядеть големом, а не человеком. И желательно титановым, как обзывал старков Ашинатогл. Он должен стать олицетворением холодной справедливости, равно чуждой и жалости, и жестокости.

***

Эта ночь для Ашинатогла действительно была ночью битвы. Он стремился хотя бы начать подчинять себе Иолиссу, а та ловко уклонялась от любых соблазнов или попыток давления, и порою сама демонстрировала свои возможности психически атаковать царя, но весьма тонко: давая ему возможность тоже устоять. Сначала Ашинатогл был доволен, что он оказался столь сильным мужчиной в духовном отношении, но под утро начал понимать, что с ним просто играли как кошка с мышкой. Заметив искры гнева в его глазах, Иолисса ответила столь бурной страстью, что любовник после этого порыва моментально заснул. Перед восходом солнца она его нежно разбудила и вновь слилась с ним. Удивлённый Ашинатогл почувствовал, что силы возвращаются к нему (он-то был готов, что физически он будет полностью выжат после этой ночи, и совсем не считал это позором; но восстановление сил в результате телесной близости… он был полностью уверен, что это — привилегия женщин, и в основном куртизанок и ведьм). Неожиданно для себя он понял, что этой женщине можно задавать очень серьезные вопросы.

— Я представляю, как женщина, подобная тебе, милая, может восстановить истощённые духовные силы мужчины, если пожелает. Но как ты добилась того, что после такой страшной любовной битвы я чувствую себя освежённым физически?

— Мы умеем не только брать. Тогда мы были бы всего лишь куртизанками или, ещё хуже, ведьмами. Мы научились усиливать отданную мужчиной энергию и возвращать ему назад с лихвой. День сегодня, я предвижу, у нас всех будет тяжёлый. Вот я и применила тайное умение.

— Теперь я ещё глубже понял, что такие женщины — действительно открытие северян! И я правильно выбрал именно тебя и теперь не отпущу тебя от себя!

— Не опасно ли такую женщину пытаться насильно удержать?

— Я не собираюсь насильно. Обласкаю тебя, осыплю дарами, открою тебе такие возможности, что в Империи и не снились, несмотря на всё ваше исключительное положение там. Ты станешь основательницей нового цеха или, скорее, полусекретного женского ордена. Я увидел: наши женщины умеют кое-что, чего нет у вас. А ты из лучших сделаешь новых гетер, агашских! Неужели ты устоишь? Я ведь вижу, как загорелись твои глаза. Но солнце встаёт, нам нельзя вызывать улыбки других властителей тем, что мы полностью отдадимся любви, а не делам.

— Почему ты меня назвал властительницей?

— Я не настолько наивен, чтобы предлагать сесть на трон рядом со мной. Агашцы сочтут тебя ведьмой и колдуньей. Я хочу сделать тебя властительницей дум и тайных мечтаний всех женщин Юга.

Иолисса обняла Ашинатогла всем телом и поцеловала его сразу и вверху, и внизу так, что царь чуть не потерял сознание от наслаждения, после чего любовники разъединились. Ашинатогл хлопнул в ладоши трижды. Вошли служанки с роскошным шёлковым платьем, сшитым по старкской моде, и со шкатулками для драгоценностей. Ашинатогл отобрал украшения. Служанки обтёрли тело Иолиссы кошачьими шкурками с душистой мазью, причесали ей волосы на агашский манер и закрепили наверху причёски платиновую диадему с бриллиантами. В уши вдели небольшие серьги с изумрудами, подходившими к зелёным глазам гетеры. На грудь прикрепили золотую брошь с чароитовым агашским львом. Витые браслеты из редчайшего красного золота обвили запястья и голени. На ноги надели сандалии с жемчужинами. Костюм завершили поясом из лучшей яшмы, обрамлённой платиной. Посмотрев в зеркало, Иолисса поразилась преображению. Богатство наряда было потрясающим, но не вульгарным и кричащим. Она выглядела действительно как царица.

Когда царь говорил гетере, что не отпустит её от себя, задарит, улестит, она внутренне посмеивалась. Теперь Иолисса немного призадумалась. Он действительно способен поймать её в драгоценные сети! Её-то, которая до сих пор сама ловила мужчин! Но ведь и правда, пора карьеру заканчивать, а такой финал будет высшим взлётом и легендой.

Долго размышлять не пришлось. Попросил разрешения войти дворянин Крин Таролингс и передал царю приглашение Атара позавтракать с ним. Почтительный тон приглашения не скрывал настоятельности, между строк читалось, что разговор будет наедине между двумя главами союза. Ашинатогл вздохнул:

— Хотел сегодня позавтракать с тобой, царица женщин. Но Судьба решает по-другому. Трудный день начался. Тебе сейчас подадут трапезу, прошу тебя, не пренебрегай ею. Я буду мысленно завтракать с тобой.

— Я знаю, царь, что сразу после завтрака и мне предстоят трудные дела. Вижу посланницу от нашей царицы, которая не осмелилась войти в шатёр и просит передать мне свиток.

В письме оказалось приглашение от царицы на завтрак в компании женщин. Очевидно, это тоже был не просто завтрак. Изысканные блюда, приготовленные по приказу Ашинатогла, достались слугам.

***

Тлирангогашт всю ночь накалял ненасытное чрево Кутиоссы, так что любовники даже проспали восход. Как только краешек солнца показался на востоке, его и любовницу решительно потребовали к царям на суд равных. Царевич одним словом остановил своих друзей, вознамерившихся искрошить в капусту дерзких посланцев, и, сохраняя достоинство, молча, отправился вместе с посланными. Из соседнего дворца вышел, громко возмущаясь, Улугай. Увидев, как ведёт себя царевич, он тоже гордо выпрямился, убрал руку с сабли, замолчал и пошёл на суд. Женщины, заметив, что мужчины бесстрашны, тоже осмелели и стали осыпать ругательствами сопровождающих, угрожая им местью любовников. На губах Тлирангогашта промелькнула жёсткая и циничная улыбка, сразу же спрятанная под маской полного равнодушия. А хан не знал, то ли поддерживать неожиданную любовницу, то ли проклинать её.

Сначала четырёх обвиняемых доставили во временный «дворец» Атара, затем во дворе здания к ним присоединили по две доверенных рабыни женщин и их служанок из Древних. Кроме того, двух друзей Тлирангогашта, назначенных старшими в караулах, также привели и пропустили внутрь дома как знать. Задержанным выдали скудный завтрак, но разный: служанкам и рабыням по куску хлеба, кувшин воды и чашку бобов на всех, а знатным по чашке бататовой каши с блюдечком лучшего риса и по чашке чая.

Тем временем во внутренние комнаты прошли союзные князья. Вскоре вышел граф Таррисань и велел дежурным идти объявлять всем гражданам: они приглашаются на форум, чтобы присутствовать на суде равных над принцем Тлирангогаштом, ханом Улугаем, принцессами Кутиоссой и Эриоссой Алангита, их подчинёнными и слугами, замешанными в преступлении против нравственности.

Через полчаса вышли цари, князья и граф Таррисань с жёлтой лентой судьи через плечо. Чуть помедлив, повели и подсудимых. Знатных сопровождали граждане, остальных волокли слуги-воины.

***

На форуме на возвышении, называвшемся курией, восседал в кресле граф Таррисань. Его жёлтая лента теперь была закреплена пряжкой с символом Лиговайи. Перед судьёй была тумба, где стояли песочные часы, лежали молоток и фолиант законов Империи. Сзади поставили конторку, за ней примостились два секретаря из граждан. Там, помимо листов бумаги, туши и кистей, лежал ещё один фолиант законов, чтобы в случае необходимости секретари могли точно переписать формулировку.

Рядом с судьёй на скамье сидели два царя и четыре князя. Видно было, что процедура забавляла Ашинатогла, и он ухмылялся в бороду. Народа собралось на площади несколько тысяч. Граждане занимали ближайшую к курии часть площади, образуя народное собрание, за ними теснились любопытные из иностранцев и неграждан. Женщины на суд допускались лишь в качестве причастных к делу, но они наблюдали из окон и с крыш соседних домов.

Таррисань подвёл итог состоявшегося.

— Итак, единогласным голосованием Народного Собрания утверждена рекомендация нашего царя Атара о назначении меня судьёй Высшего суда равных Лиговайи и предоставлено гражданство нашим друзьям и союзникам царю Агаша, верховному князю Аникара, верховному хану пуников, князьям Лангишта и Логима. Напоминаю, что по нашим законам это гражданство автоматически распространяется на детей от их жён-гражданок или от полноправных гетер и художниц, а также от любого брака, заключённого по лиговайским законам и обычаям полномочным на это магистратом Лиговайи. Теперь наши почтенные друзья могут судить наших граждан. Предлагаю народу утвердить предложенный мною состав суда: Ашинатогл Агашский, царь Агаша, друг и союзник нашего народа и царства, глава союза, в гражданстве именуемый Шин Агашинг, первый в своём славном роде...

Далее в столь же торжественном стиле были представлены царь Атар, князья и хан. Собрание единодушно отошло влево на несколько шагов, вновь проголосовав единогласно. Всем не терпелось закончить формальности и перейти к разбирательству.

Убийца ханов стукнул молотком, требуя тишины.

— Кто сегодня требует справедливости и суда равных? Я предупреждаю, что за мелочное сутяжничество полагается штраф, а за повторное — лишение голоса.

— Я, принц Лиговайи Чусс Тронаран, тридцать третий в своём благородном роде и первый в своём знатном роде, требую суда равных над моей женой, принцессой Лиговайи по праву государственного брака и княжной Лангишта по рождению. Она неоднократно нарушала святость государственного брака, вчера вечером откровенно позорила меня, весь наш род и род своего отца бесстыдным поведением, а сегодня ночью осквернила супружеское ложе с царевичем Тлирангогаштом, который вдобавок приказал своим личным гвардейцам не пускать меня в дом, пока этот позорный акт не будет завершён. Мой иск связан с иском моего младшего брата принца Сира.

— Я делаю замечание принцу Канчуссу, что он не назвал себя полным благородным именем. Я также должен заметить неполноту его иска. Он потребовал суда лишь над развратницей, но не над её любовником, который тоже явился осквернителем его супружеского ложа и над теми, кто не пустил его домой. Он не назвал также тех, кто мог способствовать падению его жены и поэтому тоже может считаться сопричастным к делу, — официальным тоном обратил внимание на процедурные упущения граф.

— Равный мне судья, я признаю твои замечания. Я не назвал имени Тлирангогашта, потому что видел: та, которая пока что считается моей женой, сама бросилась ему в объятия и он без позора не мог уклониться от них. Конечно, он прикосновенен к делу и я вношу его в свой иск, одновременно ходатайствуя о снисхождении. К жене я приставил доверенных рабынь Анкир и Суланг, а также принёсшую мне вассальную присягу верности служанку из Древних Иолаиэ. Поскольку они не сообщили мне о происходящем бесчестии и ранее покрывали все развратные деяния той, которая пока что называется женой мне, я прошу привлечь к разбирательству и их также.

— Надеюсь, секретари записали. Итак, первый иск принца Канчусса по обвинении в неоднократном нарушении святости государственного брака, позорящем высокородную особу поведении, осквернении супружеского ложа и самовольном захвате принадлежащего ему дома принимается. Ответчиком является принцесса Кутиосса Алангита. Суд также должен исследовать роль в этом деле принца Тлирангогашта, сына Ашинатогла, знатного гражданина Империи, а также его гвардейца Тирантолота, сына Карут-Анлиля, высокородного агашца и нашего союзника. Кроме того, суд призывает на боковые места тех, кто ниже по сословию: служанку Иолаиэ, рабынь Анкир и Суланг. Все исследуемые могут быть в любой момент объявлены обвиняемыми. Точно так же суд может поступить и с другими, чья роль пособников либо исполнителей будет доказана.

После этого аналогичная же процедура была проделана с иском принца Кансира. Оба принца потребовали, чтобы иски рассматривались вместе.

Пока что лангиштские развратницы чувствовали себя нормально. Они слышали, что у старков муж не имеет власти над жизнью жены, а при разводе должен выделить достаточное по её положению имущество. Развод не пугал: погуляют ещё, а потом женят на себе кого-нибудь. Они слушали всё происходящее со скрытой улыбкой.

Процесс разворачивался. Выступали граждане-свидетели, сообщавшие о похождениях принцесс, блудивших и вместе, и по отдельности. Их любовники сознавались и вступали в ряд прикосновенных к делу. Народ уже начал заключать пари, у какой принцессы окажется больше соблазнённых мужчин? По ходу дела были вынесены первые определения. Под ехидными взглядами Атара и Ашинатогла Текоттет Аникарский поднялся и заявил, что он тоже был любовником обеих княжон. Остальные судьи проголосовали, что, поскольку он не сильно замешан в дело и, самое главное, полностью непричастен к основному его эпизоду, он может оставаться в числе судей, но по его поводу в конце также может быть вынесено решение. А затем поднялся Линтиронт Логимский и заявил, что Кутиосса была и его любовницей тоже. Собрание расхохоталось, и теперь остальные пять судей решили, что и Линтиронт может оставаться в их составе. А по любовникам в конце концов победила та же Кутиосса со счетом 17:14. Собрание уже веселилось: «Да, всего за полгода! За пару лет они бы всех граждан и союзную знать перепробовали!».

Наконец, спросили Тлирангогашта, как он докатился до такого оскорбления приличий?

— Высокий Суд Равных! Державный народ Лиговайи! Я не мог без ущерба для чести и моего престижа среди гвардейцев отказаться, когда княжна предложила мне себя. Я не мог струсить, когда она направила меня на своё супружеское ложе. Я передал моим гвардейцам пожелание женщины, чтобы нас никто не беспокоил всю отданную нам ночь. Для них любое моё пожелание — закон и приказ, так что я настаиваю: оба моих друга, привлечённых как прикосновенные, ни в чём не виновны и должны быть немедленно отпущены из числа исследуемых судом. Вся вина за их действия лежит на мне.

— По-твоему, царевич, получается, что женщина во всём виновата, а ты лишь угождал ее желаниям? — уточнил судья. — Мы сейчас её спросим под контролем священника-менталиста, кто подал ей мысль осквернить супружеское ложе? А может, сам первый высказал желание предаться удовлетворению страсти именно на нём?

Кутиосса почувствовала, что это может быть достаточно серьёзная защита и закричала:

— Высокий равный мне судья! Высокий суд равных! Тлирангогашт так посмотрел на меня, что я не смогла устоять перед его взглядом. Он так ласкал меня, что я полностью забыла обо всём. Он подал мне мысль, что заниматься такой сильной и долгой страстью, которая нам предстояла, нужно на широкой и роскошной постели. Он спросил меня, желаю ли я, чтобы мой муж мог нарушить наше уединение? Он меня соблазнял и намеренно вёл к проступкам. Он коварен, как Кришна!

Кутиосса хотела бы соврать очень многое, но два менталиста всё время держали её под контролем и она не могла сказать ничего кроме того, что сама считала правдой. Она не заметила, что последнее высказывание вызвало резкое недовольство всех членов суда.

— Ну что же, по числу любовников я склонен верить, что ты, Кутиосса Алангита, действительно готова броситься на призывный взгляд любого красивого и знатного мужчины. Ответь: говорил ли царевич тебе что-либо до того, как ты оказалась в его объятиях?

— Нет, ни слова.

— Тогда первое твоё выражение отводится. Ты сама пылала от похоти, как я видел на пиру, и не была соблазнена вступить в связь. Теперь рассмотрим второе. Он так ласкал тебя при всех, как можно ласкать лишь наедине. Возражала ли ты?

— У меня не было сил возражать. Он властно делал со мной всё, что хотел, и при этом так, что я изнывала от наслаждения и желания ещё большего наслаждения.

— Значит, ты подтвердила, что в этом случае ты вела себя не как высокородная гражданка, которая должна сохранять достоинство даже в страсти, а как блудница-служанка из таверны или, ещё хуже, рабыня из публичного дома. Ведь именно они бросаются на первый же призывный взгляд мужчины и отвечают на любые его ласки, особенно если они приятны.

В этот момент Кутиосса в первый раз почувствовала, какая пропасть разверзлась перед нею. Она заплакала, следя при этом за изяществом движений и стремясь разжалобить судей своим видом. Судья непреклонно продолжал:

— Рассмотрим третье твоё возражение. Он подал тебе мысль, что приятнее всего любиться всю ночь на роскошной постели, а не на циновке в походном шатре царевича. Но ведь тебе эта мысль понравилась? Ты высказала согласие с нею? Я спрошу свидетеля всего этого. Хан Улугай, что сказал царевич и что ответили женщины?

— Я точно не помню, что сказал царевич, поскольку был опьянён ароматами и поцелуями. Но он действительно сожалел, что придётся нести возлюбленных на неподходящие для их сана и страсти ложа и что лучше всего было бы на широкой и роскошной кровати. Кутиосса закричала, что и она этого хочет, и чтобы принц нёс её в её дворец, а Эриосса прошептала мне на ухо что-то типа: «Неужели ты такой трус, что отнесёшь меня на жёсткое военное ложе, когда сестрица будет наслаждаться на настоящем ложе любви?»

Собрание не смогло подавить смех. Обе сестрицы действительно были достойны друг друга.

— А теперь я задам ещё один вопрос: как случилось, что вы, четыре любовника, пропустили даже льготный срок? Ведь вас вытащили из объятий друг друга после восхода солнца.

— Я ничего не видела и не слышала, кроме ласковых слов любимого и его глаз. Я ничего не чувствовала, кроме его железных объятий и его сладчайшего копья, пронзавшего меня, — плача, сказала Эриосса.

— Я тоже, — сквозь слезы согласилась Кутиосса.

— А я каюсь: потихоньку подсказал Улугаю, что надо бы задержать этих развратниц в объятиях после восхода солнца. Мне хотелось, чтобы они навсегда лишились возможности позорить нас всех, — неожиданно жёстко ответил Тлирангогашт.

— Я подтверждаю, — сказал хан. — Но я не думал ни о чём, кроме страсти. Я совсем потерял голову и сам пропустил бы солнце.

— Аватар Кришны! — прошипела на Тлирангогашта Кутиосса.

А вот народу такой ход царевича понравился.

— Военная хитрость! — закричали граждане, и судье пришлось пустить в ход молоток.

Доволен был и царь Ашинатогл. Наследник ещё раз проявил себя прекрасно. Царь лишь мысленно добавил: «Хитрость не только военная, но и политическая».

Князь Тлиринташат Лангиштский сидел на скамье судей, как на раскалённой печи. У себя он давно снял бы головы обеим дочкам. Здесь надо было мужественно выносить всё это позорище, потому что у старков такие законы, что в мирное время даже раба неопозоренного нельзя убить без разбирательства!

— Что вы требуете в качестве наказания для своих жён? — обратился судья к мужьям, после заявления иска стоявшим с каменными лицами, поскольку к ним не обращались.

— Позорнейшего из видов развода. Того, который мы сами имеем право дать, не хватает для их пакостей, — сказал Чусс.

— Того же, — присоединился Сир.

— Что вы требуете для их любовников?

— Ничего, как я уже говорил, — на сей раз первым высказался Сир. — Мне даже жалко было Улугая, когда эта бесстыдница его атаковала, Очищение им назначайте сами. Мы отказываемся от права поединка со всеми признавшимися любовниками, но сохраняем его, если кто-то из их любовников по трусости не сознался и не встал в число исследуемых.

— Эти трусы все сознались! — прошипела Эриосса.

— А я ещё назову генерала Асретина, наставника Элитайю… — заговорила Кутиосса, но восстановившие контроль над ней священники жёстко сказали:

— Смертный грех лжи, дочь моя! Отягощённый тем, что ложь явилась лжесвидетельством.

Судья одёрнул свою тогу, поднялся и заявил:

— По нашим законам, самый позорный из видов развода состоит в полном лишении жены либо мужа всего имущества, так что она либо он уходит без одежды и украшений, полном лишении всех прав на недвижимое имущество и детей, всех званий и привилегий, полученных в результате брака. Супружество объявляется недействительным с самого начала. Этот развод возможен лишь по решению суда равных. Таким образом, если вы, равные мне судьи, проголосуете за предложение истцов, эти женщины теряют титулы и гражданство, должны немедленно раздеться и снять все украшения. Суд после этого может исследовать дополнительные обстоятельства и обязан вынести решение по поводу всех, вовлеченных в процесс. Утверждаете вы такой развод, судьи?

— Да, — ответил Ашинатогл.

— Да, — припечатал Атар.

— Да, — сказал аникарец.

— Да, — согласился логимец.

— Да, — ухмыльнулся хан Чюрююль.

— Я считаю, что нужно было бы не только раздеть их, но и шкуру с них содрать, а потом уж пусть идут на все четыре стороны, — выдавил Тлиринташат.

— Наказание, предложенное князем Тлиринташатом, у старков за такие дела не применяется. Таким образом, решение утверждено пятью судьями при одном сомневающемся, — подытожил граф.

— Не сомневаюсь я! — воскликнул лангиштец. — Это было не предложение, а пожелание! Так что я тоже сказал «Да».

Княжны (теперь уже бывшие, поскольку лишались всех титулов) не ожидали, что отец отнесётся к ним строже всех. Последняя надежда (на возвращение домой) исчезла: ведь как только ступишь на землю Лангишта, отец теперь должен по законам чести содрать с них кожу живьём. Женщины принялись раздеваться.

— Принцы, вы в последний раз имеете право простить, — сказал судья, когда бывшие жёны сняли одежды и украшения.

— Нет, — в один голос ответили принцы.

— Приговор вступил в силу, — заявил судья. — Но теперь предстоит исследовать бывших гражданок наравне с другими прикосновенными к делу.

Началось рассмотрение с мужей. Они сразу признали себя виновными, что не потрудились как следует обучить жён правилам поведения гражданок и недостаточно строго следили за их поведением. Им предложили выбор: пять лет безбрачия и полного отказа от общения с женщинами или пятьдесят ударов плетью. Они, конечно, выбрали плети. Атар, из уважения к обычаям союзников, лично отсчитал им удары, нимало не щадя. Остальным любовникам предложили год очищения или десять плетей. Они все с радостью приняли по десять плетей от своих друзей, а князья друг от друга. Две женщины, выглядевшие теперь не соблазнительными, а жалкими, дрожали, глядя на всё это и понимая, что суд над ними ещё не закончен.

Затем рассмотрели вопрос об агашских воинах и полностью оправдали. Улугаю назначили покаяние в монастыре или семьдесят плетей. Он подставил спину хану Чюрююлю. Тлирангогашту покаяние или сто плетей, которые отсчитал ему отец.

Затем привели рабынь и задали принцам вопрос, подарили они рабынь своим жёнам или же приказали им повиноваться? Принцы ответили, что приказали повиноваться.

— Значит вы, рабыни, потакая своим хозяйкам, на самом деле подводили своего настоящего хозяина. Но он сам виноват, что не объяснил вам, варваркам, кого вы и когда должны слушать. Поэтому вас просто конфискуют и продадут в пользу царства, — заявил судья, и рабынь увели.

Наконец настала очередь служанок. Граф неожиданно задал вопрос: почему ни одна из княжон не забеременела? Служанки стали говорить, что ничего не знают. Священники заявили, что не могут различить, правда это или ложь: слишком мощный ментальный щит. Тогда закричали сами бывшие хозяйки: они, желая насладиться свободой старкских женщин, попросили у служанок противозачаточного, и те им давали всё время. Заодно обучали технике любовных сношений.

За поведение, провоцирующее хозяек на разврат, служанок решили заклеймить и продать в рабство. После работы татуировщика их увели к рабыням.

После разбирательства судьёй был задан вопрос:

— В ходе исследования остальных участников процесса мы убедились ещё раз, насколько глубоко порочны и низки эти женщины. Нам надо определить их новое социальное положение. Мы спросим мужчин, пострадавших по их вине: какой статус им подходит?

— Рабыня для них слишком почётно, позорная рабыня или позорная блудница подошло бы, но за такое не полагается, — жёстко сказал Тлирангонашт, одеяние которого на спине промокло от крови. — Простые шлюхи.

— Шлюхи, — согласились остальные.

Судьи единогласно проголосовали за.

— Тогда слушайте, шлюхи Кутио и Эрио. Сейчас на вас наденут пояса шлюх, являющиеся знаком вашей новой профессии и социального положения. Объясняю вам ваши обязанности и права. Вы обязаны отдаваться любому мужчине за сребреник или натуральную плату, ему соответствующую. Вы не имеете право снимать пояс шлюхи, кроме как во время соития или мытья в бане. Вы обязаны носить его поверх одежды. Вы имеете право позвать на помощь и потребовать наказания, если некто попытается совершить с вами соитие калечащим способом либо другим способом будет пытаться искалечить вас или убить. Такой человек несёт ответственность как за нападение или убийство парии. Вы можете пожаловаться ближайшему магистрату, если кто-то без вашего прямого согласия имел с вами сношение, не заплатив установленной платы. В этом случае вы получаете с него пятерную плату, и столько же он платит в качестве штрафа. Вы не можете владеть недвижимостью, обрабатывать землю и заниматься ремёслами, кроме как чинить себе одежду. Вы не имеете права зачинать детей, и имеете право ежемесячно требовать себе бесплатного противозачаточного. Вы не имеете права пользоваться общими банями, только банями публичного дома или теми, которые вы и ваши товарки сняли себе в складчину. Если вы перестанете платить аренду за такую баню, она должна быть сожжена и разрушена, как осквернённая, либо продана хозяину публичного дома. Пока вам не исполнится тридцать три года, вы не имеете права просить милостыню. Если вы нарушите эти правила, вас посадят на кол. Вы не должны общаться с детьми и женщинами, кроме других шлюх либо рабынь из публичного дома. За разговор с женщиной или ребёнком вы подлежите наказанию ста плетьми. Посуда, из которой вы едите, и одежда, которую вы надели, считается осквернённой, ими могут пользоваться только деклассированные. Если вы надели одежду или воспользовались посудой самовольно, без явного разрешения хозяина, одежда должна быть сожжена, посуда уничтожена, все ваши деньги конфискованы, а вы получите сто плетей. Пояс с вас может снять лишь священник перед смертью в случае вашего искреннего покаяния, либо хозяин, если вы продадитесь в рабство либо за очередной проступок будете обращены в рабство, но в качестве рабынь вы будете считаться опозоренными и не иметь права отпуска на свободу, — объяснил новое положение женщин граф.

Шатаясь, морально раздавленные, две бывших княжны и принцессы пошли куда глаза глядят. А, поскольку легче всего идти вниз, ноги понесли их к порту. Встреченные женщины отшатывались, мужчины плевали в них.

— Да, вы гораздо более жестоки, чем мы… — задумчиво сказал Ашинатогл Атару. — Мы снесли бы им головы, и всего-то делов. Ну, самое большее, кожу бы содрали. А вы приговорили их к тому, что хуже смерти. Но суд равных — прекрасная штука. Придётся тебе, брат, по временам к нам приезжать, если мне надо будет знать как следует окоротить. И мстить им будет некому: несколько властителей вместе решили. Конечно, у нас этот суд будет судить по нашим законам и обычаям, так же как у вас он судил по вашим.

— Согласен, брат, — устало ответил Атар. — Приглашаю вас, владыки и союзники, на небольшой пир, и сразу после него отправимся в Арканг, чтобы завтра с утра заняться ещё одним очень важным делом. Твой флот, брат, вошёл в Локару, и мы должны будем многое решить с вашими невестами, которых ты имел честь привезти нам.

— Я чувствую, что моих царевен надо будет тоже послать в Арканг. Вы не намерены допускать повторения подобного позора. И я тоже очень не хотел бы оказаться в положении моего племянника князя Лангиштского, — ответил агашец.

Слово «племянник» в данном случае подчёркивало не родственные связи, а дружбу и более низкий статус Лангишта.

Вслед за агашцем и другие союзники решили немедленно послать привезённых невест в Арканг. Так что обоз из крытых возков под охраной сотни конных граждан двинулся на юг. Цари и старкские женщины собирались ехать верхом, у них было время пообедать. В последний момент к старкским женщинам присоединилась Айгунь, тоже прекрасно ездившая верхом и уговорившая мужа взять её с собой. А хан Чюрююль отослал в племя нескольких батыров со срочным тайным поручением.

***

Обед на сей был раз во дворце высокородной гетеры Киссы, что подчёркивало его характер как места отдыха. Поскольку говорить о делах в таком месте было строжайше запрещено старкскими обычаями, знать наслаждалась песнями и музыкой, но в первую очередь отличными винами Алазанской долины и Древних, а также необычными блюдами Древних. Иолисса возлежала в парадном платье, подаренном царём, рядом с Ашинатоглом. Ашинатогл по временам победно поглядывал на своего наследника и свою любовницу. Пока что он был весьма доволен, как разворачиваются дела. Когда царь наказывал сына, он дал ему несколько сильных ударов, чтобы спина была в крови, но уже под конец, а в основном бил весьма умеренно, показывая, что одобряет комбинацию, проделанную Тлирангогаштом. Агашец, улыбаясь, обратился к Киссе и Иолиссе.

— Высокородные прелестницы, я уже понял, что у вас признаком настоящего человека является не бежать от страстей, а быть властелином их. Как вы думаете, такого можно достичь лишь обучением с самого чрева матери или же можно овладеть этим искусством и попозже?

— Не тебе, царь, такое спрашивать! — улыбнулась Иолисса. — Ты-то тоже господин своих незаурядных страстей.

— Но у нас такие люди редкое исключение. Большинство может, столкнувшись со страстями, лишь удариться в крайности: полный аскетизм и бегство от них или же отчаянный бросок в самую пучину потока страстей, который их увлечёт за собой в водопад, если не повезёт случайно прибиться к одному из берегов. А у вас многие могут переплыть этот бурный поток.

— Не зря у нас мальчики и девочки учатся плавать с раннего детства, — улыбнулась Кисса. — И плавают вместе, так что мальчики знают, что в случае чего должны спасать девочек, а девочки — ободрять мальчиков, подвигать их на дерзания и одновременно удерживать от явных глупостей.

— Плавание тоже тренировка в человеческих отношениях! В некотором смысле и в военном искусстве, — улыбнулся царь. — Впрочем, молчу, а то меня тоже превратите в позорного раба за нарушение правил поведения в обществе гетер.

Все рассмеялись.

— С раннего детства можно воспитать многих, но опять-таки не всех, — проговорила царица Арлисса. — Обычно те, кто не могут справиться со своими страстями либо же слишком бесцветны, чтобы их иметь, отбрасываются в подонки общества.

— В этом вы крайне безжалостны, как я сегодня убедился, — сказал князь Тлиринташат. — Наверно, правильно. Лучше пусть выживет половина детей, но не выродков. Лучше пусть будут полноправными половина взрослых, но достойные. Остальным дорога в отбросы общества, слуги и рабы, либо прямо в могилу.

Вдруг в залу вбежал гонец и, поклонившись царям и князьям, попросил срочно выйти к нему царя Атара, поскольку донесение не может быть прочитано в таком блестящем обществе. Царь вышел, через несколько минут к нему позвали наследника престола, принца Алазанского Лассора. За ним вызвали четырёх баронов Ицка и графа Однорукого. Через некоторое время царь вернулся без наследника, Однорукого и барона Южного Ицка генерала Асретина, и, как ни в чём не бывало, продолжил обед.

Гонец сообщил, что в Алазани вырезано целое семейство старкского крестьянина, а в Южном Ицке совершено дерзкое нападение на поместье старкского дворянина. Его удалось отбить без жертв среди граждан лишь по счастливой случайности: крестьянин-лазанец из числа воинов Урса, выйдя в отхожее место и заметив подозрительные тени и шорохи, не выдавая себя, предупредил дворянина и других воинов деревни. Отряд нападающих был достаточно большим: около полусотни джигитов. Говорят, что среди них был и сам бывший царь Цацикот.

Но больше всего встревожило царя Атара не столько само нападение, сколько слова Урса:

— Если бы ты отдал мне во владение все четыре бывших царства, я быстро порядок там навёл бы. Можно было три, оставив Ицк как мальчиков для битья.

Если, предположим, Урс не занёсся, действительно нашёл бы общий язык с горцами и навёл бы порядок, это означало создание настоящего княжества, население которого в разы превышало бы население всего оставшегося царства. Сам мужик-граф, наверно, не стал бы отделяться, но его сын уже потребовал бы равноправия и возникло бы самостоятельное царство. Даже Однорукий с его железной башкой и дубовыми понятиями о справедливости мог бы отделиться, если бы его народ твёрдо высказался за независимость.

Поэтому царь разрешил Урсу без дополнительных согласований ходить своими силами по территории всех бывших ссарацастрских владений и не стал прямо ему запрещать совершать в качестве отмщения и ударов по базам партизан набеги на ссарацастрские земли, твёрдо и безусловно запретив при свидетелях лишь набеги без предварительных вылазок враждебных джигитов на землю Лиговайи и любые новые завоевания. Остальным владетелям он приказал подчиняться Урсу в военных вопросах, когда он ведёт операции на их земле. На это Урс ухмыльнулся и ответил:

— На один набег я буду отвечать лишь тремя ударами, так что не бойся, царь!

После этого Урс с двумя другими владетелями немедленно отправились на запад. Для них праздники закончились.

Через полчаса после завершения обеда кавалькада переодевшихся в дорожное платье знати союзников и знатнейших женщин двинулась на юг, к Аркангу, куда три часа назад отправились на повозках невесты, которые были на пире победителей.

Конники двигалась несколько неравномерно. Женщины то догоняли мужчин, то приотставали, давая возможность им поговорить о мужских делах, а самим заняться женскими. Вечером властители и наездницы догнали женский обоз. Штлинарат выглянула из своего возка с открытым лицом и без платка и кокетливо улыбнулась Атару. Ашитнатогл придержал коня и заявил ей:

— Ты видела, что северяне делают с ведущими себя постыдно?

— Царь, не бойся, я тебя не посрамлю, — неожиданно серьёзно и уверенно заявила принцесса. — Но царицей я должна стать. И не думаю, что мне удастся легко достичь этого. Почему-то мне кажется, что мне придётся управляться с нашими женщинами, не видевшими суда и не представляющими, как жестоко их теперь будут приучать к свободе и дисциплине.

Ашинатогл расхохотался.

— Да, наше семейство не вырождается, если даже женщины у нас такие! Желаю тебе успеха! И помни: если другая агашка из царского рода выйдет за лиговайца, я тебя буду чтить и осыплю подарками. Если ты сама станешь царицей, буду уважать, а мои подарки тебе не будут нужны. А если Атар женится не на агашке, подошлю убийц!

Аориэу тоже оказался в кавалькаде с царями. Он был отпущен Урсом, когда тот неожиданно для всех ускакал и передал через дежурных граждан советнику, что ему разрешается ещё несколько дней быть в распоряжении царя. Царь, ценя ненасильника как одного из лучших переводчиков, приказал ему следовать в Арканг вместе с кавалькадой властителей.

В обозе женщин ехала доверенная переводчица царицы Иониао.

***

В эту ночь Великий мастер Тор из Колинстринны тоже спал неспокойно, но не потому, что лежавшая рядом с ним наложница Ангтун донимала его страстью. Рабыня, конечно же, вовсю пользовалась тем, что госпожа забеременела и не могла обнимать мужа. Но её самым горячим желанием было тоже забеременеть, и, наконец-то, понести мальчика. Желание-то осуществилось, но предсказывали ей вновь девочку. А даже рабыне не полагалось совершать соития во время беременности и после родов вплоть до очищения.

Ночью в голове Мастера стала складываться в голове ещё неясная, но уже интуитивно прозрачная, идея, как же выстроить технологию для той структуры сплава, которую он с товарищами по открытию тщетно пытался уже три года достичь. В идею нового сплава все три вовлечённых в работу Великих Мастера и молодой способный бронник-подмастерье Сунг Тахиркин, которому оказали честь войти в их компанию и который надеялся в случае успеха тоже достичь звания Великого Мастера, верили свято. Но реализация её оказалась исключительно трудной. Посреди ночи Тор вскочил, ножом набросал на дощечке несколько знаков и формул, чтобы не забыть, затем опять попытался заснуть… Словом, утром он поднялся с первыми признаками рассвета и отправился в пустую мастерскую, где уселся за свою конторку и начал, сверяясь с нацарапанными на дощечке записями, чертить какие-то сложные схемы. Как только появился ученик, чья очередь была убрать в мастерской, Мастер велел ему бросить заниматься чепухой, быстрее бежать к алхимику Кару Урристиру, рудознатцу Хою Аюлонгу и броннику и звать их к Тору. Словом, когда подмастерья пришли с завтрака, в неубранной мастерской уже ругались четверо соавторов. Подмастерья немедленно велели ученикам всё-таки прибраться, а сами потихоньку подошли к погрузившимся в свои расчёты Мастерам. Слушать препирательства было крайне интересно, к подмастерьям Тора подтянулись подручные его товарищей, а учеников, кроме сына Тора Лира Клинагора, не подпускали, опасаясь за их психическое здоровье и не желая, чтобы те видели, как в азарте Мастера обзывают сами себя и друг друга последними словами и костерят за тупость. Подмастерья-то уже понимали, какая напряжённая работа ума за этим стоит.

Через три часа мастера наконец-то подняли головы, увидели толпу подмастерьев и ругнулись, что те забросили работу. Подмастерья понимали, что выговор сделан для порядка, и тоже для порядка стали оправдываться, дескать, они не хотели Мастеров отвлекать в такой момент. Что момент действительно важный, стало ясно, когда многие работы было велено отложить, подмастерьям было выдано аж по золотому, а ученикам по десять сребреников с требованием: убираться прочь и гулять до вечера. Правда, в последний момент некоторых подмастерьев вернули обратно, чтобы помогать. Тор взял с собой одного из лучших подмастерьев и сына Лира. Рудознатец тоже выбрал себе помощника. Все мастера направились в алхимическую мастерскую, заперлись там, обед получили через окошко в двери, вышли лишь поздним вечером, полуотравленные, но счастливые.

— Не только сделали, но и записали! Завтра займёмся продолжением у тебя в кузнице, Тор! — заявил победно алхимик.

Но Лира стало рвать, к нему вскоре присоединились алхимик и пара подмастерий. Да и остальные чувствовали себя весьма муторно.

— Кришна побери твои зелья! — полушутливо ругнулся на алхимика Тор. — Приказываю: неделю лечимся, потом в кузню. Ждали три года, ещё недельку подождем. Впрочем, подмастерьям задание можно раздать прямо сейчас. Точнее, завтра утром, а то многие из них под мухой.

Подмастерья в этот вечер ликовали. Они понимали, насколько важно для всей их будущей жизни оказаться причастными к открытию и первыми овладеть его секретом. Тем более, что признание открытия одновременно давало право мастерам взять ещё по одному Первому ученику, и шансы стать Великими Мастерами у подмастерий сразу увеличивались.

У сестрицы Яры в первый раз за её жизнь появился опыт «ухода за мужем, пришедшим с мужского собрания в плачевном состоянии»: Лира всю ночь выворачивало, мать приготовила для него лучшие очищающие настои, Яра успокаивала его, отпаивала настоями и убирала за ним.

***

На мини-аукционе, состоявшемся тем же днём, продавались шесть новоиспечённых рабынь. Всех их купил солидный купец-гражданин Клунг Торритор. Он уже построил большой дом вблизи порта. Рядом была его лавка. Вернувшись с аукциона, купец продал свою лавку за очень низкую цену своему приказчику (правда, товары были практически все распроданы, но само место обещало быть весьма бойким). Сам негоциант начал отдавать приказания своим слугам, которые закупали яркие ткани, эротические статуэтки и рисунки старкских и Древних мастеров, вина и многое другое.

Получив от слуги сведения, Клунг вышел с парой охранников на тёмную улицу. Видимо, он искал встречи с кем-то, пройдясь по ней несколько раз. И, наконец, дождался нужного момента. Низкого вида личности стали выходить из ворот дома, а вслед за ними раздался женский плач, протест, что выставляют на улицу, глядя на ночь, и из дверей вылетели все в синяках полурастерзанные бывшие княжны, зажимая в руках по нескольку сребреников.

Как только сёстры свернули на эту улочку, к ним подошла пара мужиков, по виду слуг-грузчиков из порта. Они сунули опозоренным в руки по сребренику и потащили за собой в дом, где дожидалась целая компания. Удовлетворив своё желание, они, сказав: «А мы передохнём», уступили очередь следующим, тоже аккуратно заплатившим. А когда первые подошли по второму разу, Кутио попыталась запротестовать, но мужики расхохотались ей в лицо: «Они же не сказали, что закончили. Они заплатили, у них просто был перерыв». Словом, бывшим княжнам пришлось подчиняться всем извращённым желаниям вонючих и грязных мужиков, а когда те их щипали либо хлестали, и шлюхи пытались протестовать, мужики опять смеялись: «Мы же вас не калечим! Если бы до крови или органы повреждали. А так мы в своём праве». Так что развратницы в первый же день ощутили, в какую пропасть они упали.

— Теперь вы заработали достаточно, чтобы купить себе одёжку. Убирайтесь вон, шлюхи! — наконец-то заявил главный, детина с уродливым шрамом на лице и гориллообразной внешности.

— Куда мы пойдём на ночь?

— Ваше дело, бесстыдницы! Выпроводите их пинками!

На улице поджидал человек с хорошими манерами, благоухающий дорогими ароматами, который дал несчастным женщинам плащи, немного вина и еды (мужчины покормить их так и не удосужились, лишь чуть попоили их водой, причём не давая прикоснуться к кружке, а поливая сверху). Он посочувствовал, ужаснулся и предложил женщинам пойти под его защиту, заявив, что он немедленно снимет с них пояса шлюх и больше не допустит таких издевательств над ними. Уже ничего не соображающие, женщины согласились. Они со спасителем вышли на портовую площадь, где вокруг них собрались зеваки. Тогда мужчина предложил сыграть в игру: он подбрасывает золотой, если выпадает орёл, то с женщины снимают пояс и она получает пять золотых, если решка — проигрывает и ничего не получает. Первый раз Эрио получила пять золотых, а Кутио проиграла, оставшись в поясе. Но Кутио попросила сыграть во второй раз, и на сей раз тоже выиграла. После чего купец Клунг нашёл в толпе шесть граждан и торжественно произнёс:

— Подтверждаете ли вы, граждане, что на ваших глазах эти шлюхи проиграли себя мне в рабство и я законно снял с них пояса?

— Всё точно, — отозвались граждане.

— Итак, теперь вы теряете свои имена и становитесь моими позорными рабынями низшего класса. Храните деньги, которые у вас есть, поскольку к другим вы теперь прикасаться не имеете права. Я с этой минуты полный хозяин над вами, вашими телами и вашей жизнью. Граждане и гости! Я открываю первый публичный дом в нашем столичном городе. Через неделю, когда я приведу женщин в порядок, вы сможете выбирать, кого вам нанять: княжну, служанку или рабыню княжны. А красивых рабынь я уже накупил.

На этом историю падения бывших княжон закончим…

***

Тем временем агашских женщин высадили на берег с кораблей. Их сразу повели в бывший военный лагерь, где были разбиты палатки. В каждую поселили четырёх невест, разрешив им оставить только одежду, бывшую на себе, деньги, драгоценности и мелкие вещи, умещающиеся в маленьком ящике под изголовьем ложа. Кроме этого, дозволялось взять лишь музыкальный инструмент. Ложа оказались деревянными, покрытыми циновкой и тонкой подстилкой, которую даже матрасом не назовёшь. Под голову дали жёсткую подушку, набитую сухими душистыми травами. Покрывало было тонким и грубым. Зато в каждой палатке стояли по две прялки и заготовлены для прядения прекрасный шёлк и тончайший лён.

Служанок и рабынь запретили брать с собой в лагерь, их отвели в город. Заодно служанки унесли тюки добра каждой девушки, опечатанные именем владелицы. Вещи должны были храниться в кладовых крепости, пока девушка не выйдет замуж.

Такое обхождение возмутило изнеженных лилий гаремов, они заплакали и запротестовали. Тогда почтенные дамы и гетеры, которым предстояло наставлять новых гражданок, взяли розги и стали безжалостно стегать плачущих и кричащих, пока те не утихли и не забились на свои постели. Обед и ужин оказались крайне скудными: на обед рис с кусочком рыбы, маринованной сливой в качестве приправы и чашка чая, на ужин по чашке молока с малюсеньким куском кукурузной лепёшки и душистыми травами.

Лагерь был окружён деревянной оградой. Вдоль неё патрулировали молодые холостые старкские парни, отличившиеся в войнах, которым была поручена почётная служба охранять невест и предоставлена возможность попытаться первыми выбрать себе жён. Снаружи стояло несколько сторожек. Девушки-агашки страшно стеснялись, что они на виду у мужчин, и закрывали лица. Правда, некоторые приоткрывали покрывала, улыбались юношам и стреляли глазками, после чего сразу же закрывали лицо вновь. Юноши слегка улыбались, разглядывали девушек, но не допускали никаких вольных разговоров и слишком пристальных взглядов. Девушки-то ещё не поняли бы слов, но могли понять тон. А наставницы немедленно поучили бы охранников розгами как следует. Помимо этого, сказывалась дисциплина общения, к которой детей приучали с самого раннего возраста.

Юноши не носили доспехов. Некоторые были в военной одежде: сапогах, штанах и рубашке. Некоторые в мирной: гиматии, плаще и сандалиях. Зрелище мужчин без штанов или юбок ещё больше смущало агашских девиц.

Лагерь дежурных охранников размещался в сотне саженей от забора и ничем не был обнесён. Там стояли палатки юношей, добра в которых намного больше, чем у девушек. И слуги там ходили. Но приближаться к лагерю девушек слугам и рабам строго запрещалось.

В первый же день девушек стали немного обучать старкскому языку, называя основные предметы и действия и показывая, как составлять простейшие фразы. Перед тем, как зайти в палатку, нужно было произнести слово «палатка, мой дом», перед тем, как лечь на ложе, сказать: «ложусь в постель» и так далее. После обеда девиц собрали на площади перед входом, велели потанцевать, затем учили языку: произносить действия и сразу их выполнять. Например, сесть, встать, пококетничать, смутиться, петь, плясать, улыбаться, хмуриться, согласиться, отказаться… Агашки вообще не были приучены прямо говорить «нет» и отказываться. Зато они хорошо умели увиливать. Что они будут говорить совершенно одинаково с мужчинами, и слуги будут отвечать так же, как было отдано приказание, их вообще шокировало. Одна из девушек, Лильнинуртат, оставившая себе арфу, даже спросила, ужаснувшись собственной дерзости:

— А как же различать повеление и исполнение?

— Для приказания есть специальная форма. Но проще всего выразить так. Говори: «Сделай!» или «Приказываю!», а потом обычную фразу. Обычные слова одинаковы для высших и для низших. Сказанное высшим, если он специально не подчеркнул повеления, такие же слова, и на них можно возражать. В награду за умный вопрос тебе чашка шоколада, — сказала дама Акорнинсса Кусрион.

Она была женой потомственного дворянина Онса Аконгнина, который обеднел и поэтому отправился искать счастья, славы и богатства в колонию. Хотя в боях мужу не удалось сильно отличиться, две дюжины крестьянских дворов в Кратавело, несколько рабов и слуг, четырёх воинов-лазанцев и ихланина он получил. Муж был на празднике в столице, а жена его стала одной из старших наставниц невест, поскольку знала от царицы, что эта служба будет зачтена их семейству наравне с военной.

Девушки были удивлены, что за вопрос наставнице их подругу не наказали, а наградили. Лильнинуртат хотела было поделиться шоколадом с соседками, смотревшими на неё голодными глазами, но наставницы строго запретили ей: «Они должны награды заслуживать сами. Подарками можешь делиться».

Разрешение спрашивать неясное не означает разнузданности. Это быстро выяснила на своей спине Клуллираст, которая, пытаясь заработать себе чашку шоколада, спросила:

— Значит, с мужчинами можно говорить обо всём, не стесняясь?

— Женскую стыдливость забывать нельзя. Её лишены только шлюхи и рабыни. Да и то вторые лишь потому, что у них своей воли нет и они обязаны повиноваться всем приказам хозяина или кого хозяин велел слушаться, — отрезала Акорнинсса и четыре раза как следует хлестнула нахалку.

Начали немного учить писать и читать по-старкски: показали знак «старк», которого не было в Древнем языке, и три буквы, которыми он может записываться: «стр», «а», «к». После ужина танцы, пение и одновременно занятия заняли ещё пару часов. Лишь затем агашкам разрешили лечь спать.

Чуть не до рассвета из многих палаток доносилось хныканье девиц, которые не могли уснуть на жёстких ложах. Когда кто-то начинал слишком громко скулить, дежурные дамы заходили в палатку и учили розгами всех четырёх. Скулёж утихал.

Лильнинуртат тоже не спалось. Она взяла арфу, вышла из палатки, уселась на скамеечку на площади и тихонько стала петь, подбирая мотив. Она вспоминала жениха, оставшегося в Агаше, поскольку отец не осмелился возразить евнухам царя, отбиравшим невинных красивых девушек, чтобы отдать в невесты старкам. Проходившие мимо наставницы похвалили её за поведение, достойное высокородной дамы, и дали в награду ещё немного лукума. Осмелевшая девушка негромко спела сложенную ею песню.

Жалость к последним остаткам весны

С каждым днём мои чувства все больше в расстройстве,

И все мысли мои в прошлых днях и ночах обитают.

Становлюсь я безумной от вечной досады и боли,

Хризантемы цветы не красой, а тоской опьяняют.

Навевает печаль кипарис, вместе с ним над ручьем плачет ива,

Как деревья в огне, так страдает в разлуке душа,

А тоска как бамбук: лишь сорвёшь её, вновь вырастает,

И пронзает мне сердце мечами ростков не спеша.

Как расстались мы, милый, небосвод туча вздохов закрыла,

Солнца свет не пропустит и самым безоблачным днем.

Я с утра до заката всё смотрю вдаль в бесплодном волненье,

А тоска всё внутри мне расплавленным жжёт серебром.

Вдаль цветы унесли из лесов горных вешние мутные воды,

Наигравшись, на грязной дороге оставили их увядать,

На постели душистой всё время под лёгким мечусь одеялом:

Спать хочу, но от мук по ночам не придется мне спать.

Ведь как год длится час этой ночи бездонной и тихой,

Протекут десять лет, постареет любая краса.

Потому-то часы разрывают несчастную душу на части,

И о встрече с тобой я молю по ночам небеса.

(вольный перевод стихотворения Пу Сун-лина)

Дамы ещё больше похвалили её и даже чуть всплакнули над печальной мелодией (хотя слов, конечно, они не поняли). Юноши, собравшиеся возле ограды, сдержанно поаплодировали (чтобы не будить всех) и рассыпались в похвалах. Всё это помогло Лильнинуртат расслабиться и уснуть

На самом рассвете девицам стало мешать спать другое. В лагерь вошли парни-охранники, что вообще заставило агашек забиться в свои палатки (конечно же, порою кокетливо выглядывая из них), и стали разбивать более богатые шатры на свободном месте. Но ложа и ящики туда поставили точно такие же.

Перед восходом загудела труба в лагере охранников, и тут же наставницы, которые уже поднялись и умылись, безжалостно заставили девиц тоже подняться и умываться холодной водой. Девушки заметили, что полку наставниц прибыло. Очень красивая женщина лет сорока в богатейшем, но не кричащем, одеянии с браслетами красного золота на руках и ногах, с агашским чароитовым львом на груди была здесь самой главной. Рядом с ней держалась молодая женщина в тонком шерстяном пеплосе и с эмблемой Лиговайи на груди, иногда тоже распоряжавшаяся властным голосом. «Две царицы», — подумали девушки. Одна из них, ясно, старкская. Но откуда здесь агашская царица в старкском одеянии? Может, великий царь уже женился на старкской женщине? Но тогда почему он выбрал женщину, а не девушку?

Скудный завтрак не был неожиданностью для девушек. Тем временем в лагерь вошли агашские принцессы и союзные княжны, уже оставившие свои вещи в крепости. Они, со значением глядя на расстроенных девиц, без всяких возражений занимали места в двухместных палатках (ведь суд они все наблюдали и прекрасно понимали теперь, что им грозит в случае недостойного поведения). Одна соседка в палатке да шёлковые покрывала на постели были для них единственными привилегиями.

Девушкам раздали бамбуковые дощечки, велели записать свои имена и положить перед палатками. Треть из лилий гарема оказались неграмотными, им пришлось просить сделать это подруг, а наставницы прошлись по их спинам розгами за невежество. У принцесс и княжон уже были такие дощечки. И тут Штлинарат сказала:

— Уже идут!

Девушки остолбенели: к лагерю приближались цари, князья и принцы. Наставницы велели невестам выйти на середину обширной площадки перед воротами лагеря с дощечками в руках. Вслед за властителями в лагерь вошла группа художниц с музыкальными инструментами и встала в стороне.

Раздалось повеление властительницы с агашским львом на груди, сказанное не очень громким, но исключительно полётным и властным голосом по-агашски:

— Девушки! Сейчас займётесь гимнастикой. Следите за музыкой и повторяйте движения наставниц Ариоссы и Лайройссы.

Ашинатогл усмехнулся в усы: фразу Иолисса выучила из его уст этой ночью. Услышав знакомый повелительный язык, девушки притихли, но вдруг завизжали: Ариосса и Лайройсса бесстыдно разделись донага на глазах у царей. Иолисса сказала, а Иониао перевела:

— Раздевайтесь! Одежду сложите на краю площади и положите сверху свою дощечку!

Штлинарат уже стала раздеваться чуть раньше, поняв, что здесь необходимо беспрекословно повиноваться, тем более что цари не возражают. За ней стали это делать другие, а кто медлил, тех угощали ударами розги.

— У нас плеть может быть применена к свободному лишь по его явному желанию, — сказал Атар Ашинатоглу, чуть лукавя: к негражданам иногда допускалось применять её и без желания.

— Розги тоже неплохо, — улыбнулся Ашинатогл, глядя, как наставницы расставляют девушек в свободные ряды. — Я вижу, ваши женщины решили за невест сразу беспощадно взяться. Одобряю и ещё раз разрешаю обходиться с девушками моего семейства по всей строгости.

Князья и хан Чюрююль вынуждены были присоединиться к одобрению. Хан тоже не выказывал недовольства, ему было скорее любопытно. Князья оказались шокированы, но сдерживались.

Заиграла музыка, начались упражнения в полутанцевальной форме. Наставницы следили за невестами. Кого похваливали, кого «поощряли» лёгкими ударами. Примерно через час взмокшие от пота девицы смогли чуть передохнуть: музыка кончилась, и наставницы поклонились царям. Девицы тоже поклонились. Часть из них попадала на землю от усталости, часть вдруг осознала, что они голые, и стали прикрываться руками, а часть бросилась к одежде. Раздался истошный визг и плач: одежд не было. На их месте лежали полотнища из холста и войлока и сандалии с ремешками.

— Молчать! — строгим голосом заговорила Иолисса, Иониао вновь стала переводить. — Ведите себя достойно и прилично. Ваши старые одежды мешают вам приучиться к новой жизни. Их вернут, когда будете выходить замуж или же тем, кого за тупость и упрямство выгонят и превратят в рабынь. Вы сами спрядёте, соткёте и сошьёте себе новые одежды: шёлковую и льняную — по старкскому образцу, а затем уже сможете заказывать и покупать другие. А пока вам для укрытия от солнца, дождя и ветра холстинное покрывало, для плохой погоды, на случай болезни или месячных войлочное. Возьмите себе по покрывалу и войлочное подстелите под себя. Сегодня же вышейте на них свои имена.

— Но мы же не умеем шить. Мы не простолюдинки, умеем только вышивать, — вдруг осмелела Клуллираст, решив ещё раз попытать счастья.

— Вам придётся не в гареме сидеть, а управлять женщинами поместья. Более того, когда муж будет уезжать по государственным делам или уходить на войну, вы должны будете править всеми делами вместо него. Как вы сможете это делать, если сами ничего не умеете? — жёстко ответила Иолисса. — А сейчас приятное. Тем, кто лучше всего упражнялся и вёл себя, мы раздадим сладости.

Царица и Иолисса лично обошли девушек, наградив примерно половину.

— Мне рассказали, что одна из вас сегодня ночью уже вела себя как подобает знатной даме в печали. Учитесь не хныкать, а встречать удары Судьбы достойно. А ты, Лильнинуртат, спой свою песню царям и князьям.

Девушка в завязанном вокруг шеи покрывале побежала к себе в палатку, вернулась с арфой и запела свою печальную песню. Царь Ашинатогл даже прослезился и снял с пальца драгоценный перстень, одарив певицу. Атару нельзя было отставать, и он подарил ей кулон с бриллиантом. Князья вынуждены были тоже присоединиться. И тут Лильнинуртат неожиданно упала ниц перед царями.

— Ваши величества! Разрешите мне вернуться домой. Меня ждёт жених, которому меня обещал отец. Я люблю своего жениха и готова отдать голову, лишь бы выйти замуж за суженого.

— Недостойно старкской женщины падать ниц перед кем-то, кроме Пресветлого Настоятеля или Патриарха, — строго сказала царица Арлисса. — Встань, поклонись с достоинством и повтори.

— Слушайся царицу! — решил чуть смягчить обстановку Ашинатогл, глядя на девицу, которая всё ещё лежала в земном поклоне. — Я не понял, что ты сказала. Ты так красиво выставила свои прелестные ягодицы, что я смотрел лишь на них.

Совсем смутившаяся девушка поднялась, поклонилась сдержанно и повторила просьбу.