Глава 11. Первые последствия

Через три дня после завершения свадеб, кортеж из новобрачных, царей и небольшого количества слуг двинулся в «свадебное путешествие» в Тлагаш — Горный Агаш. Тлирангогашт остался поддерживать порядок в столице. Шесть дней пути соответствовали праздничному настроению: дожди бывали лишь по вечерам и ночью, прохладно, лёгкий ветерок, поют птицы, порхают красивые бабочки, в городах встречают радостные толпы народа. Несколько необычно было для людей, что новобрачные едут на конях, а не в закрытых повозках, и практически в старкской одежде, лишь у женщин лица закрыты платками, но у некоторых прозрачными. И все женщины с кинжалами у пояса и с арбалетами за спиной. Только цари демонстративно щеголяли в агашских царских одеяниях. Второй необычной деталью было отсутствие вооруженной охраны, кроме нескольких женщин-охранниц Ашинатогла, которых он взял, поскольку его жёны смотрелись бы в этой компании и на конях довольно жалко. Слуги, конечно же, были вооружены, но в первую очередь защитой был убийственный престиж старков и охранниц как бойцов. Правда, среди слуг было несколько переодетых разведчиков, которые высматривали возможные засады. Но ведь предосторожности всегда необходимы.

Напасть так никто и не решился. Более того, пара банд разбойников сочли за лучшее воспользоваться благоприятным случаем, выйти навстречу кортежу, повалиться в ноги царям и испросить прощения. Ашинатогл несильно огрел по нескольку раз их главарей плетью, а затем пожаловал всех военными званиями и зачислил в войска: искупать свою вину верной службой, зарабатывать награды и почести. Всё награбленное оставалось разбойникам, так что жаловать материально прямо сейчас не было нужды: и без того довольны исходом.

На седьмой день женщины вышли из помещений без платков, прикрывающих лицо. Через три часа езды впереди показалась сторожевая вышка. На верхней платформе лежал и курил трубку мужчина в широких штанах немного ниже колен, безрукавке и шляпе. На поясе у него висела кривая сабля, у столба был прислонён арбалет, а на столб повешены старые кожаные сапоги. Рядом с воякой стояла пузатая бутылка, явно с чем-то намного крепче вина. Внизу был привязан на длинную верёвку мирно пасшийся конь. Услышав приближающийся кортеж, вояка вскочил, схватил бутылку, сделал пару больших глотков, побыстрее приканчивая, чтобы добро не пропадало, затем взял арбалет, как был босиком, скатился по лестнице, попытался забраться на коня, забыв его отвязать, спьяну упал с седла и побежал по тропинке, крича во все горло: «Тревога! Чужие идут!»

Ашинатогл улыбнулся в бороду:

— Как и полагается, сигнальный огонь он не зажёг. Если бы была настоящая опасность, должен был бы первым делом это сделать, а потом уже спасать свою жизнь.

Атар понял, что ему предстоит стать свидетелем любопытного ритуала.

Из соседней рощицы появился всадник с несколькими пешими воинами (явно они уже поджидали заранее, но сделали вид, что ничего не знали).

— Я есаул Глокстач. Кто идёт? Кто осмелился нарушать пределы Свободного агашского войска?

— Ваш царь идёт. И как вы смеете ему указывать, где быть, а где не быть? — громовым голосом произнес Ашинатогл.

— Даже сами Победители не смеют вступать на нашу землю без нашего разрешения. А тебя, царь наш, почитаем, служим тебе. Но собой управляем сами, и без разрешения атамана не пустим.

Тут из другой рощи выехал атаман со старшинами. На атамане был роскошный кафтан и драгоценная сабля у пояса. Вместо шляпы на голове у него была шапка.

— Привет тебе, царь наш! Если наша служба нужна, говори, послужим.

— Я вместе с высокими гостями желаю посетить землю своего верного войска.

— Без разрешения войска не могу тебя и гостей пропустить. А если войско соизволит, будете нашими самыми почётными гостями. Есаулы, созывайте войсковой круг!

И есаулы помчались в разные стороны, крича:

— Собирайтесь! Атаман шапку ломать будет!

Не больше чем через полчаса множество воинов выстроилось в круг. Атаман вышел на середину, снял шапку и со всего размаху ударил ею о землю:

— Агашцы! К нам прибыл наш царь вместе с его друзьями. Пустим их к себе или почтим, не пуская на нашу землю?

Из рядов войска вышел какой-то ярыжка с тушечницей у пояса, явно презренный писарь. Изо всей силы бросил наземь шляпу и писклявым голосом произнес:

— Не пускать! Не место знати на нашей земле!

— Не любо! — закричали воины.

Потом вышел воин почтенного вида, с большим пузом, седым чубом и драгоценной саблей на богато украшенной перевязи. Бросил наземь меховую шапку и прорычал:

— Примем как гостя лучшего! И его друзей тоже!

— Любо! Волим! — закричал круг.

И лишь после этого все поклонились царю и гостям, сняли шляпы и шапки и расступились в стороны, а затем атаман с почтеннейшими из воинов подъехали к гостям, а остальные пошли сзади.

Атар внутри себя удивился. В деспотическом государстве, судя по всему, совершенно свободная область. И каков ритуал! Они показывают, что царю служат, но сами решают свои дела.

Вдоль дороги смотрели на процессию бабы и ребята. Женщины были в узких штанах выше колен, в сандалиях либо босые, в широких рубашках с пышными рукавами до локтей. На головах у них были чепцы либо платки, повязанные сзади и закрывающие лишь волосы. Детишки бегали в рубашках, штанишках либо совсем нагие. Ашинатогл и Атар раздавали через воинов детям монеты и сласти, а женщинам ожерелья и платки. Бросать им подарки нельзя: это было бы оскорблением, поскольку еду и награду бросают только собакам и кошкам. Воинов не полагалось одаривать: они должны были заслуживать награды.

Дома оказались построены из камней и обмазаны снаружи белой глиной, покрыты соломой или тростником. Посреди села стоял большой дом атамана и вокруг него несколько гостевых домиков. Слуг разместили в гостевых домиках, два царя и войсковой атаман расположились атаманском курене, а остальных разобрали в гости к себе полковники и есаулы.

Поскольку по обычаям приезд царя в Вольное Войско должен был быть «неожиданным», (хотя, конечно же, оно заранее было предупреждено), общий пир назначили на послезавтра. По тем же самым обычаям явно готовиться к такому приезду было нельзя.

Шутрух-Шаххунда, по-прежнему робевший перед женой, поскольку он не представлял другого общения с людьми, кроме как быть безусловно высшим или безусловно низшим, попал в дом полковника Акторинташи, который был главным в самой дальней из станиц Вольного войска. Казачий быт (мы применим здесь это земное слово для обозначения вольных воинов) оказался полной неожиданностью для царевича. Сыновья перебрасывались вольными шутками с отцом и дедом Чахханташей (раньше он был войсковым атаманом, а ныне стал добровольно снявшим атаманскую шапку почтенным старейшиной). Женщины тоже принимали участие в перепалках. Тем не менее существовала строгая иерархия: главным было слово деда и бабки, за ними шли полковник и полковница, и так далее. Но это выражалось в форме почтения и уважения, а спорить с высшим можно. Когда младший сын, который был каким-то тихоней, не нашёл топора на указанном отцом месте и тихо сказал: «Я ведь там уже искал, но его не было», отец грубо отругал отпрыска, что тот сразу не возразил. «В бою, если постесняешься сказать командиру, что он обманывается, весь курень свой погубить можешь». Атаросса, жена царевича, несмотря на плохое знание агашского, немедленно вошла в местную жизнь и её приняли как свою. Царевича невольно возмущало, когда она перешучивалась с сыновьями полковника, особенно с тремя младшими, пока неженатыми, в отличие от наследника. Но супруга не нарушала местных приличий, и проявлять ревность было бы глупо.

Царевич был просто шокирован, когда полковник, переев за ужином, взял топор и пошёл сам колоть дрова, чтобы таким образом поправить самочувствие. И вообще, он заметил, что в этом семействе слуг не было. Жалкий голый раб держался поодаль, ему доверяли только самое грязное и позорное, например, вылить и помыть помойную бадью. В дом он вообще не входил. Царевича передёрнуло, когда он увидел, что раб заклеймён не татуировкой, а раскалённым железом. А затем пришёл сосед и громогласно попросил полковника одолжить раба: «Нужник чистить пора». Полковник спокойно согласился, и сосед оставил в благодарность бутыль водки, настоенной на перце. Этот напиток ошеломил наследника, привыкшего к винам. А тут пришлось изрядно выпить, и, к стыду Шутруха-Шаххунды, его унесли очищать желудок на улице, затем обмыли и уложили в постель (ноги не держали). Но наутро над ним лишь слегка посмеивались: «Не привык ты ещё по-войсковому пить и гулять. Вот отца твоего даже наш атаман перепить не смог».

На следующий день, пока подготавливались к пиру, гости немного знакомились с жизнью агашских казаков. По требованию царя, каждые два двора должны были выставить воина, каждые пять — легковооружённого конника, а урядники и выше должны были идти безусловно, на коне и в тяжелой броне. Молодые старки переведались с местными в учебных боях. Все бои они выиграли, но отнюдь не легко.

— Если бы ты привёл с собой этих, мне было бы труднее, — улыбнулся Атар.

— Я их оставил защищать границы, — в ответ улыбнулся Ашинатогл. — А Ссарацастр разорить обычных войск хватило.

— Сколько я понимаю, они у вас — главная гроза для всевозможных бунтовщиков?

— Всё правильно.

— А если само войско взбунтуется?

— Скорее всего, это значит, что царь никуда не годится. Меня ведь они на престол посадили. И ничего не потребовали, кроме подтверждения своих вольностей.

— Да, вольности у крестьян могут быть, лишь если они заодно и хорошие воины. У нас в Северной Империи было так же. А в последнее время люди стали лениться выполнять гражданские обязанности, и права поэтому потихоньку стали терять.

— Поэтому ты, брат, уехал сюда и прихватил с собой тех, кто ещё не забыл, что значит быть гражданином?

— Не только поэтому. Душа требовала великих дел, а там развернуться было негде.

И оба названных брата рассмеялись.

У казаков в основном было по одной жене. Вторая появлялась, лишь если брал себе вдову погибшего казака его брат или друг. Девушки до брака и вдовы имели полную свободу, а нарушение супружеской верности каралось немедленным разводом и изгнанием. Развод по инициативе супругов допускался. Но лишь в том случае, если скандалы между мужем и женой донимали соседей, и они могли засвидетельствовать это на войсковом круге, который и давал развод по обоюдному согласию.

Необычно воины обходились с рабынями-наложницами. Мужчинам свойственно захватывать на войне женщин. Если мужчина оставлял женщину себе, жена его не имела права ревновать до рождения ребёнка. Более того, ребёнок наложницы считался казаком или казачкой. Но, чтобы не наносить ущерб детям законной жены, его немедленно отдавали в другую семью. А если жена желала удержать ребёнка (например, в случае бездетности), наложницу немедленно отпускали на свободу, снабжали её деньгами и выпроваживали из земли Вольного Войска, чтобы рабыня не испортила душу казака. В большинстве случаев так же делали, и если ребенка отдавали, опасаясь, что мать будет бегать к нему и рвать его душу на части, а жена даст волю дозволенной ревности.

Семьи казаков были большими, и наделы тоже. Ведь любой из них мог погибнуть в очередном походе или просто на царской службе. Сама область Вольного Войска была маленькой. Она состояла из семи станиц, делившихся на хутора. Эти станицы были расположены в трёх цветущих долинах, а часть хуторов на труднодоступных местах наверху. Верхние хутора играли роль крепостей в случае нашествия врага, но в места, где каждый мужчина воин, захватчики уже давно не осмеливались соваться.

А во время пира Ашинатогл торжественно объявил:

— Я решил восстановить обычай, который был во время канрайского завоевания и несколько поколений после него. Запасной наследник Шутрух-Шаххунда, поклонись полковнику Акторинташе и принеси клятву слушаться его, как названного отца, в течение трёх лет. Ты научишься жить среди свободных людей, подчиняться и командовать.

Увидев своего мужа в одежде казака, Атаросса, которая испытывала к нему весьма смешанные чувства: симпатичный мальчик, хороший в душе, но часто жалкий из-за того, что уродливо воспитан — при всех расцеловала его. Царевич расцвёл. Он понял, что это — также шанс завоевать уважение жены.

***

В опочивальню гетеры Алтироссы бесцеремонно ворвались официалы Имперского Суда вместе с элитными стражниками и ещё несколькими священниками обеих религий. Один из них подошёл к Мастеру и влил ему в рот укрепляющее питьё.

— Брат Тор, можешь ли ты засвидетельствовать, что это — ведьма?

Несколько секунд Тор не мог собраться с мыслями. Первый порыв был ответить: «Безусловно да!» Но что-то его удерживало: в таком ответе была неточность.

Алтиросса же включила на полную мощность свою интуицию. Это чувство уже подсказало ей в некоторый момент, что нужно, как ей ни было трудно, оторваться от такой освежающей струи крови и силы мощного мужа и, наоборот, искренне раскаяться и начать его спасать. А так хотелось выпить всю его мощь и затем скрыться куда-то в горы, чтобы там взращивать в себе вновь обретенную силу. Здесь интуиция оказалась права: на выходе её, не ожидающую такого сильного отряда захвата, быстро нейтрализовали бы. Мороз по коже пробежал у неё, когда поняла, чего избежала. Но как не заметила она такой концентрации чужаков? И почему не поднял тревогу никто из своих? И как хорошо, что в школе гетер беспощадно учили не имитировать чувства, как актрисы, а действительно их переживать. Эти проклятые менталисты диагностируют раскаяние и жалость, а почему они появились — им уже недоступно. Конечно же, гетеры умели и играть чувства, но при обучении тщательно следили, чтобы это умение не доводилось до совершенства и не превратилось бы в навык, как у лицедеек-художниц.

Теперь же нужно было быстро делать выбор: атаковать ли мощным психическим ударом этих святош и затем бежать от них, или же сдаться. Они сейчас сконцентрировались на Торе и немного отвлеклись от неё. Второго такого шанса долго не будет. Нет, надо продолжать каяться!

Всё это прошло перед умом Алтироссы скорее не как проговариваемые мысли, а как клубок интуитивных решений, глубоко запрятанных от менталистов. Но тут вдруг зашевелился и тихо заговорил Мастер.

— Она дважды была на волосок от того, чтобы стать ведьмой. Но теперь она перешагнула эту ступень.

Гетера содрогнулась. Хорошо, что это содрогание было всеми понято противоположно тому, как было на самом деле. Да, теперь она перешагнула эту ступень, которая была бы слишком низкой и недостойной для неё. Но каков Тор! Его упустили в чреве матери и в детстве, его недооценили в эти решающие годы. Если бы его развили как следует, он стал бы достойным союзником или противником. А теперь он остался всего лишь человеком.

Другие поняли слова Тора не так, как он сам их понимал. Известно было, сколь опасно ремесло гетер и как легко им свергнуться в пучину ведовства. Половина ведьм была ведьмы-йогини, бывшие гетеры, вставшие на путь изощрённого вампиризма, высасывавшие всю жизненную и духовную силу из своих жертв и за счёт этого иногда остававшиеся молодыми до ста лет (больше ни одной из них прожить просто не удавалось: все они кончали Имперским судом или самосудом захвативших их на месте преступления людей). Алтиросса же миновала этой опасности, казалось бы, несомненной, потому что всегда до сих пор женская тантра без возможности зачатия вела к ведовству. Значит, она выдержала тяжелейшее испытание.

— Женщина, ты подлежишь исследованию в Имперском суде по причине очень сильного подозрения в ведовстве, — сказал старший официал брат Курс. — Поскольку мы чувствуем в тебе искреннее раскаяние, ты отправишься на Имперский остров не под конвоем, а в сопровождении официалов, судей и стражников Имперского суда.

Такое послабление одновременно было и провокацией: конечно же, сопровождение будет тщательнейшим образом держать её под контролем, и малейшая попытка бежать или ускользнуть будет причиной для формального обвинения в ведовстве и богомерзости. А внешне такие возможности будут предоставляться подозреваемой на каждом шагу.

Такое решение показалось самым разумным и Тору, который был уверен в безжалостной объективности Имперского суда. Мастер счёл возможным потерять сознание, от чего он до сих пор удерживался крайним напряжением воли. От этого «любовного приключения» ему пришлось оправляться целый месяц. Но, когда он впоследствии вспоминал о случившемся, он понимал, что из всех известных ему людей максимум трое смогли бы здесь выстоять, причём все они из одного и того же семейства: король Красгор, князь Клингор, царь Атар. Мастер не подумал о молодых: своем сыне по крови королевиче Карторе, другом сыне по духу Лире Клинагоре (хотя и догадывался, какой жестокий искус тот вынес), о всего раз виденном им царевиче Тлирангогаште. И уж точно он не принимал в расчёт лиц духовного сословия.

По дороге на остров Алтироссе вроде бы предоставлялись все возможности бежать, но так примитивно обхитрить её было нельзя. Но, когда «сопровождение» уже уселось на корабль, и тот вышел в открытое море, случилось неожиданное.

Ночью Алтиросса вышла на палубу подышать свежим морским воздухом. И тут вдруг перед нею стала сгущаться из воздуха женщина потрясающей красоты. Поняв, кто это, Алтиросса поклонилась и сказала:

— Элир Любвеобильная, как мы тебя называем по невежеству своему, почему ты решила почтить свою недостойную служительницу?

— Ты не была моей служительницей. Ты использовала в своих целях силу, которой вы, люди, частично научились у меня. А теперь ты служительницей уже не можешь стать. Но зато тебя, как выдержавшую тяжелейшее испытание, я могу сделать своей ученицей.

— Это величайшая честь, Победительница. Что для этого нужно?

— Прежде всего, очистить свою душу глубоким и искренним покаянием. А затем вновь призвать меня. Если ты станешь духовно готова, я приду. Но тебе предстоят испытания не менее трудные, чем ты вынесла до сих пор.

— К испытаниям я готова, — искренне сказала Алтиросса. — Знаю, что силу можно получить лишь через них.

— А тебе ещё нужно научиться правильно её использовать, в интересах восстановления и укрепления гармонии и порядка. Поэтому кайся и очищай душу.

И Победительница исчезла.

Увидевшие это служители не смогли воспринять диалог, но поняли, какой чести удостоилась их поднадзорная, и низко поклонились ей. За ней больше никто не следил, и тут Алтиросса вдруг поняла, что она спокойно может, пользуясь вновь обретёнными силами, броситься в море и проплыть пару сотен вёрст до пустынных берегов архипелага Нор. А там она будет на свободе. В уме у неё мелькнула мысль, мучившая её ещё во время диалога с Победительницей:

— Ведь могла бы уже поделиться умениями и силами, чтобы я сейчас начинала восхождение! Нет, сначала нужно, судя по всему, несколько лет гнить в келье! Впрочем, это можно было бы легко вытерпеть, если бы уже знала, что нужно развивать и к чему стремиться. Но теперь ничего не поделаешь: если хочешь стать ученицей, нужно пройти первое испытание.

Но тут её вдруг одолело неукротимое желание немедленно вырваться на свободу. Она встала на борт и бросилась в воду. В воде она сразу же сбросила одежду, а со стороны уходящего корабля раздался крик:

— Гетера упала в море!

Матросы начали срочно спускать парус и готовить шлюпки.

***

Йолур, убедившись, что поход в Канрай откладывается, уединился в монастырской келье и предался молитвам и размышлениям. Если уж выдалось время, свободное от суеты, надо было его максимально использовать для подготовки к той близкой поре, когда вновь придётся действовать и на каждом шагу принимать решения.

После блестящей победы король Диритич тоже смог несколько передохнуть. Ему не пришлось лично подводить под руку свою и пророка новые княжества и королевства. Государства Великих Озёр наперебой приносили покорность, их правители являлись с данью и приводили войска. Да и воины, которые вливались в войско пророка Йолура, почти все отнюдь не были подневольными мобилизованными. Они с нетерпением ждали момента, когда начнется славный поход, когда они вернутся с наградами, захваченными женщинами, рабами и богатой добычей к себе домой и станут почтенными жителями своих селений и городков.

Зато Уч-Чанилю пришлось туго. Десяток, составленный из вершины той кучи дерьма, которую представляла до разгрома армия Первосвященника, приходилось школить, начиная с самых элементарных солдатских умений. Кулак десятника вс время болел, поскольку зуботычины были лучшим аргументом для его солдат. Однажды ночью его хотели зарезать собственные солдаты. Правда, Всевышний не оставил своего нового слугу: Уч-Чаниль вовремя проснулся, раскидал нападающих и безжалостно избил, переломав одному из них руку, а остальных заставив несколько дней держаться за причинные места. Сотник, хотя и понял, что случилось, не стал требовать от Уч-чаниля выдать нападавших. Избитых осмотрели и выпороли. Выпороли за драку и самого Уч-Чаниля. Двух, покалеченных сильнее всего, и ещё одного солдата, явно не выдерживавшего муштры, продали в рабство. Зато в десяток перевели пять воинов из другого десятка, командир которого не смог справиться с невежественными, упрямыми и ленивыми солдатами. А сотник в качестве поощрения взял Уч-Чаниля в тайный публичный дом (открытые дома разврата были в Империи Единобожников запрещены). Посмотрев на здешних шлюх и вспомнив своих агашских жён и любовниц, Уч-Чаниль ещё раз понял, как низко он пал. Пришлось как следует напиться, после чего он проснулся в постели у дамы такого вида, которую он раньше обошел бы за версту. Обдав его смрадным дыханием, она попыталась вновь оседлать любовника, тряся сморщенными длинными титьками, но перебежчик уже протрезвел. Он побыстрее расплатился и ушёл.

***

Князь Клингор подошёл со своим войском к границам Империи. Впереди лежали княжества народа шжи. Навстречу ему выехал местный князь с полутысячей воинов и спросил, что привело войско в его владения, ведь войны нет?

— Ты остался должен королевству Зинтриссе за твои грабежи во время отступления из Ликангса, — кратко ответил Клингор.

— Я заплачу, — сжался князь, глядя на жаждущее битвы и грабежа воинство.

Клингор назвал сумму выкупа, а когда князёк попытался торговаться, дал сигнал к атаке. Князьку сбежать не удалось, он попал в плен и наблюдал за полным разорением своего княжества. Его «столица» даже не стала сопротивляться, покорно выдав всё, что от неё требовали. Словом, за грабежи своих воинов его княжество заплатило с большой лихвой. А князя Клингор отослал к королю Зирварны (как теперь называлась Зинтрисса). Там князёк ещё пару лет сидел в темнице, пока его уцелевший сын собирал выкуп за отца.

Соседи княжества Линь на помощь не пришли, молясь лишь, чтобы грозный воитель прошел мимо. Они надеялись, что это не война, а всего лишь набег. И на самом деле для Шжи это было так.

Словом,

Новой ступенью

Станет жестокий искус

Для тех, кто выжил.

Но подниматься

Будет намного трудней.