Глава 4. Месяц тайфуна

Царь Атар ворочался с боку на бок. Он не мог спать уже третью ночь. Ехидные слова Ашинатогла, что люди Лиговайи не големы и расслабятся, когда прошло напряжение войны, не давали покоя.

Последние два дня посвятили большой охоте: непременному элементу развлечений и общения монархов.

В первый день была охота с гончими. Собаки старков показали себя прекрасно. Южане считали их нечистыми животными и относились к ним, как к зверям. А старки давно уже как к друзьям, и всячески развивали у них умения быть верными слугами. Для старков было самым обычным делом послать собаку искать хозяина за двадцать вёрст, — и ведь обычно находила! Точно так же хозяин мог послать собаку домой или к другому члену своей семьи, с которым она была связана. А уж тело хозяина, в случае несчастья или преступления, искал прежде всего его четвероногий друг. Достоинства всегда неотлучно сопровождают недостатки. Собаки входили с хозяевами в настолько крепкую эмоциональную и духовную связь, что передать их другим было почти невозможно. Смерть верного друга была тяжким духовным потрясением для хозяев. А собака, остававшаяся до самой смерти охранять могилу хозяина, была обычным явлением.

Принц Лассор застрелил трёх оленей и трёх волков. Последнее было почётнее: осторожных и умных животных, становившихся ещё умнее из-за происходивших временами скрещиваний с собаками, выследить и убить было труднее всего. Другие высокородные охотники тоже в грязь лицом не ударили. Ашинатогл, к великой радости своей, выследил зубра и завалил его несколькими стрелами, обработанными сонным зельем. Теперь домбая везли на корабль, чтобы агашец с торжеством водворил его в зверинец. Атар довольствовался парой лисиц: даже в лесу не мог отвлечься от мыслей, что же делать дальше?

Точнее, что делать, было ясно до начала колониальной экспедиции: строить гражданское общество (вайю). Но только сейчас царь понял, насколько по-другому придется всё выстраивать здесь и насколько быстро надо успеть заложить прочные основы, пока общество спаяно единой целью, едиными ценностями и вдохновением от одержанной победы. Естественно, под обществом Атар понимал граждан, остальные были тяглым народом. Но с ними тоже надо было разбираться и включать в общую систему…

Атар вновь выругал про себя Урса: «Железная башка! Однорукий болван! Завоевал места, которые и отдавать теперь нельзя, и хлопот с ними не оберёшься! Я-то думал, что неграждан будет десять на гражданина, а не под сотню. А главное, сам-то ухитрился найти общий язык со своими людьми. Они теперь за него горой стоят и как на своего героя смотрят». Успокоившись, он решил, что Урса надо как можно чаще вызывать в узкий совет царства. И на глазах будет, и может подсказать, как с горцами управляться, и в азарт не успеет войти и новые завоевания затеять, и почёт ему по заслугам.

Вечером, как и полагалось на охоте, все пировали прямо в лесу, готовя дичь на кострах и, соблюдая меру, запивали её вином. Ночевали там же.

На другой день охотники сражались с вепрями, которых гнали на них загонщики. Всё обошлось прекрасно. Пара слуг получили травмы, но никто не был убит или покалечен, хотя кабаны всегда были опасной дичью.

После охоты опять последовал вечерний пир в лесу, на сей раз с неумеренными возлияниями, поскольку завтра уже планировалось возвращение в Арканг.

Утром князь Текоттет ругался и смеялся. Он не обнаружил своего кошеля и поднял скандал. Вдруг один из граждан увидел кошель на верхушке княжеского шатра, пришпиленный стрелой с надписью на ней: «Пей, да меру разумей!» Действительно, ночью мертвецки пьяного князя принесли на постель.

Происшествие показало Атару, что у некоторых воров, амнистированных по случаю записи в колонисты, уже чешутся руки вернуться к своему ремеслу. Пока что они ещё держатся, но это ненадолго.

Атар вычислил шутника. Это был вор из Карлинора Кун Тростинкар, один из отпущенных князем Клингором заключённых. Ныне Кун, конечно же, был уже не вором. Сражался он смело, был разведчиком у Лассора, получил пятьдесят дворов крестьян, пять дворов воинов и дворянский титул. Но ведь руки старые умения не забыли, и привычки остались… А какой позор будет, если дворянин попадёт под суд за воровство! Или, ещё хуже, избежит суда, хотя все будут знать, что он виновник дерзких краж.

Тянуть не стоит… Но и привлекать внимания к этому человеку нельзя… А ведь собаку свою он успел обучить просто великолепно! Ну да, ведь воры умеют обходиться с собаками. Вот и повод.

Атар подозвал к себе Тростинкара, рядом с лошадью которого бежала молодая сука.

— Молодец! Неплохо выучил собаку. Сколько я помню, взял ты её щенком в Карлиноре, когда мы собирались уезжать.

— Да. Ей восемнадцать месяцев.

— От кого она?

— У меня записано, да подбирал я не по родословной, а по уму и характеру.

— Не теряй записи. Родословные наших людей придётся здесь вести, как родословные лучших собак, — пошутил Атар.

— Да уж чувствую, царь. Я вот из тюрьмы в дворяне теперь попал. А думал, на галеры или в каменоломню упекут. В рабское служение меня побоялись бы отдавать: сбёг бы.

— И ты не стыдишься болтать о таком при монархах? — нахмурился Атар, но тон показывал, что он не очень разгневан.

— А чего стыдиться! Ты нам всем дорогу показал. В Империи мы выхода себе не находили, а здесь всё ясно и всё от тебя зависит.

— Сколько у тебя наложниц?

— Я же знаю, как смеются над теми, у кого много или одна. Две, конечно.

— Детей уже сделал?

— Уже представлял своим людям чрево одной из них. Лохи эти горцы. Она, царь, стыдилась беременности. Только не умирай со смеху, а то меня пацаны замочат.

Царь внутренне поморщился: Тростинкар начал слишком уж вольно себя вести. Но тем более нужно сейчас делать дело.

— Чем больше смотрю я на твою суку, тем больше она мне нравится. А сама найти дичь без твоего указания пути сможет? И осторожно привести нас к ней? Сейчас мы останавливаемся передохнуть, как раз и проверим.

— Сможет, твоё величество! Ищи, Аcтор!

Сука не побежала сразу, стала прислушиваться и принюхиваться, забралась на пригорок и вдруг без единого звука помчалась к кустам и исчезла в них. Через четверть часа она вернулась с победным видом.

— А ну-ка, сходим с тобой посмотрим! А то два дня мне на охоте не везло. А вы оставайтесь! — прикрикнул царь на остальных дружинников. — На двоих и то там добычи будет мало!

Ашинатогл, оценив ситуацию, переглянулся с Тлирангогаштом и они улыбнулись друг другу. А принц Лассор не понял, с чего это отец помчался продолжать охоту. Ему показалось, что он хочет оценить собаку, чтобы заказать от неё щенков для себя.

Сука нашла в камышах ни много, ни мало — тигра. Она осторожно вывела охотников прямо к его лежбищу, две стрелы вонзились в два глаза, и Атар, подскочив к умирающему зверю, кинжалом вскрыл вену на шее и отскочил вновь. Сука, умное существо, была настороже и в драку без нужды не полезла, а победные звуки стала издавать, лишь когда тигр упал без сил.

— Быстро мы его завалили! Молодчина, Аcтор! Ты стоишь нас двоих, — вырвалось у Тростинкара.

— А ты, оказывается, шутник! Я сегодня твою шуточку с кошельком увидел. Знаю, это не первая у тебя, — сказал царь, на самом деле предполагая, что подобные выходки Кун проделывал и раньше.

— Ну да. Пацаны прикалывались, как над лохами, кто дупло раззявил, стебался.

— Не «пацаны», а «граждане». У нас тут не банда, а царство, — вдруг серьёзно заметил царь. — И ты теперь не вор, а дворянин.

— Корень один и тот же! — попытался стебаться дальше Кун.

— Учти, если у тебя корень один и тот же, его вырвать надо, и вместе с яйцами, — жёстко сказал Атар. — А вот Лассор говорит, что ты прекрасно воевал, к вражинам в лагеря и в деревни бегал, как к себе домой.

Тут Кун понял, что разговор предстоит серьёзный.

— Так там война была. У чужих взять, не украсть, а добыть называется, — ответил Кун.

— Вот и будешь добывать дальше для царства. И не сам. Надо будет тебе обучать детишек своему военному ремеслу, — подчеркнул слово царь.

Царь, почувствовав преграду в горле и мыслях Куна, применил ментальную атаку, сопровождаемую словесными угрозами.

— Учти, теперь за каждый проступок с тебя спросится вдесятеро! Не только за деяние, но и за позор всему гражданству и дворянству! Руки бы тебе надо бы заранее отрубить, а то они уже чешутся, ночью показал! И как ты осмелился со мной разговаривать, как с бандитом из вашего круга! Недолго тебе осталось благоденствовать, раз государству помочь не хочешь. Всё равно ведь не сможешь тихо сидеть в своём имении, а так засветился, что, когда кого-то для примера надо будет казнить как следует, лучшего не найдёшь!

И вдруг Кун проговорился:

— Тебе, Атар, надо с Чоном Сибарингом говорить. Он у нас смотрящий. А я рад буду. Только подумать надо, как сделать получше.

Атар заметил, что Тростинкар старается говорить на чистом классическом языке. Он ослабил давление, и сказал ему:

— Не бойся. Я же знаю: ты сейчас думаешь, что своих выдал. Но вы ведь всю войну дрались прекрасно и вели себя отлично. Теперь надо, чтобы вы свои способности применили на благо граждан. Нас слишком мало, чтобы воровать друг у друга. Но, как сказал наш Патриарх, умирает та нация, где не остаётся искусных воров. Нам надо будет встретиться там и так, чтобы никто не знал об этом. Ох, внимание! К нам ломятся остальные!

Действительно, на торжествующий лай собаки сбежались остальные и стали поздравлять царя с прекрасной добычей.

— От этой суки трёх щенков дашь мне! — повелительно сказал царь, как будто это его больше всего интересовало.

— Только тебе, твоё величество, — ответил Кун. — Остальным пока раздавать не буду, я сам от нее псарню завести хочу.

***

Когда Атар набирал колонистов, к нему явился потомственный учёный, бакалавр Сур Хирристрин. Его семья сумела развить сов настолько, что вместо глупых голубей и на всю жизнь привязанных к хозяину собак можно было использовать в качестве посыльных умных и быстрых птиц. Не желая, чтобы в Империи это открытие либо затоптали в грязь, либо присвоили себе недоброжелательные учёные мужи, семейство уже три поколения вело опыты в тайне. Глава рода в своё время поссорился с королём, и удалиться подальше от возможных неприятностей было тогда вполне логичным поступком. А затем отшельничество и скрытность вошли в привычку, и Хирристрин с большим трудом заставил себя показать своё открытие Атару. Но результат демонстрации вышел столь жалким, что Атар с позором выгнал учёного, причём они оскорбили друг друга. Тут у Хирристрина взыграла гордость, и он решил покончить с собой путём полного голодания у ворот дворца Атара, если принц не примет его извинения и вновь не выслушает его. Второй показ оказался удачным, и Атар оценил потенциальную силу открытия Хирристринов. Всё семейство и две супружеских пары доверенных слуг направились в колонию.

Учёному выделили заброшенную деревню в укромном месте предгорий, и там он продолжал свои опыты. Первые две проверки в реальных боевых условиях завершились успехом. Во втором случае там, где не прошла очень хорошо обученная собака, пролетела сова и вовремя предупредила отряд о засаде.

Сейчас Хирристрин был, как обычно, недоволен. Пришлось съездить на народное собрание и на праздник вместо того, чтобы продолжать дела. Поэтому уже через три дня учёный собрался назад, закупив немного необходимых вещей.

Основной торг был в районах возле порта. Когда Хирристрин выходил из очередной лавки, вокруг него с пением закружились несколько Древних женщин, а одна из них стала на почти чистом старкском предлагать ему прочитать линии Судьбы. Пока он ругался и отбивался от непрошеной предсказательницы, кошелёк с пояса исчез. Хирристрин, обрадовавшись, что остановился не в гостинице, а у знакомого, отправился в «царский дворец». Из маленького домика вышла царица Арлисса, которая вела дела в отсутствие уехавших на царскую охоту с гостями царя и наследника.

— В чём дело, магистр?

— Хочу потребовать суда и справедливости. Сегодня в порту меня остановила стая Древних и обокрала.

— Я велю секретарю записать случившееся. А ты можешь пройтись с дежурными гражданами, если узнаешь кого-то из воровок, схватим для исследования.

— Наверно, никого не узнаю. Они вовсю плясали, пели и кружились вокруг меня. Так что я даже ту, что мне пыталась Судьбу разгадать, как следует не рассмотрел. Только платье да бусы запомнил. Может, разве по голосу.

Царица невольно улыбнулась.

— Нельзя же быть таким рассеянным! В городах всегда бывают воры и мошенники. Обойти тебя при твоей ненаблюдательности очень легко. Мы в колонии, у нас нет стражников, и мы должны сами защищать себя. Кинжал у тебя на поясе теперь не просто знак гражданина. Да и во владении мечом необходимо потренироваться. Тем не менее, пройдись, может, кого-нибудь найдёшь. А я тебе подкину немного золота в награду за две успешных пробы сов и для спокойного возвращения домой. Вечером подходи ко мне, и потом сразу на ночлег, а то и новый кошелёк у тебя срежут.

И Арлисса быстрее скрылась дома, чтобы посмеяться.

Весь остаток дня ходил ученый с дежурными гражданами, видел женщин из Древних, но уверенности, что это те самые, не было. Вечером он зашёл в дом к купцу Чону Сибарингу, торговавшему ювелирными изделиями. Ещё на Жиории Хирристрин познакомился с этим человеком, и тот сразу понравился ему высокой культурой, а прежде всего спокойной уверенностью и властностью, необычной для простолюдина. А Сибарингу бакалавр тоже был симпатичен своей абсолютной честностью, бескорыстием, наивностью и твёрдыми принципами. Так что они не то, что сдружились, но сблизились.

Сибаринг выслушал рассказ, откровенно посмеялся, а затем помрачнел и о чём-то задумался. Вдруг у него вырвались слова:

— Чужие! Наша земля! А показывать этому нельзя. Да чего там! Здесь всё сами решаем.

Учёный так и не понял, к чему они относились. А Сибаринг налил ему вина и предложил сыграть в большой шатранг.

Большой шатранг и облавные шашки были двумя самыми сложными и тонкими играми у старков. Большой шатранг чуть-чуть напоминал шахматы, но фигуры были пятиугольниками одного цвета, различаясь тем, что ставились острыми углами в противоположные стороны. Игровое поле делилось на три зоны: две державы и между ними пустыня. В пустыне было несколько зелёных клеток: оазисы. Фигура, кроме верблюдов и разведчиков, три хода находившаяся на пустынных клетках, снималась с доски как умершая от жажды и голода. Фигура, взятая у противника в державах или в оазисе, становилась солдатом чужой армии и могла быть выставлена любым ходом на любую клетку, кроме пустыни, на расстоянии не больше чем четыре клетки от другой своей фигуры. Фигура, убившая или захватившая чужую фигуру, повышалась в звании (для этого пятиугольную дощечку фигуры переворачивали, на обратной стороне было написано красным лаком, чем она становится). Но, захватив у противника повышенную фигуру, игрок получал исходную, которая вновь должна делать карьеру. Задачей было убить чужого короля. Троекратное повторение позиции считалось проигрышем повторившего.

В игре ничья бывала очень редко. В основном, накопив резервную армию, одна из сторон начинала отчаянную атаку, прорвавшись (зачастую смертником) к чужой державе и выбрасывая в слабые пункты позиции соперника резервные фигуры. Если атака не удавалась, обычно следовала убийственная контратака. Так что комбинация была здесь обычным явлением, без которого не обходилась почти ни одна партия. А комбинации предшествовало тонкое позиционное маневрирование. Изредка встречались и ситуации типа наших шахматных окончаний, когда две армии входили в смертельную схватку в пустыне и истребляли друг друга.

Силы двух игроков были примерно равны, превосходили они в этой игре почти всех колонистов. Два часа и около сорока ходов шла позиционная борьба, перемежавшаяся локальными тактическими схватками, в ходе которых противники накопили резерв и подтянули силы друг к другу. Хирристрин построил по всем классическим канонам крепость для своего короля, Сибаринг больше внимания уделял выходу на исходные рубежи для атаки. Первым, воспользовавшись маленьким промедлением Сибаринга, не прикрывшего сразу потенциальную слабость, прорвался и начал атаку учёный, но, израсходовав весь свой резерв, он не сумел поймать короля, который ускользнул за слабенькую, но действенную охрану. Хотя материальное преимущество и резерв были на стороне купца, Хирристрин чувствовал себя спокойно: его позиция была хорошо защищена, а в державе Сибаринга стоял крепкий кулак вторгшихся сил. Как только противник попытается атаковать, появится резерв. Пока он проламывает крепость короля учёного, резерв будет десантирован за слабые укрепления Сибаринга, и всё кончится.

Конь был одной из слабейших фигур в этой игре. Он прыгал лишь на два поля впереди, как в японских шахматах. Конь Сибаринга давно уже стоял в оазисе посреди пустыни и неожиданно прыгнул к державе Хирристорина. Что конь встал под удар двух пешек: пикаря, бьющего вперёд, и рядом стоящего мечника, бьющего по косой, как в европейских шахматах, было на самом деле тривиальной ловушкой: конь будет убит в пустыне и не попадёт в чужой резерв, а пешка будет выманена в пустыню, где вскоре погибнет. Учёный видел, что два возможных прыжка коня в его державу прикрыты двойными защитами, но вдруг понял, что основная угроза другая: ладья, самая мощная из фигур, может ворваться в его державу и повыситься. Он прикрыл главную угрозу, а конь всё равно умрёт вскоре. Но неожиданно на одно из полей, защищаемых обречённым конём, была выставлена другая слабейшая фигура: пращник.

Пращник ходил вперёд по косым на одно поле, бил либо на одно поле прямо, либо на сколько угодно полей вперёд через ровно одну свою фигуру, а чужого пращника через любую (выстрел). Убитая пращником фигура всегда снималась с доски, и, если убийство не было выстрелом, погибал при этом и пращник. Как говорили игроки: «У пращника здоровье хилое, а кинжал отравленный». Если убить пращника, то конь возьмёт более ценную фигуру и превратится, но окажется под ударом. Учёный увидел, что взятие коня разрушит взаимодействие фигур крепости и впустит грозную ладью. А если не брать коня, он превратится в генерала от кавалерии. Это грозная фигура: ходит как европейский конь, а вперёд на сколько угодно прыжков, лишь бы поля приземления были пустыми. Вдобавок первым ходом после повышения он может сделать на тех же условиях сколько угодно прыжков в любом направлении, отступить, ускользнув из чужой державы и создав опасность набегов во множество точек. Хирристрин предпочёл дополнительно защититься, но на неожиданное место была выставлена ещё одна фигура из резерва, и вскоре образовалась атакующая группировка. Пожертвовавший собой конь обеспечил начало контратаки.

После трёх часов упорной борьбы Сибаринг выиграл. Довольный красивой победой, полностью отвлёкший гостя от мыслей о краже, Чон ещё раз выпил с Суром и поговорил на светские темы.

— Я слышал о лагере невест под Аркангом. Рассказывают, что там много красавиц, но пока что все они законченные варварки: ведут себя как рабыни, а не как гражданки. Тех, кто выдержит учёбу, будут раздавать в жёны нашим людям. Я сам собираюсь такую жену взять. Здесь всем нужно вести себя не так, как в Империи. Но мне пока нравится.

— Ещё бы! У тебя две серебряные пластины отличий, тебе целую деревню предлагали, да ты сам отказался, предпочел городскую жизнь, как я слышал, — ответил учёный, раздосадованный поражением, но не слишком: партия ему тоже очень понравилась, и редко удается сыграть со столь достойным соперником.

— Мне нравится, что нет этих продажных стражников и взяточников-судей. Сами поддерживаем порядок и судим, когда надо. Да и законы, уже вижу, сами будем себе устанавливать, по понятиям.

— На самом деле не всё так хорошо. В Империи каждый мог заниматься своим делом. А стражники и судьи нас охраняли. На годик сходил гражданин в армию, постоял в строю, и уже можешь не отвлекаться ни на что. Налоги платишь и ни о чём не думаешь.

Сибаринг почему-то рассмеялся.

— Друг Сур, не всегда и не всех они там защищали. Ты жил на отшибе, и многого не знаешь. Но ты прав: здесь вместо того, чтобы налоги платить, приходится самому обо всём думать.

— И мне тоже приходится! Со смердами надо управляться. Хорошо ещё, что у меня сын деловой да ещё побратима из местных себе привёз: они вдвоём споры решают. И судить самому придётся вместе с моими бывшими слугами. И думать о защите своей деревни тоже самому: вдруг бандиты с гор придут, а смердам не всем доверять можно. Голова разламывается! И зачем я только сюда поехал?

— Жалеешь, что ли?

— Жалею. Но потом думаю, что второй раз решал бы, поступил бы так же.

— Чтобы совсем развеять твою грусть, я спрошу: как тебе моя рабыня-кратавелька Торан?

— Очень симпатичная!

— Сегодня она тебя будет обнимать. А сейчас мы ещё выпьем и на неё полюбуемся. Торан, заходи, раздевайся и танцуй!

***

Вернувшись в столицу, Атар был поражён известием. В городе нашли десяток трупов Древних, и больше половины из них женщин. На некоторых из жертв были следы жестоких пыток. Представитель Древних встретил Атара перед его «дворцом» и униженно просил расследовать преступление, примерно наказать виновных.

Немного подумав, Атар решил зайти в лавку купца Сибаринга. Тот, естественно, стал лично обслуживать высокого покупателя. Купив пару украшений для своих слуг и рабов, Атар тихонько сказал «ювелиру»:

— Завтра через два часа после восхода солнца буду в заповедном лесу охотиться. Жди на второй лужайке около реки. Никому зря не показывайся.

— Не надо там, правитель. Зайдешь завтра к портному И Куринину, что через дом от меня, он поведёт тебя мерку снимать, а там буду ждать я. Никто больше знать не будет.

— Идёт!

Царь отправился дальше по своим делам: надо было оформлять союзный договор с пуниками и отправить с честью гостей. Ашинатогл уже заговаривал, чтобы вместе сходить в поход на Канрай. Атар отговорился убедительным резоном: надо дать время людям построить и обжить дома, наладить хозяйство, пережениться и наделать детей. Решили поход запланировать через год.

«Надо готовить новое народное собрание» — подумал Атар. Плохо, что немного дней назад люди разъехались, а теперь вновь собираться. Но затягивать нельзя.

Голова монарха разламывалась от множества проблем. Он уже видел, что сохранить старкскую культуру в неизменном виде нельзя даже надеяться. Несмотря на всё «перевоспитание», жёны-агашки внесут и половину своей крови, и свой образ мыслей и чувств. Степнячки тоже, но почему-то здесь Атар был более спокоен: как ни странно, красивая гармония прослеживалась в мировоззрении и поведении гордых и своевольных степняков и тех неукротимых старков, которые рискнули отправиться на безнадёжную авантюру. А вот в случае с агашцами музыка, которая играла в голове царя, когда он интуитивно оценивал совместимость народов, была совсем другая: энергичная, но построенная на красивых дерзких диссонансах.

Чем дальше, тем больше Атар убеждался, что по трезвому расчёту у колонистов не было никаких шансов выжить здесь. На Агоратане — другое дело. Но старки поступили по вдохновению и, кажется, выиграли. И тут Атара пронзила ещё одна мысль: «Дети от наложниц! Ведь наложницами почти никто не занимается. Этот дубинноголовый Урс сообразил: прислал в столицу свою жену-лазанку, теперь она приучается к другой жизни в свите царицы. А другие относятся к ним как к наложницам в Империи. Но там узаконить сына или дочь от наложницы было серьёзной процедурой, накладывавшей ответственность на отца. А здесь это пока что будет автоматически. И по-другому нельзя. Придётся опять советоваться с женой».

Урс Ликарин был постоянной занозой в мыслях царя. Он многократно подтвердил и незаурядные способности лидера и полководца, и своё крайнее своеволие. Атар одновременно и уважал, и проклинал этого мужика-графа. Точно, что он мог быть вождём Жёлтых в Империи. Да и здесь он демонстративно назвал лазанские городки деревнями и джигитов сделал именно полноправными крестьянами. «Ой, Князь побери! Они ведь у него пользуются всеми правами граждан и уже начинают вести себя как граждане. Урс ничего пока не говорил об их приёме в гражданство, но ведь я сам ляпнул нечто такое, когда они меня «мирно и почтительно» осадили во дворце в Гуржаани» — подумал царь. — «Эта осада тоже показывает, что они способны на гражданское поведение: не бунт, но явственная угроза всеобщим бунтом, и вместе с тем разумные и умеренные требования. А перед этим провели ведь свои народные собрания во всех деревнях бывшего царства! Вот ещё одна головная боль: нельзя много новых граждан и нельзя закрывать дорогу достойным и готовым принять нашу культуру во всех отношениях».

Чтобы успокоиться, царь, вернувшись к себе, взял лютню, позвал дежурных и заиграл мелодию, которая родилась у него в голове при думах об агашцах. Среди дежурных граждан нашёлся владеющий музыкальной грамотой и записал импровизацию царя. Царь сам не ожидал, что в тот же вечер художники оркеструют её и исполнят перед двумя царями. Ашинатоглу мелодия «Агаш» понравилась.

— Совсем не песенная и не танцевальная, но энергичная и дерзкая. Я хочу своих людей видеть именно такими, как слышится в этой мелодии.

Ободрённый Атар заиграл другую свою мелодию: «Степные батыры». Пуникский хан расплакался, а художники тоже быстро оркестровали её и исполнили. Это было совершенно другое произведение. Гармоничная мелодия, фрагмент которой был энергичной воинственной пляской или битвой, а два других спокойной нежной песней любви и весёлым гомоном пира.

— Задал ты нам задачу! Тут две разных песни и танец. Песня женская. Песня застольная мужская и танец воинов! — улыбаясь, сказал хан Чюрююль.

Под эту мелодию и был подписан и скреплен клятвами окончательный договор о присоединении пуников к Южному Союзу. Он, в частности, включал право свободной торговли всех членов союза и взаимное признание браков. Пуники не предполагали, что свободная торговля невыгодна для них. А оба царя втихомолку были в этом уверены. Зато пуникам льстило положение, что они имеют право рекомендации других народов Кампатара в союз и право вето при приёме новых кампатарцев, а также вносить двум царям предложения о ведении совместных войн в степях и, в случае необходимости, в Благодати. Тем самым они рассчитывали, что среди кампатарских союзников будут главными. Вот здесь пуники не ошибались: именно на эту роль их предназначали оба царя. Но ведь такое положение накладывает обязанности: если появятся новые кампатарские союзники, пуникам надо будет в случае необходимости удерживать их от отпадения и помогать усмирять беспорядки. А право внесения предложений о войне заодно означает также обязательство отказаться от этого намерения, если идея не будет одобрена двумя царями.

На следующий день отплыл домой Ашинатогл, оставшись очень доволен визитом. Он и сам полагал, что нужно дать старкам по крайней мере год, чтобы укрепиться и обустроиться. А за это время можно будет не спеша согласовать план новой победоносной войны. Улучшало настроение также, что он вёз с собой всё-таки соблазнившуюся роскошью и перспективами Иолиссу и десяток неукротимых воинов-старков, желавших не править своими деревнями и плодить детей, а новых приключений. Согласно соглашению о союзе, Атар не имел права препятствовать своим людям служить Агашу. Впрочем, и Ашинатогл также, но пока что агашцев, желающих служить в старкском войске, не нашлось: отпугивали совершенно другие обычаи, железная дисциплина и необходимость постоянной изнурительной тренировки. Вот несколько пуников уже присоединились к старкской кавалерии, ещё десяток отправились искать приключений в Агаше.

Тлирангогашт пригласил в переводчики и советники Аориэу. Тот с благодарностью поклонился и неожиданно ответил:

— Сейчас не могу принять твоё лестное предложение, царевич. Сначала я должен пойти к своему теперешнему хозяину Однорукому и отказаться по всем правилам от службы. А затем, по обычаям нашего народа, должен полгода провести в деревне и учить наших детей тому, что сам узнал. А старейшины могут задержать меня ещё на полгода. Вот если ты согласен принять меня через год с небольшим, я немедленно отправлюсь к Ликарину и сообщу ему об уходе.

— Не могу поверить! — восхитился Ашинатогл. — Древний следует всем законам чести и благородства! Такого надо взять себе.

— Я и отец мой будем рады видеть тебя в Калгаште, как только закончишь отдавать долг чести своему народу, — улыбнулся Тлирангогашт.

Аориэу подумал: «Оказывается, я удачно угадал, какое содержание они в данный момент вкладывают в своё пустое понятие чести! Теперь надо будет понять, как лучше всего это использовать».

Чюрююль задержался ещё на день, встретив первый караван со степными невестами. Те направились в Арканг со смешанным чувством страха и любопытства. Невысокие ловкие старкские юноши их почётной охраны нравились девушкам-степнячкам, а их сдержанное и уважительное отношение к женщинам покоряло.

— Да, таким приятно будет показаться нагими! — втихомолку перешептывались девушки. — И ведь не в гарем попадём, а хозяйками станем, как у наших батыров. И мужчины они настоящие, смелые, властные и вместе с тем сдержанные. А как они крепко и нежно будут любить!

Князь Лангишта Тлиринташат отбыл домой в тот же день, что и Чюрююль. Его сын Аркоглош решил послужить в старкском войске, несмотря на то, что оставался побратимом Тлирангогашта. Аркоглош считал, что у старков есть чему поучиться, и Тлирангогашт одобрил решение названого брата. А два горских князя задержались погулять и развлечься ещё на пару деньков.

***

Утром в день отплытия Ашинатогла царь Атар сразу после торжественного завтрака направился «заказывать новое платье». Это подчёркивало простоту нравов в новом государстве: нет придворного портного, и царь идёт как обычный гражданин в мастерскую.

В примерочной сзади открылась ещё одна дверь, и царя увели в потайную комнатку. Там сидел Чон Сибаринг. Хозяин мастерской сразу же удалился. Поглядев на Чона, Атар решил рискнуть, сказав то, в чём не был уверен до конца.

— Привет коронованному имперскому вору в законе! Сколько я понимаю, таких коронованных особ у нас в Лиговайе больше нет? — Атар не смог удержаться от некоторой иронии.

Чон чуть скривился, но быстро собрался и повёл разговор по-другому, чем предполагал вначале.

— Привет, твоё величество! Моя корона не сравнится с твоей. Но её заработать было тоже очень непросто.

— Я увидел, что ваши люди доблестно и хитроумно сражались в войнах.

— А по-другому нельзя было! Мы все в одной лодке, и выплыть могли, лишь действуя как одно целое.

— Я посчитал и понял, что шансов победить и даже выжить у нас не было. Но мы победили. И мы по-прежнему в одной лодке. Стоит немного расслабиться, нас съедят. Может, теперь уже не всех перебьют, а разделят как ценную добычу и развезут по местным царствам-государствам.

— Зачем это говоришь, царь? Я всё понимаю! И знаю, что мы должны показать всем местным пацанам, ворам и братве: на нашу землю им соваться не стоит! Ноги если и унесут, то с большим трудом.

— А ты зачем это говоришь? Я уже всё понял, когда пришли Древние жаловаться на убийства.

Тут оба рассмеялись, стряхивая страшное напряжение начала разговора.

— Я знаю, что в Империи вору нельзя было опускаться до сотрудничества с властями, — продолжил Атар. — Но здесь другой мир. У нас общее дело, дело всего народа.

— Общее дело, Res Publica, RzechPospolita, Cosa Nostra, якудза, общак. Да, у нас тут одновременно и государство, и банда. И царство, и республика. И мы все вместе победим или все вместе пропадём, — безжалостно сказал Чон. — И раз других коронованных здесь нет, решать придётся мне и тебе.

Конечно же, Чон назвал мафии своего мира, но мы передали их привычными земными словами.

Царя передёрнуло от такой прямоты. Но одновременно он почувствовал, что разговор пока что идёт, как надо. Он хотел высказать свою идею, но Чон его опередил.

— Высокомерные ниндзюки с нами не поехали. Мы сможем создать гильдию, которая их за пояс заткнет. Не только разведывать и убивать, но и пускать слухи, воровать, соблазнять, перетягивать на свою сторону, компрометировать, обманывать, разорять. А заодно никого чужого не пускать безобразничать на наших землях.

— Ну насчёт соблазнять, разорять и перетягивать на нашу сторону… Здесь у нас уже есть мастерицы.

— Гетеры работают на высших уровнях. А наши женщины будут использовать низшие инстинкты. Они смогут держать на поводу и заставлять работать на нас тех, кого гетеры могли бы лишь в могилу свести или сломать, так что даже разорить не успели бы. И компрометировать гетеры не стали бы: слишком низкое занятие для этих благородных особ. Да и разве бесчестье для мужчины стать любовником такой знаменитой женщины? А с ревностью жены он как-нибудь справится.

— Но ведь у ниндзя своя секретная система подготовки и отбор с раннего детства.

Вот тут Чон вновь рассмеялся. Он вдруг вышел, не прикрывая дверь, открыл ещё одну дверь (царь понял, что и в соседней комнате никого не было) и сказал:

— Крис, заходи, пора!

Из-за отталкивающей внешности, крайней холодной жестокости в битвах и при пытках пленников, Криса Колорина все сторонились. Поэтому его заслали в самые немирные места, как можно дальше, выделив селение в отдалённой долине Южного Ицка. Прозвали Криса Демон Пытки. Прозвищем он, судя по всему, гордился.

— Я чувствую, что сейчас я узнаю кое-что интересное про тебя, Крис, — улыбнулся Атар. — И очень важное для нас всех.

— Да, царь. Ниндзя своих, преступающих правила, используют в качестве тренировочных груш. Крис ухитрился сбежать, а поскольку высокомерные ниндзюки никого чужого не зовут на помощь, сумел укрыться от их гильдии и стал наёмным убийцей и палачом у нас. Попался он по мелкому делу, поэтому избежал распятия и был отпущен в колонию. Так что ты правильно в Карлиноре сказал: он даже не висельник. Но он сумеет учить ребят так же, как учили ниндзя. А для девочек создадим свою собственную систему тренировки. Только попроси гетер поделиться с нами некоторыми секретами, — спокойно ответил Чон.

— Да, поистине патриотизм — последнее прибежище негодяев. Был подонком из подонков на родине, а здесь, когда стал частью общего дела, превратился в честного человека и чуть ли не героя. А теперь и на самом деле сможет стать тайным героем и основателем гильдии, если сумеет наладить обучение. Но вот подходящих мальчиков и девочек откуда возьмете?

— Будем забирать детей из нелояльных семей горцев, — спокойно сказал Крис.

Видно было, что это он уже продумал.

— А найдётся? — несколько растерянно спросил Атар.

— У себя в деревне я уже вижу четырёх мальчишек и шесть девчонок, подходящих по физическим данным и психике. Пока что я их семьи не трогал, хотя смотрят они чуть ли не злее всех. Сейчас спровоцирую на непокорность и заберу детишек.

— Место твоей деревни великолепно подходит для нового клана. Но вот всех жителей придётся оттуда убрать. А это такая потом проблема с Великим Монастырём… — стал размышлять Атар.

— Зачем проблема? Оставим в каждом дворе по мальчику или по девочке, а кое-где и по женщине, подходящих в члены гильдии либо в слуги гильдии. Формально требования храмов будут соблюдены, ведь возраст остающихся не оговорён, — сказал Чон. — Остальных выселим за непокорство. Священника и монахов подберём из доверенных людей, кто клятву молчания даст.

— Даже пару бывших месепе можно оставить. Они настолько запуганы, что пусть работают на гильдию, — уточнил Крис.

Глядя на Криса, можно было понять, что в случае непокорства он не стеснялся преподать жестокий урок остальным. Но Атар точно так же понимал, что при полной холодной безжалостности он старался лишних людей не мучить и не уничтожать.

— Всё равно нас как следует обличат, но в этом случае реально будет замолить грех и загладить его богатыми подношениями, — улыбнулся Атар. — А другим деревням будет урок.

Чон и Крис согласно кивнули. Видно было, что оба пока что довольны ходом разговора. Не ясно было, что хотел предложить царь, но теперь стало видно, что вариант воров очень ему понравился дерзостью и всей направленностью. «На глазах вырабатывается дух новой колонии! Да что там скрывать от самого себя. Дух нового народа. Самые пассионарные пошли со мной. А Империя на краю глубокого надлома» — подумал царь, а вслух произнес:

— Прекрасно! Значит, твою деревню… как она называется?

— Язык вывернешь, как её называют местные. Я переделал это просто в Каратарикота.

— Так вот, деревню Каратарикота со всей её долиной изымаю из владения Асретина, его вознагражу деньгами и почестями. Формально это наказание: в его владениях бандитов больше всех.

— Он жесток, но не настолько, чтобы их сломать. И вовремя начать обходиться с мужиками местными по-человечески тоже не умеет, — безжалостно подвел первые итоги правления Асретина Колорин. — Или слишком рано, и они воспринимают как заигрывание, или слишком поздно, когда они уже озлоблены до крайности.

Эти слова заставили Атара с уважением глянуть на монстрообразного палача имперской мафии. А Чон, улыбнувшись, сказал:

— Я заодно имечко подобрал нашему здешнему сообществу. Невидимая гильдия.

— По делу! — согласился Атар, — Но учти, я восстанавливаю полузабытый старый имперский закон: в момент преступления человек выходит из-под защиты законов. Так что если ваши попадутся…

— Справедливо! — согласился Чон. — Не попадайся. А мы, соответственно, назначим открытого человека, доверенного не из наших или же из наших, но завязавшего с делами, у которого раззявы из числа лиговайцев будут за выкуп получать обратно профуньканное.

— Не вы назначите. Вы скажете мне две кандидатуры, и я рекомендую Народному Собранию избрать трибуна Невидимой гильдии. Он будет иметь право заступаться за ваших, у него будут получать обратно свои вещи и деньги обкраденные и обманутые. А вот шантаж, рэкет и бандитизм по отношению к нашим безусловно запрещаю. Всех воров и прочих не из вашей гильдии сразу к ногтю прижимайте, кто бы они ни были.

— По понятиям рассуждаешь, царь! — улыбнулся Чон. — Даже своих воров защищаешь.

— Пока они свои и работают на общее дело, конечно же!

***

Конечно же, жесткая психологическая перестройка, которой подвергли невест старки, не могла обойтись без жертв. Бодниданат, пухленькая блондиночка, то смеялась слишком много, то начинала плакать. А вечером, когда все улеглись в постель, она вдруг села и молча стала раскачиваться. Под утро её товарки проснулись от смрада. Она всё так же раскачивалась, глядя в одну точку ничего не выражающими глазами, а под ней растекалась лужа. Позвали врача, менталиста и целительницу. Девушку три дня приводили в себя и преуспели в этом. Но приговор специалистов был единодушен: сломалась и обучения не выдержит. По старкским обычаям, в таком случае она подлежала обращению в рабство. Ей вернули одежды, и девушка с радостью облачилась в них. Агашку хотел купить в наложницы один из юношей-дежурных, но им заявили, что они не должны искать лёгких путей, и отвезли Бодниданат в Дилосар, где её купил с той же целью почтенный воин и увёз к себе в деревню. Надо сказать, что Нидан, как её назвали, выглядела отнюдь не несчастной, родила своему хозяину пятерых детей. Положение наложницы было не хуже положения жены в Агаше. А подняться выше у неё не хватило сил.

Следующий случай был трагичнее. Тукульаштрат вдруг ночью перескочила через забор, когда охранники отвернулись, и убежала в лес. Нашли её лишь к обеду, забившуюся в чащу, всю искусанную кровососами и москитами, но в юбочке из веток и листьев деревьев. Её не стали наказывать, а попросту объяснили, что, выйдя за рамки закона, она не защищена, и любой имел право сделать с ней всё, что угодно. Беглянку спросили, куда она хотела пробраться? Она промямлила, что к своему царю, чтобы тот забрал её от мучителей, что она предпочитает быть рабыней в Агаше, чем становиться бесстыдной гражданкой здесь. Наставницы, желая переломить её настроение, объяснили, что стыд — это очень хорошо, но когда от него не теряешь разум. Что добродетель жены очень ценится у граждан, и она сможет прожить свой век в почёте. Другое дело, что ей надо научиться выполнять все обязанности гражданки. Но через ночь Тукульаштрат опять убежала. Охранников как следует побили розгами, а двух, кто был ближе всего к её палатке, даже поставили перед выбором: уйти из лагеря охранников с позором или получить по двадцать плетей. Они выбрали плети. Девушку запретили искать и объявили повсюду, что она вне защиты законов. Через три дня она приплелась обратно, изнасилованная, избитая, в грязном рубище. Её тоже продали в рабство, причём в публичный дом.

Лильнинуртат всячески лелеяла воспоминания о далёком женихе. Но совершенно другая жизнь уже властно захватывала её своими объятиями, тем более что языку и обычаям она училась чуть ли не быстрее всех. А вид грустной и скромной красавицы, да и её пронзительная песня, притягивали к девушке сердца молодых старков. Как ни странно, у неё могло оказаться чуть ли не больше всех поклонников. Раскованные женщины были для старков не в диковинку, а ставить перед собой трудные задачи для них было привычно и лишь разжигало азарт. В голове девушки начинала складываться новая песня об ожидании любви, но она гнала её от себя, считая изменой своему верному жениху.

Штлинарат всё больше и больше влюблялась в Арса Таррисаня. Он тоже ловил каждый её взгляд. Невозможность встречаться вблизи, видимо, только добавляла сладкой муки влюблённым, усиливая их чувства. Наставница Лайройсса даже легонько стегнула невесту розгой, заметив, что девушка в очередной раз переглядывается со своим женихом.

— Ты думаешь, юноше легко выносить такое искушение и такое ожидание? Тебя же предупреждали: не разжигай преждевременно в сердцах огонь! Ведь Арс весь истомился, глядя на тебя. А какая-нибудь бесстыдница вполне может воспользоваться его состоянием и соблазнить его втюриться в себя. Ведь мужчине отказать женщине позорно, а в таком состоянии страсть может быть высосана охотницей и переведена на неё. И женится он на недостойной, и оба вы будете несчастны.

Строгий выговор получила девушка, но отказаться иногда встречаться взглядами и улыбаться своему возлюбленному было уже не в её силах. А наставница вдруг улыбнулась:

— Лучше поприлежнее пряди, а затем тки и шей. Как только сошьёшь первое платье, будешь иметь право сидеть на скамеечке у ворот и разговаривать с любимым вблизи. И даже за руку можно будет иногда подержаться. А когда получишь старкское имя, можно будет официально стать женихом и невестой и целоваться.

Неожиданно для себя Штлинарат поняла, что старкский способ выпустить сильнейшие чувства здесь очень подходит. У неё сложилась песня, пока ещё на агашском. Но, вопреки всем традициям, она запела на мужском залоге агашского языка.

Песня агашской невесты

В час, когда уносило в пучину морскую теченье,

Руки сильные к солнцу меня так легко вознесли,

И когда поцелуем платила тебе за спасенье,

Сквозь уста прорываясь, вмиг души друг друга нашли.

Слились наши души воедино:

Даже смерть теперь не разорвёт.

Впереди единая судьбина,

Вечная любовь и общий род.

Сожжено мое сердце любовью открытой и честной,

И в глазах твоих вижу я тот же жарчайший огонь.

Захватил нас с тобой вихрь счастливой любви беззаветной,

Защищаю глаза, но твой взор прожигает ладонь.

Слились наши души воедино:

Даже смерть теперь не разорвёт.

Впереди единая судьбина,

Вечная любовь и общий род.

Неустанно молю я Судьбу вплоть до часа рассвета,

Не волнует кипящая тщетных надежд круговерть.

Я прошу, чтобы путь свой пройдя до конца в мире этом,

В день один, породив славный род, нам с тобой умереть.

Слились наши души воедино:

Даже смерть теперь не разорвёт.

Впереди единая судьбина,

Вечная любовь и общий род.

Ну а если погибнешь вдруг славною смертью героя,

Я наследников дела и духа смогу воспитать,

А затем я часовню на милой могиле построю,

Чтобы встретиться в жизни иной и любить нам опять.

Слились наши души воедино:

Даже смерть теперь не разорвёт.

Впереди единая судьбина,

Вечная любовь и общий род.

Когда наставницам перевели песню девушки, они расплакались:

— Да, теперь Арс обязан ответить не худшим стихом. Молодец, невеста!

Это слово прозвучало музыкой в ушах Штлинарат. Она заплакала от счастья и стала прясть, чтобы успокоиться. А жених отправился складывать ответ, досрочно сменившись с поста. Друзья его шутливо подначивали:

— Не испугался? Царевна, да ещё умная! Она тебя под свой агашский каблук посадит, так что даже не пикнешь! А отступать теперь тебе нельзя: бесчестье и международный скандал.

Иногда завихрения, связанные с ломкой стереотипов, вызывали скорее смех. Пара девиц, позавидовав Штлинарат, которая уже «отхватила себе отличного жениха и теперь его окончательно влюбляет в себя», сделали вид во время купания, что тонут. Но, вместо разрешённых поцелуев, получили жестокую порку и предупреждение, что в следующий раз их продадут в рабство.

Рядом с лагерем выстроили большую баню. К ней навезли кучу дров и угля.

Но это событие прошло почти незамеченным из-за другого. В лагере появились три сотни пуникских степнячек во главе с ханшей Айгунь, которая вместе с Чюрююлем решила, что необходимо несколько месяцев лично приглядеть за обучением невест, чтобы они затмили агашек во всех отношениях (кроме, быть может, знатности). Эти девушки сразу же создали своего рода моду, как носить накидку (завязывали на бедре наискосок, так что она прикрывала одно плечо, одну грудь и одно бедро) и начали было откровенно кокетничать с охраной лагеря. Но, мало того, что на них сразу посыпался град розг, Айгунь подозвала их к себе и жёстко сказала:

«У старков при кажущейся внешней свободе свои правила приличия. И они жестоко наказывают тех, кто их нарушает. В этом они более строги, чем мы. Вам отсюда три пути. Два почётных: замуж или в могилу. Один позорный: в рабство. А чтобы вы посмотрели, каково соблюдать приличия при старкских обычаях, я позову тебя, Агузель. Уж очень ты пожирала глазами этого молодого парня и покачивала перед ним бёдрами. И он улыбался, глядя на тебя. Но заметь, что не больше. Но не потому, что он холоден. Снимай с себя покрывало. А ты, Кон, раздевайся. А теперь целуй его».

Удивлённая Агузель с радостью стала целовать симпатичного ей юношу. Она не заметила, что Айгунь уже подтолкнула свою рабыню, чтобы та стала рядом с бедным, смущённым такой атакой, парнем. Вдруг, когда Агузель прикоснулась к старку грудью, Кон отпрянул, схватил рабыню и убежал в кусты. Оттуда донеслись громкие стоны страсти женщины. Агузель скривилась.

«Ты, дура, подожди рожу кривить. Все видели, что Кон не допустил ни одного неприличного движения и никаких признаков возбуждения, несмотря на объятия красавицы, которая вела себя весьма податливо и даже приглашающе. Он спас тебя, Агузель! Когда ты прикоснулась к нему грудью и стала тереться ею, он мог по всем обычаям засчитать это как недвусмысленное предложение с твоей стороны и взять тебя вместо рабыни. Если бы ты имела глупость ещё и бёдрами прижаться, он обязан был бы ответить на твой вызов. Никто бы ему ни слова осуждающего не сказал, а тебя продали бы в публичный дом как не выдержавшую обучения и нарушившую приличия. Но он пожалел тебя. Чтобы сердце у него не разорвалось от необходимости не показывать, что бы у него внутри ни творилось, никакого признака, что он соблазнился, я дала ему спасительницу. Вы будете иметь право разговаривать с юношами вблизи, когда сошьёте себе первое старкское платье. Целоваться можно будет с женихом, когда вы друг друга выберете и получите старкское имя и род. А дальше обычаи старков похожи на наши, степные».

И девушки отправились заниматься и работать дальше. А из кустов продолжали доноситься всё более блаженные стоны.

***

На следующий день в Лиговайю пришёл страшный тайфун. Ураганный ветер и проливной холодный дождь. Все забились в свои дома. Но было одно исключение.

Урс Ликарин уже вышел со своим отрядом отомстить за уничтожение старкской семьи. Он разведал три деревни в ближнем Ссарацастре, где базировались ицкские джигиты. Когда в дороге старков и лазанцев застал ураган, он, неожиданно для всех, рассмеялся:

— Само Небо помогает нам! Никто из них не будет ожидать, что мы нападем в такую погоду!

За полтора дня отряд дополз до первой деревни и взял её едва ли не голыми руками. Действительно, никто не мог и подумать, что в такой ужасный шторм, грозу и ливень придут мстители. Дома, где были обнаружены арцхане, Урс беспощадно покарал, вырезав арцхан, кроме женщин и маленьких детей, и взрослых мужчин за то, что помогали бандитам. Женщин из этих домов он разрешил взять своим людям, оставив по одной на двор. На остальные дворы была наложена контрибуция, которую совершенно потерявшие дух жители и азнаур предпочли побыстрее заплатить. Урс предупредил, что в следующий раз, если дадут приют немирным арцханам, вырежет полдеревни и всю семью азнаура. Желающим крестьянам он предложил уйти к себе, и пара дворов снялись. Отправив часть отряда с добычей назад, он неожиданно, отдохнув день и две ночи, потребовал двигаться к следующей деревне. Там тем более не ожидали нападения в такую погоду. Разбегавшихся Урс не стал вылавливать, но со дворами, где обнаружил арцхан, поступил точно так же. Отправив ещё половину отряда назад с добычей, он под проливным дождём свернул к третьей деревне и разорил её начисто. Потерян был за этот поход всего один человек, а добычи было немеряно, и немирных арцхан убито более сотни.

Сакли горцев устояли перед ураганом. Так что жертв во владениях Урса почти не было. Люди Ликарина после этого Тайфунного Похода вообще смотрели на него влюблёнными глазами. Зато к Атару направилась делегация из Ссарацастра с жалобами на разбои Однорукого. Урс, ухмыляясь, пропустил её с почётом через свои владения, снабдив провиантом, и далее проводил под личной своей охраной, тем более, что прибыл гонец от царя с приказом явиться на Совет Царства. А вот на пир, который он предлагал устроить, ссарацастрцы остаться не захотели.

Не испортило настроение Урсу, что Аориэу, дождавшись его возвращения из похода, почтительно попросил уволить его от службы, так как он обязан обучить своих тому, чему научился сам. Такая мотивировка лишь подняла Ненасильника в глазах Урса: тот показался человеком чести и долга.

***

Приближение тайфуна моряки почувствовали за полтора дня, но по какому-то затмению к ним не прислушались. Лишь князья-союзники побыстрее переправились на другой берег пролива, в свои княжества, раздосадованные, что не догуляли. А затем ночью на строящийся город обрушилась стихия.

Многие плоховато построенные или недостроенные дома были разрушены. Но граждане безо всякого приказа, чуть-чуть справившись с последствиями у себя, отправились наводить порядок на залитые потоками воды и стонущие под проливным ветром улицы. Они спасали людей из-под развалин и останавливали (зачастую навсегда) мародёров. Напротив, слуги, иностранцы и рабы обрадовались случаю помародерствовать. Но это быстро прекратилось, когда стали встречать трупы мародёров либо живых, но беспощадно выпоротых и с отрезанными ушами. Царь официально объявил, что мародёры находятся вне закона, и любые три гражданина могут поступить с ними, как сочтут справедливым. А если кто встретит мародёра один на один, обязан потом объяснить менталисту, за что он его убил, либо приволочь подонка живым и заставить сознаться. Ихлане и лазанцы, поглядев на старков, присоединились к патрулям и стали вести себя практически как граждане.

Граждане даже не повышали цены в своих лавках. А вот агашские и прочие гости сразу начали их задирать, как «полагается» во время бедствий. Но в первую же ночь на самую богатую продовольственную и одёжную лавку агашца Куштаринта был совершен налет. Она была начисто ограблена, хозяина и членов его семьи избивать не стали, но тоже ограбили наголо и связали. А вот рабов всех забрали и раздали пострадавшим от стихии или тем, чьи рабы были убиты за мародёрство. Так же поступили с большинством взятых товаров. На воротах написали крупными знаками: «Поплатился жадина и мироед!» Купцы, поняв намёк, вернули цены к прежнему уровню и потребовали у царя расследования. Царь ответил жёстко: «Если вас, кто теперь ведёт себя прилично, тронут, найдём и поступим беспощадно. А этот заслужил своё».

Аналогичное происходило и в Арканге. В большинстве деревень старки тоже немедленно взяли в свои руки поддержание порядка и помощь пострадавшим. Царя это только радовало. Без лишних слов люди сами организовались. Действительно, тут можно обойтись практически без чиновничества, стражи, да и профессиональных судей! А в Империи началось бы мародёрство… И стражники хватали бы не мародёров, а тех, кто мародёров убивает. Ведь у этих последних преступление намного тяжелее, если говорить формально.

Царь в эти дни порою ходил по городу один, чтобы не привлекать внимания и самому замечать, что творится. Как-то раз он увидел нечто любопытнейшее. Атар свернул во двор очередного разрушенного строения. Навстречу вышли трое граждан, прячущих лица под плащами. Узнав царя, они стали перебрасываться с ним шутками, но чувствовалось, что дальше пускать не собираются. Вдруг из тьмы и дождя показался Чон и сказал: «Пропустите! Не думал я, твоё величество, что ты здесь окажешься. Но тебе показать всё равно нужно было бы».

Под развалинами старого строения тайфун обнажил вход в таинственные катакомбы города Древних. Было известно ещё несколько спусков, но все они оказались завалены. Учитывая таящиеся в завалах ловушки и проклятия, никто разбирать препятствия не осмеливался. А тут вход был практически чистым. Около разобранного спуска лежало два трупа и стояло двое связанных мужчин, по виду местных, и уродливая старуха.

— Это мародёрчики. Мы их собрали прочистить вход. Двое уже заплатили за свои дела. Одного, кто вместе с этими двумя вход разбирал и выжил, мы, как и обещали, пощадили. Его подарили Крису, чтобы не проболтался. Он обделался от счастья, когда увидел своего нового хозяина, — Чон слегка улыбнулся. — А эти трое должны будут добраться до первого угла. Кто дойдёт, будет жить.

Невидимые (теперь ясно было, что это они) развязали одного из несчастных мародёров и пустили с факелом внутрь. Вскоре раздался вопль. Следующий сначала внимательно посмотрел, затем пошёл, раздался его крик: «Дошёл!» а через десяток секунд предсмертный вопль. Ловушка его достала на обратном пути. Старуха, которую отнюдь не красила нагота, двинулась третьей. Вдруг она упала, и над ней из стены вышло стальное остриё, явно чем-то очень неприятным смазанное. Она проползла подальше, подошла к углу, заглянула, посветила, вновь отпрянула. Раздалось шипение. Старуха побежала назад, но вдруг резко отшатнулась, пропустив мимо себя нечто типа металлического ежа, пролезла под остриём и пошла спокойно. Вырвавшееся наружу из-за угла распространялось медленно. И вдруг она подпрыгнула, а из земли вылезли шипы. Целая и невредимая старуха вылезла наружу.

— Ну, ты настоящая ведьма! И видом, и умениями! — восхищённо сказал Чон и велел дать ей какое-нибудь платье. — Ты тоже пойдёшь служить Крису. Демон, побери свою ведьму!

Один из стоявших, не желая больше таиться, сбросил капюшон с головы, и увидев, что старуха не испугалась, пробурчал:

— Действительно ведьма! Спасибо за подарочек! Но, может, и пригодится, — и ловко связал женщину.

— Кунгс Тронксанор, кому этот двор был отдан, погиб. Отдай это место гильдии, — сказал Чон.

— Это разумно, — подтвердил царь. — После урагана сделают тебе документ, а пока всем говорите, что это ваше.

— Не на моё имя документ делай, а на имя… Ну, скажем, Куна Тростинкара. Он уже засветился своими шуточками.

В тот же вечер один из дежурных граждан, давясь от смеха, рассказал, как Крис чуть ли не в одиночку спас женщину из-под развалин горящей масляной лавки, отбрасывая пылающие брёвна руками, защищёнными лишь снятой с себя одеждой. «Картосса орала в страхе, чтобы её спасли, потому что огонь уже начинал её поджаривать. А когда увидела морду Криса, заорала ещё сильнее, что она изменяла мужу, избивала служанок, и что чёрт пришел её побрать. Крис сказал, что он не чёрт, а демон, и вытащил отбивающуюся женщину, на которой платье уже занялось. Говорят, что она ему от страха чуть второе ухо не откусила. А потом, когда пришла в себя и рассказали, как она себя вела, расплакалась и стала просить привести к ней Криса, чтобы попросить у него прощения. Есть у меня чутьё, что этим не закончится. Поранена она довольно легко, разве что охромеет, а муж её погиб. Так что Судьба шлёт жену Крису». Царь немного посмеялся над таким предсказанием.

Но и на самом деле, когда Криса привели, чтобы он простил спасённую, та, попросив по всем правилам прощения, затем сказала, что она должна ещё и вознаградить спасителя, как полагается. Крис, имевший дело только со шлюхами, считая, что приличные женщины никогда его к себе не подпустят, и это счёл за исполнение долга. Но, когда он, осторожно и нежно, в противовес своему устрашающему виду, обнял женщину, та буквально растаяла и вторично привлекла его к себе:

— Теперь полюби меня не как спаситель по праву победителя, а просто как возлюбленный. Я хочу быть твоей женой!

Крис тоже растаял от неожиданности, расплакался на груди у женщины (вы ведь уже знаете, что это совсем не считалось позором у старков), и еле выдержал месяц траура своей возлюбленной, которую сразу увёз к себе в деревню. Заодно он проявил искусство костоправа: его железные и чуткие пальцы поправили обломки кости в ноге Картоссы, и она в дальнейшем лишь чуть хромала. Так что на того, кто всю жизнь выживал и дрался, не видел ничего светлого, вдруг свалилось неожиданное счастье.

Под Аркангом палатки были поставлены очень хорошо, так что ураган снёс лишь пару. Но жить стало намного труднее. Полотно вымокло, в шатрах было сыро и промозгло. Баня топилась круглые сутки, и там по очереди отогревались несчастные невесты. Ели они лишь запасённую ранее сухую рыбу и затируху из овса. А наставницы ещё и заставили их нагишом, в одних сандалиях, на полдня пойти в лес во время бури.

— У нас маленькие девочки и мальчики учатся не бояться непогоды. И вам придётся следить, чтобы ваши дети научились тому же, поэтому сами поймите на себе, что это такое и как себя вести в ураган и в грозу в лесу.

Несколько женщин подвернули себе ноги, тут же в лесу сделали носилки и их несли с собой. А одной совсем не повезло: на неё упало дерево и убило. Её подруге раздробило ногу. Несмотря на ураган, на следующий же день устроили торжественные похороны погибшей славной смертью гражданки Шаиссы Агашинны. Девушке Калкинторрит, которой суждено было остаться хромой или одноногой (теперь уж как пойдёт лечение) тоже дали гражданство и одновременно приданое, чтобы принести мужу, если кто-то в ближайшее время пожелает её взять замуж, или же внести в монастырь, если Судьба укажет ей почётную участь монахини или священницы.

Примерно сотня невест простудились и заболели, некоторые серьёзно, так что список жертв и ряд почётных похорон затем продолжились.

Арс в первый же вечер, когда сидел вместе с девушками в предбаннике, спел свою ответную песню.

Говоришь, взглядом я всё насквозь прожигаю,

Но ведь ты меня топишь в прекрасных глубоких очах,

По ночам вновь во снах я прелестную деву спасаю,

Ну а днём беглым взглядом лишь можем друг друга встречать.

Говоришь, что навечно Судьбу разделить суждено нам,

Знаю сам, что уже навсегда наши души сошлись и сплелись,

Повелели быть вместе державы любовной законы,

Обвенчал поцелуем под ним нас седой кипарис.

И пройти весь наш путь от расцвета до самого края

Я желаю лишь вместе с тобой, роза царского сада моя,

Славный род породить я с женою любимой мечтаю,

Чтоб уйти в день один в недоступные смертным края.

Царь Атар прослезился у всех на виду, когда через две недели после урагана представили окончательный список погибших граждан: 132 человека. Больше, чем в любой из битв.

— Нам урок. Нужно строить дома на века и очень прочно. Но в целом граждане показали себя с лучшей стороны.

И ещё один ущерб был нанесен старкам. Моряки не успели вытащить на берег все корабли. Десяток судов был разбит, и восстановить возможно оказалось лишь три из них.

***

Добираться до Калгашта Ашинатоглу пришлось значительно дольше, чем он рассчитывал: тайфун на неделю сделал невозможным мореплавание, и корабль отстаивался в гавани ныне союзного Аникара, а затем под проливным дождём и неустойчивым сильным ветром еле полз.

Ашинатогл, перебросившись несколькими словами с Тлирангогаштом, решил все-таки обойтись с певуньей более мягко, не давая ей увлечься гибельными призраками. Он на второй день после прибытия в столицу вызвал к себе жениха и под хор, который исполнял песню Лильнинуртат, милостиво разрешил ему явиться в Арканг и там в поединке с одним из молодых старков отбить свою невесту.

— Раз ты струсил броситься к моим ногам в тот момент, когда твою невесту забирали, докажи теперь право на звание мужчины в бою с настоящим воином или же откажись от неё.

Перепуганный ещё больше, знатный молодой парень, который воином-то был весьма посредственным, если не хуже, и действительно не отличался особой храбростью, поцеловал землю перед троном царя, поблагодарил его за милость и написал невесте письмо, в котором отказывался от неё.

«Моя наречённая невеста Лильнинуртат! Во-первых, я не желаю идти против воли царя. Во-вторых, тебя нагую осматривали и наслаждались твоей красотой сотни мужских глаз, и теперь ты шлюха. В-третьих, ты купалась вместе с мужчинами и обнималась с ними, и теперь ты развратница. Поэтому я сообщаю тебе, что наша помолвка расторгнута и ты свободна выйти замуж за любого, кто пожелает тебя, опозоренную, взять».

Если бы он знал, что письмо прочитает царь, он бы так написать не осмелился. Но капитан, с которым жених передал письмо, согласно тайному приказу царя, показал письмо Ашинатоглу, после чего в секретном кабинете печати были восстановлены. Ашинатогл и Тлирангогашт всласть посмеялись над мел­кой и подлой душонкой, не заслуживающей чистой и глубокой любви, и решили: это письмо надо посоветовать зачитать всем невестам. Так что они приложили к этому письму своё письмо. А капитану они велели рассказать, как женишок струсил при одном слове о возможном поединке со старкским женихом.

***

Даже когда основная идея была найдена, выстроить технологию выплавки нового сплава и ковки изделий из него было непросто. От заказов Тор и его товарищи по изобретению теперь частенько отбояривались, брали лишь те, которые могли практически полностью выполнить подмастерья, причём самых лучших мастера старались удержать рядом с собой на поиске, не отвлекаясь на рутинные работы. Но королевский заказ Тору пришлось взять, поскольку Красгор с наследником лично прибыли в Колинстринну. О визите было сообщено заранее, вылетело дней десять на подготовку и три дня на само празднование и прием заказа. Единственное, что удалось выговорить Тору — срок исполнения. Втайне он решил, что его бронник сделает кольчугу королю из нового сплава, и по мере возможности это будет первое цельное изделие из него. Уже чувствовалось, что, когда технологию удастся наладить, новый материал окажется гораздо менее капризным и непредсказуемым, чем торовский булат, который, видимо, внутри себя держался совсем рядом с границей равновесия кристаллической решетки. Этим булат был обязан всем своим уникальным свойствам. А новый сплав, наоборот, предстояло погрузить как можно глубже в зону равновесия, обеспечивая прочность и вязкость одновременно, да ещё, быть может, и самозалечивание в некоторых пределах.

Словом, открытия не даются легко. Момент озарения краток, а расплачиваться за него приходится адской работой и постоянным ощущением, что ты законченный дурак, поскольку решение где-то рядом, а нащупать его не удается. А когда начинает получаться, оказывается, что гладко-то было на бумаге, но в реальности влияют самые непредсказуемые факторы. Тору понадобилось три года, чтобы в полтора раза увеличить выход торовского булата: оказалось, что лучше его готовить в момент новолуния. Как луна на него влияет, Тор представить себе не мог. Такое бывало в практике крестьян, но в практике оружейников даже Великий Мастер ничего подобного не знал.

***

Чанильтосинд, дважды изгнанник, добрался до Кунатала, религиозного центра Правоверных Единобожников. Город встретил его настороженностью. Но после расспросов, промариновав две недели в монастыре нищенствующих монахов, где кормили весьма скудно и грубо, а катехизис и молитвы заставляли учить чуть ли не двадцать часов в сутки, параллельно с работой по хозяйству, неофита неожиданно пригласили к самому Первосвященнику и он торжественно произнёс Символ веры. В тот же день хирург сделал обращённому обрезание. Как только новый правоверный выздоровел, его зачислили в армию, которая собиралась в поход к Великим Озёрам, покончить с мятежными лжепророком и лжеимператором.

А Диритич с Йолуром без лишней спешки и промедления собирали государства Великих озёр и соседние племена кочевников. Диритич, правда, решил подстраховаться. Он понимал, что выжить ему удастся, лишь если Йолур победит. Но Киску надо было спасать в любом случае. Митич, наследник Диритича, не поддавался харизме пророка. И Диритич, объявив царевичу, что его собираются заточить за оскорбления Посланника Божиего, а через месяц ослепить, если он не прозреет, одновременно создал все условия для бегства. Конечно же, наследник умчался к Императору Правоверных.

Посольство Первосвященника в Агаш и Лиговайю преследовала злая судьба. Они ухитрились выйти в море как раз вовремя, чтобы оказаться под ударами тайфуна в тех краях, где берег был скалистым и удобных бухт, а тем более портов, не было. Кораблю с послами ещё посчастливилось: его унесло далеко на юг, и он потом медленно плёлся домой, с течью и со сломанной мачтой. Но всё-таки дошёл (правда, уже позже). А эскорт потопило или разбило о скалы.

Словом,

Встала стихия,

Чуть стихла злоба людей.

Мир проверяет

Всеми путями

Новорождённый народ.