Глава15. Имперское посольство

Даналид, канцлер Императора Южной Империи Кароля, после разговора с монархом о необходимости отправки посольства к лиговайцам и в Агаш, вернулся домой в мрачном настроении. Он и вообще-то был низкого роста и редко улыбался, а сейчас как будто ещё больше съёжился. Хотя день был не такой уж жаркий, сановник то и дело снимал шляпу и обтирал платком лицо и лысину от пота. Пока канцлер ехал в паланкине, глаза всё время были закрыты, но он не спал. Его короткие ноги всё время ёрзали, как будто в жёлтые сапоги и синие штаны кто-то подсыпал колючек. Свой плащ с двумя пурпурными полосами — знаком высшего придворного и чиновничьего ранга — и роскошный бархатный малиновый камзол Даналид снял, а белая рубашка была расстёгнута, как у пьяного. Войдя в дом, он ни за что обругал слуг и сразу же уткнулся взглядом в пол, чтобы больше ни на кого не обрушиться.

Его жена Крюнхильт сразу почувствовала: муженёк в таком состоянии духа, что может взорваться. Она отослала всех, кто хотел бы пообедать у канцлера и заодно помучить его своими просьбами и проблемами, объявив, что сегодня открытого обеда не будет. В небольшой комнатке в женском крыле здания она проследила за тем, чтобы столик был накрыт красиво, выставлено лучшее вино и холодный шербет с ледника в подвале, а прислуживать велела вновь купленной симпатичной молодой рабыне, одетой в полупрозрачное платье. Если на мужа ничего не будет действовать, то она была готова развеять его глубокую тоску даже таким средством. Вообще-то Даналид был убеждённым одножёнцем и на дам мало обращал внимания. Поэтому жена считала допустимым иногда подкладывать ему наложницу — тем более, что супругу свою канцлер в своё время искренне любил, а теперь уважал и почитал, но родить ему детей она так и не смогла. Два сына и две дочери канцлера были от наложниц, узаконенные и признанные его женой как свои.

Но Даналид не смотрел на прелестную девушку. Он поглощал изысканные блюда, не обращая на них внимания, и съел вдвое больше обычного, а вина выпил чуть-чуть. Он вяло отвечал на осторожные и ласковые реплики жены. Тут она вспомнила о приглашении соседа по имению Адрайта погостить, и ласково сказала:

— Милый, государственные дела так тебя утомили. Может быть, пошлёшь письмо государю, что приболел, и пару неделек проведём у себя в имении, в тишине, подальше от суеты. Заодно посетим и нашего соседушку Адрайта, а то он уже раза четыре приглашал.

Жена и сама не очень долюбливала соседа, имение которого было намного больше и богаче. Тот всячески уклонялся от службы, после того, как прослужил несколько лет в императорской гвардии, а затем при дворе, что было практически обязательным для дворян. Он неоднократно во время охот, которые разрешались лишь в промежутках между сбором урожая и посевом, заскакивал на землю Даналида. Если сам хозяин заставал его, соседушка извинялся практически всегда одинаково: «Уж очень вошел в азарт, почтенный канцлер! Ухожу, ухожу,… Извини меня, неразумного и возьми половину моей добычи», и приглашал его в гости, С остальными Адрайт не считался: скажем, старшего сына Даналида Касторада он просто приглашал присоединиться к охоте и попировать затем вместе.

Крюнхильт, увидев, как мужа перекосило при упоминании соседушки, вначале испугалась, что сболтнула не то. Но вдруг лицо Даналида посветлело, он вздохнул, как будто тяжелый камень упал с души, и расцеловал свою супругу:

— Хильдэ, ты умница! Именно это мне и надо сейчас. А, кстати, зачем здесь эта девка? Отошли её, сегодня мы проводим весь вечер наедине.

Жена просто растаяла: редко удавалось столь успешно рассеять плохое настроение мужа, а в последнее время оно случалось всё чаще. Крюнхильт не интересовалась делами государства, но, судя по всему, они шли всё более и более скверно. Хорошо хоть, император не был деспотом — скорее, мягкотелым добряком, да войны либо мятежа уже лет тридцать не было.

И Даналид немедленно написал императору краткое письмо (Южная Империя сохранила в общении высших между собою остатки делового стиля времён расцвета — например, отсутствие вычурного украшательства).

«Ваше величество!

Я знаю, сколько неотложных дел сейчас в государстве, и мне крайне неудобно писать данное письмо. Но, придя домой, я просто свалился с больной и тупой головой и еле-еле диктую это письмо слуге, так что прошу извинить меня, недостойного и хилого, что не написал его собственноручно. Две-три недели отдыха от тяжких дел и лечения мне просто необходимы, и после этого я смогу вновь так же неустанно служить Вашему величеству.

Мой помощник тайный советник Линхас сможет временно заменять меня в текущих делах, а ежели, паче чаяния, случится нечто, требующее моего личного попечения, я немедленно вернусь, поелику буду просто отдыхать и подлечиваться у себя в поместье, в полу-дне езды от дворца.

Желаю, чтобы недомогание сие взяло на себя Ваши, государь, заботы, грусти и недуги и Вы здравствовали бы и были бы беспечальны.

Ещё раз краснею от великого стыда за свою слабость.

Канцлер Даналид».

Император послал своего врача помочь канцлеру. Тот осмотрел Даналида, который заранее выпил расслабляющего чаю и действительно чувствовал себя полностью разбитым и отупевшим, прописал ему укрепляющие и возбуждающие травы и одобрил его решение отдохнуть. В тот же вечер Даналид получил собственноручно написанный рескрипт Императора Кароля, повелевавший ему на месяц удалиться от дел и заняться укреплением собственного здоровья. Канцлер, как и полагалось, поцеловал императорские письмена, искренне выразил восхищение каллиграфическим почерком государя (искусство высокой каллиграфии было давним увлечением Кароля и его письмена славились по всему Югу — даже старкский Император и Император правоверных повесили на стены своих кабинетов приветственные письма Южанина).

А внутри себя Даналид горько вздохнул: «Был бы наш государь простым знатным чиновником! На месте тогда оказались бы его дарования: и красивый слог, и благожелательность, и доброта, и разум, и совершенное знание классиков, и благочестие, и каллиграфия. Но властителю нужна воля, а её-то у него — ни капли».

Ранним утром Даналид с женой и кучером отправился к себе в имение на карете. К обеду в столице становилось невыносимо жарко и душно, а в поместье воздух был гораздо мягче. По дороге встретился соседушка Адрайт, наоборот, двигавшийся верхом в сопровождении дюжины слуг в столицу. Соседи мило раскланялись друг с другом. Адрайт повторил свое приглашение заехать в гости, и Даналид неожиданно его принял, выговорив, что сначала недельку отдохнет.

Холодные отношения с канцлером давно беспокоили Адрайта, но его вспыльчивый и даже взбаламошный характер вкупе с обостренной гордостью не позволял ему принижать себя перед безусловно высшим, но более бедным соседом. Конечно же, он понимал, что такое в принципе могло стоить ему разорения или даже осуждения, но времена вроде были мягкие и спокойные, а канцлер не слыл наглым вымогателем. Некогда, вступив во владение имением, Адрайт, как и полагалось низшему, младшему придворному советнику, нанёс визит Даналиду, тогда еще тайному советнику. Но ответного визита он дождался лишь через пару дюжин лет.

Неделю придворный наслаждался отсутствием надоедливых посетителей, пышных и длинных дворцовых ритуалов и необходимости контролировать каждое слово, каждый жест, каждый взгляд. Но частенько лицо его становилось сосредоточенным, он напряжённо размышлял. Зная привычку своего мужа в самый неожиданный момент задумываться над серьёзными вещами, жена подготовила ему дощечки для черновых записей и бумагу для чистовых. Но муж на сей раз ничего не записывал, хотя про себя проговаривал, явно стремясь накрепко запомнить. В итоге лишь на одном листе бумаги появилось стихотворение, написанное без помарок и без черновиков. Умение слагать стихи было необходимой частью образования, но муж баловался этим исключительно редко.

Текла спокойно, сыто жизнь моя

В родных местах, семьёй моей любимых.

Я место занял средь высокочтимых,

Но ныне вижу: всё, что делал — зря.

Душевной лени противостоя,

Не стал искать ещё успехов мнимых.

Из края сих полей неистощимых

Днесь ухожу, намеренья тая.

Из мирно умирающей эпохи

Уносим не ценимые здесь крохи

Мучительнейшей мудрости времён.

Событий нить прервала неизвестность,

И, восстанавливая целей полновесность,

Бреду, духовной жаждой распалён

Затем прибыли слуги с подарками от Адрайта, что было ненавязчивым напоминанием о запланированном визите. Канцлер немедленно собрался вместе с женой и с младшим сыном Эолидом (Касторад, статский советник и кандидат в тайные советники, был занят на службе, а две дочери уже были замужем) и тем же вечером уже был в имении Адрайта. Хозяин встретил его на границе своего главного села. Сосед был польщён, что ему наносят не просто визит, а семейный, и сердце его грели благосклонная улыбка канцлера, радостная встреча своего сына Адрикта с Эолидом и сдержанная улыбка жены вельможи. Он, разазартившись, начал восхвалять мудрость канцлера, красоту его сына и благородство жены. Заодно он обратил внимание на чистые и аккуратные дома крестьян, явно живших в достатке.

— Некоторые считают, что дворянин, который ушёл в отставку до пятидесяти лет и живёт в поместье, лентяй. Но видите, почтеннейший, как процветают мои сёла. А если бы я доверился какому-то ворюге-управляющему, и доходов было бы раза в три меньше, и крестьян бы наглый и жадный наймит разорил бы и они стали бы разбегаться. А сейчас ко мне, наоборот, просятся третьи сыновья отовсюду, уже ни одного свободного участка не осталось. Думаю у пьяницы Хантхора его деревеньку выкупить. Она, конечно, разорена, но в моих руках за три года цветущей станет. Но, впрочем, мы уже подъезжаем к самой усадьбе.

— Действительно аккуратная деревенька, — сдержанно похвалил Даналид. — Её хоть показывай другим дворянам как пример хорошего управления.

Адрайт прямо расцвёл. Он своим пронзительным голосом привёл в движение всех слуг и невольников. Рабов было более, чем дюжина, что в Благодати считалось роскошью. Даже знатные богачи обычно имели несколько рабынь-наложниц и пару рабов. Рабство в землях Южной Империи менее распространено, чем у старков и у степняков.

Весь вечер Адрайт накачивал гостя и его сына действительно прекрасным вином, а женщины пировали в своей комнате. Как следует выпив, Даналид, икая, сказал:

— Ну, одну-то деревню, что прямо перед очами хозяина и его гостей, легко сделать образцовой. А другие-то у тебя, сосед, наверняка обычные.

— Обижаешь, сосед! — взвился Адрайт. — У меня все деревни в полном порядке! Я ведь не лентяй, не жадина и не тупарь.

— Поверю, когда увижу, — еле-еле вымолвил Даналид и показал, что ему дурно.

Объевшегося и упившегося гостя подхватили слуги, отнесли в ванну, а затем в постель. Адрайт, естественно, подложил ему девицу, как и полагалось по правилам гостеприимства, но в эту ночь Даналиду не было дела ни до чего. Последствия от средства, которое позволяло не пьянеть, были потяжелее, чем обычное похмелье.

Назавтра хозяин предложил уникальное развлечение: охоту вне сезона. В Благодати лесов давно уже практически не было — лишь по требованиям храмов вокруг каждого участка высаживались лесополосы из редко стоящих деревьев, в основном плодовых. Лесополоса не должна была быть слишком густой, чтобы ветер ослабевал, а не переходил в вихри, которые портят почву ещё сильнее. Неким подобием лесов были заросли камышей, осоки и кустарников на берегах рек и озёр. А у Адрайта была целая роща из настоящих, не плодовых, деревьев, и там водились зайцы и лисы.

Поохотившись денёк, к вечеру соседи заехали в деревню около рощицы, где был гостевой домик для хозяина и его друзей-охотников. Жители, за исключением обслуги домика, побыстрее попрятались по домам.

— Посмотри, ведь и эта деревенька аккуратная и зажиточная, — похвастался Адрайт.

— Конечно же, ту, которую будут всё время посещать гости, ты тоже будешь поддерживать в порядке. Но она победнее, и я заметил кое-где непорядки, — ответил Даналид. — Не можешь же ты каждый день посещать все деревни.

— Каждый день не могу, но как я с ними управляюсь, я тебе сейчас покажу! — закричал Адрайт и повёл гостя по деревне.

Увидев избушку с непочиненной крышей и покосившимися воротами, он велел слугам вытащить хозяина и хозяйку наружу. Хозяин явно был пьян, а хозяйка запричитала:

— Господине наш, не наказывай строго моего мужа. Он вообще-то работящий, но каждый год разок запивает недели на три. Сейчас он как раз в запое.

— Ну, я его полечу, — холодно сказал помещик и велел как следует выпороть мужика. Затем, раз он уж так любит водку, полить водкой, ещё раз отполировать спину и держать до полного протрезвления и до того, как похмелье пройдёт, в подвале на хлебе, воде и рассоле.

— Через неделю проверю, если что-то будет не в порядке, запорю до полусмерти.

Процессия двинулась дальше, не обращая внимания на вопли пьяницы. Жители неохотно выходили из своих дворов пред ясны очи хозяина. Заметив, что крестьянин в грязной и порванной рубашке, Адрайт немедленно велел схватить и выпороть его жену за то, что своих обязанностей не выполняет. Там, где был больной ребёнок в семье, расспросил, как его лечат, и, высказав удовлетворение, дал мужику пять сребреников. Словом, он раздавал награды, наказания, ругань и похвалы во все стороны. Те, кому повезло на сей раз, кланялись, благодарили и побыстрее убирались домой. Другие же хмуро ожидали своей очереди на порку. Судя по всему, процедура «наведения порядка» была обычной и привычной. Вернулись, когда уже стемнело.

— Да, ты не лентяй. Но на все деревни хозяйского глаза не хватит, у тебя их больше дюжины.

— Сосед, не отпущу тебя, пока не проедем по всем деревням и ты не возьмёшь свои слова обратно, — захохотал Адрайт и подлил канцлеру еще вина.

Так что Даналид осмотрел всё имение Адрайта, а тот и не подозревал, к чему дело идет, пока Даналид после возвращения не предложил ему за имение четыре тысячи золотых.

— Да ведь оно двести тысяч стоит! — упал на кресло, не держась на внезапно подкосившихся ногах, Адрайт.

— Подумай ещё немного, — сказал Даналид, сел вместе с семьёй в вызванную им повозку и уехал.

Адрайт услышал от своей старшей жены, которая была ему советницей в делах: Крюнхильт сообщила ей в болтовне о том, что канцлер очень редко просит о чём-то императора, и поэтому властитель никогда ему не отказывает в просьбах. И Адрайт сообразил, что, если он заартачится, то у него насильно выкупят имение по названной Даналидом цене, а то и просто конфискуют. Ему ничего не оставалось делать, как на следующий же день нанести ответный визит и после возлияний робко сказать:

— Я готов продать за сто шестьдесят тысяч.

— Да нет, больше восьми тысяч я не дам, — твёрдо ответил Даналид, и Адрайт понял, что поторговаться-то можно, но Даналид будет уступать вдесятеро меньше, чем Адрайт.

Жена была несколько удивлена поведением мужа. Служба при нищем дворе жалкого императора не была такой уж выгодной. Жалования не полагалось. Иногда Император дарил подарки — но когда ему самому приваливали деньги, а это случалось нечасто: то какой-то окрестный царёк или хан заплатит за подтверждение королевского титула его предшественника, то удастся получить деньги за посредничество в конфликте… Были случаи, когда подарки канцлеру за ходатайство или решение дела практически стали нерушимым обычаем и взятками не считались, тогда Даналид брал без сомнений. А вот пользоваться конфискованным имуществом или вымогать под угрозой судебного разорения или несправедливого решения дела — на это он никогда не шёл. Но ведь каждое терпение когда-то лопается. И наконец-то муж, видимо, решил воспользоваться своим положением и отхватить себе богатое поместье. Хильдэ его понимала и была уверена, что, если придётся по-настоящему припугнуть соседушку, Император не откажет. Но ведь наличных денег в семье очень мало… Даже если муж сторгуется за четверть цены, как он собирается платить? Такие сомнения порою навещали жену, но она гнала эти мысли прочь: муж — мужчина, он решит.

Вернувшись после месячного отдыха, иногда прерывавшегося очередным раундом торговли, Даналид начал готовить посольство, но достойные кандидатуры никак не находились. Соседушка понял, что Даналид не торопится, и попытался было продать деревеньку. Но тут же в поместье приехали императорские приставы, описали имение и запретили всякие действия, пока не будут рассмотрены обвинения, выдвинутые ещё одним соседом, Клартхутисом, в злоупотреблениях и набегах со стороны Адрайта. Явно Клартхутис действовал по указке Даналида. Адрайт понял, что шутить не стоит.

А Даналид начал приискивать покупателя на своё поместье, и жена поняла, как он желает расплатиться: с этого-то он возьмет высшую справедливую цену, приложит деньги за поместье к сбережениям и тысяч двадцать пять наберется. Именно за такую цену и сторговался в конце концов Даналид со спавшим с лица и растерявшим самоуверенность соседушкой.

В пятый раз после обсуждения с императором и со своим заместителем Линхасом придя к выводу, что и очередная кандидатура посла никуда не годится для такого опасного и важного дела, Даналид, который как раз нашёл покупателя на свое поместье из двух деревень, сказал:

— Ваше величество, я вижу, что справиться здесь могут либо я, либо Линхас. И я лучше. Сейчас торговля насчёт поместий закончилась, я за неделю оформлю купчую на своё и на соседское поместья и отправлюсь в посольство. Если Вам благоугодно оставить меня на должности канцлера, назначьте на время посольства Линхаса исполняющим мои обязанности.

Линхас просто расцвёл: место канцлера наконец-то у него в руках!

А император благосклонно произнёс:

— Мы назначаем Вас чрезвычайным и полномочным послом, дадим Вам пергаменты с Нашей собственноручной подписью и печатью, дабы без промедления оформлять выгодные для империи договоры. Если кто-то попытается крючкотворством Вас задержать, Мы обойдёмся с ним по всей строгости. Я оставляю Вам титул канцлера, возвожу Линхаса в ранг Высшего тайного советника и назначаю его исполняющим обязанности канцлера.

В Южной империи «Вы» употреблялось часто, но употребление его высшим по отношению к низшему было знаком величайшего благоволения. В этом было отличие от старков, которые сохранили «вежливое» обращение второго лица лишь для редчайших случаев и никогда не использовали его для обращения подчинённого к высшему (оно считалось уместным в важнейших случаях для ученика к учителю, сына или дочери к родителям, предкам или к родителям супруга, и ещё для нескольких практически ритуальных ситуаций).

За два дня до отъезда была совершена официальная сделка по продаже поместья Даналида, и он послал слугу предупредить соседа, что завтра приедет с оговорённой суммой денег. По закону покупатель недвижимости должен был лично вручить деньги её продавцу на пороге дома либо главного дома, если продавалось целое поместье. Слуга проговорился, что через день Даналид отбывает в дальний путь на много месяцев. Впрочем, слухи об этом до Адрайта уже доходили. Получив подтверждение, Адрайт решил рискнуть: ведь Даналид может сгинуть в дороге или же вернуться столь разочаровавшим Императора, что можно будет спокойно отказаться от кабальной сделки. «Продавец» быстро ускакал, куда глаза глядят, и приехавший покупать поместье Даналид, выглядевший каким-то мрачным и задумчивым, не смог довершить сделку. Видимо, от разочарования он истерически рассмеялся, но на обратном пути глаза у него почему-то повеселели. Поскольку оставлять семью было негде, он выехал в посольство вместе с женой и сыновьями.

***

Первой остановкой на пути был Чиланшат. Этот город стоял на берегу реки, которая раньше доходила до Благодати и впадала в Мастрацассу, но ныне вода в старое русло попадала лишь в самые полноводные годы после наводнений. Река была отведена в оросительные каналы, места вокруг Чиланшата были столь же плодородными, как в Благодати, но более благоприятными по климату: не столь жарко и местность не плоская, а холмистая, что препятствовало заболачиванию. Между Чиланшатом и Имашангом (доменом императора) были давние территориальные споры о трёх маленьких клочках земли, одним из которых владел Чиланшат, но император этого не признавал, а двумя другими, ранее принадлежавшими Чиланшату — Имашанг. Поэтому цари Чиланшата уже три поколения не подтверждали королевский титул.

Конечно же, одной из задач Даналида было попытаться урегулировать территориальные споры и договориться, чтобы Чиланшат вернулся в структуру Южной империи. Когда Даналид уезжал, пришли вести, что с северо-востока в Благодать вторглось войско йолуровских фанатиков. Эти новости дошли до Чиланшата вместе с посольством. И Даналид с царём Ючжин-Оолом быстро пришли к соглашению. Все территориальные споры решаются в пользу Чиланшата. Царь Чиланшата ходатайствует о восстановлении королевского титула и соглашается предоставить для войны с фанатиками пять тысяч отборных воинов по первому требованию Императора, но не для войн с другими государствами Благодати. Царь шлёт посла с заключённым договором, двумя тысячами золотых и получает титул на королевское достоинство. Но, поскольку у канцлера был готовый пергамент с печатью и подписью императора, титул он выписал прямо на месте и сам получил две тысячи. Пересылать их императору он не стал, а обратил все деньги в чеки менял, которые писались на обороте лоскутов старой кожи и пришивались в сапоги под видом заплаток. По этим чекам он мог получить свои деньги в любом месте Южного мира, вплоть до Агаша. Естественно, за перевод бралось десять процентов.

Император, когда к нему прибыл посол Чиланшата с договором и без денег, разгневался. А тут ещё стало известно: отряд фанатиков-единобожников составлял всего пару тысяч конников и после первого отпора отступил, скрывшись в степях. Но, поразмыслив вместе с Линхасом, он решил не аннулировать договор и пока ограничиться снятием Даналида с поста канцлера и конфискацией его городского дома, поскольку помощь Чиланшата всё равно могла потребоваться в любой момент. А разорвать договор означало, наоборот, войну с Чиланшатом. И только сейчас император сообразил, что Даналид ушёл со всей семьёй и без верных людей Императора в посольстве.

Тем временем Даналид достиг по Храмовому тракту Южного Великого монастыря, и, конечно же, остановился там на пару недель покаяться, помолиться и просто передохнуть в безопасности. По дороге он продал местным князькам несколько титулов имперских князей, а деньги опять оставил себе. Выйдя из монастыря, он двинулся через земли пустосвятов.

После того, как старки и лангиштцы побили пустосвятов во время остановки старков в Лангиште, на пустосвятов накинулись все соседи, и теперь эти «набожные» люди, грабившие и убивавшие паломников на пути из монастыря, скрывались в горах. Они по-прежнему иногда налетали на паломников, требовали простить их и благословить, после чего убивали и грабили, считая, что совершают доброе дело: паломники очистились молитвами и покаянием, а перед смертью простили врагов своих и попадут прямо в райский сад.

Поделившие эти земли князья и царьки встречали редкое в этих местах большое имперское посольство. Даналид по первой просьбе царька Кхуринатха за очень умеренную цену выдал полноценный титул на королевское достоинство с правом наследования и необходимостью подтверждения в каждом новом поколении. После этого ещё шесть князей и царьков затащили его к себе и тоже стали королями. А вот князь Лангишта отказался наотрез:

— Я почитаю лишь сильных и мудрых великих царей Ашинатогла и Атара. И для них я не подданный, а союзник. Посему титул развалившейся империи для меня унижение, и больше не заводи об этом разговор.

Такой исход показал Даналиду, что он не обманулся в своих ожиданиях: на Юге действительно появилась новая сила, и будущее за нею или же за Йолуром. Выяснив, что Южный Союз уже состоит из трёх царств, четырёх княжеств, великого пуникского ханства и ещё трёх ханств, Даналид оценил мощь фактически возникшей всего за три года новой империи и понял, что единственное спасение для Южной империи — император из Южного Союза и её возрождение на этой основе. Так что действительно надо было двигаться или в Лиговайю, или в Агаш.

С первым же большим караваном Даналид двинулся на восток, оставив за собой земли, которые стали называть: Лангишт и Семь королевств. И вправду, Лангишт был сильнее каждого из новоявленных ленов Южной империи.

Когда корабль отплыл, жена и сыновья напрямик спросили отца:

— Отец, вернёмся ли мы когда-нибудь в Имашанг?

— Может быть, вернёмся, вместе с первым императором новой династии, — прямо ответил Даналид, который уже принял решение. — А если нет, найдём себе место в Южном Союзе. На самом деле это новая империя.

Крюнхильт уже после Чиланшата подозревала такое, но всё равно расплакалась при мысли о расставании с родиной, родными и дочерьми.

— Но ведь Император конфискует наше имущество и утолит гнев на наших дочерях и твоих внуках, — сквозь слёзы сказала Хильдэ.

— Городской дом он уже конфисковал, с должности канцлера меня уже сместил, но он слишком мягкотелый, и я надеюсь, что ничего страшного с нашими дочерьми не произойдет, — ответил Даналид, успокаивая жену и самого себя. — Главное имущество я распродал под предлогом покупки соседского поместья ещё до отъезда, и деньги у меня хранятся в надёжном месте, куда императору не добраться. А мы доберёмся, как только осядем в Лиговайе или в Агаше.

После некоторых волнений из-за шторма, потрепавшего нервы и полностью выворотившего желудки непривычных к морю путников, купеческий караван прибыл в Дилосар.

***

Даналид известил царя Атара о своём прибытии и получил приглашение остановиться в гостевом доме при дворце. Царский дворец удивил посла. Это был скромный домик, меньше гостевого. Он не мог сравниться со зданием Сената. И сам город производил скорее благоприятное впечатление, но был каким-то уж слишком чистым и новым. Даналида поразило, что никто не выливал ночные горшки на улицу, да и старкские бани оказались для него новостью. В Благодати из-за недостатка топлива мылись в тазах и ваннах и отнюдь не горячей водой. Духи там употребляли часто, а вот мыло, эпилирующие мази и средства от насекомых — редко. Старки же, наоборот, следили за чистотой тела. Мужчины никогда не применяли духи, но порою слегка пахли ароматом дорогих моющих средств для тела и одежд, женщины предпочитали натуральные благовония. Также были необычны лёгкие и простые одежды,

Как обычно полагалось, первоначально Атар принял посла наедине, неофициально и тайно — ведь обеим сторонам надлежало быть готовым к тому, как обернется дело на официальном приёме. Царь уже знал, что Даналид смещён с поста канцлера и его имущество конфисковано, но официально Кароль пока что не дезавуировал его как посла. До Атара дошли также крайне преувеличенные слухи, что Даналид вовсю торговал выданными ему чистыми пергаментами по пути в Лиговайю. Ситуация была любопытной. Неожиданно для царя, посол начал прямо с дела.

— Великий царь и глава Южного союза! Я прислан к тебе и к твоему собрату Ашинатоглу с тем, чтобы найти способ устоять цивилизованным и культурным странам. Надвигается переселение народов и неизбежное нашествие варваров.

Атар слышал в Великих монастырях предупреждение о том, что вроде бы начинается очередной исторический цикл, и ему было любопытно, дошёл ли сам Даналид до этого или же ему подсказали иерархи религии?

— Почему ты так считаешь, почтенный канцлер? — спросил царь, употребив бывший сан посла как из соображений вежливости, так и затем, чтобы не показать, сколько уже известно.

— Императорская библиотека содержит массу трудов по истории — ведь наша империя существует уже две дюжины веков. Да и архивы Морской империи в основном ушли к нам. На острове, который вы сейчас переименовали в Агоратан, мы тоже скопировали некоторые любопытные документы, хотя не ко всему нас допустили. Мы также поменялись хрониками с Единобожниками: ведь при обмене знаниями выигрывают обе стороны, а тот, кто игнорирует историю, обречён страдать от неожиданностей, которые на самом деле такими не являются, и путать нынешнее с вечным. Но ещё хуже тем, кто пытается историю подделывать: они просто сгнивают и заражают трупным ядом все вокруг.

Атар понял, что допустил большую промашку, но, видимо, исправимую. Будучи на Агоратане, он занимался текущими делами и лишь мельком глянул на древлехранилища королевского дворца. Слава Судьбе, что удалось уберечь город от разграбления и уничтожения невежественными ихланами, и теперь можно будет перевезти архивы и исторические сокровища в Дилосар, как только для них будет подготовлено надёжное и достойное место. А как тонко и вежливо подпустил посол шпильку насчет юности Империи Старков. На самом деле образованные старки мало знали о Южной Империи и об истории Морской Империи; в основном сведения черпались из кратких упоминаний в официальной истории и из нескольких романов, песен и поэм о Морской Империи, которая когда-то контролировала моря по всему западному побережью материка Земли. Причём большинство художественных произведений были рыцарскими либо любовными романами, в которых экзотические имена и отдельные полностью перевранные реальные события служили лишь антуражем. А те, где кое-что говорилось об истории, судя по всему, не очень извращённо (иначе бы прокляли Великие монастыри, которые считали худшей ложью полуправду, но снисходительно относились к явной художественной выдумке), касались контактов Морской Империи с предками старков, которые тогда жили у северной границы лесов вблизи побережья Белого моря. Это была для Империи глухая варварская окраина, которую она даже не пыталась контролировать, ограничиваясь формальным признанием власти Императора и построив несколько фортов как фактории для торговли и центры борьбы с пиратами.

— Мы, старки, действительно молоды и как народ, и как империя. Мы даже не подозревали, что Южная империя в некотором смысле преемник Морской, о которой у нас лишь легендарные сведения да немного сухой информации от жадных монахов, которые всё таят в Великих монастырях и скупо делятся с мирянами. Не мог бы ты немного рассказать о том, как было передано помазание от гибнущей империи зарождающейся?

— Твоё царское величество! Дело было не совсем так. Но, если ты склонен послушать не очень краткий рассказ, я поведаю тебе, что сохранили наши историки и подтвердили Великие Монастыри.

— Приступай к рассказу. Мне интересно. Я позову писца, чтобы сохранить крупицы истины и включить их в наши хроники. Но ведь при переводе теряется многое. А мы вынуждены общаться через толмача из Проклятых. Не мог бы ты говорить на Древнем языке? — захотел реваншироваться Атар.

— Если будет угодно великому царю, конечно! — ответил Даналид на чистом классическом Древнем языке с необычным акцентом, так что моральный реванш Атару не удался.

Пришёл писец из монахов, толмача удалили, поставили перед послом вино, прохладительные напитки и сласти, и Даналид начал рассказ.

«Во времена конца Морской Империи, когда её затопили волны переселения народов и разодрали на куски междоусобицы, предки нашей династии пришли вместе с частью своего народа из района выше Великих озёр. Как записал хронист Морской Империи:

“Оные полуварвары фаранги пару раз упоминались в наших хрониках аки народ чужедальний, к коему плавали порою по Великой наши гости, но коий никогда не отряжал в Империю посольств. Как рёк их вождь Эолайос, он, царёв племянник, вместе с частью народа своего ушёл из царства гибнущего и стал союзником кагана Олокузя. А поелику ныне названный каган убит еси, он пал в ноги Его Величеству Императору и испросил высочайшего позволения занять земли опустошённые на границах бывших трёх королевств, ныне варварами сметенных. Самодержец милостиво разрешил ему поселиться, привёл его к присяге верности вассальной и пожаловал ему титул княжеский, освободив его от дани и взяв лишь клятву приходить с войском каждый год на сорок дней в случае нужды”.

Эолайос служил верно, а сам тем временем своё владение укреплял. Он обосновался ближе к морю, чем сейчас лежит столица нашей Империи, на западе нынешнего Субарту, не так далеко от Кирогорда, столицы Морской Империи. Двадцать лет прошло, и остался у императора на материке лишь один Кирогорд. И вот пришли орды хакана некоего, чей народ давно ветрами развеян, осаждать столицу, и никто из вассалов помощи не прислал, лишь островные корабли прислали, дабы императора с семейством его и с сокровищами увезти из града гибнущего. Лишь Эолайос пробился через орду и пришёл к Императору, коим тогда был Чаллат, сын Цмишчина, седьмой и последний этого имени.

Улыбнулся грустно Чаллат и велел единственному вассалу верному уходить, и пожаловал ему множество свитков, рукописей и ксилографов из архивов имперских и малую корону свою на хранение. Послал Эолайос глашатаев к хакану договориться о выходе свободном с имуществом. Хакан поставил условием, что всё ценное, кроме оружия, доспехов, небольшой суммы денег на каждого воина и того, что надето на самом князе или лежит на его личном возу, он может забрать. Но, перерыв пару возов и убедившись, что там лишь книги и свитки, хакан расхохотался и пропустил нашего предка. Об этом на нашем древнем языке хроники написали и поэму сложили. Вот как в ней говорит император, в моём жалком переложении на Древний язык:

Архив, благословенье и корону

Я вместо бренных ценностей дарю.

И уходи, не гибни в обороне:

Единственного верного ценю.

А затем пал Кирогорд и был разрушен до основания. Император спасся на корабле, но островные вассалы передрались за право залучить его к себе и в пылу битвы сожгли корабль, а владыка утонул. Некоторое время императорский титул носили потомки двоюродного брата Чаллата седьмого, обосновавшиеся на нынешнем Агоратане. А к Эолайосу начали стекаться молодцы отовсюду, он присоединил одно соседнее княжество и потрепал остальных соседей, откусив по куску территории и заставив платить дань. Его сын основал царство, его внук покорил или заставил платить дань всех от моря до Благодати. А правнук Каррист Основатель обратился к Великому монастырю за благословением возложить на себя императорскую корону и воссесть на трон империи. На это монастырь ответил, что, пока не отреклись потомки прошлой империи, он не благословит. И Каррист собрал флот, прибыл на Агоратан, где трусливый последний так сказать император передал ему корону Морской Империи. Каррист демонстративно выбросил её в море, сказав, что настоящая корона погибла вместе с благородным Чаллатом, а эта несёт на себе печать невезения и проклятья. Так была основана наша Империя. И до сих пор язык времен её начала служит у нас для торжественных церемоний и официальных хроник. Мы называем его Средним языком».

— Вот оказывается как! И у вас тоже есть Средний язык, но свой! У нас все образованные граждане его знают.

— А наш Средний язык помнят, наверно, едва тысяча человек во всем мире. Половина из них в столичном Имашанге, остальные рассеяны по королевствам и княжествам империи либо в монастырях. Я привёз ксилографы, которых на Древнем языке нет, и передаю их тебе на всё время, пока я буду отправлять своё посольство здесь, дабы были сделаны с них копии и переводы.

— Жадина! — рассмеялся царь. — Подарить не мог! Но я тебя понимаю и так даже лучше.

Атар немедленно послал дежурных граждан искать монахов, знающих Южный Средний язык. А в залу (если так можно назвать средних размеров комнату) были внесены дополнительные прохладительные напитки и лёгкие кушанья. Явились две царицы, старшая и младшая, наследник престола и обе дочери царя. Старшая дочь была в лёгких шароварах и тунике, с платиновыми и золотыми украшениями, и беременна. Младшая — в простой старкской одежде и почти без драгоценностей. Впрочем, и на обеих царицах украшений было мало: медальоны, кольца и ещё что-нибудь одно. Полчаса прошли в приятной светской беседе. В ходе её старшая царица и наследник, чувствовалось, присматривались к послу. Заметив, что Даналид обратил внимание на различия в одежде двух дочерей, которые он не мог объяснить тем, что старшая замужем, старшая царица сказала:

— Дочь моего мужа и моя по духу Атаросса ныне жена запасного наследника агашского престола и получила второе агашское имя Сатараккат. Наши законы запрещают беременным иметь сношения с мужем и вообще ставят беременных в самое почётное положение, а агашские обычаи считают беременность нечистым состоянием. Поэтому по общему решению наших дворов старкские жёны во время беременности будут пребывать в Лиговайе, и знатные агашцы могут, ежели пожелают, посылать своих беременных жён к нам, дабы начинать воспитывать и развивать детей ещё в чреве матери.

Посол поклонился царице за разъяснение, и матери будущего агашского царя тоже (почему-то, наслышавшись историй о Тлирангогаште, он был уверен, что тот либо погибнет, либо Агаш будет ему слишком тесен, и он завоюет себе новое царство). Но один вопрос вертелся у Даналида на языке, и, соразмерив всё, он дерзнул его задать, решив, что тот не выбьется из общего тона беседы:

— Но ведь известно, что беременные и плод в чреве их подвержены сглазу и злым проклятиям. Посему народы обычно таят беременность и беременных, и ради защиты их беременность объявлена у большинства не только цивилизованных людей, но и варваров, состоянием нечистым. А вы разве не боитесь такого?

— Гражданин не должен бежать от опасностей и соблазнов. Он должен встречать их и смело бороться с ними. А ограждать дитя от всех бед — лучший способ вырастить выродка, — жёстко ответила, к удивлению посла, младшая царица.

— Агашка Орлансса становится более старкской женщиной, чем я, — усмехнулась старшая царица, и все вежливо посмеялись.

— Это благодаря тебе, старшая сестра, подруга и наставница, — улыбаясь, ответила Орлансса. — А уж сколько я тебе хлопот доставила, ибо обычаи и законы наши слишком часто в корне различны, — смягчила она похвалу шуткой

— Но они гармонируют так же, как две мелодии в разных октавах в одном оркестровом концерте, — ответила, улыбаясь, Арлисса.

Дамы в Имашанге, хотя формально сидели за занавесками и допускали к себе любовников лишь в темноте, тоже свободно разговаривали с мужчинами, но здесь было кое-что другое: не проклятое религиями равноправие женщин и мужчин, а нечто, что посол не мог сформулировать, но чувствовал как важнейшую особенность всего стиля жизни этого необычного народа.

Затем дежурные приволокли двух монахов. Увидев друг друга, они вытаращили глаза и зашипели.

— Царь, прогони этого невежу Кхана! Он половины слов не знает. А хвастается, что знаток.

— А ты помолчал бы, попугай! Царь, брат Ликт смысла совсем не понимает и всё перевирает. Он думать не умеет!

— А ты, брат Кхан, угождать сладким слогом и заговаривать зубы мастер!

Монахи стиснули в руках свои посохи и видно было, что еле удерживаются от соблазна разбить сопернику бритую голову. Царь грозно прикрикнул на них, велел развести парочку по разным комнатам и следить, чтобы не общались. После этого он дал послу две дощечки, тушь и кисть и попросил написать сказанное им четверостишие в оригинале, на Среднем южном языке. Монахи должны были независимо переложить его на старкский в письменном виде. Прошло ещё полчаса, которые незаметно пролетели в приятной светской беседе, хотя обе стороны и взвешивали каждое слово, скрытно (на самом деле очевидно и для тех, и для других; незаметно было бы для менее искушённых) прощупывая друг друга. Вернулись посланные с дощечками ответов.

У брата Ликта на дощечке было написано корявыми знаками (видно было, что он ещё не очень освоился со старкским стилем написания иероглифов вместе со старкским алфавитом) не менее корявое изложение:

«Некто неназванный (дальше 1) передал другому (дальше 2) чьё-то благословение неизвестно на что. Много книг и рукописей 1 отдал 2 то ли в обмен на какие-то не очень большие ценности, то ли вместо обещанных ценностей. Кроме того, 2 получил то ли от 1, то ли от кого-то другого корону некоей империи. После этого 1 прогнал от себя 2 в самой жёсткой форме, но почему-то велел ему ни в коем случае не попасть в ловушку и не погибнуть, обороняясь».

У брата Кхана изящными знаками была написана практически маленькая повесть.

«В стародавние времена, когда Морская империя была на последнем издыхании, наш великий предок Эолайос по зову императора Чаллата, запертого в своей столице войском хакана Кулук-оола и тридцати двух союзных с ним народов, отправился спасать императора. Выставил против него хакан тридцать три богатыря: от своего народа и от каждого из союзников — и поставил условие: если тридцать три твоих воина одолеют моих богатырей без потерь, то пропущу тебя в столицу. Началось богатырское ристалище. И две армии замерли в восторге, глядя, как доблестно бьются бойцы. Не прошло и получаса, как тринадцать богатырей хакана легли мёртвыми, а остальные были ранены и сдались. Из фарангов ранены легко были лишь трое. Погрустнел хакан, но слово своё сдержал.

А в столице императора были сплошные разброд и шатания. Военачальники вместо того, чтобы стены оборонять и с варварами драться, друг с другом собачились, как голодные псы из-за гнилой кости. Назначил император Эолайоса коннетаблем и он живо порядок навёл. Семи смутьянам головы снёс, а остальные стали как шёлковые. Семь недель оборонял он столицу, но увидел император, что никто другой не пришёл на помощь и что всё равно город не удержать. И сказал он предку нашему: “Единственного из верных терять не хочу. Если Судьба повернётся, мы империю восстановим, даже если столица падёт, но полководец и его богатыри живы останутся. Знаю я, что хакан глуп и жаден. Поэтому вместо денег и драгоценностей дам тебе нечто денег ценнее: все главные рукописи, свитки и книги древлехранилища моего”. Стал отказываться Эолайос, но император прикрикнул на него и издал указ, повелевающий ему немедленно удалиться. С удовольствием выпустил из города хакан единственных настоящих мужей, и лишь посмеялся над тем, чем император их вознаградил за службу: бумажками, глиняными табличками, бамбуковыми дощечками и пергаментами.

А поскольку император благословил Эолайоса и передал ему корону свою, потомки Основателя стали императорами нашей великой империи».

Вся семья царя посмеялась над первым переводом, после чего старшая царица Арлисса сказала:

— Теперь ясно, кого взять переводчиком с Южного среднего.

Не уточняя дальше, Атар велел вызвать сначала Кхана, а после него Ликта. Кхану он высказал своё благоволение и вручил десять золотых.

— Пиши своим красным слогом о местной истории, о нашей, обо всём, о чем хочешь. Я буду тебя вознаграждать за каждое удачное произведение. Только не называй их историями или хрониками, пусть они будут романами, повестями, сказками, балладами — да чем угодно подобным.

— И помни, что писать о наших людях стоит с осторожностью. Ведь, если приврёшь что-то, хотя бы и самое лучшее, о гражданине, другие над ним смеяться будут. А поскольку монаха нельзя вызвать на поединок, он вместе с друзьями просто хорошенько тебя отделает, — ехидно предупредила Арлисса.

Появившемуся затем Ликту царь заявил:

— Нам пора создать библиотеку, соответствующую славе и чести нашего царства. Назначаю тебя хранителем библиотеки. Ты проследишь, чтобы всё было в наилучшем порядке, и никому поблажки не дашь. Жалование тебе пока что положу десять золотых в месяц, и еда с царского стола. Будешь заодно переводить со Среднего южного, но переводы давай на просмотр мне, прежде чем помещать в библиотеку. Мои доверенные монахи их подредактируют и перепишут, а то твой почерк иметь на них позор.

Довольный Ликт поклонился и вышел.

Атар милостиво сказал послу:

— Сегодня я благодарен тебе: ты надоумил меня, что я не подумал о важнейшем для царства учреждении. И на стене библиотеки будет надпись, что начало ей положили древние книги и свитки, предоставленные для копирования и перевода Даналидом из Южной Империи.

Даналид понял, что настала пора уходить. Но он поразил Атара просьбой затянуть официальное представление:

— Царь, у меня есть несколько вариантов действий, и я должен осмотреться, чтобы не опозорить себя, Южную Империю и своего государя неуместными предложениями. Ситуация слишком сложная и важная, чтобы допускать такие глупые ошибки. Прошу твоего благоволения, дабы разрешить мне побыть месяц или немного больше на положении твоего гостя, прежде чем ты соизволишь дать мне официальную аудиенцию.

Атар улыбнулся и согласился: он предполагал увидеть прожжённого циника и взяткособирателя, но, против ожиданий, посол не произвёл неприятного впечатления при первой встрече.

Со своей стороны, Даналид получил самое приятное впечатление о царской семье. Прежде всего, он оценил взаимоотношения в треугольнике царь и две царицы. Он знал, что младшая жена — дочь агашского царя, а старшая — достаточно низкого происхождения. Но старшая, невысокая смугленькая златовласка с крепким телом, не очень худая, но и не полная, широкобёдрая, с лёгкими движениями и изысканным владением Древним языком, выглядела прирождённой властительницей. А младшая, белокожая, пухленькая, оказывала ей знаки искреннего уважения и не зря в некоторый момент назвала её «наставницей»: даже Древним она владела, пожалуй, хуже всех в семье. Чувствовалось, что царь советуется прежде всего со старшей женой, а младшую при всём уважении к ней рассматривает как супругу в традиционной семье. Заодно можно было видеть отсутствие всякой ревности и соперничества между жёнами и между жёнами и детьми, хотя сын-наследник был от другой женщины. Установить такую обстановку взаимного уважения и взаимной поддержки в семье — важный признак незаурядного правителя, у которого есть чёткие принципы, железная воля и крепкие руки под прикрытием внешней мягкости и бархатных перчаток.

***

Честно говоря, первоначально Даналид планировал остановиться в Агаше, но теперь он решил сначала внимательнее изучить неожиданно возникшее царство необычного народа. Он нанял двух учителей старкского языка: монаха-старка и полиглота-переводчика из Древних. Он посещал народные собрания, заседания Сената и суды. Формально на народных собраниях и в Сенате запрещалось присутствовать посторонним, но для народных собраний было принято негражданам покупать места у окон соседних зданий и на их крышах. Заметив как-то Даналида в окне, царь передал ему через дежурных граждан приглашение во время собраний наблюдать за ними из окон царского дворца. А для Сената он сразу же выдал ему пропуск в «потайные» кельи сбоку сенатского здания, откуда можно было наблюдать за заседаниями.

Устройство государства было необычным. Довольно скоро посол понял, что это — демократия, о которой он читал в исторических трактатах, но не наблюдал на практике. Он вспомнил её анализ у Никколаса сына Маккавея и заметил совпадения вместе с различиями. Что демократия подходит молодому энергичному народу, живущему в окружении могучих врагов, отличающихся от него цивилизационно, и поэтому поневоле объединённому едиными целями и ценностями — здесь получило полное подтверждение. Даже нынешний лучший друг Агаш потенциально страшный враг и уж точно совершенно другая цивилизация. Но царь во главе демократии? Перебирая свои рукописи вместе с братом Ликтом, Даналид заметил фразу в «Народной монархии» Солинадаса, на которую раньше не обращал внимания: «В принципе, монархия прекрасно сочетается с прямой демократией на местах». И действительно, в описании демократий отмечалось, что все они разлагаются максимум за двести лет. Даналид разобрался в причинах этого. Избираемые вожди и магистраты начинают угождать народу и льстить ему, и народ становится тираном, который хуже любого человека-тирана. Или же демократия становится ширмой для прикрытия алчной, безудержной и безответственной олигархии, которая опять же хуже тирании. А положение монарха непререкаемо, он может не льстить народу и удерживать демократию от вырождения.

И второе отличие демократии в Лиговайе от примеров, описанных в исторических хрониках, нашёл Даналид. В принципе все знали, что права и обязанности должны соответствовать друг другу. Но во время одного из судебных процессов, связанного с нерадивым исполнением гражданином своих обязанностей, претор произнёс сентенцию, как нечто само собой разумеющееся:

— Права возникают как следствие обязанностей. Хочешь дополнительных прав — бери на себя и честно исполняй дополнительные обязанности. Не можешь или не хочешь исполнять обязанности — лишаешься даже тех прав, которые у тебя изначально были.

Даналид понимал, что в Агаше его ждут богатство и почести. Великий царь Ашинатогл осыплет его подарками, пожалует поместье — гораздо большее бывшего у соседушки. Но за малейшую провинность или ошибку можешь головы лишиться. А, если по спине твоей плетью пройдутся — можешь Судьбу благодарить. В Лиговайе же порядки хоть и не сладенькие и законы строгие, но всё будет решаться по законам.

Пошёл уже третий месяц, а Даналид всё колебался. Наконец претор неграждан весьма прозрачно намекнул ему, что пора бы уже представляться царю, Сенату и державному народу. И бывший канцлер решился. Он заявил на старкском (ещё немного ломаном, но уже весьма удовлетворительном):

— Передай царю, что я готов.

Через пару дней послу поступило предложение готовиться к официальной аудиенции послезавтра. И Даналид решился ещё на один поступок. Деньги, полученные от разных правителей за имперские титулы, он возвратил себе у менял и держал в отдельном мешке. Если бы он оказался в Агаше, он бы даже слова о них не сказал. Здесь же надо было решиться: подарить их царю и народу или… Или!

Во время аудиенции, на которой Даналид сразу же начал говорить по-старкски, он преподнёс царю мешок с деньгами.

— Что это?

— Я решил просить у тебя и у державного народа Лиговайи разрешения остаться здесь, Южная Империя умирает. Здесь я буду под защитой законов и буду честно выполнять свои обязанности как негражданин-союзник. Но эти деньги получены мною от правителей за имперские титулы. Я не смогу отдать их бывшему своему Императору, а Лиговайе всё равно пора отряжать посольство к нему: сколь бы ничтожна ни была его власть, авторитетом призрак Империи ещё пользуется. И это золото вы передадите законному обладателю как доказательство ваших честности, благородства и наилучших намерений.

Атар сразу оценил всю выигрышность такого хода, и в ответ заявил:

— Ты доказал свою честность и благородство. Ты достоин быть гражданином, и я немедленно внесу в Сенат предложение о том, чтобы тебе позволили выступить вне всякой очереди на ближайшем народном собрании с ходатайством о принятии в гражданство тебя и твоей семьи. Деньги завтра преподнесёшь Сенату с той же просьбой, что высказал мне. Я уверен, что Сенат поддержит мое ходатайство и единогласно рекомендует тебя в граждане. А я немедленно после народного собрания дарую тебе дворянский титул.

Так и случилось. Через пять дней Даналид выступал перед Народным собранием и произнёс речь.

«Державный народ!

Я служил у императоров Южной Империи с шестнадцати лет и объездил многие страны по поручениям своего правителя. Видел я цветущие и разлагающиеся монархии, видел республики, видел олигархии, видел революции, разгром и разброд. Видел я и тиранов, а среди них умных и заботящихся о своих народах и странах; зломудрых, жестокостью пытавшихся добиться того, что считают правильным; ничтожеств, цепко держащихся за случайно доставшуюся им власть и от этого ещё более жестоких, чем зломудрые. Но тирания не держится дольше третьего поколения. Как говорил Патриарх одному тирану: “Счастлив ты, и дети твои, но не дети твоих детей”.

Я изучил массу книг по государственному управлению и по истории из богатейшей библиотеки и древлехранилища Императоров Юга. В них говорилось о том, что изредка в истории появлялось такое извращение, как демократия. Демократические государства жили и процветали порою, пока народ был молод, един, окружали его сильные враги, не прощающие ошибок, и поэтому вынуждены были граждане отставить свои разногласия на второе место, а на первое место поставить общее благо.

Но, как только демократия усиливалась или враги её ослабевали, и ей не нужно уже было бороться всеми силами за своё существование, или же просто народ старел и уставал, начиналось быстрое разложение. Выбирали не лучших, а сладкоречивых и много обещающих. Вожди народные, политики становились демагогами и бесстыдными лжецами-льстецами по отношению к якобы всё ещё державному народу. А помогали им дурачить народ софисты. И сгнивали все демократии максимум за двести лет, и конец их был ужасен.

И вот впервые вижу я настоящую живую и здоровую демократию. Я рассчитываю, что у вас она продержится дольше, потому что нигде не накладывали так жёстко и бескомпромиссно связку между обязанностями и правами. Мне понравился ваш основной принцип: “Не выполняешь обязанностей — лишаешься прав. Хочешь прав — бери на себя обязанности”. Он может удерживать народ и верхи от разложения, и, надеюсь, долго. Быть при создании такого общества — великая честь, и я прошу вас принять меня в свои ряды. Буду служить вам, чем могу: хитростью, политическим и дипломатическим искусством своим, знанием обстановки на Юге».

Народ расхохотался и зааплодировал. В принципе можно было закончить речь на этом, но полагалось говорить почти полные песочные часы, и Даналид продолжал:

«А затем я прочитал Первый закон ваш и был очарован его краткостью и чёткостью. Высшие понятия чести, совести и справедливости — самое главное. Ни одно государство этого не устанавливало для себя. И мне ещё больше захотелось участвовать в укреплении государства, которое является и монархией, и демократией, и республикой одновременно, и стремится сочетать их лучшие черты, хотя я понимаю, насколько это трудно».

Тут поднялся трибун Ань Патурингс.

— Трибунская интеррогация. Остановите часы. Знает ли уважаемый Даналид, что у старков давно есть слово для такого государства: вайя?

«Слово было, но реализации его в полной мере не было».

Даналиду не дали продолжать. Общая овация и ликующие крики сделали излишним голосование. И с трибунала сошёл гражданин Тран Имашанги, которому царь под аплодисменты немедленно вручил рыцарские кинжал, серьгу и кольцо. Но это, плюс участок земли для строительства особняка, были единственные подарки от царя и державного народа. Гражданину Трану, захотевшему жизни в стране, где его права гарантируются его обязанностями и законами, пришлось заслуживать всё остальное делами своими. Конечно, деньги от распродажи имущества в ныне далёкой Южной Империи были, так что начинал он не с чистого листа. Уже через год его избрали претором иностранцев.

Словом,

Коль стало тесно

В маленьком милом мирке,

В новые страны

Живой душою

Не поколеблясь, идёт.