315-е – день 317-х суток (29 – 31 августа 1 года)

Сознание возвращалось с трудом, через тошноту и головную боль. Застонав, я прижала к вискам руки и открыла глаза, перед которыми тут же заплясали красные и белые пятна.

— Тихо, лежи, — раздался голос, знакомый, но не узнаваемый из-за замутнённого восприятия, от которого звуки норовили растянуться и изменить тональность. Даже слова удавалось разобрать с трудом. — Тебе нужен отдых.

С трудом пошевелив высунутым набок и оттого слегка пересохшим языком, я попыталась ответить, но из горла вырвалось что-то нечленораздельное. Кто-то осторожно приподнял мне голову и прислонил к губам пиалу с водой. Только когда первые капли попали в рот, я поняла, насколько сильна жажда, и чуть не захлебнулась, пытаясь быстрее её утолить. Потом, отдышавшись, снова предприняла попытку контакта.

— Как дети?

Речь получилась смазанной и нечёткой, из-за чего слово «дети» прозвучало как «тети».

— Сети кое-где порвались, но не сильно, — с готовностью поведал неведомый собеседник и только потом понял, что вопрос касался вовсе не вещей. — С детьми всё в порядке. А теперь отдыхай.

Облегчённо вздохнув, расслабилась и снова погрузилась в тяжёлый кошмар, периодически перемежаемый условными «просветлениями», в каждое из которых я оказывалась под властью жора. Во время приступов я что-то ела, возможно, даже живое, но затуманенное сознание милостиво покрыло неприятные воспоминания серой пеленой. Наконец настал момент, когда пробуждение не принесло боли. Некоторое время неподвижно лежала, даже не открывая глаз, и мучительно боролась с собственной трусостью: не хотелось даже думать о том, что я могла натворить, когда накатывал жор. Решившись, открыла глаза и впала в ступор, разглядывая решётку, находящуюся буквально перед носом. Протянула руку и, ухватившись за бамбуковый прут, безуспешно попыталась потрясти. Потом села и осмотрелась.

Я находилась в небольшой, но крепкой бамбуковой клетке, на нашем плоту, вид которого сильно изменился. Теперь крыши не существовало в принципе, как, впрочем, и второго этажа. От построек остались лишь торчащие в разные стороны остатки бамбуковых стен да, судя по всему, выловленные из воды и сложенные вдоль бортов горы обломков стеблей и небольшое количество листьев, когда-то защищавших от дождя. Почти никого из взрослых не видно, кроме спящего Севы и Росса, увлечённого чем-то, находящимся за пределами моего поля зрения. Мы не плыли, и это тем более странно, учитывая что плот всё ещё находится в пещере. Большего из клетки рассмотреть не удалось и, с подозрением принюхавшись (пахло сортиром), я вернулась к изучению решётки. На совесть сделано: бамбук не тонкий и перевит лозой качественно. Поддавшись внезапному порыву, проверила наличие вещей и с ужасом обнаружила отсутствие не только ножа, но и кулона с кольцом. Нет, в случае чего выбраться-то и без них можно, но вот сколько часов или даже суток это займёт… И тут же эту мысль перебила другая, гораздо более неприятная: что я совершила перед тем, как оказалась взаперти? Жор. Воспоминания о времени, проведённом под его властью, никогда не отличались чёткостью, оставалось только смутное впечатление. И на сей раз я вроде бы ела что-то живое.

— Как самочувствие? — поинтересовался зеленокожий, подойдя, но оставаясь за пределами досягаемости моих рук, наверное, на случай, если снова возникнет желание напасть через решётку.

Такое поведение Росса подлило масла в огонь, и последние сомнения в людоедстве растаяли, оставив меня один на один с жестокой действительностью.

— Лучше, — выговорила я, но собеседник явно ждал развёрнутого ответа. — Голова уже почти не болит и не тошнит, хотя ногу ещё дёргает и глубоко дышать больно.

Росс удовлетворённо хмыкнул и, сделав паузу, чтобы взять себя в руки, я перешла к гораздо более насущному вопросу:

— Кто?

— Что «кто»? — непонимающе поднял бровь зеленокожий.

— Кто пострадал? В смысле, кого я убила? — меня затрясло, ответа слышать вовсе не хотелось.

Мужчина промолчал, что навело на ещё худшие подозрения.

— Их было несколько? Рысь? Дима? Дина? Игорь? Илья? Юля?.. Кто?! — голос сорвался, я обхватила руками плечи и укусила себя за костяшки пальцев, пытаясь прекратить истерику.

Двое? Трое? Сколько людей пострадало от того, что я повела себя самоуверенно и позволила себе забыть о наклонностях своего вида?

— Никто.

Вздрогнув, неверящим взглядом уставилась на Росса.

— Что ты сказал?

— Никто не пострадал, — повторил зеленокожий. — Есть хочешь?

— Д-да, — я рассмеялась, размазывая по лицу слезы облегчения.

Жизнь продолжается. Выходит, нападения не было и непоправимых ошибок ещё не сделано. И только после еды, с аппетитом перекусив принесённой сырой рыбой, поняла, что кое-что не сходится. Я помню, как загрызла кого-то живого. А ещё клетка и отсутствие ножа...

— Росс, что я всё-таки натворила? — спросила я, указывая на решётку.

— Дура, — почти ласково ответил он, усаживаясь неподалёку. — Ничего ты натворить не успела, — заметив моё вопросительное выражение лица, со вздохом продолжил: — Только вот тебе не кажется, что такие хм… специфические сведения мы должны были получить от тебя, а не от третьих лиц?

— В смысле? — не поняла я.

— Тебе по порядку или с конца?

— Лучше с начала.

Росс насмешливо фыркнул и начал рассказ.

Из моей жизни выпало больше двух суток. Когда рухнуло строение, под завалом оказалась не только я. Одна из жён Дета погибла, острым краем расколовшейся от давления бамбучины ей, как копьём, пробило грудь, Света вывихнула руку, а Илья до сих пор прихрамывал: Росс подозревал, что у него трещина в бедре. Остальные отделались легко, а дети и Сева и вовсе не пострадали за счёт того, что оказались в своеобразной нише под завалом, когда весь вес рухнувшей постройки пришёлся на столик и крышки детских корзин. Плетёные люльки немного погнулись, но не настолько, чтобы прищемить живое существо внутри. С врезавшейся в нас общаги толчком сбило и быстрым течением затянуло под днище мужчину. По всеобщему мнению, он погиб, поскольку с тех пор его никто не видел. И ещё, в неразберихе исчезла женщина с другой общаги. Больше среди людей жертв от экстремального сплавления по бурному потоку не оказалось.

Река в пещере текла без резких изгибов или поворотов, судя по всему, промыв себе широкий проход за многие тысячи, а то и сотни тысяч лет. Постепенно поверхность воды успокоилась и за несколько часов, пока посвящённые разбирали завал и освобождали его невольных пленников, поток, хотя и остался мощным и быстрым, но перестал нести смертельную опасность своей непредсказуемостью. Сомкнувшись, скалы не заставили воду ютиться в тесноте: ширина реки почти не уменьшилась, всё ещё превышая сотню метров. А через полтора дня (что определили только благодаря наличию часов) правая стена пещеры превратилась в берег, довольно крутой, но достаточно длинный, чтобы караван смог к нему пристать. Люди не упустили такую возможность, и несколько групп до сих пор искали выход наверх, исследуя многочисленные ходы и отвилки, которыми оказались буквально испещрены местные горы.

После остановки народ впервые увидел родичей того «морского змея», о котором говорилось в дневнике. По словам зеленокожего, камнегрызы (так прозвали ползающих сквозь камень существ) встречались разных размеров — от нескольких сантиметров до десятков метров длиной. Чем-то похожие на немного сплюснутых с боков дождевых червей, с безглазой змеиной головой и таким же членистым, как и остальное тело, но ещё более уплощённым хвостом, напоминающим тритоний. Камнегрызы могли выползать из стен или пола, мелкие порой падали с потолка. В пещерах их жило немало: за полчаса путешествия по туннелям Росс насчитал почти полторы сотни экземпляров. В основном попадались мелкие и неопасные, но однажды другой группе разведчиков пришлось убегать от крупной особи, ползущей им навстречу и перегородившей весь проход. К счастью, судя по всему, людьми эти существа не интересовались, но и не боялись их, попросту игнорируя. Потому и техника безопасности с первого взгляда может показаться элементарной: не стой на пути, избегай контакта и быстрее отходи, если заметил что-то подозрительное. А вот на деле всё гораздо сложнее, поскольку иногда камнегрызы могут вылезти прямо под ногами. Гораздо реже, но уже не единожды, зеленокожему удавалось увидеть, как они выпрыгивают из стены, пролетают некоторое расстояние по воздуху, а потом ныряют обратно в камень.

— Не увидел — не поверил бы, — прокомментировал свой рассказ Росс. — Даже и сейчас сомневаюсь, а не мираж ли всё это. Что самое удивительное: когда они прыгают, камень кажется жидкостью, а уже через пару секунд — такой же твёрдый, как и раньше. Нет, ты не думай, я только на мелких проверял, — поспешил успокоить меня собеседник. — Но на разведку с тех пор духа идти не хватает.

Сделав длинную паузу, зеленокожий вздохнул и вернулся к повествованию.

На стоянке Марк, узнав о моем ранении, отозвал Росса в сторону и рассказал о том, что иногда, если организм нашего вида начинает испытывать недостаток питания, мы можем начать есть всё (и всех), подвернувшееся под руку, независимо от личных отношений. А в бессознательном состоянии я не могу питаться, следовательно… Зеленокожий не стал колебаться и тут же сообщил об этом остальным, после чего общим советом посвящённые и решили запереть меня в клетке. Так, на всякий случай. И их опасения полностью оправдались: очнувшись во второй и последующие разы (первый был, когда меня вытащили из-под завала), я отказывалась от нормального общения, только шипела и пыталась выбраться через решётку. Меня кормили, после чего я успокаивалась и засыпала. В одно из таких пробуждений схватила крупную живую упрыгавшую по настилу рыбину и затащила её внутрь клетки, где перегрызла хребет и долго с удовлетворённым рычанием поедала. После этого посвящённые стали опасаться подходить к решётке на расстояние вытянутой руки.

— Единственным существом, к которому ты не проявляла агрессии, оказалась Рысь, — заметил Росс. — Родную кровь, что ли, чувствовала. Да её и удержать трудно: следи — не следи, а всё равно к клетке подберётся.

Естественно, что активно питаясь, я достаточно часто испражнялась. Зеленокожий насмешливо назвал меня «чистоплотным животным», поскольку все дела я делала в одном углу. А вот попытку поставить в него ёмкость встретила недоброжелательно, после чего народ отступил, ограничившись тем, что выгребал «твёрдые отходы».

Теперь понятно, что так воняет.

— Росс, принеси-ка ведро с водой, — попросила я. — И, судя по запаху, не одно.

Понимающе кивнув, зеленокожий выполнил просьбу, и следующие полчаса я занималась мытьём заветного угла клетки. Заодно и сама ополоснулась. В результате запах почти исчез, да и самочувствие улучшилось.

Выпустить меня из клетки пока даже просить не стала: сначала надо убедиться, что приступ жора не повторится. Поэтому, когда Росс попытался выяснить, как я отношусь к тому, чтобы ещё некоторое время провести взаперти, не стала возражать.

— И не злись на Марка, — добавил зеленокожий. — Он правильно поступил.

— Я не злюсь, наоборот, очень ему благодарна.

Ответ был искренним и от чистого сердца. Действительно, верхом идиотизма в такой ситуации было бы обвинять оборотня в злом умысле или желании навредить. Неужели несколько дней взаперти хуже, чем возможность стать убийцей кого-то из своих друзей? Даже не просто людей, а тех, кого любишь. Нет, цена невелика.

Другое дело, что всё равно оставалось опасение о моей дальнейшей судьбе. Вдруг, узнав про такую не слишком приятную особенность моего вида, посвящённые не захотят больше иметь общих дел? Нет, жизни вряд ли что-то угрожает, а вот мне, как члену племени...

Заложив руки за голову, улеглась поудобнее, разглядывая потолок пещеры и с улыбкой вспоминая Марка. Да, как только окажусь на свободе, с ним надо переговорить, ведь если он хотя бы вполовину такой же мнительный, как я, то, наверняка, уже попрощался с самой возможностью жизни с другими свободными. А мне очень не хочется, чтобы он ушёл.