265 – 275-е сутки (14 – 24 июля 1 года)

Вскоре выяснилось, что не только взрослые обитатели плота оценили дрессировку Рыси. Мы так и не узнали, кто из мальчиков-полукровок, ещё с трудом ползающих, придумал новую игру, поскольку утром, после завтрака, обнаружили, что подобным образом уже развлекаются оба. А именно: бросают палку, после чего кричат «Лысь, дай!», а моя дочь-зверёныш с готовностью выполняет команду и возвращает деревяшку им в руки. Поскольку, судя по весёлому смеху мальчишек и радостному визгу Рыси, эта игра доставляла большое удовольствие всем сторонам-участникам, я не стала её пресекать. Лучше пусть неуёмная энергия дочери тратится на безобидные развлечения, чем на хулиганство.

Через трое суток после большой охоты свободные отпраздновали закат гигантской жёлтой луны. В этот же день Юля сообщила приятную новость о том, что ждет ребёнка. Я искренне порадовалась за подругу — ведь она оставалась единственной бездетной женщиной на нашем плоту. Наверняка, ей тоже хочется стать матерью.

Математик не спешил возвращаться, продолжая проводить разведку на общаге. И даже на стоянке забегал лишь на несколько минут, узнать, всё ли в порядке, да обняться с Надей. Думаю, таким образом он пытался наобщаться всласть, пока не пришлось остановиться и разделиться. Мы тоже всеми силами гнали от себя неприятные мысли о будущем. А они были, особенно после того, как происшествие во время моего дежурства дало понять, насколько слаб налёт порядочности и честности в душе некоторых людей. В результате все с удвоенной энергией набросились на исследования, благо, пока для них есть время и силы.

Мне, наконец, удалось добиться успеха и включить ночное зрение днём. Умение пришло резко, скачком — ещё вчера не получалось ничего, а уже на следующий день смогла без особых усилий переключаться туда-сюда. В тренировках очень помогли «очки» из ботинок, без них, скорее всего, вообще ничего бы не получилось. Быстро выяснилось, что оба типа зрения в полную силу одновременно использовать не получается и, чем сильнее активировано одно, тем слабее работает другое. Когда я попыталась перейти на ночное полностью, то в первый раз схлопотала сильную головную боль и тошноту — прямо, как Маркус. Кстати, аналогичный эффект появился и при полном переключении на дневное зрение. Позже, потренировавшись, всё-таки смогла добиться нормального самочувствия и с любопытством отправилась исследовать привычные вещи и окружение в новом свете.

Выяснилось, что даже в самые тёмные ночи и светлые дни у меня не отключается полностью ни один из типов зрения. И встроенные в компьютеры фотоаппараты вовсе не искажают цвета — а просто не фиксируют те оттенки, которые добавляются вторым типом зрения. Теперь же, сравнив фотографии с оригиналом только в «дневном» диапазоне, убедилась в их высоком качестве.

Кстати, первый поход с полным переключением на «ночной» режим закончился плачевно — я не увидела ведро и, споткнувшись, разбила колено. Потом, уже осторожнее, поискала зависимость. «Ночное» зрение не позволяло видеть компьютеры, инкубатор, большую часть остальных начальных вещей, звезды, огонь костра и даже свет солнца. Небо в ночном диапазоне было чёрное, беспросветное, хотя иногда по нему пролетали разноцветные облака (кстати, совершенно невидимые в нормальном состоянии). Даже вода выглядела непривычно — как некий туман, покрытый тонкой переливающейся, перетекающей по поверхности плёнкой: то концентрирующейся в одном месте, то разбегающейся и образующей дыры.

Сравнив цветное (моё) и черно-белое (Маркуса, Юли и тоже уже добившегося успеха Ильи) ночное зрение, удалось сделать несколько интересных наблюдений. Например, следующее: либо у лесных людей обычное зрение не отключается полностью даже после тренировки, либо в чёрно-белом свете различить «невидимые» вещи, типа ведра, гораздо легче. Мне же после перехода на «ночное» зрение удаётся заметить их только на светлом фоне (например, на фоне человека), но и то не получается определить форму — они воспринимаются смазанным чёрным пятном. Обсудив, мы решили, что более вероятен тот вариант, в котором у лесных людей не происходит полного замещения одного зрения другим. Для такого вывода существовало одно простое, но веское основание. Друзья даже при максимальном старании перейти на «ночное» зрение продолжали видеть звёзды и луны ночью, а солнце — днём. Для меня же в этом случае небесные тела бесследно исчезали.

Даже несмотря на то, что добиться успеха всё-таки удалось, большой пользы новое умение не принесло. Гораздо удобнее и приятнее оказалось пользоваться смешанным зрением. Хотя теперь иногда в светлое время суток я и переходила на «ночной» режим (но не полностью, а частично), чтобы облегчить охоту, а в тёмное — на дневной, с целью полюбоваться ночью (тёмной ночью, а не такой же светлой, как и день — в «ночном» зрении).

Однажды вечером Вероника шокировала всех воплями, полными такой дикой ярости, что мы, побросав все свои занятия, всего за несколько секунд прибежали к ней проверить, не случилось ли чего-то страшного. Даже соседи по реке заволновались и поинтересовались, не нужна ли помощь. Это помогло агроному взять себя в руки и заверить, что ничего страшного для жизни и здоровья не произошло — просто нервы сдали.

Впрочем, для Вероники неприятность, действительно, оказалась немалая: в корзине с аккуратно собираемыми и старательно сберегаемыми семенами съедобных растений, несколько мелких крылатых грызунов проделали дырку, пробрались внутрь и всего за четверть суток уничтожили труд нескольких месяцев.

— Всех тварей поубиваю! — злобно пообещала агроном.

— Может, лучше на опыты пустить? — вылез с предложением Росс, и Веронике эта мысль пришлась по душе.

Она настолько горячо поддержала зеленокожего, что под двойным напором не устоял никто. В результате, убедившись, что мы сдались, они принялись мастерить клетки из подручных материалов и наполнять их мелкими животными, на которых Росс ставил свои хирургические эксперименты, а агроном проверяла различные методики содержания.

— Раз с растениеводством пока не получается, будем развивать животноводство, — прокомментировала она.

К моему удивлению, даже Надя, вроде бы не одобряющая действий зеленокожего, не обошла своим вниманием подопытных. Теперь, ко всеобщему удовольствию, она скармливала в поисках лекарственных средств не слишком съедобные растения не нам, а животным. Аргументировала терапевт свои действия тем, что её работа принесет вреда не больше, чем эксперименты Росса.

— Вот оно, махровое ханжество, — не преминул заметить зеленокожий. — Нет, чтобы, как я, честно признаться, что ради своих целей готова травить и животных, и людей! Так ведь предпочитает на словах выглядеть противницей жёстких методов, а сама действует ничуть не гуманнее.

Кроме прочего, Росс закончил соединять Лизин скелет, а ещё выторговал у соседей, которым достались куски того же крупного животного, что и нам, их долю оленьих костей и, очистив и обработав, собрал ещё одно наглядное пособие. А, учитывая, что хирург проделал то же самое с представителями всех трёх подопытных видов, наш плот стал походить на анатомический кабинет.

— Олений — красивый, собирать легко, да и когда теперь найдем целый костяк такого размера. А насчёт мелочи: ну не могу же я вслепую работать! А так всегда можно посмотреть, проконсультироваться, — поделился как-то с нами зеленокожий.

Собранная Россом коллекция не оставила меня безучастной. Магическое притяжение костей заставляло ходить вокруг них и предполагать происхождение и функцию каждой части скелета. Вскоре даже Лизины останки потеряли значение как источник воспоминаний. Я так увлеклась изучением скелетов, что заслужила ехидный комментарий Светы:

— Ты так к ним прижимаешься, как будто примеряешь новый костюм.

Вместо ответа я встала рядом с «Лизой», прижав локти к телу, растопырила пальцы и накрыла ими свою грудь.

— Похоже?

— В смысле, ты из конечностей лифчик сделать собираешься? — поразилась женщина. — Я же в шутку говорила!

— Да ну тебя, — обиделась я и позвала Надю, Росса и Веронику.

Если уж кто и сможет понять мою мысль, так это люди, которые ближе к биологии. Встав в ту же позу, повторила вопрос.

— Да если честно, не очень, — покачала головой агроном.

Почесав голову, решила пойти другим путём, и уже вскоре мне удалось объяснить им теорию, согласно которой грудная клетка некоторых животных, в том числе и Homo oculeus, защищена не рёбрами, то есть выростами позвонков, а видоизменённой третьей парой конечностей. Этим легко объяснить и долгое время вызывающее недоумение наличие нескольких суставов в каждом «ребре». Подумав, народ согласился с моим предположением, и с тех пор во время еды на нашем плоту часто звучало:

— Передай ещё пару пальчиков, — что неизменно вызывало улыбки.

Хирургу легко удалось смоделировать гибель Кесаря: для этого оказалось достаточно всего-то повредить кишечную трубку, после чего никакие промывания не спасали подопытное животное, и если оно не погибало от болевого шока (а это, к моему удивлению, произошло всего однажды), то уже через несколько часов прооперированный вел себя бодро, хотя, разумеется, болезненно реагировал на прикосновения в области раны, примерно через сутки начиналась лихорадка, которая длилась несколько дней, потом пяти-десяти часовое улучшение, и вскоре снова лихорадка, неизменно оканчивающаяся смертью. Ни отвары растений, которыми промывали полости, ни мои волосы, иногда использованные Россом для шва, не помогали избежать трагического конца, хотя частое смачивание отваром одной травки отсрочило гибель почти на неделю.

— Может, помог красный мох? — предположила Надя.

— Сам об этом думал, — кивнул зеленокожий. — Жаль, что он здесь не растет. А если причина всё-таки не в нем… — и хирург посмотрел в сторону плота махаонов так, словно прямо сейчас собирался отправиться туда и устроить показательное вскрытие.

Всё-таки насколько сложнее продвигать медицину, биологию, да и любую другую науку или отрасль народного хозяйства, не имея под рукой накопленной веками базы. Например, попади землянин в прошлое или параллельный, аналогичный Земле мир, он находился бы в этом смысле в куда более выгодном положении. Многие вспомнят, как выглядит тот же зверобой или хотя бы вездесущий подорожник. А мы не знаем ни физиологии наших новых тел, ни лекарственных трав, ни ещё многого, что на Земле казалось простым и естественным.

Хотя я и не сильно следила за успехами другого, технического отдела, но новое занятие Маркуса с Севой было невозможно проигнорировать, поскольку по размаху оно ничуть не уступало Россовскому. Если зеленокожий пытался превратить плот в анатомический музей, то технари делали из него мастерскую по производству игрушек. Они повсюду разложили обрезки веток, толстых стеблей водных растений и прочего строительного материала, шумно устраивая его проверку на твёрдость, упругость, прочность и разрыв. Кроме того, они постоянно конструировали и собирали разные модели строений: дом на сваях, избушку, плавучее жилье, несколько сараев и шалашей разной конструкции и даже подвесной мост.

— Так, когда остановимся, почти сразу же основательно строиться можно будет, — заявлял Сева. — А не как иногда: тяп-ляп.

Кроме прочего, женская часть естественников с азартом приступила к поиску растений, содержащих дубильные вещества, и выделке шкурок мелких зверьков. Это тоже оказалось нелёгкой задачей: во-первых, отнюдь не все горькие на вкус растения оказались годными для приготовления раствора, а во-вторых, несмотря на установившуюся погоду, стоило чуть не уследить, как шкурки норовили заплесневеть или испортиться. Но, в конце концов, нам удалось добиться кое-какого успеха. И хотя пока результат оставлял желать лучшего, мы радовались малейшему прогрессу, активно экспериментируя в поисках новых методов и средств выделки кожи. Между прочим, во время обсуждения мы пришли к выводу, что даже лучше, когда шкурки мелкие — проще экспериментировать, да и не так обидно, когда результаты очередного неудачного опыта приходится выбрасывать.