Душевный разговор (Вербовая Ольга)

Задумывались ли вы когда-нибудь над тем, что такое везение? Наверняка многие из вас скажут, что это выигрыш крупной суммы. У кого-то это удачное замужество, у кого-то — повышение по службе. И даже лёгкие царапины, полученные в результате страшной катастрофы, можно с чистой совестью назвать везением.

Лайлу Ахметову многие считали везучей. Ещё бы! Приехала в Москву из самой горячей точки страны, почти сразу нашла дешёвую квартирку. Даже на работу взяли без московской прописки. «Не иначе как связи бандитские! — сплетничали соседи. — У них, чеченцев, всегда так». Находились и те, которые объясняли везение Лайлы тем, что её специально подослали террористы, дав на лапу нужным людям. «А это значит, в Москве скоро что-нибудь взорвут».

Но мало кто знал, что Лайла приехала в Москву ради больного отца, чтобы заработать на лекарства. И что сдали ей не квартиру и даже не комнату, а диванчик на кухне. Просто сейчас хозяйка уехала проведать дочь.

Лучше всех знала об этом Нина Витальевна, семидесятилетняя бабушка, жившая напротив. Она же лучше других видела мешки у неё под глазами. И однажды в субботу, придя в гости на чай, старушка прямо спросила:

— Что-то ты, Лайлушка, плохо выглядишь? Не высыпаешься, наверное?

— С этим Цербером выспишься, как же! Трезвонит среди ночи, всё о работе спрашивает. А я потом всю ночь заснуть не могу. А пошлю его подальше — уволит. Кто ж меня без прописки возьмёт?

Нина Витальевна понимала, что положение молодой соседки незавидное. Без прописки в Москве не жалуют. А уж лиц кавказской национальности — тем более.

— Ещё хорошо, — продолжала Лайла, — Зинаиды пока нет. А то пару ночей не выспится, ей надоест, и она меня выгонит.

Да, Лайла чертовски права — терпением Зинаида никогда не отличалась.

— Вот что, доченька, — предложила старушка, немного поразмыслив. — Заночуй сегодня у меня, а я перейду к тебе И сама поговорю с твоим Цербером.

— Да что Вы, Нина Витальевна! Из-за меня ж не выспитесь! Притом, ему нужна я, а не Вы.

— Мало ли что ему нужно? Тебя нет — и всё. А я могу днём поспать.

— Идёт, — согласилась Лайла. — Только боюсь, как бы он потом не начал…

— Не начнёт, — улыбнулась Нина Витальевна. — Думаю, после нашего душевного разговора он твой номер напрочь забудет.

— Тогда давайте. Попробуем.

Два часа ночи. Что же это такое? Бессонница проклятая! Георгий Леонидович тщетно пытался устроиться поудобнее, но сон не приходил. Это заставляло его с досадой и завистью думать о своих подчинённых. Небось, дрыхнут сейчас без задних ног! И нет им дела до своего несчастного шефа, который уже два часа ворочается с боку на бок. Чтоб им пусто было! Особенно этой чеченке! Понаехали тут, понимаешь!

«Ну, ладно, сейчас я этой Ахметовой испорчу малину!», — подумал он и решительным шагом направился к телефону.

Трубку взяла старая женщина. Нет, явно не Ахметова. Может, хозяйка квартиры?

— Дайте, пожалуйста, Лайлу Фаридовну, — потребовал Георгий Леонидович, даже не подумав извиниться за беспокойство в столь поздний час.

Но старушку это, похоже, не смутило:

— Ох, сынок, нет у меня такой. Одна живу… Двадцать лет уже как одна. С тех пор как не стало моего Лёшеньки. Золотой был человек, царствие ему небесное! Таких, как он, днём с огнём не сыщешь. Вот посмотришь, что вокруг творится — просто ужас. И пьют, и гуляют, и бьют. А мой был умница. Спиртного, вот те крест, ни капли не брал. И меня так любил: называл Нинулей, на руках едва ли не носил. Золотой был муж! А как он радовался, когда родилась Танечка!..

«Минуточку...» — хотел было сказать Георгий Леонидович, но слова застряли у него в горле.

А старушка тем временем продолжала:

— Малюсенькая такая была. На ладошке помещалась. Мы все думали, как её назвать, нашу девочку. Сначала хотели Леной в честь Лёшиной бабушки. А потом решили — пусть будет Таней. Тогда был как раз Татьянин день…

«Вот влип!» — с досадой подумал Георгий Леонидович.

Он уже несколько раз пытался прервать нежданную собеседницу, чтобы поскорей закончить разговор. Но каждый раз он обнаруживал, что не может раскрыть рта.

Пришлось ему также выслушать о смерти Танечки. Слабенькая была девочка, болезненная.

— Зато Димочка мой богатырь! Как родился — четыре килограмма весил. Я ещё когда брюхатой была, думала — будет двойня. Ан нет — один родился. Лёшенька, как увидел сыночка, чуть не заплакал от радости. Любил он очень Димочку, души в нём не чаял.

Георгий Леонидович больше не пытался перебить. Он просто… Нет, оказалось, это совсем не просто — бросить трубку. Для этого надо, как минимум, опустить руку. А рука у него словно онемела. Не то что опустить, даже пошевелить пальцами не получалось. Другая рука тоже не двигалась. Нажать на рычаг — и то было невозможно.

Тем временем Димочка уже пошёл в детский садик, где воспитатели и воспитанники обожали ребёнка за его таланты. Он рано научился читать и в три года «Муху-Цокотуху» наизусть знал. И в садике ни один утренник не обходился без того, чтобы Димочка рассказывал стихи. Ещё он рисовать очень любил.

Когда этот талантливый мальчик пошёл в школу — в первый класс, Георгий Леонидович беспомощно посмотрел на часы. «Полчетвёртого», — обречённо подумал он.

— Учительница попалась золото. Милейшая женщина! Я ей вовек благодарна — она многому научила моего ребёнка.

После благодарностей в адрес учительницы последовала «повесть о первой любви».

— Красивая была девочка! Машей звали. Только трудный ребёнок — училась плохо, школу прогуливала. Оно и понятно — родители пьют, ребёнок им не нужен. А я хоть и жалела её, не хотела, чтобы мой Димочка с ней общался. Представьте: девочке десяти нет, а она матюкается, как сапожник, уже знает, отчего дети появляются. Ему бы умницу Ирочку, но сердцу ж не прикажешь. Он ей всё записки писал, а однажды на уроке рисования потрет её нарисовал…

Закончилась эта любовь трагично — Маше портрет не понравился, и она порвала его, опустив при этом в адрес «художника» пошлую шутку.

Георгий Леонидович давно уже забыл о бессоннице. Сейчас его единственным желанием было бросить трубку и завалиться спать. Но нет — старушка и не думала его отпускать. Он уже не слушал, что она говорит. Из дальнейшей школьной биографии Димы он уловил только, что его друг Ваня оказался трусом и предателем, друг Сергей уехал далеко, а друг Ваня к десятому классу стал наркоманом. А Димочкина первая любовь загуляла с мальчиками, от кого-то забеременела, сделала аборт. Сам он окончил школу с золотой медалью. Когда Георгию Леонидовичу сие счастливое событие стало известно, стрелка часов уже подходила к семи.

Последние четыре часа заняла армия и последующее поступление Димки в Бауманский. А также его учёба, интересные знакомства, друзья и любовь — уже не детская, а серьёзная, взрослая. И девушка оказалась умницей (на одно описание её добродетелей ушло где-то полчаса). Ещё полчаса старушка рассказывала о том, как Димочка красиво признался ей в любви, пригласив сперва на танец.

В двенадцать часов дня Димка наконец-то женился. Жаль, не на ней, а на другой.

— Мне она сразу не понравилась. Такая наглая! И чуть что — сразу орёт. У нас в семье не принято было даже громко разговаривать, а уж орать… А у них это как норма: чуть что не так — сразу в крик.

Вдобавок, невестка оказалась никудышней хозяйкой: готовила из рук вон плохо, неделями не убирала, разбрасывала вещи по всей комнате и даже подчас забывала постирать нижнее бельё. А ей было не до этого — целыми днями трепалась с соседками да сериалы смотрела. В тринадцать они развелись, в тринадцать-тридцать наконец-то поделили имущество, а в четырнадцать ровно Дима вновь женился. Новая жена, несмотря на все недостатки, оказалась, к счастью, образцовой хозяйкой.

«Господи, ну за что? В чём я пред тобой провинился? — думал Георгий Леонидович. — Когда же эта бабка, наконец, заткнётся?»

Это счастье произошло где-то в пять вечера, когда невольный слушатель, полностью измученный, едва не терял сознание. Что она говорила три часа, он бы и под пыткой не вспомнил. Что-то о внуках — Анечке и Ванечке.

— А теперь, мил человек, слушайте внимательно, — Георгий Леонидович едва не подпрыгнул от удивления, когда ностальгический тон сменился строгим, не терпящим возражений. — Ещё раз позвоните Лайлушке среди ночи — будете общаться со мной. А уж у меня найдётся, что ещё рассказать. Вам всё понятно?

— Да, — еле слышно прошептал мученик.

— То-то же! А на этот раз — до свидания.

Короткие гудки, раздавшиеся в трубке, прозвучали как гимн освобождения.

— Как Вы, Нина Витальевна? Устали?

Впрочем, Лайла могла и не спрашивать. Соседка выглядела так, словно её только что сняли с креста или освободили из концлагеря.

— Утомилась маленько. А вот Цербер твой, похоже, вообще никакой. Замучила я его… Сколько сейчас времени?.. Как пять вечера? Быть такого не может!

Однако посмотрев на часы, старушка поняла, что Лайла не шутит.

— Надо же! Я ж думала, ещё только утро. Бедненький! Совсем я его уболтала!.. Ладно, дочка, я пойду посплю маленько.

— Да, ложитесь. И спасибо Вам большое! Не знаю, что бы я делала, если б не Вы. Думаю, теперь этот Цербер не позвонит.

Нина Витальевна думала точно так же. А если даже позвонит, разочаруется, когда вместо Лайлы трубку возьмёт старуха. Пусть гипнотизёр она неважный, но заставить человека слушать свою болтовню она умеет…

«Ну, проклятая бабка! — думал Георгий Леонидович, лёжа без сил на кровати. — Ну, Ахметова! Угораздило же снять жильё с такой болтливой хозяйкой!»

Впрочем, сочувствовал он не Лайле, а себе самому. И клялся самыми страшными клятвами, что больше ни за что не подойдёт к телефону позже восьми. Вдруг ещё кому-то посчастливилось жить с такой болтушкой?