Opiate - Девушка в платье из желтого шелка

Персонаж — настройщик линий жизни.

Картинка:

Меата сидела спиной к окну, обложившись книгами, и лихорадочно писала, расчерчивала что-то на пустых листах одной из них.

Когда перо в руке треснуло от нажима, Меата раздраженно откинула его в сторону и потянулась за новым. Затем в ступоре уставилась на чернильное пятно причудливой формы, залившее часть каракулей. Задула почти истаявшую за ночь свечу. Отхлебнула из стеклянного флакона еще чуточку бодрящего зелья, вкус которого по степени отвратительности спорил с запахом, и, кажется, выигрывал. В витражное окно брезжил рассвет, и где-то там, в городе, истошно вопили петухи. Который он по счету, этот рассвет? Сколько их было, ночей без сна? Может, вторая. Может, пятая. Время становилось то липким и тягучим, как патока, то пускалось бешеным галопом.

Все изменилось, когда Король-пророк бережно взял в ладони ее лицо и коснулся своим испещренными морщинами лбом ее гладкого. Миг, вспышка — и перед ней раскинулись во всем многоцветии, во всем разнообразии сплетшиеся в гармоничное кружево нити судьбы.

Проще некуда: есть некий граф Олаф, и он не должен покинуть королевство. Иначе быть беде, причем ждет она не графа. Какой беде, Меата не знала, в такие тонкости ее не посвящали. Она знала лишь, что как раз у графа там все сложится расчудесно: его дела пойдут в гору, богатство сказочным образом приумножится и женится он на юной прелестнице, что немедля осчастливит его двойней. Но что значит жизнь и счастье одного-единственного престарелого графа, если на другой чаше весов — благополучие королевства?

Можно сделать по-плохому и пойти простым путем: графа Олафа постигнет кончина. Может, она будет внезапной, а может, медленной. Может, это будет жестокое убийство, а может, несчастный случай. Это неважно: Меата много слышала о том, насколько хороши в своем деле соглядатаи короля. Трудность в другом. Что будет с узорным плетением, вздумай ты варварски выдернуть из него любую, не угодившую тебе чем-то нить? Однако сплетенный умелыми руками мастерицы узор — да хоть того же кружева на платье — ничего не сможет поделать с этой своей нагло зияющей прорехой. Но мироздание — оно другое, оно защищается. Выдерни ты из него нить судьбы, разрушь первоначально задуманный узор, и на пустующем месте вместо одной нити появятся три. Вместо простенького сплетения затянется крепкий узел. А последствия не предугадает даже Король-пророк.

Поэтому надо действовать куда тоньше: не выдергивать нити, а переплетать. Не рубить узлы, а распутывать. Медленно, старательно, эфемерно касаясь внутренним зрением трепещущих нитей человеческих судеб. Порой простых, вытянутых почти в прямую линию — родился, жил, умер. Порой сплетенных в такие плотные клубки, что не распутать. Длинных, что не видно конца и края, и таких коротких, что непонятно, зачем они вообще в узоре нужны.

Итак, граф Олаф, убивать тебя нежелательно. Нитка за ниткой, распутываем узор дальше. Ха, вот и оно. Меата не ошиблась — проще тут было некуда. Графа Олафа нужно сломить. А что сломит лучше, чем смерть кого-то близкого? Не родственника, их у графа давно нет, а вот, к примеру, молодого и перспективного паренька, верного слуги старого графа Олафа. Похоже, он много для него значит. Или будет значить. Их линии судьбы — в первоначальном узоре — идут с недавних пор друг к другу вплотную, а перед отъездом из королевства граф пристроит своего безродного слугу в, ни много ни мало, Рыцарскую академию.

Что с юношей станет, вернее, стало бы дальше, Меата расплетать не стала. Слишком ей было больно. Слишком тяжелым грузом на душу ей легло знание, что этого не будет. Ее старший брат, на свою беду устроившийся после их приезда в столицу на службу к графу Олафу, никогда не станет учеником Рыцарской академии.

Он должен умереть, и трагически, на глазах графа Олава. Быть может, в дом ворвутся воры. Или на прогулке нападут разбойники. Это было неважно.

Меата крутила-вертела узор и эдак, и так. Слегка дергала мысленно то за одну, то за другую ниточку, изучала. Исход был один. Иногда чтобы переплести узор и изменить его рисунок, все же нужно выдернуть нить. Неважную, отсутствие которой лишь изменит извитие той главной нити, что интересовала Короля-пророка.

Чрезмерной сентиментальностью Меата не страдала. Когда-то да, но если твой удел вершить судьбы, а не сажать, к примеру, репу, лучше приглушить чувства и задвинуть сердоболие куда-то подальше, до лучших времен. Люди — лишь нити, люди — узор. И Меата его сплетает для Короля-пророка. Во имя спасения королевства.

Кто-то осторожно поскребся в дверь, и она со скрипом отворилась. В проеме в картинной позе стоял пузатый невысокий человечек и нежно, как родное дитя, прижимал к груди лютню. Меата откинула светлые волосы от лица и сердито на него воззрилась. Впрочем, человечка это нимало не смутило, и он вдохновленно забренькал по струнам, напевая при этом заунывную песню:

— Солнце встает и заходит недолго,

С неба звезду не удержишь в горсти.

Девушка в платье из желтого шелка,

Зря ты стараешься брата спасти.

Все без тебя уже тут порешили,

С этим смириться лишь можно, пойми.

Слишком мелки — и о том позабыли

Мы перед теми, кто водит людьми.

Так что забудь, звезд с небес не лови,

Просто забудь все. Поешь и поспи.

— Болло, мое платье не из шелка, уж извини, что порчу рифму — проворчала Меата, не дослушав песню. — И ты мало мне чем помог. Это вообще не пророчество, сам знаешь. Но за попытку спасибо.

— Прости, милая, я лишь бард с весьма скромным даром, не чета твоему, — певец пожал плечами, и физиономия его приобрела скорбное выражение, — мне и впрямь жаль. Пока ты работаешь со этим сплетением, судьба твоего брата словно искажена маревом. Но мы можем попросить Хельгу раскинуть картишки, хочешь? Может, она что увидит? Кстати, милая, едва не забыл, тебе тут голубок записочку принес, попросили передать.

Меата развернула мятый клочок бумаги с одним, криво-косо написанным словом "Да", и спешно накинула на плечи плащ:

— Уйду ненадолго, Болло. Хочу проветриться, скоро с ума сойду сидеть в этой келье. Если спросят — ты меня не видел, не слышал, сидела в своей комнате, куда-то отошла.

Болло укоризненно помотал головой, но промолчал.

С меньшим пониманием к ее внезапной отлучке отнесся Нико, советник и доверенное лицо короля во всем, что касалось прорицаний, сплетений и пророков. Меата наткнулась на него, едва выйдя из покоев, попытка спрятаться от него за вазой с цветами оказалась безуспешной. Нико встал, уперев руки в бока, и старался напустить на себя строгий вид. Получалось плохо: тщедушный, в своем неизменном сером рубище и еще более всклокоченный, чем обычно, он был каким угодно, но не строгим. Меата пыталась выкрутиться, уклончиво и как можно более безобидно отвечая на его вопросы, которых следовало ожидать: куда она направилась и зачем. Клятвенно пообещала вот-вот вернуться. Объяснила, что почти закончила свои записи, и распутала сплетение. Осталась мелочь, и она закончит с ней, как только глотнет свежего воздуха.

Нико поверил, и от его искреннего участия и заботы Меате стало совсем плохо. Она постаралась отринуть мысли о том, скольких людей может погубить своим эгоистичным порывом сохранить жизнь брату.

Уповая на удачу и молясь, чтобы ее не увидели стражники — выходить провидцам разрешалось редко и лишь под неусыпным присмотров двух стражников — Меата потайным путем, что когда-то показал ей Нико, пробралась на кухню, затем спустилась в винный погреб. Вздрагивая от прикосновений к паутине, забралась на бочку с янтарным элем и вылезла через слуховое окно в сад. Дальше было проще — в королевский сад имели доступ многие высокопоставленные особы, и никто не обратил внимания на юную деву, что, беззаботно поглядывая на цветы, степенной походкой прогуливалась между розовых кустов.

Задыхаясь от быстрого бега, Меата поднялась на холм. Их с братом место встречи. Именно отсюда они впервые увидели город, причал и роскошные, величественные корабли, деловито отплывающие и приплывающие. В свое время они гадали: что везут эдакие махины в своих просторных трюмах? Тюки тончайшей узорчатой ткани? Диковинных животных? Иноземные специи? Йена нигде не было, и она, постояв немного, сняла туфли и свесила босые ноги с обрыва. Хоть в этом она Нико не соврала — ей и впрямь жизненно необходимо было вдохнуть свежего, не спертого в стенах замка пыльного воздуха. Подставить солнцу лицо, позволить ветру играть с волосами. Это дало ей ясность разума, привело в чувство после тех бессонных ночей, что она провела, тщетно пытаясь найти хоть малюсенькую лазейку, вероятность того, что для достижения цели ее брат может остаться жить.

— Меата? — донесся до нее голос Йена, но она обернулась не сразу. Ей нужно собраться с мыслями, нужно вести разговор с умом. Лишь тогда у нее есть шанс убедить Йена сделать так, как она хочет.

— Рада, что ты пришел, братец. Давно не виделись! — Меата наконец оглядывается и лучезарно улыбается. — Ка-а-ак же ты вырос! Настоящий красавец стал, правда!

Йен смущенно улыбается в ответ, затем опасливо подходит ближе, и хмурится:

— Ушла б ты оттуда, Меата. Жутко высоко. Глядеть-то на тебя страшно, а ты сидишь и ногами болтаешь.

— Брось, братец. Тебе бояться и вовсе нечего. Тебе с рождением судьба предначертана, и падение с высоты — такого в ней нет, точно знаю. Подойди ближе, посмотри только на эти прекрасные корабли, на паруса. Помнишь, как мы мечтали накопить монет, заплатить капитану и уплыть в дальние страны, что видели на картинках в книгах?

— Помню, Меата. Как тебе там живется вообще? Выглядишь, как… как принцесса.

Меата задумалась. Разговор сворачивал не в то русло.

— Я хорошо. А ты? Как тебе в услужении у графа Олафа? Слышала, он старый и с придурью. Платит он тебе хоть так, чтобы хватало на жизнь?

— Граф Олаф, ну, он со странностями, но хороший, правда, хороший человек. Обещал, что если я отслужу у него верно пять лет, то постарается устроить меня обучаться в Рыцарскую академию. Ты представь! Рыцарская академия! Я стараюсь сильно на это не рассчитывать — где я, а где Академия. Но если и впрямь устроит...

— Наверняка врет, — пожала плечами Меата и снова уставилась на море. Ее охватило уныние. Ей не убедить его уехать. Никак. Йен помолчал, и, кидая камешки с обрыва, вдруг сказал:

— А я тут жениться собрался. Ее зовут Мэвис, и она дочь конюха. Как же она лошадей любит, и лошади ее, это видеть надо. Ощущение, что она с ними говорить умеет, как с людьми. У нее голубые глаза и такие милые ямочки на щеках, она бы тебе понравилась, точно говорю...

— Послушай, Йен, — перебила любовные излияния Меата, решив действовать решительнее, — помнишь, я тебе говорила, что тебя ждет долгая жизнь? Я ошибалась.

— Как это, ошибалась? — спросил Йен, и мечтательная улыбка еще не сошла с его лица.

— Не будет у тебя женитьбы с Мэвис. И Рыцарской академии не будет. И жить тебе осталось всего ничего.

Меата помолчала, ожидая реации. Молчал и Йен. Затем не выдержал и заговорил первый:

— Ты пошутить так глупо решила, да? С чего вдруг? Или бредишь? Нет, вижу, говоришь серьезно. Я тебе уже много раз говорил: ерунда все эти твои предсказания. Досужие домыслы сумасшедших бабок, взбрело им в голову, что ты предсказывать что-то можешь якобы. Ты пьяна сейчас? Вас поят там чем-то дурманящим? Всегда знал, что этот твой Король-пророк тот еще безумец. Ты опять, как и тогда, говоришь странные вещи… И больше меня пугает, что ты говоришь их, сама в них веря.

— Пойми, послушай, пожалуйста! Я не могу объяснить всего. Просто верь мне — надо бежать. Помнишь, когда соседи решили, что я своими попытками предупредить и тем уберечь их детей от несчастья оскорбляю самого бога, и настроили против меня всех? Ты тайком вывел и тащил меня на себе, избитую, со сломанной ногой, а я идти не хотела — проще было умереть, чем так жить. Верь мне, и все будет хорошо. Смотри, сколько у меня есть монет. Хватит, что бы уплыть на лучшем корабле в гавани. Или чтобы нанять лучший экипаж, купить самую быструю лошадь. Возьми их!..

Но Йен настаивал на своем. С жаром спорил, доказывал, что Меате во дворце забили глупостями голову. Меата, придя в ярость от своего бессилия, от сочувственного такого бесконечно терпеливого выражения на лице брата, швырнула в него мешочком с деньгами и убежала. Долго бродила по чаще, сжимая от злости кулаки, плакала. И вернулась в надежде, что найдет на обрыве брата, что он остался, чтобы с ней договорить. Но Йена не было. А золотые монеты, рассыпавшись и бесстыдно сверкая, так и лежали в грязи. Меата подобрала их, села, прислонившись спиной к камню, и плотно завернулась в плащ. Она не может опустить руки. Она попробует еще раз распутать сплетение. Не выйдет — еще раз поговорит с братом. У нее есть время. Ее хватятся — уже хватились — но пока не найдут, у нее есть возможность что-то изменить.

С принятым ею решением пришел покой, и по-летнему жаркий день сменил тихий и уютный осенний вечер, тихо шелестели листья, шумели волны. Меата ломала, ломала голову, а затем невзначай, окончательно изнуренная недосыпом, задремала, бормоча что-то едва разборчиво, да и провалилась в глубокий и темный, затягивающий, словно само море, сон.

Пробуждение приятным не было. Все тело Меаты, которая провела ночь в неудобной позе, ломило, не сразу пришло осознание, где она, и что здесь делает. И что больше ей того злополучного сплетения, в которое умудрился впутаться ее брат, не узреть.

Меата не обладала даром видеть сплетения, эту возможность на время — пока не уснешь — даровал ей Король-пророк. Лишь он один из всех провидцев мог закрывать глаза и входить в некое состояние полусна-дремы, и судьбы всего королевства расстилались перед ним единым пульсирующим полотном из бесчисленного количества цветных нитей. Ощущение было невероятным, так, по словам Нико, говорил ему сам Король: ты над миром, над людьми, видишь прошлое, настоящее, будущее каждого.

Так или иначе, больше перед внутренним зрением Меаты не расстилалось сплетение, которое она знала чуть ли не наизусть. И Король об этом знал, наверняка почувствовал. Ее пропажу наверняка заметили — это полбеды, она проспала сплетение — вот это беда. Что предпримет Король? Йен должен покинуть владения графа Олафа, и как можно скорее.

Меата припустила к усадьбе графа Олафа, что было силы, но на полпути развернулась.

"А я тут жениться собрался..."— вспомнилось ей простодушное лицо Йена, которому не терпелось поделиться своей радостью.

"Как ее там? Мэдис? Мэвис? Так-так, дочь конюха..." — Меата готова была кусать локти от досады, что не выспросила про пассию Йена подробнее, пока была возможность. Кляла себя, что начала так сразу напирать. Больше полудня Меата потратила, чтобы отыскать девушку, и существенно облегчила мешочек с монетами. Но вот Мэвис наконец стояла перед Меатой собственной персоной — пышные каштановые волосы, тоненькая фигурка, и маленькие едва заметные морщинки по обеим сторонам от губ. Такие бывают у людей, которые часто улыбаются.

— Ты Мэвис? Знаешь Йена? — начала Меата без предисловий.

— Знаю такого, — спокойно, но осторожно ответила девушка.

— А я сестра его, меня Меата зовут. Он много хорошего о тебе рассказывал. Что ты лошадей любишь, и вообще очень милая.

— Сестра?.. Ой, ну да, он говорил, что у него есть сестра, которая в замке то ли фрейлиной, то ли еще кем работает. Он правда обо мне говорил хорошее? — зарделась девушка, явно растерявшись.

"Хорошо, — подумала Меата, — пока все идет хорошо. Надо быть осторожней".

— Очень много хорошего. И что жениться на тебе хочет, говорил. Вот я и пришла познакомиться.

— Жениться? Ой, правда-правда?!..

— Да. Только и говорит, что о тебе.

— Ой. Да что ж мы стоим, госпожа Меата. Могу я пригласить вас в дом? У нас скромно очень, но чистенько, папа будет рад!

— У меня мало времени, Мэвис. Ты кажешься мне умной девушкой, и я хотела бы с тобой поговорить начистоту.

— А что такое?

— Я не фрейлина в замке. Я служу Королю-пророку, потому что у меня дар — я предвижу будущее. Он хороший, Йен, добрый, если бы не он, меня бы не было ни здесь, ни на этом свете. Ему грозит огромная опасность, но он мне не верит. Я просила его сбежать, но он меня слушать не стал и не станет. А времени все меньше и меньше...

Повисло молчание, Меата смотрела в разом переставшее быть дружелюбным лицо Мэвис и понимала, что все пропало. Йен ей не верил. А Мэвис, если и верит, теперь считает порождением зла.

— Убирайся-ка ты отсюда, пока не пришибла чем-нибудь, — прошипела девушка, и крепко вцепилась в черенок метлы. Меата отступила, но не ушла. Пусть лупит чем хочет, но выслушает.

— Мэвис… Я просто хочу спасти брата. Неужели он тебе безразличен? Он так сильно в тебя влюблен. Я говорила с ним вчера. У него на устах лишь "Мэвис, Мэвис, Мэвис", и ничего больше… Послушай, просто выслушай, он умрет, буквально на днях, сегодня или завтра, и ты никогда его не увидишь, а он добрый, правда, добрый, и щедрый, всего себя готов отдать тем, кого любит. А тебя он любит, поверь, я видела его глаза, я хорошо его знаю.

Лицо Мэвис, на котором теперь было выражение злобы вперемешку с испугом, исказилось так, что растеряло всю свою миловидность, а сама она угрожающе замахнулась метлой.

Меата опустилась на колени в дорожную пыль и спокойно сказала:

— Бей. Но хотя бы обдумай то, что я сказала. Такого, как Йен, ты больше никогда в жизни не встретишь. Замуж, конечно, еще выйдешь. За тупого чурбана, который никогда тебя любить так не будет, как мой Йен. И ничего тебя хорошего в жизни больше не ждет, лишь серая, унылая жизнь и тяжкий, на износ, труд. Пусть я, как все вы думаете, проклятая провидица, исчадие зла, несу лишь зло, попираю власть бога, ладно. Но Йен за это не в ответе! Я лишь пытаюсь его спасти!

Мэвис пригрозила вернуться с вилами, но больше не вернулась. Меата продолжила сидеть в пыли, размышляя, что же ей теперь делать. В усадьбу графа ее не пустит никто, да и до брата ей не достучаться. Возвращаться в замок?

Начал накрапывать дождь, быстро перешедший в солидный ливень, но Меата продолжала сидеть, пока не промокла до нитки — в надежде, что Мэвис все же выйдет. Хотя бы и с вилами. Да, пара хороших тычков вилами существенно облегчили бы ее положение.

Наконец Меата неспешно поднялась с колен и, медленно и сгорбившись, поплелась прочь.

— Эй, ты! — вдруг окликнул ее звонкий девичий голосок. За ней торопливо шагала Мэвис, одетая в дорожное платье и с котомкой за плечами:

— Ты не врешь? Он вправду сказал, что любит меня?

— Не вру, — постаравшись придать голосу как можно больше убедительности ответила Меата. И Мэвис, решительно тряхнув головой, прошла мимо нее. Меата внутренне трепетала, боялась поверить в то, что Мэвис все же услышала ее и идет сейчас у Йену. Убедит ли?

Меата вынула из-за пазухи мешочек с монетами и впихнула его в руку Мэвис, наткнулась на непонимающий, даже гневный взгляд.

— Бери. Когда сбежите отсюда, вам надо будет с чего-то начать, — сказала Меата.

И пусть линии их судеб никогда не переплелись бы ни в одном из вариантов будущего — ни в предначертанном, ни в том, что могла бы исказить в угоду Королю Меата. Может быть, ей все же удалось вот так, своими силами, перекроить судьбу, и у них обоих будет третий вариант. Знать этого Меате было не дано. Может, в этом и было счастье.

Уже на подходе к замку эйфория отступила, и Меату начало одолевать беспокойство. Стоит ли ей возвращаться? Как поступит с ней Король? Удастся ли ей оправдаться, и дадут ли ей возможность вновь работать со сплетениями? Больше у нее не будет причин делать глупости, да она лучшим из всех пророков станет, уж точно самым старательным. Кому она нужна, со своим дурацким даром, вне замка? Ей тут либо не верят, либо ненавидят.

Чем сильнее к той части замка, в которой разместили пророков, приближалась Меата, тем больший страх ее охватывал. Так, как поступила она, не поступал никто и никогда, а Нико говорил, Король-пророк не один десяток лет собирал пророков по всему королевству, чтобы достичь своей цели. Действительно великой — он хотел спасти королевство. Через какое-то время — одно поколение, как говорил Нико — королевство накроет кровопролитная, междоусобная война. Самая страшная — когда не иноземный захватчик грозится захватить королевство, а вчерашний сосед поджигает твой дом и вонзает нож в спину. Когда брат насмерть дерется с братом. Когда матери отрекаются от детей и в сердцах им желают смерти. Так говорил Нико, а ему говорил Король-пророк.

Ничего, Меата все исправит. Нико поможет оправдаться, он хороший, он обязательно поймет, что она не могла поступить иначе. Подумаешь, проспала сплетение, помогла сбежать брату. Найдутся и другие подходы к графу Олафу. Было сплетение таким — станет другим, но уже без Йена.

Так Меата и шла по непривычно пустующим коридорам замка, успокаивая сама себя, пока не наткнулась на сломанную лютню и лужу крови, в которой она лежала. Вот тут ее и обуяла паника и ощущение, что по ее вине случилось что-то непоправимое.

— Нико?.. — робко спросила Меата, когда увидела в полумраке очертания знакомой худощавой фигуры. — Нико, это я. Я так испугалась, тут кровь...

Нико прервал ее бормотания сильным толчком в грудь, и Меата, всхлипнув от неожиданности упала. Нико присел рядом и приставил к ее горлу кинжал, так сильно, что он вонзился в плоть. Меата задрожала, глядя в его бешеные, пустые глаза. Этот человек не был ее Нико. Его черты лица, его руки, его одежда. Но тот Нико, который приносил ей любимые яблоки непременно с желтым бочком, ругал за злоупотребление бодрящим зельем, никогда не приставил бы к горлу Меаты нож.

— Прошу, прошу, не надо, — взмолилась Меата. — Прости, я убежала, я заблудилась, но я вернулась, я все исправлю… Пусть Король-пророк даст мне новое сплетение, я все сделаю как надо, всегда буду делать, но в том… В том была нить моего брата, я не могла иначе, он единственное, что у меня осталось...

Повисло гнетущее молчание, и Меата боялась шевельнуться или сказать еще что-то. Тихо потрескивал факел, и капало где-то невдалеке. Затем он встал, схватил Меату за шиворот и даже с какой-то брезгливостью отшвырнул:

— Проваливай.

— Из замка? Нико, я… Мне жаль.

— Из королевства, навсегда. Или я лично тебя убью.

Меата бежала так быстро, что слезы высыхали, не успевая скатиться по щекам. Ей хотелось упасть и свернуться где-нибудь калачиком и выть, выть, выть. Но она бежала и бежала. Она разрушила все, чем дорожила, но ведь у нее была веская причина.

В ту ночь она так не уснула, хотя, казалось бы, качка на торговом корабле, куда она тайком пробралась, должна была убаюкивать. Стоило ей сомкнуть глаза, и грезились лица всех провидцев, с которыми она столько прожила бок о бок, с которыми советовалась, делилась историями из жизни и планами на будущее. Грезились нелепые песенки мудрого и терпеливого барда Болло с его изящной лютней из красного дерева, которой он так сильно дорожил. Участливый взгляд Нико, когда ему казалось, что она слишком утруждает себя. И Йен с Мэвис.

"Теперь все будет хорошо, — твердила себе Мэвис, поглаживая едва начавший округляться живот, — я начну новую жизнь. Мы начнем". Размышляла, что случилось в ту ночь, когда она сбежала из замка, не закончив распутывать сплетение. Жалела, что Нико так и не узнает, что станет отцом. И радовалась, что не узнает, тут же преисполняясь ненависти, когда вспоминала его жгучий ненавидящий взгляд.

Нико тоже не спал. Он после долгой и утомительной аудиенции иностранный послов наконец снял тяжелую корону, и теперь сидел на роскошной огромной кровати в королевских покоях. На душе его было пусто. Многолетние изыскания завершены. Он достиг того, о чем мечтал с первого своего провидческого озарения — с самого детства. Победа в войне, которая пока лишь грядет, будет за ним. Узор сплетен плотно, пусть кое-где криво, но дело сделано. И главное — мертв старец, что обладал поистине редкой способностью усиливать провидческий дар. Он, Нико, лично всадил ему в сердце нож.

"Теперь все будет хорошо, — думал Нико, откидываясь на холодные сатиновые простыни, — все пророки мертвы… Или почти все. А девчонка — что может сделать глупая деревенская девчонка с тем, над чем я трудился годами". На легкое чувство тревоги, что омрачало его безмятежность, Нико решил не обращать внимания.