9. Первая кровь

Они вышли с уреза. Хотя какой к черту урез может быть в горах? Нет его здесь в принципе. Это просто выражение такое у Кузьмича. Когда-то давным-давно, будучи первогодкой, ещё до Афгана, служил он на Чёрном море. Стоял раз часовым на наблюдательной вышке, да отвлёкся от своих прямых обязанностей на сослуживцев, играющих в футбол. Вдруг откуда-то с моря (как они прошли, одному богу известно) небольшое стадо коров влетает на территорию. На территорию погранотряда, охраняемую территорию, между прочим. А это ЧП, это тебе не хреном кедры околачивать. В общем, довод «Товарищ лейтенант! С урэза они зашли! С урэза!» действия на зама по боевой подготовке не возымел никакого, и резвился тогда молодой Кузьмич в полной боевой выкладке на полосе препятствий всю ночь после наряда… Запомнил на всю жизнь. Вот и возникла тогда присказка «Зайти с урэза» – неудобно зайти, неожиданно.

Они зашли именно так. Точнее даже, не зашли, а случайно свалились почти им на головы. Свалились вдвоём в расщелину, а в той расщелине – мальчиши-плохиши с ярко выраженной азиатской внешностью в количестве шести человек с аккуратно сложенными в сторонке «калашами», перекуривали и перекусывали перед очередным переходом. И караванчик маленький из десяти ишаков.

Они тогда отрабатывали следовую. Если уж совсем честно, то Танк хорошим следовиком не был. Наверное, сторожем был или штурмовиком, но не следовиком. Нет, след-то он, конечно, брал. И отрабатывал его с упорством, настойчивостью и настырностью, но по следу давностью часов в шесть-семь работал плохо. Поэтому Кузьмич его и натаскивал постоянно по этой специальности. А в тот день они работали четырехчасовой след. Танк резво шёл по следу одного из молодых пограничников, который где-то под кустиком уже отдыхал, одетый в подброшенный заранее к точке выхода дрессировочный костюм. Договоренность была такая: пройти по территории к сопредельной заставе, выйти на точку, где лежит дрескостюм, и ждать. Особенно не брыкаться, чтобы Танк не поломал, но всё же дать себя покусать (иначе Танк не поймёт, зачем бежали как угорелые).

Случайность – такая гадость, от которой не застрахуешься. Случайно прямо поперёк следа бутафорского нарушителя пролегала тропка по дну маленькой расщелины. Случайно в это неудачное время и в этом почти укромном местечке решили быстренько перекурить ребята, которые непонятно откуда шли с ишаками, навьюченными непонятно чем. Случайно, почти расслабленный тем, что совсем недавно здесь прошёл свой, Кузьмич и только ещё набирающий самцовую солидность трёхлетний Танк свалились «с урэза» на тех, кому не положено здесь быть. И вот она, случайно возникшая ситуация. Ситуация нехорошая. Вывалились они из-за скального выступа. Если уходить назад вверх – пристрелят в спину. Упасть за камень можно, только смысла нет. У Кузьмича в лёгкой кобуре – табельный даже не «стечкин», а «макар» с одной обоймой. Значит, боезапаса надолго не хватит, пристрелят.

РРРааааз! Прошла секунда. Во рту появился вкус железа. Что-то там внутри выбросило в кровь солидную порцию адреналина, и его понесло учащённым сердцебиением в мозг.

ДДДва! Страх делает своё дело: окислительные процессы ускоряются, время начинает течь медленнее. Решение принято. Пожалуй, единственно правильное решение. Да не «пожалуй», а единственно правильное. Звучит «Мочи!» – не команда, а просто мысль Танк всё понял верно. Ему включаться в драку долго не нужно, за что его Кузьмич ценит и доверяет.

ТТтри! Кузьмич, а с ним и Танк ускоряются на спуске, чтобы не дать противнику успеть разобрать сложенные в сторонке «калашниковы».

ЧЧЧетыре! Кузьмич выхватил «макара» левой рукой, сразу же бросая её вниз, цепляя краем ствольной крышки о специально вставленное кольцо в поясе портупеи, чтобы привести пистолет в боевое состояние. Он умеет это делать. Он тренирует этот навык всегда, когда есть возможность.

ППпять! Зло щёлкает ствольная крышка, патрон в патроннике, левая рука описывает дугу снизу вверх, чтобы пуля начала свой путь, а правая уже освободила американский десантный нож от ножен. Старый, но ухоженный тяжёлый нож, который достался ему давно, очень давно, в Афгане, вместе с ушами одного из тех, которые воровали неумелых и неподготовленных советских интернационалистов за пределами их лагеря. Тогда за операцию Кузьмич получил повышение до лейтенанта (от младшего). Уши не сохранились, а американский десантный нож Кузьмич сберёг, любил его и старался с ним не расставаться. Нож отлично лежал в руке. Отличный, но очень злой нож. Как будто живой. Нож, который, освободившись от ножен, сразу начинал просить крови.

ШШшесть! Бах! Первый выстрел. Тупорылая девятимиллиметровая пуля ПМ достигает самого шустрого, который почти успел вскинуть автомат, и тут же Бах! летит вторая для правки. Танк уходит вправо. Он всегда уходил вправо, когда слышал выстрел, и плевать было Дяде Лёше и Кузьмичу на общепринятые нормативы: они в голову Танка вбили пенопластовыми шариками из древнего детского пневматического гранатомёта (который бьёт больно-пребольно) очень простой рефлекс: слышишь хлопок – меняй траекторию! Бах-Бах! Ещё два по второму, самому близкому к автоматам. Итого шесть секунд и минус два со стороны противника. Крик Кузьмича «Фас право». Это значит, что надо уйти ещё правее, и двое оцепенело тянущиеся к автоматам – его, Танка, цель. Дана команда «Фас», а не «Куси». Стук в висках. Это кровь под усиленным напором быстрого сердца стучит в висках, задавая собственный ритм.

Если б можно было время не просто замедлить, а остановить, и посмотреть на происходящее со стороны, то… В общем, картина нарисовалась бы нерадостная и неоднозначная. Впадина в горах. Во впадине ишаки, люди и собака. Один с пистолетом в левой и ножом в правой, рядом большой чёрный пес. Напротив – четыре слегка шокированных бородача, не потерявших однако самообладания и не впавших в истерику от желания немедленно сдаться в плен. Та секунда, что была у человека с собакой на размышление, давно прошла. Понятно, что выживет тот, кто окажется сейчас более решительным и умелым.

СССемь! Дана самая сильная команда, и Танк будет её отрабатывать без сдерживания, так же, как отрабатывал на человекё в очень лёгком и очень крепком костюме на тренировках. Он чует запах смерти, поэтому играться не будет. С энергией разогнанного литерного поезда он влетает в стоящих на одной линии, сбивает с ног, сминает. Кузьмич стрелять больше не будет, потому что Танк на линии выстрела. Пятого выстрела нет. Сзади слышен «хэк» со свистящим звуком – это вошёл в чьи-то лёгкие десантный нож Кузьмича. Кузьмич больше всех любил ножевую. Он вообще считал, что нож – самое совершенное оружие, и не находил ничего дурного в том, что нож возводился в культ. В конце концов, не зря же в культуре кучи стран холодное оружие является предметом поклонения. И сегодня, похоже, случайно и негаданно наступил день отдачи дани старому злому ножу, который так ладно сидел в руке и просил крови.

Внизу возня. Как на тренировке Танк смыкает челюсти на задней части шеи верхнего барахтающегося под ним. Сжимает со всей мощью и чувствует вкус крови, ударившей в пасть, запах крови щедро приправлен ненавистным сырым запахом смерти. Отработанный рывок головой в сторону, и слышен хруст ломающихся шейных позвонков и рвущихся мышц. И ещё раз, теперь в другую сторону. Перехватил удобнее обмякшую шею и ещё раз рванул в одну сторону и в другую. Со спокойствием дикого зверя широко расставил передние лапы и всем весом придавил тех, кто внизу.

И ещё раз слышен нож. Тонкий звенящий звук и едва уловимый хруст рассекаемой лезвием шеи второго. Танк хоть и сильно занят, но успевает бросить косой взгляд и видит, как незнакомый ему человек падает на колени, пытаясь перекрыть руками бьющий из перерезанного горла фонтан крови.

А дальше… Удержание весом бьющегося в конвульсиях тела. И ощущение того, что он задыхается, потому что густая горькая кровь затекает в горло и мешает дышать. Кровь горькая, горячая и вязкая, вызывает рвотный рефлекс.

Он будет держать тело до тех пор, пока оно не утихнет. Первый, лежащий на земле под ним и умирающим телом второго, барахтается, пытаясь вырваться из-под тяжести тел и из-под потока пульсирующей горячей крови. Лучше ему не дёргаться, на него давит больше ста кило пока ещё живого веса. Всё равно не вырваться, и он замирает. Танк всё сжимает сломанную шею, жмурится, сам не зная почему, и слушает. А сзади возни уже не слышно. Запах сырости, страха и смерти становится ещё насыщеннее. Голову прорезает, точнее, пропиливает страх. Сильное чувство страха, незнакомое чувство, плохое и сильное чувство. В ушах стучит что-то, наверное, сто пять. Вообще Танк не умеет считать, ему просто кажется, что это сто пять. Обычно на тренировках Кузьмич отсчитывает сто пять и даёт команду «Брось». Танку хочется, чтобы это сто пять наступило. Он впервые чувствует, как в его зубах умирает человек, и ему хочется, чтобы сто пять наступило, тогда он разожмёт челюсти. Очень хочется разжать, а ещё хочется, чтобы голову не разрывало это незнакомое страшное чувство…

На голову ложится тяжёлая родная рука. Это рука Кузьмича.

– Чико, брось.

Танк разжимает челюсти, делает шаг назад, резким движением сбрасывает с морды, шеи и из пасти густую тёплую кровь и отработанно становится в позу охраны.

Кузьмич цел, без травм, только помятый и уставший. Точнее, потухший. Сказал:

– Ты молодец.

Подумал и добавил:

– Умница ты у меня, настоящий Танк! – Потрепал по голове. – Мы с трофеями и даже с языком.

Подошёл к одному из ишаков, заглянул во вьюк, покачал головой, пожевал губами и сказал тихо:

– Ну нихуя себе мы сегодня пробежались…