12. Тихий вечер

Вечер был хороший. Сухой, безветренный.

Можно было подставиться под солнце, которое собиралось спрятаться за горой и было не таким злым, как днём. Он любил подставляться под такое солнце, оно шкуру не сушило, шерсть не жгло сильно. Прогревало хорошо. Последнее время у него часто болели задние лапы, вот он и грел их на солнышке. Он понежится на солнце, прогреет лапы и мышцы, а потом смоется на вечернем выгуле от Зелёного и сходит к ним.

Они были в котельной, недалеко от кухни. Точнее, не в котельной, а в хранилище для дров (сарайчик стоял пока свободный, потому что осень ещё не наступила, и его не наполнили). Она и семеро маленьких. Кузьмич, конечно же, позволял Танку заходить в сарайчик, но ненадолго и под присмотром. Танк не очень подходил по габаритам для сарайчика, было тесно. Боялся Кузьмич, что он наступит неудачно на кого-то. Наверное, не зря боялся. Выросший на открытом пространстве, Танк был действительно неуклюж, попадая в эту, по сути дела, будку.

Ей он приносил косточку, которую получал утром на кухне. Точнее, получал две косточки. Вторую кость смаковал сам. А первую относил и прятал. Да и не прятал вовсе, а так, прикапывал слегка, чтобы мухи не садились на его косточку с тонким слоем мяса. Найти её несложно было, только ни одна падла не рискнула бы её взять. Знали, чья кость. Зелёный как-то откопал её, но под тяжёлым взглядом Танка благоразумно вернул на место и прикопал ботинком. Багира не тащила кость в загородку с маленькими, у неё было свое лежбище. Танк видел такие лежбища в поезде, люди называют их полками. У неё была такая же, на высоте около метра, и маленькие не могли туда забраться. Она не была стопроцентным пищевиком. Нет, конечно же, ей не жалко костей, просто малышам было меньше месяца и взрослых костей с душком им ещё не полагалось. Этот инстинкт жёстко прошит в мозгу суки. Кормились молоком, которого у неё было очень много. Как сказал ветеринар-абориген из ближайшего села, которого Кузьмич на всякий случай привозил раз в неделю, о такой суке можно только мечтать. И за щенками ухаживает, и молока много. Она спускалась к ним, когда её молочные железы набухали и пора было кормить малышей. Хоть и наедались досыта, они кроме мамкиного молока получали говядину, которая резалась ножом на мелкие кусочки, и козье молоко. Кузьмич считал, что говядину нужно именно резать, а не делать фаршем на мясорубке, иначе мясо пролетало незаметно и бесполезно для организма. Мясо смешивали с кашей, рисовой или гречневой, добавляли морковь и свёклу. За питание малышей отвечал Зелёный. Щенки росли справными, в хорошей кондиции, с хорошей шерстью. Кузьмич гордился ими, собой, Багирой и Танком. Он с удовольствием тратил свободное время на возню с молодой мамочкой и её первым помётом, чему, конечно же, радовались все, так как всем без исключения на заставе стало жить немного легче и спокойнее. Его лицо вообще менялось, когда он по двое доставал их из сарайчика и нёс погулять в компании Танка. Другим лицо становилось, непривычно мягким, со светящимися глазами. Таким Кузьмича не знал никто.

Чтобы попасть в сарай, нужно было хорошенько упереться головой в дверь, которая открывалась внутрь. Если придавить хорошенько, то щеколда выскочит. Дверь деревянная, поэтому проблем не возникает. В первый раз Танк, смывшись от Зелёного и усердно покружив по внешней территории, запутав следы, пришёл к сараю, честно пытался запрыгнуть через окошко, но с его комплекцией это было неблагодарным занятием. Окошко было на высоте метр восемьдесят. Такую высоту Танк брал почти легко. Здесь главное – не бояться стены и после разгона вовремя подставить лапы. Тело, несомое инерцией, уходит вверх само, а дальше нужно передними лапами ухватиться за раму окна. Танк так и поступил (дело привычное), но столкнулся с проблемой. Проблемой был размер окна. Танк в него не пролезал. Поэтому, шмякнувшись дважды об стенку, на третий раз он завис в окне, царапая стену задними лапами. Попытался протащить в окно холку, повисел беспомощно, выпал опять на землю и решил бросить эту затею. Походил вокруг. И не нашёл другого способа попасть внутрь, кроме как продавить дверь, уперевшись лбом. Так и продавил. Кто б вообще сомневался. Утром был, конечно, шум. Танк выслушал спокойный выговор Кузьмича, который с трудом сдерживал улыбку и делал серьёзный вид. Щеколду поставили новую. В следующий раз Танк выдавил дверь снова. И потом опять. И снова.

Попадая к ним, он просто таял. Одурманивающий запах молока и щенков валил с ног. Он становился мягким, неуклюжим и даже нежным. Это место было единственным на земле, где он забывал о том, что он служебный ротвейлер, который должен быть всегда готов броситься в погоню, догнать и победить или лежать в засаде, или просто охранять территорию. Хотя, наверное, об этом не забывал. Скорее, позволял себе таким не быть. Здесь он становился совсем другим. Его мышцы становились вялыми, а взгляд, оставаясь внимательным и тяжёлым (да не изменить его уже: и порода не та, и возраст не тот), переставал постоянно щупать пространство и искать того, кто усомнится в его самцовости. Того, кто захочет покуситься на его территорию и права. Рядом была она – самая красивая, самая сильная. Она была из тех сук, рядом с которой мог чувствовать себя безопасно даже взрослый сильный мужик. Сильная сука с доберманьей грацией и манерой ведения драки. С ней даже Танк справился бы не просто и не легко. Или ломать и давить массой сразу же, или она измотает, а потом порвёт как щенка. Возможно, ещё и поэтому он становился мягким. Он чувствовал себя рядом с ней, этой чёрной бестией, сильнее вдвойне, и это его успокаивало. А почему бы и нет, если рядом партнёр, достойный его, Танка, и живущий по тем же законам жизни?

Он позволял маленьким то, что не позволял никогда и никому. Они радостно и азартно кусали и трепали его за уши и губы, за шею и лапы. Иногда очень больно. Но у него не появлялось желания наказать наглецов. Ну, если только чуток… Слегка рыкнуть, чтобы порядок знали и не пытались укусить прямо уж за все места кобелиного организма. В общем-то, рыкнуть достаточно формально, даже не рыкнуть, а скорее уркнуть. Он падал в загородку, умудрившись всякий раз никого не придавить, и его накрывала кучка тёплых, с крепкими лапами и широкими мордами, комков энергии. Считается, что самцы лишены инстинкта отцовства. Возможно. Возможно, он неправильный кобель. А может, всё намного проще. Может, природа придумала этот пьянящий запах молока и маленьких щенков для того, чтобы убаюкивать самца. Наверное, это просто защитный механизм, но он об этом не думал. Да и не умеют собаки думать о таком. Собакам даже проще оттого, что они об этом не думают. У них есть порядок, который строится из инстинктов и рефлексов, который существует тысячи лет и почти не изменился. Танк был самим воплощением этого мирового собачьего порядка. Он его чтил и жил с ним. Может, поэтому его так тянуло к ним и, попадая сюда, он чувствовал себя самцом, который сделал самое главное в жизни. Главное, к чему стремится ведомый инстинктом половой реализации самец. Он оставил свой след. Он породил стаю. Настоящую стаю. Стаю, которая под его началом будет охранять такую большую территорию, которую он только может пометить. Территорию, на которой он Хозяин. Территорию, покусившись на которую, чужой обязательно столкнётся с ним, Танком, и, конечно же, получит трёпку. На этой территории будет жить его, Танка, стая.

Конечно, среди них был любимец. Как же без любимца. Этот наглый, крепкий, с тяжёлым взглядом из-под брови, Кузьмичу тоже понравился больше всех. Он так и сказал:

– Смотри, Танк, какой бирюк. Настоящий папин сын.

Бирюк спал отдельно. Он наедался первым, потому что был самым большим и сильным, и уходил спать в сторону. Кузьмичу это нравилось. Танк тоже так спал в детстве. Серьёзный кобель всегда стремится выбрать такую точку, чтобы видеть всю стаю, всю территорию логова. Танку этот древний инстинкт передался с молоком матери.