Глава 4. F.63.9

Фея жила, как и положено феям, близко к небу — на двенадцатом. Мы добрались до ее квартиры на трясучем лифте. Рядом с кнопками был прилеплен листок с призывом: «Перестаньте срать в лифте, нелюди. Поймаю, вырежу сердце!» И подпись: «Жилец дома». В тесной кабине действительно пованивало. Так и подмывало спросить Никко, не ее ли папаша сочинил кровожадное воззвание, но я сдержался.

Логово людоедов оказалось обычной трехкомнатной распашонкой. Аккуратненькой и с евроремонтом.

— Есть будешь? — спросила фея, влезая в тапочки-котята.

— Сосиски? — с надеждой спросил я.

— Кровяную колбасу, — при виде моего лица Никко прыснула. — Сосиски-сосиски. С пюре.

Кошачью тему продолжил зверь, встретивший нас по пути на кухню. Толстый, пушистый и трехцветный.

— Мичи! — хозяйка уселась на корточки и принялась начесывать за лохматым ухом. — Соскучился, няшка моя.

Няшке очень понравились мои джинсы. Она начала их обхаживать, оставляя клочья белой и рыжей шерсти. Я напомнил себе как следует почистить штаны, прежде чем пойду домой. А то бдительная Ба тут же поинтересуется, когда это у Макса появился кот.

— Сколько варить? — спросила Никко, выуживая из пакета розовую гирлянду. — Тебе одну? Две?

— Одну, — на самом деле, я мог бы умять и три, но ведь не холодильник обчищать сюда пришел. И потом. Я в первый раз был дома у девчонки — ну, если не считать тех вечеринок, на которые меня приглашали из-за Макса. Только это ведь совсем не то. Интересно, что бы сказал Макс, увидев меня сейчас вдвоем на кухне с феей? Хотя… он уже сообщил, что о ней думает.

Дзынькнула микроволновка, гревшая пюре, и я кое о чем вспомнил:

— А твои когда придут?

— Мама поздно, — фея зажгла конфорку и уселась на табуретку рядом со мной. — У нее сегодня мероприятие. А папа — через месяц. Он в рейсе.

— В рейсе? — не понял я.

— Угу. Он моряк. Сейчас должен быть где-то в Шотландии.

Кот вспрыгнул на колени к хозяйке и уставился на меня огромными зелеными глазищами. Гипнотизировал.

— Круто, — из кастрюли пошел сосисочный дух, и в животе у меня заурчало. Кот раздраженно дернул ухом, но взгляда не отвел. — И часто твой отец так, — я изобразил рукой что-то вроде волны, — плавает?

— Каждые три месяца, — Никко погладила кошачью спину. Мохнатые веки прищурились от удовольствия, но зрачки держали фокус. На мне. — Он обычно три месяца в море, потом столько же дома. Хотя иногда и по полгода его нету.

— Скучаешь? — я подумал о своих родителях.

— А ты? — фея стрельнула в меня глазами из-под челки.

Я чуть с табуретки не рухнул. Она что, мысли может читать? Или это кот у нее телепат?

К счастью, на плите засвистел чайник, и Мичи удрал под стол.

— Расслабься. Я просто подслушала, как Манечка говорила в учительской, что у тебя предки на Севере.

— Манечка — это классуха? — сообразил я. — А чего ты-то забыла в тылу врага?

— Журнал, — хихикнула фея. — Меня за ним физичка послала.

Я нахмурился:

— Интересно, зачем Пу… Манечка про моих родаков трепалась? — я в эту школу с первого класса ходил, так что большинство учителей были в курсе, и привыкли, что на собрания таскается Ба.

— По-моему, она за тебя беспокоилась, — сообщила Никко, вываливая пюре мне на тарелку. — Кетчуп? — и, не дожидаясь ответа, полезла в холодильник.

— А чего за меня беспокоиться? — я впился зубами в сосиску. — У меня все пучком.

— Похоже, Манечка так не думает, — фея надавила на кетчуп, и бутылка пернула красным.

— Да пошла она лесом! — у меня даже аппетит пропал. Вот чего эта училка лезет? Не знает не хрена, студенточка, а считает, небось, что самая умная. — Ей больше всех надо, что ли?

— Может, у нее просто доброе сердце? — Никко задумчиво откусила сосиску.

Ага. Так и хочется его вырезать и отдать тому жильцу, из лифта.

Я, конечно, ожидал, что у человека в одном зеленом гольфе и одном голубом комната будет не похожа на мою. Тем более, если этот человек — девчонка. И все-таки фее удалось меня удивить. Вдоль одной стены длинного «пенала» выстроились забитые книгами стеллажи. На второй обоев было не видно под анимешными плакатами и рисунками, на которых долго и мучительно кого-то мочили, так что кровь брызгала до потолка. Будто попал в местный филиал библитеки, по совместительству — музея хоррора. У самого окна приткнулись до странности обыкновенный письменный стол с ноутом и крошечный диванчик. При одной мысли о том, что Никко приходится на нем спать, у меня заболел позвоночник.

— Нехило, — я провел пальцем по книжным корешкам. На нем быстро наросла подушечка серой пыли. — Ты чо, все это прочитала?

— А чо, не верится? — ответила фея мне в тон и плюхнулась на тахту.

Я пожал плечами:

— Чего ты тогда с меня списываешь? Я думал, от книг ума прибавляется.

Никко вздохнула, уперлась локтями в коленки, подперла кулачками подбородок и посмотрела на меня так, будто я был заблудившимся котенком:

— Праведник, ты вот сам-то понял, что только что обозвал меня дурой?

Я смутился:

— Ты это… Я не то хотел сказать...

— Вот именно, — фея ткнула на крутящийся стул. — Слушай, сядь уже. А то торчишь там, как Останкинская башня, — шея затекает.

Пришлось сесть.

— У тебя всегда так с девушками?

— Как — так? — включил я дурачка.

Никко уставилась мне прямо в глаза. Радужки у нее были огромные, почти как у анимешных героев на плакатах, цвета темного шоколада.

— Да раком. Иначе зачем всю эту фигню с алиби придумывать? Скажи, у тебя с девчонками проблемы?

— Да нет у меня проблем, — я не выдержал и отвел взгляд. Сделал вид, что очень занят картинкой, где облака почему-то были снизу, а острова с башнями сверху.

— Ладно, — Никко откинулась на спинку дивана, но я кожей чувствовал — она все еще на меня пялится. — Тогда спрошу прямо. Данила, ты гей?

Тут уж она получила все мое внимание. Испугалась даже: глаза стали по полтиннику, ноги под себя поджала. Я кое-как справился с дыханием и просипел:

— Была бы ты парнем, я б тебе точно в зубы!...

— Значит, повезло мне, что я девочкой родилась, — нервно хихкнула Никко и тут же посерьезнела. — Ты извини, пожалуйста. Просто я подумала: симпатичный парень, высокий. У нас в школе на таких пачками вешались. А тут...

— Твоя школа на какой планете? — хмуро спросил я.

Фея прыснула первой. Потом не удержался и я. Такой ржач меня давно не разбирал. Я сполз со стула на пол, а Никко со стонами каталась по дивану. Испуганный Мичи вскочил на стеллаж и шипел с верхней полки, сверкая глазами. Отсмеявшись, фея вытерла тушь и стала поправлять раскиданные подушки. Я, все еще всхлипывая, вскарабкался на стул.

— Может, тогда у тебя со мной проблемы? — Никко сверкнула на меня глазами из угла и вернула на место свалившийся плед.

— В смысле?

— В смысле, ты как ко мне относишься? — она уселась по-турецки и склонила голову на бок. Так делал Максов фокс, когда хотел гулять. Пока не сдох.

— Нормально, — я еще не просек тогда, куда ветер дует.

— Нормально, — передразнила фея и закатила глаза к потолку. — Придется снова спросить прямо. Я тебе нравлюсь?

— Ну… вроде да, — я чувствовал себя загнанной в угол крысой. Похоже, цена за мое алиби стремительно росла. Почему в этой стране всегда инфляция?

— Вроде, — Никко нахмурилась и закусила губу. — Тогда почему ты меня вроде просто не пригласил? Зачем этот цирк с конями?

Мне очень захотелось уйти. Прямо сейчас и больше не возвращаться.

— Куда пригласил? — говорю. — Какие кони?

— Да хоть в кино!

Я уставился на свои носки. На левом начала проклевываться дырка в районе большого пальца.

— Ты же сама сказала, что в кино скучно.

— Не мешай все в одну кучу! — отмахнулась фея. — Ты ведь даже не попытался меня спросить. А я, между прочим, могла бы согласиться.

Я хмуро шевелил пальцами в носках, чтобы посмотреть — прорвется ли левый окончательно. На Никко глаз не мог поднять — физически. Это также как с дверью в темную комнату. Знаешь, что никакого монстра там нет, но все равно боишься открыть. Это просто сильнее тебя.

Фея вздохнула, скрипнули диванные пружины.

— Знаешь, Праведник, скажу тебе из собственного опыта. Когда парень ведет себя со мной, как идиот, этому может быть три причины. Первая — он гей. Но это вроде не твой случай.

Носок наконец порвался. Я засунул ноги под стул.

— Вторая. Он идиот, — Никко выжидательно помолчала.

— А третья? — не выдержал я и наконец оторвал глаза от пола. Фея сидела в обнимку с большой ушастой подушкой в виде кролика. Как будто за нее пряталась.

— Третья причина, — послушно повторила Никко и встретила мой взгляд. — Он влюблен.

Стало так тихо, что я услышал, как со стеллажа спрыгнул Мичи.

Я заржал. Думал, она поддержит, и мы снова будем валяться в корчах, и все будет хорошо, как раньше. Но Никко сидела неподвижно и смотрела на меня с таким лицом, что у меня перехватило горло. Если бы у кролика в ее руках были ребра, они бы уже треснули. Глас рассудка назойливо пищал в ухо: «Скажи, что ты идиот». Но вместо этого я спросил:

— И в кого же?

Фея наклонила голову на другой бок:

— Ты, правда, меня за дурочку держишь, да?

Я стал заводиться:

— Нет, это по ходу я — полный батхед. Влюбился и сам этого не заметил. Зато ты, такая бдительная, сразу диагноз поставила. У меня что, во лбу зеленая лампочка горит, или это у тебя взгляд рентгеновский?

— Нет, это у тебя взгляд. Вот такой! — Никко схватила со стола карандаш и бумагу, чиркнула на ней пару линий и ткнула листок мне под нос. Два глаза с сердечками вместо зрачков. Мило. — Когда на нее смотришь и думаешь, никто не видит!

— Да на кого же, ё моё?!

— Четвертая парта, блондинка, ноги от ушей, — фея зло дернула кролика за ухо. — Угадай с трех раз.

Внутри меня поднялась горячая волна, захлестнула. Перед глазами потемнело, и из этой темноты послышался тихий смех с балкона. Я тряхнул башкой:

— Ты про Машку Рау, что ли?

Никко не ответила. Только уставилась на меня сумрачно из-под челки. В горле у меня вдруг встал какой-то комок, так что пришлось откашляться:

— Чтоб ты знала, меня вообще тошнит от этой барби. Это раз. И два. Ни в кого я не влюбился. Потому что если бы так, то я уж непременно знал бы об этом. Логично?

Никко закусила губу и помотала головой:

— Вот и нет. В любви нет ничего логичного.Когда мне было четырнадцать, я запала на одного парня. По его стихам и фотке в интернете. Вышла на его друзей. Оказалось, он пять лет назад покончил с собой. А я потом год ни о ком больше не могла думать.

Я вздохнул:

— Вот если Машка самоубьется, я, может, и рассмотрю ее кандидатуру. А пока мое сердце свободно.

Фея задумчиво теребила кроличьи уши:

— Вакаранай… Ладно, остается один способ. Закрой глаза!

— Зачем? — насторожился я.

— Просто закрой! — Никко пихнула меня подушкой. — И не открывай, пока не скажу. Не бойся, я не кусаюсь.

Не знаю почему, но я послушался. Сидел в темноте и пытался определить, что фея затеяла. Скрипнул диванчик. Я почувствовал движение воздуха у лица, пахнуло свежестью и чистотой — был у Ба когда-то такой шампунь «Зеленое яблоко». Щеку защекотали волосы. «Может, и правда вампирша?» — мелькнуло у меня. Но тут губ коснулось что-то нежное, влажное, с легким вкусом клубничной жвачки. Я инстинктивно дернулся, но спинка стула толкнула обратно. Рот раскрылся, и язык Никко скользнул внутрь. У меня перехватило дыхание. Сердце забухало где-то в горле, так что казалось, вот-вот лопнет. Я запоздало распахнул глаза, но перед ними было черно — то ли феины космы, то ли глубины космоса. Внезапно мои губы остались одни. Я понял, что снова могу дышать, и со свистом втянул воздух в легкие.

— Ну как? — чуть более встрепанная, чем обычно, фея снова сидела на диванчике, неуверенно улыбаясь.

— Ф-фак мой мозг, — пробормотал я.

— Это не сегодня, — улыбка стала шире, но тут же исчезла. Никко прищурилась на меня, как лаборант на подопытную крысу. — Закрой глаза.

Я с готовностью зажмурился. Снова пахнуло яблоком.

— А теперь представь… — раздался совсем близко шепот, — что Савицкий сейчас делает это с Рау.

Я не хотел, чесслово, но под закрытыми веками сверкнула, словно молния, картинка: сбитые кегли, Джульетта, висящая у Макса на шее, его губы, накрывающие ее смеющийся рот… Меня передернуло, глаза распахнулись. Никко съежилась на диванчике, кулачки вцепились в плюшевое покрывало. Лицо у нее было, как у ребенка, открывшего коробку с подарком и обнаружившего, что там… ну, скажем, дохлая крыса. Та самая, подопытная.

— Э-э, Ник, какого… — договорить мне не дали.

— Все ясно! — фея ощерила острые зубки. — Ты просто хотел заставить ее ревновать, так? Поэтому тебе понадобилось «алиби»?!

— Ты что, мультиков своих пересмотрела? Теперь кукушка набекрень?!

— Мультиков?! — Никко аж задохнулась и стала наливаться красным. — Убирайся! — подушечный кролик врезался мне в лоб. — Катись отсюда к своей Маше!

Я вскочил со стула, пока мне в голову не прилетело что-нибудь еще, потяжелее. Нет, вот пойми их, этих баб: сначала сосисками кормят и целуют, а потом кролями по морде. В общем, я выкатился из квартиры. Уже в лифте сообразил, что забыл сумку с учебниками в коридоре. Пнул грязную стенку, сорвал листок с воззванием и бросил, скомкав, в угол. Пусть хоть все тут загадят, а фея вляпается своими анимешными кедами. Мне пофиг.

Пришел я в себя, когда уже начало темнеть. Оказалось, забрел аж за КАД, хотя чего я там забыл, непонятно. Голова была тяжелой от мыслей и трещала, как в первый день гриппа. Затянулся последней сигаретой, но курево не помогало. Я слышал где-то, что любовь — это болезнь. Может, тогда ей можно заразиться? Вот и подхватил ее от Макса, как вирус. Если бы еще знать, какие там симптомы… Прогуглить, что ли, и проверить? Вдруг фея-то права? Есть же народная мудрость про козла. А меня вот угораздило в козу втрескаться.

Я развернул лыжи к дому. Старался избегать людных мест, чтобы не нарваться на одноклассников. Не хотелось, чтобы дорогое алиби пошло псу под хвост. Хотя… зря я все-таки про мультики ляпнул. Может, злая фея теперь всем разболтает, что я пытался ее подкупить? Вспомнился клубничный вкус на языке. Нет, навряд ли. Ведь тогда ей придется признаться, что мы целовались. Целовались по-настоящему! Меня бросило в жар, и я приложил ладонь ко лбу. Горячий. Может, у меня температура? Может, удастся завтра вообще откосить от школы? Я представил себе Ба, изучающую градусник через старенькие очки:

— Данюша, что с тобой, миленький?

— Заболел. Любовью.

Хм, что-то мне подсказывало, что Ба вольет в меня литр уксусной воды с медом — для профилактики — и отправит на уроки. А после школы запрет дома — чтоб дурью не маялся.

Когда я добрался до Ветерка, стало темно, как у негра в заднице. Пошел дождь — сначала осенний, моросящий, а потом настоящий ливень. Фонари стекали на асфальт размытыми световыми пятнами. Город превратился в мокрую акварель на черной бумаге. Улицы мгновенно опустели — только под козырьки остановок жались ощетинившиеся зонтиками силуэты. Я тоже толкнулся в дверь первого попавшегося магазина. Над головой знакомо тренькнуло. Пахнуло теплом и… травой. Свежескошенной, будто кто-то только что подстриг внутри здоровенную сочную лужайку. Я чихнул и протер залитые водой глаза.

Ни струя себе фонтан! Это же та самая лавка. С приключениями. Я так постоянным клиентом тут скоро стану. Инетересно, что же все-таки так пахнет? Освежитель воздуха? Надо же как делать научились: химия, а не отличишь от натурального.

— Добрый вечер, — поприветствовал меня карлик от прилавка. Он сменил футболку с Хургадой на полосатый пиджак и черную рубашку с галстуком-бабочкой. Деревянная африканка со стойки пропала — кто-то купил? Ее место занял круглый аквариум, в котором плавала одинокая золотая рыбка. В него регулярно капало с потолка, и каждый раз рыбка бросалась к кругам на воде — наверное, думала, что ей дают корм. По ходу жильцы сверху залили магазин.

Я буркнул что-то в ответ и сделал вид, что очень увлечен содержимым ближайшего стеллажа. Взгляд уперся в пятилитровую банку, где в желтоватой жидкости плавала… человеческая рука. На вид — мужская, волосатая и с наколкой: «Мама». По одной букве на каждом пальце, кроме большого. Я сглотнул и крутанулся на месте. Большая плюшевая собака неодобрительно уставилась на меня из угла единственным глазом. Из дырки на месте второго торчала бумажная гвоздика. То ли я наткнулся на новые поступления, то ли в первый раз мы с Максом этих кошмариков просто не заметили.

— Вам помочь? — скучающе произнес карлик и внимательно осмотрел вязальную спицу, которой ковырял в зубах. — Подсказать что-нибудь?

— Не, я это, просто смотрю, — я укрылся за штативом, с которого свисали какие-то поношенные тряпки, и выглянул в окно. Ближайший фонарь рассеивал темноту достаточно, чтобы убедиться — на небе явно прорвало трубу, а водопроводчика даже там не дозовешься.

— Да ты не стесняйся, — голос Хургады раздался так близко и неожиданно, что я дернулся и чуть не опрокинул вешалку. — Хочешь купить приключение, так и скажи. Ничего такого в этом нет, поверь.

Я впервые видел карлика без прилавка. Ростом он оказался не больше Лизки. Ножки короткие, в стильных брюках и блестящих кожаных штиблетах. Маленькие ручки аккуратно сложены на животе.

— Знаешь, многие сюда приходят вроде как за другим, — доверительно сообщил продавец, задрав по-детски крупную голову. — Кому книжка нужна, кому чучело совиное, кому лобковые волосы девственницы. А на самом деле все хотят одного, — Хургада подмигнул мне и хихикнул. — И у нас оно есть. На любой вкус.

— И волосы есть? — ошарашенно спросил я.

— Чего? — карлик машинально провел ладонью по голове. Я заметил, что до макушки ручка не доставала.

— Ну, девственницы, — пояснил я.

Хургада неопределенно фыркнул в щетину:

— Давай-ка лучше подберем тебе приключение, малыш. Такое, что ты всю жизнь потом не забудешь, — и стал рыться в кармане.

Я криво улыбнулся: малышом меня не называли уже очень давно, а карлики вообще никогда. Но тут пухлая ручка вынырнула из полосок, сжимая позолоченный билет.

— Вот, — продавец помахал в воздухе сверкающим квадратиком, — эксклюзивное предложение. Наиболее привлекательное в своем классе. Высокий уровень комфорта и безопасности. Впервые в России и только для вас.

Карлик подмигнул, покосился по сторонам и с таинственным видом поманил меня пальцем. Пришлось наклониться.

— На самом деле, — громко зашептал Хургада, сделав рупор из ладоней, — это приманка для лохов. Главное, в первый раз им втюхать базовую конфигурацию, а потом уж они подсядут на это дело, и будут хотеть еще и еще. Сам понимаешь, адреналин.

— Э-э… мы все еще про приключения разговариваем? — решил уточнить я, хотя на пакетик с дурью билет был мало похож.

— А о чем же еще? — удивился карлик. Пухлая ручка снова нырнула в карман и вытащила на свет мятую бумажку с плохо пропечатанными цифрами и буквами. — Вот это, — глаза под кустистыми бровями сверкнули, — настоящая вещь. Не какая-нибудь тебе рекламная кампания. Брутальное дерьмо, но мозги прочищает, что надо. Кстати, — брови подозрительно нахмурились, — тут рейтинг 18+. Тебе восемнадцать есть?

— А то, — хмыкнул я, выпрямляясь во весь рост. — Почем это ваше брутальное?

Хургада ухмыльнулся:

— По том же, что и золотое. Принеси нам то, что было тебе очень дорого, но больше не нужно — и приключение твое.

Я выпустил комок нашаренных в кармане десяток. Передо мной забрезжила догадка:

— Дорогое, но больше не нужное… Вроде той рыбки? — я ткнул в сторону авквариума. — Или этого платья? — ему бы явно обрадовался школьный театральный кружок, каждый год ставящий сценку из классиков.

— Я удивлюсь, если ты придешь с платьем, — хихкнул карлик. — Мы принимаем только личные вещи.

— Да это я так, для примера, — пробормотал я, чувствуя, как к щекам подступает жар. — Я подйду.

К счастью, дождь поутих. Да даже если б он лил стеной, возвращаться в странную лавочку я не собирался. Проходя мимо витрины я заметил, что цилиндр на голове манекена сменился противогазом. Меч из надгробия тоже исчез, как и объявление о поиске уборщицы. Теперь могильная плита гласила: «Запасный выход».

Получалось, что кто-то здесь что-то покупал. Или просто Хургада переставлял предметы с места на место? Но вот, скажем, мраморный памятник — как можно было поменять на нем надпись? Или он бутафорский и просто кажется настоящим, как запах травы в магазине? В конце концов, я решил, что мне по фиг, потому что покупать у них я ничего не собираюсь. Не хватало еще встретиться тут с перцем, который таскает в банках отрезанные руки — свои или чужие, без разницы.

Домой я приперся мокрый с головы до ног и замерзший. Ба велела сразу идти в ванную, чтобы не обтекать на паркет. Отсуствие сумки она заметила, но я соврал, что забыл ее у Макса, и сделал вид, будто звоню и прошу его взять ее завтра в школу. Оттаяв под душем, я уселся за комп.

F63.9 — такой номер, сообщил Гугль, имеет заболевание под названием любовь. Психическое, блин, отклонение. Расстройство привычек и влечений. Я быстренько прокрутил вниз, к симптомам. «Навязчивые мысли о другом». Хм, не очень внятное определение. Глянем дальше. «Резкие перепады настроения». Нда, еще бы они были не резкие. «Жалость к себе». Куда же без нее. Сам себя не пожалеешь… «Бессонница, прерывистый сон». Кошмары считаются? «Головные боли». Во! А я-то думал, грипп… «Необдуманные, импульсивные поступки». Это типа, когда идешь погулять, а оказываешься в магазине с заспиртованными руками? «Аллергические реакции». На Джульетту? Да, скоро у меня от нее будет сыпь. Похоже, все сходится. Что же теперь делать?

Я проштудировал статью до конца, но там ни слова не было о лечении. Промучив гугль еще полчаса, я понял, что от любви есть только одно лекарство — время. И нужно было его довольно много. Я подумал о Ба, фотографии деда и найденном в его кармане письме. Нет, столько времени у меня точно нету. Может, стоит завтра поговорить с Максом? Он в таких делах опытный. Девчонку забыть ему — раз плюнуть. Вдруг он знает какой секрет? Метод Савицкого, а?

С такими мыслями я залез под одеяло, но заснуть долго не мог — симптом работал, как по писанному. Наконец, замотавшись в мятую простыню, я провалился в забытье. За мной кто-то гнался — наверное, хотел оттяпать руку. Я мчался не разбирая дороги, пока земля подо мной не кончилась. Дальше была только пустота и непроницаемая облачная пелена внизу. Меня толкнули в спину, и я с воплем рухнул вниз — как оказалось, на пол. Зазвонил будильник.