Глава 3. Оборона плодильщика

Тревожная сирена долбит в основание черепа. «Ву-у! Ву-у!» Будто кто-то давит туда корявым пальем, подталкивая вперед, отпускает и толкает снова. И от этих толчков по всему телу галопом несутся мурашки, оседая скользким тяжелым обмылком в животе. «Ву-у! Ву-у!» всю дорогу из класса по стальным коридорам базы, заглушая топот рифленых подошв по металлу, неровное дыхание, сдавленные, отрывистые от волнения голоса. Неужели это оно?! То, к чему нас готовили долгих четрые месяца?! Испытание...

Синяя разметка сменилась желтой. Мы почти добежали. За поворотом — шлюз в сборный отсек перед ангаром. И тут Мак толкает меня в бок, прижимает к холодной стене. Волосы на затылке смачивает конденсат. «Ву-у! Ву-у!» Ребята со второго модуля сыплют мимо — бледные сосредоточенные лица, напряженые взгляды, уже ищушие неведомую пока цель впереди. Я дергаюсь из-под руки Мака, пытаясь слиться с общим потоком. Он наваливается грудью, губы выплевывают, почти касаясь моего уха:

— Мы должны сделать их, Дэн! Любой ценой, понял? Любой ценой!

Я киваю, губы растягивает нелепая улыбка. Слова не нужны. Конечно, мы сегодня сделаем всех. Мы победим. Ведь Мак — лучший. Первый и по боевой подготовке, и по учебке. Ну и я, ведомый, от него не отстаю. Вместе мы — сила.

В его глазах мелькает что-то, и это не отблеск оранжевых тревожных маячков. Хищно обнажается влажная белизна зубов:

— Давай, порвем этих затупков гаечных!

Его рука уже не держит, подталкивает меня вперед. «Ву-у! Ву-у!» Я вылетаю из-за поворота и четко втыкаюсь в строй на свое место. Первое — ведь я среди наших самый высокий. Шеренга колышется, расступаясь для Мака в середине. Сирена затыкается, как по волшебству, только в ушах еще невнятно гудит. Командиры крыльев уже здесь, с ними сам комгруппы Кандид — в обиходе Котелок. Все лицо и часть черепа— сплошная металлопластика, кисти рук тоже вшитые — во время взрыва, говорят, ими прикрывался. А глаза живые, свои. Таращатся дико из-под стальных век без ресниц — светло-карие, все в красных прожилках.

— По данным системы оповещения, три звена противника вошли в квадрат двадцать два, где находится важный стратегический объект — завод-плодильщик, — Котелок не орет, как наш комкрыла, а хрипит, и видно, как от напряжения на шее вздуваются и ходят жилы. Он стал асом в шестнадцать, в двадцать шесть его скор составлял шестдесят два летаппарата противника, в двадцать семь ветерана заново собрали по частям, но связки полностью восстановить не смогли. — Оборону завода возьмет на себя крыло Хэн. Крылья Цукури и Камури останутся в резерве.

Я едва удержался, чтобы не переглянуться с Маком. Стоял на вытяжку, морда — похерфейс, глаза пожирают Котелка, раздающего стратегические ЦУ, все по уставу. Но ядерные ж мутанты! Крыло Хэн — это мы! Звено Мака и еще два, Насосика и Урагана. И нас впервые ждал настоящий воздушный бой — не под облачным слоем, как во время учений первого модуля, а над ним. Это уже Небо! Пусть и не открытое, пусть только Просвет, который старшемодульники презрительно называют Манежем. Но сейчас я просто посылаю этих циников злобоежиков пасти.

Сегодня наш день! Сегодня все, все будет совершенно по-настоящему. Условия максимально приближены к боевым. Только боеголовки будут заменены учебными, с ЭМИ зарядами. Жахнет таким — все системы парализует от тридцати секунд до нескольких минут. Тут главное не наглотаться газов. Сообразить переключится на аварийку и… Да какая разница! С нами, со мной и Маком, этого никогда не случится! Порвем гаечных на вымпела.

Да, якобы противник, который атакует якобы «завод», — это такие же, как мы, кадеты второго модуля с соседней базы. Хотя почему такие же? Просто тупые зеленые гаечники, ютящиеся в колечке древней биотрансформаторной станции, перестроенной для учебных нужд. На испытании первого модуля мы уже сделали их, как новорожденных крысят. Сегодня останется только довершить начатое. Небось эти ошибки генинженерии при виде нашего крыла в штаны наложат. При удачном раскладе, мы с ними разберемся на счет раз, и даже вывода резерва не понадобится.

— Есть, ваш… чист… родь...! — Луи умудряется вовремя пихнуть меня в бок, и я ору подтверждение приказа вместе с остальными.

Дверь ангара торжественно отползает в сторону и мы рассыпаемся по машинам. Моя «муха» под номером шесть. М-718, и правда, смахивает на это насекомое: фонарь кабины — выпуклые красные глаза, плоскости крыльев, расходящиеся в стороны от обтекаемого черного тела, закрылки-жужжальца, шесть тонких стальных ног. Только у живой мухи нет 75-милимметровой пушки, ракетных установок под крыльями и прижатых к брюшку средней парой «лапок» термобомб.

В кабине странный запах, к которому я никак не могу привыкнуть — острый и какой-то чужеродный. Будто внутри сдох огромный жук и разлагался, высыхая внутри хитина. Я пристегнулся и поспешил наклониться к приборной панели. Головной отросток острожно приподнялся, потянулся к лицу, нежно поглаживая щупальцами. Помню, в первый раз я чуть не насрал прямо в кресло, когда почувствовал холодное скользкое прикосновение биомеханизма. Боялся, задушит он меня. Перекроет кислород, или запустит щупальце прямо в глотку и кишки наружу вымотает. А теперь нормально. Наоборот, как лицо накроет хоботом, вонищу сразу отсекает, и воздух идет чистый, фильтрованный. А главное — сразу машину чувствуешь, всю — от газгольдеров до турбин, от упирающихся в пол «лапок» до кончиков дрожащих от нетерпения крыльев. Застоялась, малышка. Тоже хочется в Небо!

— Улей, Шатун готов. Разрешите вылет?

Шатун — это мой позывной. Придумал его не я, Мак извратился. Нам сказали, чтоб выбрали что-то звучное и запоминающееся. Вон Мак у нас Кондор. Это я понимаю, да. Была в древности такая красивая хищная птица. А Шатун что? Даже Дай Пять, как у Луи, и то лучше звучит, по-моему. Или Звездатый, как у Мико — это все ребята из нашего звена.

— Шатун, это Улей. Вылет разрешаю.

— Шатун, это Кондор. Держись за мной, братишка.

Створки расползаются беззвучно за гулом моторов, будто заглотившее стайку мух чудовище разевает рот в зевке. И пленные насекомые радостно вырываются наружу — без паники, выстроившись парами. Кабину затопляет серый свет — гораздо ярче того, что на Поверхности, хотя говорят, облака и здесь рассеивают солнечные лучи. «Глаза» мухи темнеют, приглушая яркость до комфортного уровня, регулируя контрастность. Я пристраиваюсь Маку в хвост, рядом на четыре часа летят, поблескаивая плоскостями, Луи и Мико.

На этот раз атакующим назначили звено Урагана. В общем, это неплохо. Больше шансов уцелеть. Потому что если выбьют, сразу минус двадцать очков. Зато у атакующих будет преимущество внезапности, а значит — больше воможностей накрыть гаечных. А каждый сбитый — это плюс тридцать. За выполнение боевой задачи все крыло получает плюс двадцать, даже те, кто дыры разве что в облаках наделал. Вот такая простая математика.

На первом модульном тесте Мак заработал тридцать очей, да еще двадцать за победу. Хм, я остался на крыле до конца операции, это уже много. К тому же, не прикрой я ведущего, хрен бы он чего сбил. Скорее сам бы болтался под тучкой воздушной бандеролью. Отбомбился я тогда хорошо, только вышло так, что Луи одновременно груз скинул, вот и вышло, что те тридцать очей расписали всему звену — правило уж такое. Вроде как общая добыча получается. Ну да ладно, на мой век гаечных хватит. В этом бою уж обязательно своего сделаю. Мы же договорились — любой ценой, так?

— Кондор — звену. Входим в квадрат. Всем радиомолчание.

Ну я-то и так молчу. Чего болтать-то? Видимость сегодня хорошая, скоро можно будет завод различить. Мы часто на тренировках летали мимо мертвой стальной туши, щетинящейся плодожерлами. Это была устаревшая модель, давно отслужившая свое. Оборудование вывезли и пустили на переплавку, но корпус успешно использовался на вылетах, вроде сегодняшнего, как макет стратегического объекта, мишень для стрельбы и даже для высадок кадетов-десантников.

Ага, вот и плодильщик — темное пятнышко на светло-сером фоне, еще немного — и будет визуальный контакт с противником. Муха Мака стала набирать скорость, я тоже поднажал. Луи с Мико повторили маневр. Явно, гаечные уже близко. Если повезет, мы окажемся у завода первыми.

Не повезло. Стекло потемнело, реагируя на вспышки разрывов — затупки-затупками, а до завода эти отбросы генетические уже добрались. Сверху, откуда-то из-под самых облаков посыпались темные точки — прямо на звено Урагана. Мак еще поднажал, бросая машину вверх. Я рванул за ним. Пульс забился в горле, забил барабанами в ушах. Пальцы, лежащие на рукоятях управления ракет, вспотели, и я быстро отер их о комбинезон. Дышать стало трудно, но я понимал, что дело не в забившихся фильтрах. Попытался глубоко вздохнуть через рот, выпустить воздух через нос, снова глубоко вздохнуть… Кажется помогло. Внезапно эфир взорвался звуками — впереди завязался бой, красться на цыпочках больше не было смысла.

— Звездатый, это Кондор, заходи с ведомым справа. Шатун за мной, готовься дать огоньку.

Да я давно готов. Сбиваю в воздухе ракету, летящую прямо в Мака. Вспышка слишком близко, стекло темнеет, я на мгновение теряю ориентацию. Хорошо, что бой учебный. В реальной ситуации мне бы грозил перегрев систем от тепловой волны. Фонарь кабины светлеет, и я едва успеваю завалиться на бок. Фух, пронесло. Ракеты на мухах не самонаводящиеся. Эта ушла в молоко. Зато выпустивший ее гаечник успокоится не может. Этот затупок что, решил в лобовую пойти? Вот урод! Резко ухожу вниз, делаю боевой разворот и расстреливаю гада из пушки сверху. Вспышки отмечают попадание, гаечный беспомощно дрейфует, а я ору, чуть не выпрыгивая из кресла:

— Мак, ты видел?! Я сделал его, я сделал, я!

— Головка перегрелась, Шатун? — хрипит эфир голосом друга. — Ты куда загнался? Ты в курсе вообще, что из боя вышел?! Ведущего потерял...

Ядерные мутанты! Мак прав. Кругом только облака, а судя по какофонии в эфире Урагану нужна помощь, ой, как нужна. И даже у Насосика уже, кажтся, потери.

— Кондор, я Шатун, где ты?

Разворачиваюсь и набираю высоту.

— Шатун, я Кондор, просквози там мимо объекта. Подцепи пару гаечных на хвост и давай к восточной башне на сорок градусов. Постарайся заманить в ударную зону.

— Понял.

Да, Мак у нас стратег. Охранные башни лупят из генераторов молний. Видно, гаечные не озаботились вывести из строя их все — обезвредили только пару штук, чтобы расчитить проход к заводу. Так что если заманить чужаков поближе… Башни умные, различают своих по кодировке на броне. Зато гаечных поджарят только так. Хотя в учебных целях мощность генераторов ослабили, конечно.

Ого, ну тут и карусель у них завязалась! Если бы муха не опознавала цели, как Башня, я бы в раз запутался. Пока рассмотришь, кольцо у машины на боку или триполосье, тебя уже и щелкнут. В настоящем бою проще — эмпирейцы на мухах не летают. Они вообще в наших биотехнологиях разобраться не могут, дикари отсталые.

Я ныряю в самую гущу, молочу из пушки, берегу последнюю ракету. Теплобомбы тут тоже не помогут, своих же и положишь в общей свалке. Делаю вид, что кончились патроны — ну или пушку заело, и такое бывает. Один из гаечных попадается на уловку, гонится за легкой мишенью. Улепетываю, куда сказал Мак. Ага, а вон Луи. Чешет передо мной тем же манером, только у него на хвосте сразу двое. Противно, конечно, так драпать, но ничего! Нам бы только до башни, а там Мак, да и Звездатый, наверное, тоже. Обыграем гаечных на раз два. Если всех троих накроет, это ж сколько нам запишут очей!

Мак падает сверху на преследователей Луи, как настоящий кондор. Короткая вспышка, и один сразу уходит в дрейф. Интересно, осталась у ведущего еще ракета, или это была последняя? Оставшийся гаечный улепетывает в сторону Башни, пытается выползти вверх, но тут на него пикирую я. Его приятель из моей «свиты» явно наложил полные штаны: вместо того, чтобы помочь мечущемуся, как вошь между двумя пальцами, товарщу, он отваливает в сторону. Я ложусь вправо, даю Луи заработать очки. По-честному, это его заслуга. Башня выплевывает ослепительный импульс. Фонарь снова темнеет, защищая мое зрение. Когда я снова получаю возможность видеть, то не верю своим глазам. Муха Луи беспомощно дрейфует прямо по курсу, гаечники исчезли, будто Чавча их языком слизнула. Какого глюка?...

— Шатун, берегись! Сзади!

От вопля Мака я дергаюсь и так резко бросаю машину вниз, что вхожу в штопор. Наверное это меня и спасает. Воздух вокруг рвут пули, башка начинает идти кругом, вязкий ком поднимается из желудка, наполняя рот кислым вкусом. Меня вжимает в кресло, вокруг все трясется, будто вот-вот раскатится по винтикам, в ушах противно пищит голосом Мака:

— Шатун, ты оторвался. Выравнивай машину. Выравнивай машину, придурок! Это приказ!

Легко сказать! Вообще-то, мы этого еще не проходили. Вообще-то, у меня это случайно получилось. Но я пробую.

Ощущения примерно такие же, как если бы тебя подвесили вниз головой, и вот ты стараешься, изогнувшись, как гусеница, дотянуться до опутывающих лодыжки веревок. В тот раз, когда мы отрабатывали «побег из плена копченых», у меня все получилось. Справился я и сейчас. Муху задергало, я почувствовал напряжение машины всеми мышцами, кислый кус во рту сменился металлическим — похоже, я прокусил то ли щеку, то ли губу. Но голова у меня снова оказалась сверху, яйца снизу, а впереди по курсу на шестдесят градусов замаячил Мак. Да не один — с ним еще двое наших, а над ними… Жопа гипнодока, Небо потемнело от гаечных. Похоже, они бросили на нас весь резерв!

— Шатун, я Кондор! Возьми Гордого ведомым. Уходим в облака.

Я думал сначала, что ослышался. На автомате занял место в звене, отметил краем сознания, что Гордый — это ведомый Насосика, и раз он с нами — значит дело гавно. И еще, что мы снижаемся. В ушах снова запищало — тревожка оповещала, что мы приближаемся к границе облачного слоя.

— Кондор, я Шатун, какие, к мутантам, облака?! Ты же знаешь, это запрещено! Угробить нас всех хочешь?!

— Шатун, я знаю, что делаю! Победить любой ценой, помнишь?! Гаечные за нами не полезут. А иначе от них не уйти!

— Кондор, если перестроиться и атаковать снизу...

— Чем атаковать, умник?! Голым хреном?! Ракет ни у кого не осталось. А нас сейчас бомбами закидают… Короче, это приказ! Звено, я Кондор! Уходим в облака. Внутри переключаемся на аварийный режим. Следуйте за мной по маячку.

И Мак исчез в плотной серой пелене. Мгновение, и за ним последовал Крот — я разглядел десятку на боку его мухи. Значит, вот что осталось от звена Насосика. Я задрал голову кверху. Гаечник надо мной выпустил из «лап» теплобомбу. Стальной цилиндр плавно устремился вниз, целясь тупым рылом прямо мне в голову.

— Гордый, я Шатун. Уходи в облака! Сейчас же!

— Гордый, понял тебя… — прошуршало в уши прежде, чем все звуки отрезало.

Мы нырнули в плотную серую вату одновременно. Бомба, конечно, рванула, но тучи погасили излучение. Видимость упала до нуля, но на панели уже зажегся маячок Мака. Маячок был аварийный, так что сигнал проходил даже через облака. Он единственный и проходил. Уши плотно забила тишина, только на самой границе слуха будто пищало тоненько, с переливами. Хотя это, скорее всего, в башке что-то. Чему тут пищать?

Надо переключиться на автономный режим, так. Дрожащие пальцы обхватили хобот головного отростка, но стянуть не спешили. Если сейчас сорву, придется перейти на ручное управление. Это сделает машину громоздкой, понизит маневренность. А в облаках какой только мерзости не встретишь: от биоспор и глубоколетных рыб до астероидов и банальных, но от этого не менее опасных, обломков. Впилишься сослепу в какую-нибудь нашпигованную летаном скалу, и прощай, пилот Дэн. Лучше уж быть подстреленным гаечником — там-то помираешь вроде как понарошку.

Я тут же устыдился своих мыслей, конечно. Пораженческие мыслишки-то, такие трусу подходят, а не воину. Может, и пронесет мимо астероида. А вот если на воздушную смесь не перейти, то хоть по какому загнешься. Муха создана в чистом Небе летать. Фильтры у нее слабые. А тут вся таблица Менделеева, в нижних слоях облаков даже хуже, чем над Поверхностью. С трудом удалось отодрать от себя головной отросток — машина будто цеплялась за пилота в поисках спасения, неуверенная и ослепшая. Я быстро натянул болтавшийся за спиной гермошлем с «жабрами». Тут хватит подышать на три минуты. Больше, в принципе, и не понадобится — ведь так? Гаечники сбиты с толку или давно уже повернули назад, чтобы добить остатки звена Урагана. Наверное Мак рассчитывает выйти им в тыл. Вынырнуть из облаков, как призраки, и надрать затупкам неприкрытый зад. Проблема только одна. Если кого-то из нас подобьют, придется как следует задержать дыхание, потому что жабры будут уже пустые.

Прошло почти полторы минуты. Иду за маячком, как привязанный. Плохо только, что так трясет. Попал в восходящий поток, потом завихрения. А хуже всего то, что непонятно, по чему машину выравнивать. Ориентиров нет. Сам не заметишь, как крен уже станет критическим. Последняя минута на исходе. Вообще-то, пора бы уже наверх. Если еще понять, где он, верх-то. Надеюсь, Мак это знает. И пресловутое чутье его не подведет. Не зря же этот чудак хвалился, что у него, когда аппендицит вырезали, компас в животе забыли. Хотя компас тут не очень поможет.

Чавча, а это что?! Вроде слева на тридать градусов примерно темнеет что-то сквозь мохнатую паклю. Осторожно надо, не сближаться. Облачная муть скрадывает расстояния, еще вмажешься в своего же. На первом модульном тесте у нас так погибли двое. Пытались обманеврировать друг друга, ну и… Столкновение, один сразу всмятку, у другого в машине рванул летан. Но слишком отклоняться в сторону тоже не дело — еще оторвешься, сигнал потеряешь, тогда вообще кранты. Тридцать секунд. Двадцать девять. Двадцать восемь.

С фонаря будто столкнули тяжелую перину. Просвет! Ветер ударил под крылья, муха затряслась, клацая сочленениями. Неужели все?! Я задрал голову кверху. Нет, это только карман в облаках. Такое бывает. Вокруг все та же клубящаяся серая масса, а из нее… Выныривает опасно кренясь на крыло муха. Я успеваю различить номер десять на боку, когда машина заваливается прямо на меня. Дергаю рычаги, как припадочный, медленно, ужасно медленно ухожу в сторону. Крыло Крота вспарывает воздух в каких-то метрах от моего. Перед глазами мелькает фонарь кабины — точнее то, что от него осталось. Машину под номером десять вскрыли, словно консервную банку. Выжрали, грубо черпая и брызгая красным соком, мясную начинку, а жестянку бросили за ненадобностью.

По пищеводу пополз вверх тяжелый комок, рот наполнился слюной, смешанной с кровью. Не выблевал я только потому, что горло сдавило, зашкрябало огненными пальцами изнутри. Это как же… Это что же его так? Росянка? Или пиявка? Говорят, ими кишат нижние слои облаков. А где же был Мак?! Он же ведущий Крота! Он же должен был прийти на помощь! Хотя… я-то сам знаю, где мой ведомый? Может, его тоже давно слопали. Не зря же нас строго предупреждали — никаких залетов в облака. А Мак заладил: любой ценой, любой ценой! И вот Крот стал, значит, разменной монетой? Сдали его, сдали… за что?!

Перед глазами у меня все плыло, горло жгло сильнее и горче — не вздохнуть. Эфир ожил, запищал бесплотными голосами, переливаясь радужно. Я сморгнул. Стрелки хронометра врали: три минуты истекли, а я все еще дышу. Дышу… мутанты, это же… Сорвать с головы шлем с бесполезными жабрами удалось не сразу. Головной отросток не спешил прилипать к лицу — муха тоже была вялая, облака подействовали и на нее. Когда скользкая плоть накрыла нос и рот, в башке чуть прояснилось. Ровно настолько, чтобы я смог послать машину вверх — ну, или туда, где я надеялся, был верх.

На свет вырвался секунд через тридцать. В уши сразу ворвался настойчивый голос Мака:

— Крот, Шатун, Гордый, я Кондор, отзовитесь.

— Я Шатун, — голос у меня словно песком пересыпан. И слова ездят по горлу наждачной бумагой. — Крота больше нет.

— Как это — нет?! — в голосе Мака раздраженное недоумение. Теперь я различаю его муху, закладывающую вираж над облачным фронтом. Различаю, сморгнув слизь, круговерть боя над головой. Кажется, наши ввели резерв, и теперь от гаечников летят пух и перья. — Шатун, доложи по форме.

— Кондор, я Шатун, десятый уничтожен, — вспоминаю я нужные слова. — Я потерял Гордого. Ты видел его, Мак? Мак?

В эфире отголоски чужих команд, чья-то ругань, чьи-то просьбы поддержать огнем. Чистый воздух постепенно разгоняет туман в голове, проясняет зрение — но я все еще не вижу его, своего ведомого. Облачное одеяло подо мной непроницаемо — увязнешь в таком, и никакой маячок не поможет найти дорогу обратно.

— Шатун, я Кондор, — щелкает в ушах сухой голос Мака. — Пойдешь за мной ведомым. Цель на девяносто градусов по горизонту.

Его муха круто набирает высоту. У меня еще осталась одна ракета. Я мог бы, при удачном раскладе, добавить себе на счет плюс тридцать. Вот только там, под облаками, невидимый для всех, сейчас умирает мой товарищ. Он даже не из моего звена, я даже почти его не знаю. Но я его ведущий. Значит, он рассчитывает на меня. Надеется, что я его не брошу.

— Кондор, я Шатун, Гордый все еще внизу.

Мак поймет. Конечно, поймет! Зачем еще что-то говорить. Вдвоем мы найдем Алека быстрее. Так его зовут, Гордого, на самом деле. Алек.

— Шатун, я Кондор, ты газов нанюхался?! У твоего ведомого вышла дыхательная смесь. И у тебя тоже. У нас боевая задача. Следуй за мной, это приказ!

Да, конечно. Победить любой ценой. И Кротом пожертвовать мало. Конечно, эти ребята даже не из нашего звена. Интересно, а Мак поступил бы так же, будь на месте Гордого Луи? Или Мико? Или...

Я сам не понял, что дал команду машине. Просто она вдруг нырнула вниз, облачная паутина залепила стекло. Крик ведущего оборвался на полуслове. Что теперь? Включить маячок? Да, Мак-то вырубил свой. Может, Гордый найдет меня сам? А может, меня первей найдет пиявка. Та самая, что высосала из кабины Крота… Да, только в отличие от него у меня еще осталась ракета. И патроны в пушке. Если экономно, короткими очередями...

Что было дальше, помню плохо. Очнулся в госпитале, хрипя и кашляя. Здорово тогда в облаках траванулся. Врачи думали, не выживу. И я так по началу думал. А через неделю ко мне пустили кэмпэя. Он был явно комиссованым ветераном — на полморды ожог от щупальца медузы, нам такую на уроках по биологии Неба показывали. Специально сел так, чтобы меня красным пятном на роже стращать, впился в меня черными глазами — на одном веко обвислое, подплавленное, — и давай в блокнот строчить. Когда, как, зачем...

Вот тогда я и узнал, что подобрали меня после завершения испытания. Мы тупо кружили над кромкой облаков — я и Алек, на одной мухе. Причем машина была его, но в пилотском кресле сидел я — точнее, висел в ремнях в состоянии овоща. Гордый совсем не гордо валялся у меня в ногах, загнутый бубликом — в тесной кабине по-другому вдвоем никак.

Выходило по всему, что я каким-то макаром не только разыскал ведомого в облаках, но и ухитрился перебраться из своей машины — в его. Потом взял управление на себя, вышел в Просвет, и уже там отключился, как отработавший программу робот. Кэмпэй не верил, пытал меня вопросами и грозил Изгоем. Я сам себе не верил. Нет, ну видел, конечно, как на показательных в честь годовщины Основания Анклава летчики показывали высший пилотаж, карабкались на крыло, спрыгивали на идущий ниже летаппарат и прочий цирк. Но я-то всего лишь кадет второго модуля, одуванчик зеленый. Да еще газами надышанный. Нет, я вполне понимал кэмпэя. Я бы на его месте тоже думал, что кто-то нам с Гордым здорово помог. Вот только я такого не помнил. Из того, что копошилось в памяти белыми червяками, виделось покрытое влагой крыло мухи, отскакивающие от нее сапоги, сносящий влево ветер, и колпак кабины, по которому скользят перчатки, снова и снова, пока слабая рука не протягивается и не помогает толкать изнутри...

Кэмпэй ходил ко мне два дня, пять листков исписал мелко, я заметил. А чего писать-то? И так ясно, все кончится Трибуналом. Тут неподчинение приказу — раз. Потеря ведомого — два. А в результате что? Гордый-то все равно покойник. Помер, пока я еще в отключке валялся. Слишком много газов схватил. Вместо легких слизь одна осталась. В общем, я уже приготовился пополнить команду очередного Изгоя.

Это гениальная находка техлорда Нагнума — полумеханический-полуорганический корабль. В зверя вживляют механические приборы и устройства, подсоединяя их управление к нервному центру мутанта. Во внутреннюю полость сквозь глотку переправляют команду. Внутри все полностью обустроено для ее существования и управления кораблем. После этого глотка зарастает ядовитой слизью, и выбраться из полости корабля экипаж уже не может. Если гибнет полумеханический зверь, гибнет и команда. С созданием «Изгоя» нужда в лагерях для военных преступников отпала. Да и сделать из проштрафившегося раба боевой машины гораздо выгодней, чем лишать его гражданства и ссылать в шахты. Конечно, в истории были случаи бунта Изгоев, но на новых модификациях в биомашину встроена предохранительная программа. Стоит команде обратить оружие против своих, и Изгой саморазрушается.

В общем, стать на всю жизнь придатком биомеханизма наверное жуткая участь. Кадеты-старшемодульники любили пугать историями об Изгоях неопытных новичков. Мол, экипаж со временем и сам мутирует, обрастая коростой и слизью, или сходит с ума от невозможности вырваться на свободу, или становится инвалидами от ограниченной подвижности. Ходили по казармам и совсем кошмарные байки о том, как «потроха» проводят время между боями в чреве монстра, но в такую пургу уже никто толком и не верил. Сам я наделся, что скорее всего просто быстро погибну — по статистике Изгои редко совершали более десяти боевых вылетов, хотя урон врагу наносили, как правило, огромный.

А потом ко мне зашел Мак. Навестить. Он тоже теперь лежал в госпитале — ему и остальным ребятам, перешедшим на третий модуль, вшивали плечевые импланты. Я уже знал, что наша эскадрилья выиграла то испытание — кампэй сказал. Я поздравил Мака.

Он покосился на нетронутый протеиновый пудинг, подсыхавший на тумбочке у моей койки. Поправил соскользнувший с плеча больничный халат.

— Вот чавча, а мне жрать не дают. Операция вечером, говорят, натощак надо. А я не втыкаю, они мне что, пузо резать будут? Вообще с резьбы слетели, докторишки эти.

Мы немного помолчали. Я смотрел на него, опираясь спиной о взбитые медсестрой подушки, и мне казалось, между нами не полметра, застеленные простыней в пятнах от марганцовки, а по меньшей мере Великий Разлом. Интересно, а сам Мак это видит?

— К тебе кэмпэй приходил?

Я кивнул. Помедлил и спросил:

— А тебя он вызывал?

— Ясно дело, — Макс потер пижамные штаны на коленях. — Но ты не ссы. Я сказал все, как есть. Мы же не знали, что гаечные к той башне успели техблох запустить. Ну, они поменяли там программу. Потому эта дура железная и стала по своим жарить. Ты из-подо огня ушел — и в штопор. Но тебя хоть не выбило. Я за тобой, понятно. Подобрал по пути Гордого с Кротом. Думал, ты вывернешь, и мы с обратного виража в тыл гаечным зайдем. Но ты не вывернул. Раз — и в облака. А на нас уже плотно насели, бомбами вот-вот накроют. Ну и мы тогда в облака. Я маячок включил, думал, ты нас найдешь. Ты и нашел. Только вот Кроту не повезло с той пиявкой. А Гордый… Ну зачем ты тогда за ним вернулся, дурилка, а? Он все равно уже труп был. Я в том бою двоих гаечных снял, двоих! У меня теперь лучший скор по обоим базам. И у тебя бы был не хуже, если бы...

У меня глаза горели, будто туда песку сыпанули. Моргнуть бы, но я не мог отвести взгляд от лица Мака. Значит, вот так. Прав был я насчет Разрыва. Вот он, будущий пилот-герой. А вот он я, потрох Изгоя.

— Ловко же ты отмазался, — говорю. — Выходит, я теперь во всем виноват? — Мне захотелось взять пудинг и метнуть его в эту самуверенную морду. — Две палочки к счету побед — двое живых ребят, вот такой у тебя скор, такая математика?!

А он невозмутимо:

— Ты о чем? Я правду сказал. А тебе, похоже, ядом мозги разъело. Ты сам рассуди. Вот, по-твоему, я в Облака звено погнал. Правила нарушил. Значит, как выходит: ты — сам на дно, и товарища за собой тянуть? Такая у тебя математика? А теперь представь, что это реальный бой был, а не испытание. Только представь. Не нырни мы в облака — нас бы сейчас в ремонтной от обшивки в виде копоти отколупывали. Видел, да, как бывает после теплового удара? Всех четверых причем. А так — мы двое уцелели. И до сих пор летали бы в паре, если бы не твоя выходка. Не понимаю, Дэн, чего тебя тянет все время спасать кого-то не того? Рецессивный ген какой генинженеры просмотрели, что ли? И даже вот сейчас ты ерошишься чего-то. Хочешь, чтобы силы Анклава еще одного классного пилота лишились? Ты же ведь после меня вторым лучшим был! Это ведь ты в облаках на машину Гордого перебрался. В кабину залез… Кстати, как ты вообще фонарь открыл, там же сопротивление воздуха такое… Имплант помог, навреное? И чем ты дышал вообще? Или дыхание задержал? Чавча тебя сожри, Дэн, ну зачем это пустое геройство?! Я же тебя теперь потерял. Такого ведомого потерял! Такого у меня никогда больше не будет...

Внезапно накатила усталось. Захотелось закрыть глаза, откинуться на подушки и заснуть. Наверное Мак прав. Он всегда умел поставить интересы Анклава выше собственных. Хорошие пилоты — капитал Анклавов. А Мак не просто хороший. Он луший уже сейчас. А Гордый с Кротом — они какие были? Середнячки по показателям, но в Испытании хорошо держались. Выживи они, может, смогли бы еще показать себя. Но они мервы, а Мак — жив и здоров. Сделанного уже не воротишь. Мне всего-то и надо чуть изменить свои показания. Просто сделать вид, что я вспомнил кое-что новое. Завтра, когда опять придет комвэй.

— Тебе плохо? — в голосе Мака неподдельная тревога. — Врача позвать?

— Не надо, — мой голос упал до шепота.

— Я дал тебе наилучшую характеристику, хочу, чтоб ты знал, — рука Мака легла поверх моей биологической, крепкая и горячая. — Еще ничего не решено, понимаешь? Я слышал, кадетам иногда дают второй шанс. Переводят из пилотов в стрелки или в механики. Это, конечно, не то, что летчиком быть, но лучше, чем Изгой. А потом… кто знает? Вдруг снова вместе будем? На амоните там, или коллекторте. Я — капитан, ты — стрелок...

— Ты иди, — сказал я. — Тебе отдохнуть надо перед операцией. Выспаться. Потом болеть будет, нормально не поспишь, уж я-то знаю.

— Ладно, — после некоторого колебания согласился Мак. Вздохнул, зашуршал халатом. — Ты тогда тоже давай отдыхай. Вон серый весь. И ешь лучше. Пудинг заветрился совсем.

Его тапки зашлепали двери. Я приоткрыл глаза. Он стоял у выхода из отсека, стройный, широкоплечий, подтянутый — такого даже уродский больничный халат не мог скрыть. Прирожденный офицер. Он заметил мой взгляд, но ничего не сказал. Улыбнулся только. Будто был уверен: я сделаю все, как нужно. Я не подведу. А потом дверь за ним закрылась, и я, вращаясь, полетел в темноту, а в ушах запищало через вату с переливами. Пиявка присосалась к груди, вскрывая ребра, чтобы добраться до серда, но наткнулась только на комочек золы. Странно только, что даже сгоревшему сердцу может быть больно.