Глава 2. Наутилус

По чесноку, я никогда не доверял америкосовским боевикам. Там подстреленный-покоцанный-порезанный на флажки Герой тут же оказывается в чутких руках медиков, и над его белоснежной постелью склоняется Девушка-героя, красиво смахивая слезы с накладных ресниц. Интуиция меня не обманула. В лазарете летучей субмарины меня приткнули на видавший виды топчан у уголке и велели подождать. Запыхавшаяся медсестра, похожая на студентку-ботаника огромными очками и презрением к внешнему виду, метнулась за белую занавеску. Там отдавал душу тот самый парень с дыркой в груди. Я ему очень сочувствовал, чесслово. Но пока очкастая с помощью двух ассистентов-вояк пыталась вернуть беглые двадцать один грамм в родное тело, из меня продолжала вытекать кровь. Это беспокоило.

Насчет Девушки-героя все тоже оказалось лажей. Джульетта сейчас, скорее всего, лежит в какой-нибудь уютной каюте, в объятиях Макса, а Моголов бегает вокруг на задних лапках, поднося то стакан с водой, то лед на голову… ну или, на худой конец, мокрое полотенце. Нет, есть, конечно, Никко — вон, сидит рядом в качестве моральной поддержки, даже позволяет капать ей красным на джинсы. Но у нее по жизни карма такая — всех спасать. Это я уже понял. Сестра милосердия, блин. Тянет ее на инвалидов и чмошников. Интересно, вот если мне щас руку оттяпают, как она будет между нами выбирать? Ну, между мной и Като этим? Вот тоже, блин… Я-то думал, двойники только у Путина и Зверева бывают. А оказалось, надо в приключение попасть, чтобы со своим встретиться.

Стоп-стоп! А может, он и не двойник вовсе? Я вроде читал в каком-то фантастическом романе, что у всех в параллельном мире есть… ну, как его, альтер-эго, вот. Типа это как бы ты, но и не совсем ты, потому что вырос в других условиях. Влияние среды на человека и всякая там хреномать, которую хорошо умеет объяснять Макс. Вот только, если это правда, то следует из нее два вывода. Первый: двойники должны быть не только у меня, но и у всех наших. Хм-м, интересно, где их альтер-эго тогда бродят, потеряшки? И почему мне «повезло» встретиться со своим, а ребятам — нет? И второй: в той книжке, когда двойники находили друг друга, чего-то там крупно нарушалось в пространственно-временных связях, и один из парочки обязательно умирал, чтобы сохранить стабильность системы.

Это что же теперь, значит, то ли я, то ли Като должен в ближайшем времени окочуриться? Хм, судя потому, как все плывет перед глазами, первым ласты склею именно я...

— Ксо! Правденик, ты чего? Данька!

О! У Никко тоже появился двойник — очень бледный и озабоченный. Синхронно с Николенко заглядывает в морду и ухо зачем-то щиплет — одно и то же, кстати.

— Это вы «чего»?! — я зашипел, выдираясь из когтей отаку.

Ее двойник виновато ойкнул и слился с оригиналом.

— Прости, Дань, это просто такая техника японская… Ну, я подумала, ты сейчас в обморок хлопнешься. А… почему ты вдруг «выкать» начал?

Я хотел популярно объяснить, на ком Николенко может испробовать свои анимешные техники, но язык почему-то стал вялым, как снулая рыба, и таким же мерзким на вкус. Вокруг все подернулось сумерками, только ярко светилась белая занавеска, которая теперь стала в красную крапинку. Из-за нее вышла девушка-ботаник — очки на кончике вспотевшего носа, косынка на лбу взмокла, руки в кровище по локоть. Глянула на меня, улыбнулась лучезарно и сказала, чуть ломая русский акцентом:

— Ну вот, теперь можно заняться тобой.

Я зажмурился и беззвучно полетел в космос.

Никко сидела в конусе дневного света, падавшего из окна где-то у меня над головой. Золотые пылинки танцевали вокруг головы, делая ее похожей на святую с древней иконы. Она взобралась на стул с ногами, скрестив их по-турецки. Порванную футболку сменила великоватая белая блузка. Влажные, будто после мытья, волосы завесили лицо, склоненное над какой-то серой пластиной, удобно пристроенной между коленей. С моей койки это напоминало ультра-плоский планшет. Откуда, блин, планшеты в этом мире?! Или… вся эта фигня про приключение просто мне приснилась?!

Я осторожно скосил глаза в сторону. Кровать с высоким стальным бортиком, неподалеку еще одна такая же, где лежит окутанный проводами изможденный желтый человек. Третья и последнняя койка пустая, но так же как и остальные намертво прикручена к полу — видно, чтоб не перевернулась нафиг, когда «субмарина» маневрировать станет. Я скосился вниз на свое укрытое легким одеялом тело. Все, вроде, было на месте, даже руки — хотя их и перемотали какими-то эластичными бинтами от подмышек до середины ладоней. Я попробовал пошевелить пальцами. Получилось! Странно только, что средний и безымянный на левой руке вроде как ничего не чувствуют. Попытался согнуть правую в локте. Зря. Хоть и сжал зубы, а стона сдержать не смог.

Никко, услышав жалобный звук, вскинула голову.

— Данька! Наконец-то!

Она вскочила со стула, забыв про «планшет», и бросилась ко мне.

— Как ты? Руки болят? Пить хочешь? Ангелику позвать?

— Кто такая Ангелика? — просипел я, с трудом ворочая распухшим языком. — Пить хочу.

— Сестра Милосердия, — пояснила Никко, помогая мне приподняться и суя в зубы кружку с водой. — Это она из тебя щепки и осколки повыковыривала. В основном, деревяшки всякие, хоть и острые, но не опасные. Но вот одна штука хидойная оказалась, — Фея поставила питье на стол и ткнула в стоявший там же лоток, где валялся искореженный кусочек металла с дыркой по центру и рваными краями. Видать, его наскоро сполоснули, потому что по дну лотка растеклась лужица с тошнотными розовыми разводами. — Ангелика сказала, не успей ты руками тогда прикрыться — и все, вакаранай тебе. И так осколок глубоко вошел, повредил нервы. Так что если пальцы или часть ладони чувствительность потеряли — ты не пугайся, это потому.

Вот, блин, утешила!

— И что, — я снова пошевелил бесчувственными пальцами. Стремно все-таки как-то — двигаются, а не посмотришь — и не узнаешь, — это теперь навсегда?

— Не, — Никко мотнула снова начавшей лохматиться головой. — Операцию если сделать, то можно вроде все восстановить. Но Ангелика сказала, это в госпиталь надо. Не может она в полевых условиях. Но ты не волнуйся, мы и так на пути туда. Чэндж оф плэнс.

Жесть!

— Это чо, из-за моих пальцев? — я поднял руку, чтобы рассмотреть ВИП-члены поближе, но снова вякнул от боли.

— Не дергайся, герой, — Фея осторожно накрыла повязки своей ладошкой. — Да насрать Немо на твои пальцы. Без операции умрет Рейвен, — она повела подбородком в сторону кровати с проводами. Рейвен, признаться, уже выглядел, как труп. — Этот тот парень, которого ты с «Бегущей» вытащил.

Я отвел глаза. Пальцы Никко царапали бинты, вытаскивая из краешка белую тянучую нитку.

— Знаешь, Праведник, ты… — Фея неровно задышала, голос исказился, будто ей сдавило горло, — ты просто герой! Правда. Раненый человека спас. А я… такая дура! Это же из-за меня он...

— Ник, ты что?! — я вскинул на нее взгляд. Она отвернулась, завесившись волосами, но не надо было быть экстрасенсом, чтобы понять — Фея ревет. — Ни в чем ты не виновата! А Рейвен этот просто приказ выполнял. Он солдат. У них тут — война, и не мы ее начали. Лучше скажи, что там еще за Немо?

— Ну, это… — Никко хлюпнула носом, — капитан «Наутилуса». Мы сейчас на нем. В смысле, на борту.

Хм-м… Наутилус. Это что-то такое из музыки, нет?

— Ну и за кого они тут, рокеры эти?

— Причем тут рокеры? — Фея украдкой утерла нос рукавом блузки. — Странники они. Это гильдия такая Небесная, Ангелика рассказывала. Они вроде сами за себя, независимый союз капитанов.

— А чего тут тогда красная сестра командует? И белая еще тусуется? — это я на врачиху очкастую намекал.

— Они мне как-то не докладывали, — съязвила Никко еще слегка охрипшим от слез голосом. — Но если бы Ангелика тут, как ты выразился, не «тусовалась», то знаешь, кто бы из тебя щепки вытаскивал?

— Кто? — ухмыльнулся я. Нашла тоже, чем напугать. Пуганые уже.

— Местный кок. Щипцами для мяса. А знаешь, какая у него анестезия? Очень действенная. Толкушкой по репе — и комбанва.

Внезапно меня пробрал мороз, кольнуло холодком в кончиках пальцев — всех, кроме тех, бесчувственных. Не, правда, а что будет, если тебя убьют в приключении? Или там покалечат? Я снова покосился в сторону безжизненно давящего подушку, желтого, как старая книжная страница, Рейвена.

— Ник, а остальные как там? Ну, Макс, Маша...

— Рау-то? — Феина рожица вытянулась, губы надулись. — А что ей сделается? Она даже, когда в обморок хлопнулась, не ударилась.

Ясно, по ходу, я затронул больную тему.

— А… как далеко до этого самого госпиталя? И где он находится?

— В этом, Ветрогра… нет, Ветрополисе! — Из-под челки на меня блеснули несчастные глаза. — Но сколько до него лететь, я не знаю. А дома наверное уже полный камикорос. Мама точно решила, что меня какой-нибудь маньяк похитил. А до папы поди дозвонись...

Я вспомнил свой сон про Ба. Да, предков она уж точно на уши поставила. И ментовку взяла в осаду. Интересно, а если я еще пару дней по приключению погуляю, родители приедут? Или по телефону будут в поисках участвовать? Хотя...

— Погоди! — здоровые пальцы нашли руку Никко и осторожно сжали. — Ведь мы же, выходит, из школы не вернулись, так? Значит, туда твоя мама… ну, и прочие родители сразу и рванут — с Пу… то есть Манечкой разбираться. А ты когда-нибудь слышала, чтобы маньяк сразу пятерых похищал? Да еще девчонок и пацанов вместе?

Фея сосредоточенно закусила губу — ее явно мучил абстинентный синдром без жвачки.

— Ты думаешь… наши решат, что мы вместе куда-то сбежали?

Я кивнул:

— Могу себе даже представить, куда.

Никко откинула челку со лба и с подозрением уставилась на меня:

— Куда же, Праведник?

Я потупил взгляд. Западло, конечно, признаваться, но, рано или поздно, все равно все выплывет наружу.

— На Север. Короче, я там письмо Ба по почте послал, что свалил к родителям.

— Ты… что?! — она выдернула пальцы из моих, а у меня яиц не хватало поднять глаза и встретиться с ее. — Ты заранее все спланировал? Решил сбежать от своих проблем? Конечно, как все просто — махнул билетиком и… Интересно, а когда ты собирался вернуться? И собирался ли возвращаться вообще? Погоди, а может… Может, ты и Рау с собой хотел утащить? Вместо Пятницы на райский остров...

— Чего? — теперь уж я вытаращился на Фею во все глаза. Лицо у нее в кулачок сложилось, шоколадные радужки потемнели до черноты:

— А того! Нет, какой же я была дурой! Я-то думала, все случайно вышло, что ты вовсе не хотел… А ты, оказывается, такой же, как все! Только о себе и думаешь. Трус и эгоист!

На этой патетической ноте Никко вскочила с края моей койки и вылетела из лазарета — только сквозняк занавеску колыхнул. Не успел я поразмыслить над загогулинами женской логики, на счет раз превратившей меня из героя в труса, как дверь снова отъехала в сторону. На пороге возникла очкастая Ангелика. Руки она успела отмыть, фартук сменила и даже косынку сняла, так что действительно стала больше напоминать пышногривого ангела, чем студентку-патологоанатома.

— О, Данила, — затараторила она, сверкая очками. — Как себя чувствуешь, хорошо? Руки болят? Нет? Хорошо. Пошевели пальцами. Так, хорошо. Есть хочешь, да? Хорошо.

Блин, да что ж это такое? Только открою рот, она уже за меня отвечает, и все у нее «хорошо». А если бы я, скажем, успел сообщить, что меня только что лучший друг послал бабочек ловить, она бы тоже с улыбочкой протрещала: «Хорошо»!?

— Я сестра-лекарь из левого крыла Церкви Искупления. Ты удивляешься, что я говорю на языке древних, да? Хорошо. Культура доисходной земли — мое большое увлечение. Я даже собираю древние книги — для церковной библиотеки. Вот, видишь, — Ангелика подхватила со стула оставленный Феей «планшет» и сунула мне под нос, — оригинал и мой перевод. Хорошо, да?

Слабо светящийся экран оказался так близко перед глазами, что текст расплывался. Я вдавил голову в подушку и кое-как разобрал надпись слева «Двадцать тысяч лье под водой». Справа шла какая-то тарабарщина латиницей. Я собрался с мыслями и быстро выпалил, пока Ангелика переводила дух:

— А что такое Монастырь Забвения?

Сестра набрала в рот воздуху, да так и не выдохнула. Поверх книжки я видел, как круглое лицо наливается красным: вот-вот очкастую разорвет давлением, будто глубоководную рыбу. Спасла ее снова отъехавшая в сторону дверь. Блин, не медотсек, а проходной двор какой-то. И ладно бы, если б это Никко вернулась — извиниться там, прощения попросить. Так нет! На пороге топтались Макс с Моголом, подпирая сбледневшую после обморока Машку.

— Здрасьте, — натужно улыбнулся Серега.

— Мы Праведника проведать, — поддержал Макс, подмигивая мне от двери. — Данилу то есть. Категорически острая нужда.

Блин, Савицкий, как всегда, в своем репертуаре!

Воздух с шипением вышел из губ Ангелики, тут же растянувшихся в душеспасительной улыбке.

— Конечно, конечно. Даниле уже вполне хорошо, да? Я принесу ему поесть. А вы пока проходите, только не шумите, пожалуйста, у нас больной спит. Хорошо, да? И не утомляйте мальчика, хорошо, да?

Ручеек еще журчал, когда его отсекла с тихим свистом скользнувшая в пазы дверь.

— А она ничо шпрехает, — Моголов вразвалочку подошел к моей койке и плюхнулся на освободившийся стул. — Только много слишком. О, Жюль Верн! — он заграбастал плоскую книжку. — Это читалка что ли, да? Не знал, что у них такие водятся...

— Тьфу ты, это что, заразно? — Макс осторожно присел на край постели. Джульетта встала рядом, скользя глазами по белым стенам, полупокойнику с трубками, окошку над моей головой — короче всему, кроме меня.

— Ты о чем? — Могол увлеченно тыкал в экран, пытаясь разобраться, как работает книжка.

— О словесном поносе, конечно, — хмыкнул Макс. — Что характерно.

Ну уж мне эта болезнь точно не угрожает. Лежал я молча, как рыба об лед. Не знал, что сказать. Вот вроде передо мной предатель Савицкий. Но вот этот же Савицкий на моих глазах спас от смерти совершенно чужого парня. Парня, чьей единственной заслугой было то, что он вытащил из лап пиратов девчонку, которую Макс считал чмошницей.

А вот прячущийся за книжкой Маголов. Оказавшийся вовсе не насильником, а вполне даже джентльменом. И Машка… Ну, Машка была, как всегда: розово-платиновая, благоухающая каким-то местным мылом, трепыхающая ресницами и с интересной бледностью на щеках. Джульетта, восставшая из гроба. Вот и пусть обратно туда пакуется.

— Чего приперлись-то? — я хмуро окинул делегацию взглядом. — Не помер я еще. Яду принесли?

Машка аккуратно заправила волосы за ухо. Потом за другое. Маголов оторвался от книги, сверля взглядом ее спину.

— Если человек морально разложился, об этом надо прямо сказать, — невразумительно пробормотал Макс, семафоря Джульетте бровями.

Та глубоко вздохнула, сфокусировала наконец на мне туманный взгляд и выдала:

— Даня, понимаешь, я тут хотела тебе...

Из коридора донеслись приглушенный топот, крики, и дверь медотсека — в который уже раз — отъехала в сторону. Внутрь ввалились четверо странников, волокущих на носилках… блин, опять этот недоделанный Като! Неужто его наши новые хозяева запытали в конец?! Обещали же не трогать низушника. Или у него просто оказалось какое-то скрытое ранение? Ну, может, он железный наполовину, вот боли и не почувствовал сперва, а потом — брык и… Ой, нет! С чего у него тогда полоса на шее? И морда опухшая?

— Вы чо с ним сделали, сволочи?! — озвучил мои мысли Маголов, вскочивший со стула и метнувшийся к носилкам.

Один из солдат оттер его плечом, а сестра Ангелика, уже хлопотавшая вокруг валяющегося в отключке киборга, залопотала:

— Успокойтесь, пожалуйста, юноша, хорошо, да? Никто не причинял ему вреда. Низушник пытался покончить с собой. К счастью, его нашли прежде, чем… Хорошо, да? А теперь, прошу, покиньте помещение. Немедленно. Хорошо, да?

Когда я снова открыл глаза, от знакомого чувства странно защкотало где-то под кожей затылка. Кажется, это называется дежа-вю. Никко сидела с ногами на стуле, волосы спадали шелковым черным занавесом на лицо, чуть колыхаясь от тихого дыхания. Между коленок — местный вариант читалки, наверняка раскрытый на очередной странице «Двадати лысяч лье». Только свет за окном давно погас. Медотсек освещался яркими лампами, утопленными в потолке. И сидела Фея не у моей кровати, а у койки Като — синевато-бледного, с черными тенями под закрытыми ресницами и так же похожего на труп, как бедняга Рейвен. Конечно, полудохлый однорукий суицидник гораздо больше нуждается во внимании Феи, чем вполне уже выздоравливающий и жизнерадостный одноклассник. К тому же, по ее мнению, трус и урод. А Като этот гребаный, значит, не трус и не эгоист, что в петлю полез? И где только нашел ее, придурок? И вообще, после всего, через что мы прошли...

Стоп! Вот же оно, блин! Работает! Раз я жив и почти здоров, то, по теории с сэтими самыми паралелльными альтер-эго, помереть должен Като! Вот только я не думал, что это может получиться таким способом… Ну, чтоб он сам себя… Что его вообще могло токнуть на такое?! Не желание же освободить мне место под солнцем?! Нет, мне просто необходимо с ним поговорить! Необходимо понять… Как мы с ним связаны на самом деле? И что собирается с ним сделать капитан Немо? А с нами? Что еще за Монастырь Забвения такой, от одного упоминания которого болтливую сестру Милосердия начинает колбасить не по-детски? Мне как-то не хочется, чтобы о нас забыли — ни на этом свете, ни на том… дома, в смысле.

Я прочистил горло. Интересно, подаст ли Фея мне теперь стакан воды? Никко вздрогнула от звука, но глаз от книжки не подняла.

— Ты что, нанялась тут сиделкой? — поробовал я спровоцировать реакцию.

— Тебя не спросила, — мрачно донеслось из-под челки.

Понятненько. Еще дуется.

— Как он? — я кивнул в сторону Като, будто она могла это видеть.

— Выкарабкается, — коротко сообщила Фея, ткнув пальцем в экран. — Вовремя откачали.

Я задрал голову и закатив глаза чуть не под самый лоб разглядел в круглом иллюминаторе пару ярких звезд.

— Слышь, а сейчас что? Вечер? Или утро скоро?

Никко пожала плечами, но хотя бы оторвала взгляд от «планшета» и устало посмотрела в окно:

— Стемнело пару часов назад, если ты об этом. Акума знает, сколько у них тут длится ночь.

— Шла бы ты спасть, вон серая уже совсем. Я за ним присмотрю, — я махнул в сторону низушника, стараясь не морщиться от боли.

— Да уж, ты-то присмотришь, — хмыкнула Фея, почесав коленку, и снова уткнулась носом в книгу.

Блин, да чего она со мной, как с маленьким? В ней что, инстинкт старшей сестры проснулся подавленный? Ладно, ну и пусть тут пасет своего инвалида суицидного. А у меня дела поважнее есть. Я осторожно сел на кровати, стараясь не опираться на руки. Башка немного закружилась, но я старался не обращать на это внимания. Мне просто надо на свежий воздух, и все сразу будет ништяк. Вот только...

— Блин, а где моя одежда?

Фея пожала плечами:

— Унесли куда-то. Да ее все равно только выбросить или на решето пустить — дыры одни… Эй, ты куда?! — это она заметила, что я с кровати слажу. Хорошо хоть, труселя мне оставили.

— Тебя не спросил, — сдал я ей той же монетой. Прошлепал через медотсек нарочито твердой походкой, хоть перед глазами какие-то черные мухи мельтешели. Подцепил валяющуюся в углу тряпку. Это комбез низушника оказался. Грязный, конечно, и вонючий, зато мой размерчик. И дыр нет — только рукав один оторван, но это фигня. Застежки, кстати, удобные для калечных — какие-то магнитные кнопки. Стянул края одежки вместе — сами сходятся.

— Дань, серьезно! — надо же, Фея даже от стула отлипла. Ухватила меня за плечо. — Ну куда ты собрался? Тебя же качает! Сейчас я Ангелику позову...

— Не надо! — я стряхнул ее руку, сережетнув зубами. — Некогда мне тут разлеживаться. Мы и так в этом гребаном приключении задержались. А раз попали сюда по моей вине, мне же нас отсюда и выпутывать. И побыстрее, пока… — я покосился на голубоватую морду Като с заострившимися скулами, — в общем, пока еще все живы.