Глава 7. На абордаж!

По словам Маголова, сестра Селентика была членом боевого крыла Церкви Искупления, занимавшегося расследованием самых важных и секретных, с точки зрения этой самой Церкви, дел. Не знаю насчет расследования, но каким-то там местным кунг-фу монашка явно владела. Когда дверь нашей тюряги распахнулась, за ней лежали двое в непринужденных позах и без следов крови — причем мы даже звуков борьбы особо не слышали.

— На выход, быстро! — махнула нам красная сестра, зорко оглядываясь по сторонам.

Я отлип от пола, в который дышал с тех пор, как мне чуть весь мозг не выел звонок, до жути напоминавший школьный.

— Погоди! — отставив в сторону Никко, я первый высунул нос наружу. Кроме злосчастных охранников, в коридоре было хоть шаром покати. Я уже хотел дать отмашку остальным на манер коммандос, но меня двинули промеж лопаток и выдавили из дверного проема. Вот всегда Моголу надо все испортить.

И тут началось. Где-то вверху бухнуло раскатисто, нас тряхнуло и бросило друг на друга, как кегли. Макс улетел обратно в открытую дверь, там взвизгнула Джульетта. Я врезался в Фею, та вцепилась в Маголова, и мы кучей малой повалились на стенку, которая на мгновение стала полом. Сначала я был снизу, потом, кажется, сверху. Воздух снова стал поступать в легкие, а с ним знакомый уже запах дыма и феерверков. Я распахнул слезящиеся глаза и уперся прямо в шоколадные радужки Никко — ух, как злобно они могут гореть!

— Сандвич, — дурным голосом проблеял из-под нее Маголов.

— Прости, Ник… я просто… хотел прикрыть телом… — бормотал я, барахтаясь в попытке собрать ноги и найти ими пол.

Что-то вздернуло меня вверх и толкнуло к стене, снова занявшей нормальное положение.

— Пора убираться отсюда, — Селентика вытащила из-под широкого шелкового пояса помесь кастета и револьвера и ловко вставила пальцы в отверстия рукояти. — Наши друзья уже близко.

Из клубов дыма, в которых тонул коридор, послышались какие-то звуки. Монашка вскинула руку с оружием, целясь в сторону ближайшего трапа. Я вжался в стенку рядом с Никко, пялясь до боли в глазах в дымную пелену, но различить ничего не мог.

— Что у вас тут? — шепнул Макс, высовывая взлохмаченную башку из дверей «тюряги».

Я заметил у него на щеке свежую царапину, а потом — две фигуры, соткавшиеся из дымовухи в конце коридора, противоположенном тому, куда глядела Селентика. Впереди ковылял однорукий киборг, а за ним маячил чернокожий пират, демонстрировавший кубики торса в распахе кожаной безрукавки. Я разинул рот, чтобы крикнуть что-то предупреждающее, но Негр меня опередил. Высунул из-за плеча низушника ствол, расширяющийся на конце на манер лейки, и завопил что-то на местном эсперанто, из чего я понял только мат.

Селентика крутанулась на месте, как Тринити в «Матрице», и дыщ-дыщ-дыщ! Наверное Като умел уклоняться от пуль, потому что они ударили туда, где только что была его грудь, а попали в Негра. Пират схватился за развороченное горло, брызнул кровью и удивленно булькнул. Исправить ошибку сестра не успела. Наверху взвыло с приствистом, ухнуло и пошло колотить, так что весь корпус корабля затрясся, как припадочный. Пуля монашки выбила щепу из стенки, а потом сверкнула молния, уши рвануло, и когда я снова открыл глаза, оказалось, что ноги у меня выше головы. Я вяло раздумывал над этой загадкой, пока на фоне моих колен — на одном наметилась дырка — не возникла Никко.

— Данька, ты в порядке? — ее пальцы обеспокоенно щупали мои плечи, голову, а я не мог отвести взгляда от пушистых ресниц и наконец выдал:

— У тебя глаза, как махаоны.

— А у тебя контузия, — поставила диагноз Фея. — Серег, помоги-ка.

Лапищи Маголова подхватили меня под мышки и поволокли к трапу вслед за Селентикой, банданка которой рдела впереди пламенем революции. Я с трудом повернул голову и немного успокоился — Макс ковылял сзади в обнимку с Машкой, в коридоре — никого, кроме трупов. Като словно в воздухе растворился. Пукалка Негра, кстати, тоже.

Мы взобрались на следующую палубу и попали в ад. В жару и дыму метались вместо бесов полуголые мужики, таща к здоровенным пушкам снаряды, фитили, мешочки с порохом. Весь этот хаос по ходу подчинялся хриплым воплям седого одноглазого дядьки, то и дело подбадривавшего заряжавших длинной дубиной с колобашкой на конце. Селентика перла по пеклу, не сбавляя шага, отпугивая изредка натыкавшихся на нее ошалелых матросов дулом револьвера. Мы старались держаться сразу у нее за спиной, как утята за мамой-уткой. К счастью, пиратам пока было не до нас. Загадочные «друзья» монашки здорово задавали им перцу, чему я бы порадовался, если бы не одно «но»: мы все еще были на борту «Бегущей», которую воспитанники местного Шаолиня страстно хотели превратить в «Падающую».

Наверное я накарал, потому что борт между двумя пушками внезапно разлетелся вдребезги. Внутрь с воем влетело нечто смазанно-круглое, сметя с ног не успевшего отскочить матроса. Вопль бедолаги смешался с шипением и ревом канонира: «Даун!» Не успел я сообразить, на кого одноглазый обзывался, и почему все вокруг попадали, как мир решил лопнуть. Сделал он это громко, с размахом, обрызгав меня чем-то липким и горячим. Руки, которыми я прикрылся, словно жахнули здоровенной подушкой для иголок, причем торчали они остриями наружу. Меня приложило спиной о ящик с боеприпасами, и маленькую вечность я прощался с жизнью — дышать никак не получалось. Тело просто отказывалось это делать, несмотря на панические приказы мозга. Перед глазами все потемнело, в ушах пищало на разные голоса — наверное черти дрались за мою грешную душу.

Не помню, как, но, по ходу, я все же вздохнул, и какое-то время был поглощен исключительно этим важным занятием. В глазах прояснилось, только я тут же об этом пожалел. Потому что смотрели они на лежащую между моих заляпанных кровью кроссачей руку — мужскую, с грязными ногтями, волосатую и… бесхозную. Я диковато хихикнул, представив себя заходящим в лавочку Хургады с пополнением коллекции заспиртованных конечностей — и блеванул. Прямо на кисть, топорщащуюся на конце чем-то сахарно-белым. Мне полегчало — настолько, что я встал на четвереньки и даже смог приподнять гудящую башку. Образовавшаяся в борту «Бегущей» дыра открывала вид на жизнерадостно-синее небо, живописные облачка разрывов и… хищный корпус чужого корабля, целившегося прямо в меня жерлами чего-то похожего то ли на турбины, то ли на ракетные установки.

Позже я сам поражался своей реакции. Никогда не подозревал, что могу настолько быстро бегать на четвереньках. Но факт остается фактом — я спринтовал так, что джинсы на коленках задымились. Взрывной волной меня приподняло и бросило на ступеньки трапа — там уже поджидала наша дрим-тим, дополненная Селентикой. Монашка махнула револьвером, как Чапаев саблей, и поскакала в атаку, то бишь вверх по лестнице. Меня подхватили и дернули следом. Стоны протеста потонули в залпах пушек — пираты поливали нападавших ответным огнем.

Мы оказались в очередном коридоре, от прочих отличавшимся тем, что в иллюминаторе двери сверкала голубизна — мы достигли верхней палубы.

— Праведник, ты как, жив? — воспользовавшись мгновением передышки, Макс осторожно ткнул меня в грудь: видать, хотел убедиться, не привидение ли перед ним. — В тебе сколько литров крови?

— Это не моя, — начал было я, но потом вспомнил о своих руках, с которых подозрительно капало на пол. Поднял перед собой многострадальные конечности и чуть кирпич не высрал: представил, как выглядела бы сейчас моя морда, не успей я прикрыться.

— «Как обманчива природа», еж задумчиво сказал, когда, охая от боли, тихо с кактуса слезал, — прокомментировал Макс торчащие из моего мяса разнокалиберные щепки.

— Чего мы такие бледненькие? Только не падать! — Маголов подпер меня плечом. — Падать будем потом, когда свалим отсюда на...

Его слова потонули в воплях, огласивших палубу за дверью. Раздался зубодробительный скрежет, «Бегущую» дернуло, повело боком, снова дернуло. Мы снова попадали кто куда, только Селентика осталась, где была, ловко расставив привычные к качке ноги — кстати, очень стройные. Снаружи снова орали, палили — теперь уже по ходу из ручного оружия — и звенели сталью. Если честно, мне туда не хотелось, я бы лучше у стеночки еще полежал. Но моего мнения никто не спрашивал.

В наш тихий уголок влетели двое пиратов, впустив внутрь «тра-та-та-та-та» пулеметной очереди или чего-то очень на нее похожего. Увидев монашку в нашей компании, они забыли, зачем мчались, и начали общаться с мнимой коллегой на повышенных тонах. Я старался прикинуться ветошью, потому что подчиненные Пита подчеркивали свои доводы, эмоционально тыча стволами в нашу сторону. Очевидно, что-то у сестры с ними не сложилось. Пират с пирсингами в ушах внезапно взял ее на мушку. Я зажмурился, но выстрела не было. А когда открыл глаза, понял, что просмотрел самое интересное: чувачки аккуратно лежали, по-братски смешивая кровь в одной луже, а монашка отирала платочком торчащий под дулом револьвера штык.

Джульетта от такого зрелища позеленела, и даже у Макса цитаты по ходу иссякли. Заметив нашу реакцию, Селентика улыбнулась ободряюще и проворковала:

— Не волнуйтесь, дети мои. Все будет хорошо.

Почему-то верилось в это пока не очень.

Какое-то время мы тусовались в тамбуре, пока сестра наблюдала за развитием событий на палубе через уже изрядно закопченый иллюминатор. Наконец, она решила, что момент наступил, и дала нам отмашку на выход.

— Дыщ-дыщ!

Прежде, чем я успел высунуть нос наружу, какой-то случайно подвернувшийся кадр уже получил от Селентики пулю. Раньше у меня было такое развлечение: при просмотре боевиков считать, сколько злодеев замочил тот или иной герой. Так вот, наша Лара Крофт уже отправила на тот свет шестерых и даже не вспотела. Если, конечно, у них здесь вообще есть «тот свет». Но тут мне в глаза ударило солнце, и стало совсем не до математики. Поначалу я вообще мало что различал, так слепило отвыкшие от яркого света, разъеденные дымом глаза. А когда проморгался, то захотелось стать маленьким, сереньким и закатиться под коврик.

Напавшее на нас судно оказалось меньше по размерам, зато все было покрыто синевато отливающей броней и больше всего напоминало поднявшуюся в воздух подводную лодку. Снаряды пиратов понаделали в корпусе вмятин, искрящая пробоина красовалась на том боку, который был пришвартован к «Бегущей», но казалось, что корабль Пита потерпел больший урон. Мачты разнесло в щепы. Часть из них вовсе отсутствовала, отсавив после себя зазубренные пеньки, одна все еще лежала на палубе, укрыв саваном паруса несколько трупов. По ним скакали сражающиеся, тыкая друг в друга мечами и паля из пистолетов — для полноты картины не хватало только попугая Сильвера, орущего с реи: «Кар-рамба!»

Сначала мне трудно было разобрать, кто есть кто. Да и приглядываться затруднительно, когда пытаешься не потерять из виду красную банданку и одновременно не стать кормом для птиц — если тут таковые водились. Наконец я сообразил, что мы маневрируем по направлению к группке слаженно махающих холодным оружием чуваков — от экипажа «Бегущей» их отличала какая-то подтянутость и даже элегантность. Пиратов они мудохали со стилем: прямо английские джентльмены, решившие порвать шайку Лондонских бандюг. Команде Пита приходилось туго, несмотря на явный численный перевес. Сам капитан матюгался со шканцев, завывая пилой, и жутко раздражал «денди», перодически пытавшихся наделать в нем дыр — пока, впрочем, безуспешно.

Наверное, я отвлекся — зрелище пуль, с искрами рикошетящих от груди кэпа-терминатора, особенно доставляло — потому что вдруг мы оказались среди «джентльменов». Взяв нас в щетинящееся сталью кольцо, друзья Селентики стали потихоньку отступать к своей «субмарине». При виде этого маневра, Пит поднял жуткий хай, и пираты навалились на «денди» с новой силой. Стрельба вокруг поутихла — по ходу, мервыми мы были кэпу не нужны. Зато в ход пошло все, что могло колоть, рубить и выпускать кишки. На палубе от них и кровищи уже стало скользко, да и воняло хуже, чем в местном сортире. Джульетта в полуобморочном состоянии висела на Максе и Маголове, а я искал, кто бы мне подставил плечо — по ощущениям, я потерял пару литров крови, завтрак, а скоро посею и сам себя. Пошарил глазами на предмет Феи, не нашел, снова поискал… Ёпт!

— Никко! — заорал я, разворачиваясь на сто восемьдесят, и пытаясь прорвать кольцо наших защитников. — Николенко, ты где?

До Селентики, похоже, тоже дошло, и она закрутила головой, эффектно пустив волосы по ветру. Монашка крикнула что-то, и «денди» замедлили ход. Тут я услышал визг:

— Пусти, хуман ковайный!

Вот непруха! Кудрявый недоносок, тот самый, что вытащил нас из сферы, пер брыкающуюся Фею к мостику. Футболка у нее задралась, открывая нежный живот и колечко в пупке. И вот от вида этого колечка так мне больно стало, будто самому диафрагму проткнули. Мозг отключился. Я нагнулся, схватил первое, что под руку попалось — кажется, саблю с витым эфесом, прямо из руки трупака выдернул — и с воплем «А-а-а!» рванул Фее на помощь. Что-то уцепило за шкирятник и дернуло назад. Оказалось, монашка. Запястье сжало стальными тисками:

— Только без глупостей! Мы ее спасем.

Быстрый приказ «джентльменам», и вот двое из них уже прорубаются к Фее, пока остальные удерживают натиск ободренных успехом Кудряшки пиратов.

— Не успеют, — простонал рядом Маголов, кусая губы. — Блин, и как ее только угораздило потеряться! Все время же рядом была.

Я ничего не ответил, но внутренне боялся того же. Вдали от заложников — то бишь нас — ребята с «подлодки» превратились в мишень. Живы они оставались еще только потому, что пираты опасались задеть своих наиболее ретивых товарищей. Но вот капитану на такие сентименты было плевать. Особо не целясь, Пит пальнул из чего-то, похожего на обрез. Индеец с косичками удивленно уставился себе на грудь, где задымилась дыра, размером с кулак. Но и один из «денди» схватился за бок и медленно осел на палубу. Второй, бешено вращая клинком, рванулся вперед. Сердце у меня подскочило: вот-вот супермен окажется рядом с Никко.

И тут Кудряшка решил сменить тактику. Выхватив кинжал, ублюдок приставил лезвие к горлу Феи и заорал нечто, не требующее перевода. Я насмотрелся достаточно голливудской продукции, чтобы понять: либо «джентельмены» сейчас сложат оружие, либо прощай, отаку. Селентика аж зубами заскрипела. Я представил, что сделает с ней Пит Пила, попадись она ему в руки, и решил, что на месте монашки точно бы сдаваться не стал. Никко по ходу тоже потеряла надежду, побледнела вся и глаза закрыла.

Вот тогда это и случилось. Низушник возник за спиной Кудряшки внезапно и беззвучно. Ствол с раструбом уткнулся в лохматый затылок, и пират сложился, как марионетка, нити которой бросил кукловод. Фея тоже потеряла равновесие, но Като подхватил ее на плечо и понес к нам, придерживая культей. Шел он спокойно, даже не торопясь, будто нес мешок картошки из гастронома. А по пути расстреливал все движущееся, благо Никко прикрывала его от пуль живым щитом.

— Вот это я называю пикап, — восхищено вздохнул рядом Макс, но отвлекаться на него было некогда.

Заряды в негровой пукалке, чем бы она не палила, кончились. Прочухав это дело, какой-то умник полез на однорукого с саблей, целя по ногам. И тут я пожалел, что не могу прокрутить повтор в слоу моушен. Как уж там Като отвел лезвие, не знаю, может, принял удар на ствол. Только нападавший сунулся вперед, потеряв равновесие. Согнулся, напоровшись на колено низушника, а потом — хрясь! Казалось, я слышал, как подалась шея пирата, несмотря на шум схватки.

Еще один отморозок замахнулся на однорукого, подскочив с другой стороны. Като развернулся, и ноги свисающей с его плеча Феи вмазали лосю по челюсти. Сапог самого низушника довершил дело, отправив нападавшего в полет через палубу. В руке у киборга чудом возник антикварного вида пистолет — у одного из пиратов он его, что ли, стащить умудрился? Дыщ! Дыщ! Еще двое рухнули с симметричными дырками ровно посредине лба. Тут произошла встреча на Эльбе: Като влился в наши ряды.

У его виска мгновенно возникло дуло револьвера.

— Дукио нанерё! — рявкнула Селентика.

Низушник покорно выронил пушку, один из «денди» стащил Фею с его плеча. Внезапно я понял, что сейчас произойдет. Однорукий, по ходу, тоже. Бледное лицо, покрытое капелькими пота, приняло отсутствующее, пустое выражение, только грудь судорожно вздымалась, словно он спешил надышаться перед смертью.

— Нет! — Никко вывернулась из джентльменских рук и прыгнула дикой кошкой между красной сестрой и Като.

От неожиданности монашка отступила на шаг, а Фея прилипла к низушнику, как жвачка к стулу. Тут меня толкнуло, на лицо брызнуло горячей волной. Падая, я умудрился прикусить язык. Рот заполнил вкус крови. Сверху навалилось что-то тяжелое, мешая подняться. В раненых руках толчками пульсировала боль, перед глазами плыли круги и топтались разнокалиберные сапожищи — вперед-назад, точно в странном мужском балете. В плечо впечатался каблук, я взвыл и немного пришел в себя.

Лежал я под одиним из наших защитников — паренем на вид немногим старше нас. Он еще дышал, но на губах пузырилась розовая пена — что не удивительно, если учесть дыру в груди, из которой меня усердно поливало кровищей. Если с этим быстро что-то не сделать, то доблестный «денди» отправится прямиком в джентльменский рай. Извиваясь ужом, я выполз из-под тела, подхватил его под мышки и потащил. Наверное в последующие пять минут — часов? жизней? — я прошел бразильянское испытание мужественности. По крайней мере, ощущения в руках были такие, будто я их по локти засунул в варежки с ядовитыми муравьями. Казалось, каждая щепка старалась впиться поглубже в мое мясо и уколоть побольней. Поминая недобрым словом канал «Найшенал географик», Хургаду, Пита и иже с ними, я тянул и тянул, едва замечая происходящее вокруг.

Где-то орали, ревела пила и гремели выстрелы, мимо медленно ползли доски, усеянные отстрелянными гильзами и бурыми пятнами, между которыми порой островками вздымались тела, в основном, по ходу, пиратские. Помню, на одном из них тлела рубашка, и воняло жутко горелым волосом и немного копченостями. Я еще тогда подумал: странно, что вся «Бегущая» еще не занялась. Наверное древесина палубы и переборок пропитана чем-то, или это особая порода, которая не горит.

Вдруг кто-то ухватил моего «денди», пытаясь выдернуть из моей хватки. Парень не возражал — к тому времени он был в отключке. Зато возражал я. И так как руки были заняты, вцепился зубами в первое, что под них подвернулось — обтянутое заляпанной белой тканью плечо. Хозяин плеча взвыл, матюгнулся, пальцы, горько воняющие порохом, зажали мне нос. Пришлось разжать челюсти. Передо мной предстало чумазое лицо с благородной бородкой. Губы под усами шевелились, но я мало что понимал. Потом рядом оказался Маголов, и они вместе с бородатым перетянули меня через борт — и в бронированное нутро «субмарины».

В каком-то тумане я смотрел, как уносят в недра «подлодки» раненых, — в том числе чувачка с дырой в груди. Джульетта, Макс и Серега столпились вокруг меня, охая, ругаясь и вопя что-то вроде:

— На помощь! Праведник кончается!

Низушник, все еще живой и почти невредимый, скромно подпирал стеночку, глядя на меня большими глазами. Фея топталась рядом, кидая умоляющие взгляды в мою сторону, — словно не в силах была решить, кому она сейчас нужней. Или кто больше нужен ей?

Я ухмыльнулся, плюнув кровью. Джульетта закатила глаза — она ж не знала, что у меня язык прокушен. Вокруг потеменело. Я решил, что и вправду кончаюсь, но это всего лишь задраили люк. Лампочки на потолке вспыхули ярче, стальной пол задрожал под ногами. «Субмарина» качнулась, заскрежетала бортом по боку «Бегущей». Защелкали какие-то механизмы, и внезапно я почувствовал движение в животе — судно набирало скорость. Облегчение накатило теплой волной, отбирая последние силы. Я привалился к стенке, откинув голову, но Селентика не дала нам расслабиться.

Уже какое-то время она лаялась с бородатым, который, по ходу был у «денди» за старшего. Судя по тому, какие «нежные» вгляды сестра посылала в сторону Като, предметом спора был именно низушник, и спор этот быстро перешел на высокие тона. То ли у джентльмена первого иссякли аргументы, то ли монашка привела неопровержимый довод, но капитан «субмарины», хмурясь, уступил. По его знаку двое «денди» шагнули в Като, вытаскивая из ножен едва отертые от крови пиратов клинки.

— Иэ! Вы не можете! — Никко шагнула вперед, закрывая низушника собой. — Он накама! Он мне жизнь спас!

Не знаю, поняли ли ее подчиненные бородатого, но они замялись, зато вот у Селентики никаких сомнений не было:

— С дороги, девочка! — холодно прикзала она. — Он враг и должен умереть. Он помог тебе только потому, что рассчитывал таким образом спасти свою шкуру.

— Это неправда! — крикнула Фея. На ресницах ее блеснули злые слезы. — Като не такой!

— Не лезь во взрослые игры, малыш, — улыбнулась красная сестра и кивнула «денди», добавив что-то на языке Неба.

Один из них попробовал ухватить Никко за руку, но та ловко лягнулась, угодив парню в голень. Не знаю, чем бы все закончилось, если бы Като не обхватил девчонку сзади здоровой рукой и не отпихнул в сторону.

— Наи! — отрезал он, когда Фея с изумленным лицом дернулась обратно.

Но тут я решил не досматривать, порешат низушника у нас на глазах или отведут сначала в тихое место. Встал. Пошел. То есть ноги вроде как шли, а голова парила отдельно и не очень прямо. Никко меня подхватила, и встали мы между одноруким и «джентльменами» уже вдвоем.

— Давайте, — говорю, — валите парня. Только сразу забудьте то, чего вам от нас надо. Мы лучше с Питом Пилой сотрудничать будем, чем с вами, мясниками.

— Верно, Праведник, — Маголов внезапно очутился рядом со мной. Причем в руке у него дрожал пистолет — трофейный, наверное. — Пираты и те никого не убивали, — и поправился. — Пока их не трогали, кочнечно.

Макс тихонько надавил на прыгающее дуло, отводя его книзу:

— Мои друзья тут хотят сказать, что… — а дальше последовала непереводимая тирада, частично по-английски, частично хули знает по-каковски.

В глазах бородатого и прочих «денди» замерцало понимание, зато мы с Маголовым только переглядывались озадаченно, как туристы на африканском базаре. Под финал речи Савицкий бесцеремонно ухватил Като за рукав, меня за ворот, и внезапно мы с низушником оказались рядом — стоим и гляделками хлопаем. И вот что странно — я только сейчас заметил, что чувак единственный, на кого мне не приходилось смотреть сверху вниз. Одного роста мы оказались, во как.

— Одинаковые! — Джульетта, про которую я в пылу событий чуть подзабыл, поднялась с пола, белая, как зомби, и наставила на меня с Като обличающий перст. — Господи, вы же похожи! Как близнецы… — и на этой торжественной ноте Машка грохнулась наконец в заслуженный обморок.