Глава 12. Грызуны

В Лесу стало тихо и грустно — почему-то его покинули и многие обитатели, и хорошая погода. Кто-то разъехался в другие земли, кто-то все больше времени уделял иным делам, нежели пению, кто-то перестал откликаться на разговоры и приглашения.

Тогда-то вместо живых голосов появились объявления. Белые листочки трепетали на ветру, плоские таблички с неровными краями торчали в ветках деревьев, диски на веревочках крутились и мелькали изображением непонятных символов…

Однажды Щенок увидел, как незнакомый белый зверь, большого размера, но вроде бы легкой формы, аккуратно цепляет бумажку к стволу дерева. Щенок приблизился и прочитал:

«Открыто ателье по перешиву! Почувствуй себя в новой шкуре, как в старой! И даже лучше!» Подпись: Тучка.

Щенок осторожно принюхался к зверю. Запах был знакомым, а вид — нет. Чему доверять — носу или глазам — Щенок не знал. Но вдруг зверь шлепнул его по носу изящной лапкой, вынырнувшей из пушистого белого меха:

— Это же я!

— Ты? А… зачем это ты так? — удивился Щенок. И обрадовался, что зверь не пропал насовсем, а нашелся в новом виде.

— Разве есть разница, как тебя зовут? — сказал воздушно-пушистый зверь и с улыбкой поглядел на небо. — Мне так и там приятнее.

На вопрос «Чем приятнее?» зверь улыбнулся, не ответил, но поблагодарил за вопрос. Щенок решил, что кто-нибудь из обитателей, наверное, тоже не пропал совсем, а, возможно, стал какого-то другого вида.

Глухарь почти перестал появляться в Лесу, пересылал только записки с бухтением. И то обращался к редким обитателям — он был настолько занят, что стал Избранным Глухарем. Его записки были когда короткими, когда длинными, но радовали хотя бы тем, что приходили.

На одном большом раскидистом дереве, с толстым стволом, словно бы специально предназначенном для какой-нибудь мощной стройки, трепетало множество ленточек от благодарных зверей. Вокруг дерева из земли торчали таблички: «Внимание! Бобер закончил плотину. Начал строить мост. Еще идет строительство дороги „Оттуда — сюда”». Щенок искренне заинтересовался и посетил строительные работы по всем объектам. Размах впечатлял.

Некоторые объявления существовали сами по себе и неизвестно кому и о чем сообщали.

«Меня не ждите. Уплыла». Без подписи.

«Берегитесь! Лето — вовсе не веселая пора!»

«Лось наращивает темпы. Пошел по воде», — это было хотя бы понятным.

На огромном дубе висело размашистое: «Посетите мою поляну — и ваш мир не будет прежним!» и еще «Выдаю гармошки напрокат, оплата хорошим настроением! Кто познает дзен — жилетка в подарок!» Объявления от Медведя были написаны задом наперед, чтобы прочесть их сумели только те, кто действительно может познать дзен.

«Верите ли вы в то, что есть огонек, не страшный Лесу? Заходите к Сове!» и ниже: «Сова улетела в Высокие Поляны. Не ждать, пока лето не закончится. Председатель собрания временно неизвестен».

Щенок перечитал последнее объявление. Последнее время Сова стремительной кометой летала над Лесом, иногда уносясь за горизонт. В нескольких местах Щенку удалось побывать вместе с ней, но о Высоких Полянах он слышал впервые. К Совиному дуплу имелся повод зайти.

Оказалось, около дупла по объявлениям, которые Сова давала вслух, выкрикивая их в полете, собралось целое общество. Местность, о которой вдохновенно рассказывала Сова, находилась за грядой холмов и стеной из высокого кустарника. В колючей стене имелся извилистый проход.

Оживленно описывая, сколько замечательных мест, прекрасных обитателей и отличных песен можно узнать в Высоких Полянах, Сова отвлеклась только один раз — на большого четвероногого зверя, который проходил невдалеке и говорил, что он — дождевой червь. На зверя все поглядели с недоумением. Высокие Поляны стали в их воображении еще более привлекательными.

В кустарнике, куда все добрались без приключений и дружным обществом, зияла дыра, очень похожая на Совиное дупло. Попытались пролезть. Первым, отдуваясь, отпал Медведь.

— Не могу! Это все потому, что мне рамки мешают, — он отошел в сторонку.

— Не знаю в чем дело, — расстроившись, поправила очки Сова. — Если исходить из теории вероятностей… Ты со своей гармошкой должен пролезть везде.

— Сова, — ответил Медведь, — на гармошке я играю, а сейчас я лезу слушать, сейчас я без нее. Знаю же, что она мешает, перебивает чужие песни. В чужой лес со своими инструментами лучше не ходить. Особенно в первый раз. Да и большой я. Лучше в стороне послушаю — а то вломлюсь, распугаю прекрасных и отличных.

Щенок был меньше Медведя, но он тоже не пролез. Попытался еще раз. И еще. Он запихивал в кустарник нос, зад, лапу, хвост… Сова помогала чем могла: пыталась надеть на него маску другого зверя, подталкивала в спину… но ничего так и не вышло.

— Н-да, — недовольно уселась она на землю. — Странное чувство. Словно позвала на чай, а стол не накрыла.

Со стороны кустарника, у самой земли, высунулся блестящий нос.

— Вот с Сусликом нет проблем. Он везде пролезет, — махнула крылом Сова.

— Так он грызун, — вздохнул Щенок, встречая молчаливо-недоуменный взгляд приятеля, оглядывающего застрявшее общество. — У этих зверей свои ходы повсюду.

— Я буду как грызун! — объявил ловкий и оптимистичный Горностай и, разбежавшись, юлой ввинтился в кусты. — Этим способом я пользовался уже когда-то давно, — послышался его звонкий голос из зарослей. — Похоже, тут расширилось все, но пройти можно. Попробуй, Щенок!

Щенок сунул нос в дыру, просверленную Горностаем, но опять не пролез.

— Я извиняюсь, — совсем огорчилась Сова. — Но я принесу вам песни Высоких Полян на своих крыльях!

Согласившись с таким решением и порадовавшись ему, Щенок вернулся в привычный Лес. По-прежнему тихий. Где-то носились Дикие, эхо их топота долетало иногда до чутких ушей…

За время отсутствия Щенка появились новые объявления.

«Будьте осторожны! Некий грызун в своих докапываниях скоро пророет метро», — гласило одно. Подпись: Доброхот.

Щенок задумался и попробовал высчитать, кто мог это написать и о ком?..

Грызунов в Лесу было немного. Они по непонятным причинам выглядели так, словно жили особняком — одна только недавняя история, что Суслик уже успел пролезть туда, куда остальные еще только пришли, говорила за это. Хотя вряд ли грызуны делали что-то особое нарочно. Щенок немало размышлял о том, почему с грызунами почти ни в чем нельзя быть понятым и уверенным. Возможно, думал он, это случается потому, что у них другие челюсти — нет клыков, нет клювов. Порой казалось, что их челюсти нарочно такие, чтобы широко улыбаться — большие ровные передние зубы, показываясь хоть чуть-чуть, делали их улыбки широкими и приятными. А иногда думалось, что эти зубы сделаны так, чтобы под них просовывался язык в дразнилках.

Щенок решил, что настал момент попробовать узнать поподробнее о грызунах у одного из них и побежал к норе Суслика. Возле главной его норы было непривычно оживленно:

— Что это за набор звуков?! Хулиганье! Кто так поет? — слышался строгий голос откуда-то сверху.

— Нормальная грызунская песня. Долгая, путаная, с присвистами, — разъяснял кто-то, с присвистами. По голосу это был не Суслик. Тот наверняка лежал в обмороке. Или спал.

— Безобразие! Что я вообще тут делаю? — продолжал возмущаться строгий голос.

Щенок тихонько отошел — ему придумалось нарисовать веселую картинку, на которой спящий Суслик улыбался бы и одновременно показывал язык под большими передними зубами. Можно ему потом будет показать и тогда, под хорошее настроение этого грызуна, вдруг удастся что-нибудь понять про остальных его племени?

То, что в грызунские дела и докапывания не стоит глубоко лезть, Щенок почуял давно, хотя интерес тянул его за нос. Вреда от этих дел не было — но и понимания с толком тоже. Если грызуны разговаривали, они обычно понимали друг друга, но не остальных — нередко приходилось кому-то становиться переводчиком. Грызуны были постоянно заняты чем-то секретным и важным, чтобы их сосредоточить на другом, приходилось их ловить. О сокровищах, спрятанных в их норах, можно было бы написать легенду. Чтобы грызун чем-то поделился, его опять-таки надо было ловить и надеяться, что он поймается в хорошем настроении.

Щенок встретил Суслика внезапно и очень удивился — тот не прятался в своей норе, которую покидал в исключительных случаях, предпочитая прорыть новые ходы, чем показываться на поверхности. Суслик стоял около дерева и сосредоточенно крепил объявление. Слова были Щенку понятные, но они плохо складывались во что-то объяснимое.

«Тушкан! — гласила крупная надпись. — Есть интересная песня. Жду тебя на третьей грызуньей поляне».

— Кто такой Тушкан? — спросил Щенок, приближаясь.

— Понятия не имею, — сказал Суслик и разгладил лапками объявление. — Разве это имеет значение?

— А где же эта поляна? — еще больше удивился Щенок.

Суслик посмотрел на него снизу, но так, словно бы с высоты десятка сусликов, поставленных друг на друга:

— Ты ничего не понимаешь в нас, грызунах. Сначала надо выманить Тушкана, кем бы он ни был. Потом найти ему поляну. Третьей она будет в зависимости от того, как считать. А потом на это объявление могут прийти те, кто окружит поляну и не даст Тушкану сбежать…

Щенок понял, что он не понимает:

— Я и хотел с тобой об этом поговорить. О понимании. Вернее, о непонимании…

— Оно и понятно, — вздохнул Суслик и, подняв с земли стопку таких же объявлений, пошел по тропе, присматривая новое дерево.

Посидев немного и перечитав объявление трижды, Щенок заспешил за приятелем.

— Значит, ты, грызун, сам идешь по поверхности и выманиваешь на нее тоже грызуна? — спросил он осторожно.

— Да.

— А может кто-то не-грызун выманить одного из вас?

— Конечно. Вы же выманили меня? Ты, Сова, Лань. Барсук, как известно, выманил Бурундука.

«Когда-то пришел Бобер — известный грызун. И стройка у него ох шумная!.. Тут незнакомый пока никому Тушкан, — прикинул в уме Щенок, — а еще неизвестно сколько обитает в Лесу незаметных грызунов. А все вон ушли к Высоким Полянам, потому что в Лесу стало тихо…»

Воображение Щенка нарисовало ему картинку, как Лес заполняется звуками, свистящими песнями, суетой и движением, потому что вышли в него те, кто долгое время прятался. А почему прятался?.. Не потому ли, что у них нет ни клыков, ни клюва, и им кажется, что они беззащитны?..

Наверное, если те в Лесу, у кого есть клыки и клювы, помогут странным зверькам, с широкими улыбками, выйти на поверхность, то… хороших песен можно будет услышать больше и не обязательно будет за песнями лазать через колючий кустарник. А то можно подумать, какие-то далекие поляны лучше родного Леса!..