Глава 7. Краски леса

Щенок заходил все дальше и дальше в лес и все больше собирал в себе удивление от его размеров и красок. Иногда Щенок оказывался на полянах до того странных, что не понимал — чего ему больше хочется: бежать оттуда без оглядки или остаться, прислушаться и присмотреться. Некоторые поляны он потом обходил стороной, на некоторые — возвращался с любопытством.

Порой по лесу проносились удивительно непонятные звери, да и звери ли это были вообще? Но шумели они изрядно — топали многочисленными конечностями, посчитать которые было трудно, меняли окраску прямо на бегу (а они все время куда-то очень спешили), прыгали и кричали большими буквами. Песни у них были дикие, такие же, как они сами.

— Новички, — ответила Лань, когда Щенок пришел к ней с вопросом о странных созданиях.

— А… они освоятся? Обретут вид? Перестанут шуметь?

— Да, если захотят этого. Кое-кто из них считает нормальным, когда два хвоста или шесть лап, когда непонятно — птица он или зверь. Это неплохо, может быть красиво. В дикости есть своя сила и прелесть. Плохо, если они будут продолжать петь, но так и не научатся не фальшивить, при этом будут носиться по лесу и сбивать остальных с ног или пугать их своими криками, — умудренная давней жизнью в лесу, сказала Лань. — На такой случай у нас в лесу есть Дозор. Он не против Диких. Он за спокойствие всех. Ты уже не новичок в лесу. Ты можешь выходить в такой Дозор.

— Не знаю, сумею ли, — прижал уши Щенок. — А вдруг я ошибусь в ком-то? Приму его за Дикого, а он просто из тех, кого я еще не знаю? Ведь я же могу ошибаться. Ведь я же уже ошибался…

— Смотри не на жителя леса, а на его песни. Укажи ему, если он фальшивит. Но не пропускай тех, кто задирает других и думает, что, устроив грызню, сам поет свою песню.

Щенок решился и стал Дозорным. Много на себя не брал. Не больше, чем мог честно сделать. Часто говорил прямо — есть в песне фальшь или нет, грызня ли на поляне или громкий мир.

Однажды из крон высоких сосен к нему слетел Зимородок. Щенок хотел сказать, что почти испугался неожиданного появления птицы, но Зимородок был такой яркий, что заворожил Щенка. А когда они поприветствовали друг друга, Щенок вспомнил — он видел, как Зимородок спорил и с Лисой, и с Глухарем, но без толка. Потому что незачем тому, кого трогает небо, спорить с тем, кого держит земля. Ни вреда, ни пользы не будет, а лишь непонимание.

Его речи были удивительны для Щенка, непривычны, но мелодия казалась знакомой. Она принадлежала все тому же лесу, пронизывала его и все живое в нем, была как поляна с множеством разноцветных растений. Кругом цветы: красные, желтые, белые, синие — выбирай любой по вкусу, но не теряй из вида остальные. Зимородок словно показывал — бывает и так, и по-другому, бывает как угодно. Только прислушайся к себе и к цвету!

— Откуда ты? — спросил Щенок Зимородка. — Я редко вижу тебя.

— Я… — блеснула глазом птица. — Я живу в высокой башне из слоновой кости. И да, редко спускаюсь в Лес. Хотя мне здесь нравится.

— Ты живешь там один?

— Нет. Там вьют гнезда многие из леса. Твой знакомец Глухарь, например.

— А почему вы не живете в лесу?

— Иногда Лес… утомляет, — вздохнул Зимородок. — Не все в нем признают не свои песни. Таких трудно слушать. Отсутствие свободы угнетает, когда нередко несвободен даже не ты, а тот, кто с тобой говорит.

— Мне непривычны и не всегда понятны слова твоей песни, Зимородок, — признался Щенок. — И не песни тоже.

— Это не важно. Тебе ведь нравится мотив? Значит, у тебя уже есть свобода, — защебетала птица, повеселев. — Ты забавный. Если хочешь, я буду прилетать к тебе и присматривать за тобой. Изредка.

Щенок с радостью согласился, и птица улетела, оставив после себя завораживающе приятное чувство свободы. С ним Щенок продолжал ходить в Дозоры, слушать чужие песни и сочинять свои…

Потихоньку в Лес пришла зима.

Зайчиха была первой, кого Щенок увидел в зимней одежке.

— Привет, Зайчиха! — обрадовался Щенок.

— Привет, Щенок, — ответила Зайчиха и хрустнула сочной морковкой. — Спасибо, что зашел.

Щенок огляделся, потому что не понял — если зашел, то куда? Они встретились посреди широкой тропинки, далеко от гнезда Зайчихи и от ее поляны. Вдоль краев тропинки росли кустики припорошенной снегом черники. Зайчиха смотрела на Щенка, но думала явно не о нем. Возможно, о чернике.

— Как у тебя дела? Как здоровье твое и твоих зайчат?

— Спасибо, — отозвалась Зайчиха, доедая морковку.

Этот ответ тоже был Щенком не понят.

— Как твоя песня? — спросил он. — Успеешь сочинить и спеть нам ее до того, как сменишь шкурку? Тебе идет белое, ты в нем красиво смотришься.

— Спасибо… — опять сказала Зайчиха и вдруг как-то оживилась, заворчав: — А ты, не знаешь ли, Щенок, кто все тропы перекопал? Беда одна. Шагу ступить нельзя — в чью-нибудь нору да попадешь лапой.

— Многие копают, не всегда для беды. Но сейчас зима, и они обычно зря не…

— Что же им просторного леса мало? — сказала Зайчиха беззлобно, но с укоризной. — Зачем на тропах-то копать? Вот хотят звери пройти ровно и спокойно, мало им и так, что ли, трудных дорог, а тут — нора. И в нее лапой… И ты не копай. Неприятно это. Спасибо сказать не за что.

Она аккуратно вытерла лапы снегом и повела длинными ушами, с утонченными черными кончиками. Ей очень шло белое.

Щенок еще попытался с ней заговорить, даже воспитанно завел речь о погоде, сказал, что нынче она без метелей. Он знал, что зайцы любят обсуждать то, что понятно и просто. Зайчиха упорно его благодарила. На этот раз за хорошие вести.

— Спасибо тебе, Щенок, — сказала она наконец, снова посмотрела куда-то мимо него и ушла.

Щенок остался на тропинке один. Он сначала обиделся и загрустил, потому что разговора не вышло, потому что о песне он так и ничего не узнал и приглашения не получил. А зайчиха действительно красиво пела в своем белом зимнем наряде, ему нравилось.

Но потом он подумал, что если пока не получается, то это еще не значит, что не получится.

Из-за дерева вышел Барсук. Он выглядел недовольным и провожал Зайчиху внимательным взглядом.

— Вот ты как был хищник, так им и остался, — сказал Барсук. — У тебя клыки и когти!

— Я не понимаю! — обиделся Щенок. — Что я сделал или сказал?

— Неважно, что ты не понимаешь. Важно, как я понимаю.

«Нет, я ничего не понимаю», — подумал Щенок и вздохнул печально. Он очень не любил, когда появлялся хоть намек на грызню.

— Барсук, чтобы поругаться, нам обоим должно этого хотеться. А я не хочу. Ты друг мне, но мне кажется, что в тебе сейчас говорит твоя темная… полоса.

— Неважно, что во мне говорит.

Барсук ушел. Щенок порадовался оттого, что он не стал продолжать спор, который понимал только один Барсук. Значит, еще оставалась возможность договориться.

Щенок посмотрел на следы на снегу, которые оставили иногда меняющая цвет шкуры Зайчиха и полосатый Барсук. И понял, что разноцветным очень трудно. Часто разноцветные сами не понимают сами себя — слишком многое их тянет меняться.