Фомальгаут Мария - Кикимора

— Кикимора по болоту бродит, — говорит бабка.

Лукерья верит. Бабка зря не скажет. Сказала бабка — кикимора по болоту, значит, так тому и быть. Бабка-то уже сто годков на свете живет, все-то знает…

Если в сумерках огни на болоте — значит, кикимора по болоту бродит.

Лукерья ускоряет шаг, торопится, надо дотемна до дома успеть, спрятаться за высоким забором, за тяжелыми дверями, закрыть на засов, забраться под теплую овчину, смотреть, как полыхает огонь в печи.

Только до дома еще добраться надо.

А до дома добраться, это через болото пройти надо, по стежке, узенькой-узенькой, а шаг вправо шагнёшь, шаг влево шагнешь, упадешь, и схватит тебя болото за ноги, утащит в трясину, только тебя там и видели.

Так что надо осторожно идти.

И поспешать.

Как бабка говорит, не торопись, но поспешай.

А бабка зря не скажет.

Зря, что ли, сто лет живет.

Темнеет.

Ухает что-то там, в темноте ночи, то не филин ухает, то будто бы другое что. А что другое, леший какой-нибудь, или кикимора та самая, хотя нет, кикиморы не воют, бабка говорила, кикиморы тихо сидят.

— А огни… — маленькая Лукерья показывает на окно.

— Кикимора тама сидит, — кивает бабка, месит тесто, пироги будет печь.

— А она страшная?

— Ух, страшная… волосья патлами немытые, когти во…

Лукерья пугается, вот-вот разревется.

— А она сюда не придет?

— Тю ты, с болота со свого не выйдет… не ходют они…

— А много кикимор?

— Раньше-то многонько было… теперь-то маленько осталось.

— А чего так?

— Мрут, чего.

Вот так. Мрут кикиморы. А все равно страшно.

Лукерья торопится через болото, переступает с кочки на кочку, как бабка говорила, не торопись, но поспешай…

Димон просыпается.

То ли утро, то ли вечер, то ли день, то ли ночь.

А вообще, какая разница.

Димон приподнимается на постели, включает ноут. Проверяет почту, ребята в чате все, можно в чате посидеть.

А что.

Времени вагон и маленькая тележка.

Димон думает, может, сделать это сегодня. Это самое. Что уже Витютень сделал. И Андрей. И много еще кто. Те, кто в чат больше не выходят.

Нет.

Не сегодня.

Димон еще подождет.

Торопиться-то некуда.

Лукерья перебирается с кочки на кочку, спотыкается, чуть не падает, вскрикивает коротко. Болото откликается многоголосым хохотом. Болото… болото огнями дразнит, лихоманит, заводит невесть куда.

И то правда.

Невесть куда.

Смотрит Лукерья, заплуталась, заблудилась, вот теперь черт пойми, куда идти, куда путь держать. Чш, чш, нельзя чертыхаться, бабка говорила, кто чертыхается, того черт унесет. Вон, батя все чертыхался, пил по-черному, вот его и унесли черти, год уже как унесли…

Лукерья боязливо крестится. Еще пытается найти дорогу, знать бы еще, где она, дорога эта…

А не знает Лукуерья.

— Что вы можете сказать о популярном сейчас явлении хиккикомори?

— Ну… это люди, о которых в свое время очень хорошо позаботились родители. Это люди, которые ни в чем не нуждаются. Еще до того, как все случилось, их родители позаботились о хороших бункерах для своих чад. И появилось целое поколение людей, которым ничего не надо делать.

— Но ведь хиккикомори были и в начале двадцать первого века, и ничего, мир не умер.

— Насчет «мир не умер» вы сомневаетесь. Мир умер девятнадцатого мая пятьдесят седьмого года. И даже если мир оживет, поднимается из пепла, это будет уже совсем не такой мир, каким мы его знали… А что касается хиккикомори… раньше это были люди, которые не могли угнаться за бешеным ритмом современной жизни. Теперь же мы в основном видим людей, просто не приученных что-то делать, за них все делает бункер. А человек, которому ничего не нужно делать, деградирует. Именно это мы и наблюдаем сейчас. Элита, на которую мы возлагали надежды, вырождается…

Лукерья делает шаг, а где земля под Лукерьей, а нету пол Лукерьей земли. Трясина, глубокая, вязкая, обволакивает, тянет вниз.

Лукерья выбивается. Кричит.

Болото откликается многоголосым хохотом. Затягивает. Давит. Душит.

Димон захлопывает ноут, пропади оно все, пропади, пропади, пропади.

Хватит.

Сегодня.

Сегодня или никогда, сил уже больше нет ждать чего-то, Димон сам не знает, чего.

Хочется биться головой в стену, но для этого нужно встать.

Димон нажимает клавишу — появляется ампула смерти. Инструкцию не читает, бункер сам все по инструкции сделает.

Бункер…

Лукерья бьет руками по болоту, болото от этого только пуще затягивает Лукерью. А тут хоть бейся, хоть не бейся, болото свое возьмет. Корзинка из рук Лукерьи валится, вот так, собирала-собирала, все растеряла, кукуша…

Димон распахивает дверь, останавливается на пороге. Почему-то не хочется уходить навсегда в бункере, в четырех стенах.

Болото обволакивает, затягивает.

Димон прислушивается.

Показалось.

Нет. Не показалось. Что-то случилось там, там, в большом мире, тиаком большом, таком страшном.

Что-то приближается, что-то подбирается к Лукерье по кочкам, да не что-то — кикимора и есть, страшный, нечесаный, волосья немытые патлами, когти торчат, запашок болотный, душной…

Кричит Лукерья.

Да тут кричи — не кричи, все одно, не услышит никто, а даже и услышит, не прибежит, страшно же на болоте-то ночью…

Тянет к Лукерье ручищи чумазая кикимора. И не отобьешься, не отмахаешься, кикимора свое дело знает, свое возьмет. Хватает кикимора, тянет кикимора, тащит, и сам ухает в трясину, в мутную вязкую грязь. Рвется Лукерья из болота, на кочки, на кочки, на твердую опору, отряхивает волосы…

Оглядывается, где кикимора.

Нет кикиморы.

Под воду ушел. Ну, там ему и место самое место, под водой-то.

Кикиморы, они же в воде живут.

Что-то барахтается там, в глубине, что-то не нравится Лукерье, что-то…

Лукерья опускает руки в холодную болотную жижу, хватает там что-то твердое, животрепещущее, тянет на себя, как в сказке, тянет-потянет, вытянуть не может… ну же… ну…

Берег осыпается, оступается под Лукерьей, тянет болото…

Лукерья рывком вытаскивает из трясины что-то мокрое, склизкое, хлипкое, волочет на кочку, переводит дух. Кикимора поднимается, отфыркивается, отплевывается, ползет к своей норе кикиморьей, спохватывается, подхватывает Лукерью под руку, ведет за собой из болотного месива к избушке…

Димон приходит в себя.

Пытается понять, что это было. Отфыркивается, отплевывается, оставляет на полу бункера грязные потоки. Тянется к ноуту, тут же отдергивается, пропади этот ноут, пропади оно все.

Чужая плещется под душем, водит в комнату, свежая, теплая, волосы до пояса. Хватает Димона, стаскивает с него одежду, тащит в душ, отмывает, драит спину, расчесывает волосы, бережно, с кончиков, как бабка учила.

Лукерья разливает чай, ищет варенье малиновое, что за дом такой, даже варенья нет, а ну да, дом-то не человечий, дом-то кикиморский.

— Ты пей давай, согревайся… а то простудишься

Димон оглядывает комнату, смотрит на ампулу, что-то он хотел сделать с этой ампулой, что-то… нет, не помнит уже, что-то быстро забывать все начал…