Душа города

Я медленно шёл по улицам родного города — тихого, дремотного, несмотря на то, что время лишь перевалило за полдень. А что ещё делать старичку, как не дремать?

Старичок-то почтенный, не одна сотня лет за плечами, а если верить историкам, то чуть ли не под тысячу годков будет.

А жители уважают его, не шумят, если и встретится какой прохожий, то всегда идёт неторопливо, степенно.

А вот и дом, в котором я родился, вырос…

Вспомнилось, как сидел с друзьями в крохотном скверике напротив дома — было нам тогда лет по двенадцать — и мечтали мы, как вырастем и уедем подальше от этой скукотищи.

А теперь «эта скукотища» нет-нет, да и зовёт к себе, и тогда я приезжаю и брожу по этим тихим улочкам. И не скуку ощущаю — покой. Отдыхает душа и от шума, и от суеты.

Воспоминания о друзьях и детских мечтах воскресили в памяти одну из наших посиделок в маленьком скверике, а потому я перешёл дорогу и сел на ту самую лавочку, на которой тогда мы и беседовали.

Ничего не изменилось. И фонарь всё тот же самый — старинный, чугунный, наверное, тоже занесён давно в список городского наследия…

А новых фонарей и нет, впрочем, скверик так мал, что вполне достаточно и одного.

…

— А мне дед рассказывал об этом фонаре… — кто это тогда сказал? Кажется, Виктор, — даже не о фонаре, а о фонарщике. Раньше-то в фонаре не лампа была, а приходил фонарщик, приставлял лестницу и зажигал огонь. А потом, когда появилась лампочка, он загрустил, и из-за тоски, как поговаривают, и умер. А ещё говорят, что приходит он каждую ночь к фонарю, смотрит на немигающий свет, качает головой и вздыхает: «Эх… убили фонарик… вынули душу…»

— Знаю, — отозвался я тогда, тоже слышавший эту историю, — мне дед о нём рассказывал. Может, он и сейчас тут?

— Нет, — засмеялся Виктор, — сейчас тут мы. А фонарщик любит грустить в одиночестве, потому и приходит по ночам.

— А в старом дворце, тоже ночью, можно услышать музыку, если постоять под окнами…

О, уж об этой легенде разве что турист какой-нибудь не знает.

Когда-то в этом дворце жил граф со своей дочерью. И дочь была на выданье, и жених у неё был. Только уехал перед самой свадьбой родных навестить, и случилась с ним беда в дороге. Раньше-то по дорогам и разбойники шастали. Подобрали его на утро жители местного городка всего израненного, да много крови он потерял — так и не смогли выходить. А дочь графа умом тронулась. И каждую ночь садилась за рояль и начинала играть грустную мелодию, которая так нравилась её жениху.

Самих нас по ночам гулять не отпускали, но мой старший брат клялся, что слышал эту мелодию. Тихо-тихо доносилась она из-за закрытых окон второго этажа.

Потом мы и дворника вспомнили. Жил здесь такой. Выходил по ночам мести улицы и ворчал постоянно, то на нерадивых горожан, что мусор кинули мимо урны, то на деревья, что раскидывают везде свои листья, то на ветер, что совсем не хочет ему помогать и не уносит эти листья куда-то подальше. Умер-то он при нас. И опять пошли разговоры, что по ночам будто метёт кто-то. Кто знает? Может, это был просто ветер, мучимый совестью, и взявший теперь на себя обязанности дворника?

…

«Останусь тут ещё на денёк».

Мне и, правда, расхотелось уезжать, тем более, что отпуск. Да и отель в городе имеется приличный.

А ночью я снова шёл по тем же спящим улочкам, вдыхая их особый аромат старины и легенд.

Показалось или нет, что в сквере у фонаря стоит какая-то фигура? Едва заметная, сгорбленная.

— Не печалься, фонарщик, — прошептал я ему, — жив твой фонарь, жив… если бы умер, не дарил бы свет.

А в ответ лишь вздох. Или это ветер прошелестел листьями? Нет, наверное, дворник вышел на свою привычную работу.

Я шёл по спящему, родному городу, а вслед мне неслась тихая, печальная мелодия….