Этот весёлый месяц март!

Юный Март весело шлёпал по лужам, покрытым тоненьким, ажурным ледком, что исчезнет с первыми лучами солнца, дирижируя хором котов — птицы ещё не проснулись. И пусть, что город ещё спит, и пусть, что сны на рассвете самые сладкие — он надеялся, что его друг, к которому он торопился на встречу, услышит этот хор и не заставит себя долго ждать.

Каждый год они встречались в старом парке на заветной скамейке, но редко приходили одновременно. То одному, то другому приходилось сидеть и ждать.

Иногда его друг появлялся раньше, садился на заснеженную ещё скамейку и, следя взглядом за вальсирующими снежинками, сердито думал: «И где он? Уже давным-давно должен быть тут. Где это видано, чтобы на дворе было тридцать девятое февраля? Не слишком ли много чести самому, как говорят, короткому месяцу?»

А порой и сам Март оказывался на скамейке первым и, слушая почти соловьиное пение воробьёв под аккопанимент звонких ручьёв, думал не менее сердито: «Опять опаздывает! Вот и старайся приходить пораньше…»

…

— Уррра!

Торжествующий, громкий крик взрезал сонную тишину двора. На миг затих — и вновь:

— Уррра!

К этому победному гимну присоединился ещё один певец, правда, его песня была не торжествующей, скорее напоминала страдания, но страдал певец не менее громко.

Виктор Семёнович сел на кровати, зевнул, протёр глаза и обречённо подумал: «Коты… чтоб их…»

Крики продолжались, и к ним присоединился ещё один голос. Женский:

— А, ну, брысь отсюда! Ишь, раскричались!

«Маргарита…» — улыбнулся Виктор Семёнович, узнав голос соседки, досада на котов сразу прошла.

Виктор Семёнович к своим сорока годам был одинок — ни жены, ни детей. Нет, в его жизни были женщины, но ни одна из них не снискала расположение матери — то та не эта, то эта не та, и со временем он смирился со своим одиночеством. Создал себе свой мирок — тёплый, уютный, и уже сам боялся кого-то туда впустить.

И однажды этот мирок рухнул в один момент, когда мать, придя с работы, прилегла на диван и больше с него не встала. Крохотный кровяной сгусток оказался бомбой, разнёсшей его мирок на осколки.

Первые два месяца после смерти матери, он ощущал странное смешение чувств — горечь утраты и сладость свободы. Постепенно второе брало верх, и как-то раз, придя домой и, окинув взглядом теперь уже шаткие и неуютные стены, он решил, что нужно что-то менять. И… обменял квартиру, переехав в другой район.

Переезд произошёл в середине декабря, и несколько дней ушло на то, чтобы создать в новой квартире относительный уют, и лишь после этого он стал замечать что-то ещё, помимо дома и работы. И соседка оказалась первой, кого он заметил.

В тот вечер, он с работы зашёл в магазин и, подходя к дому, увидел у подъезда женщину — она кормила двух котов. Коты были довольно упитанные: один рыжий, другой чёрный с белым галстуком — оба тёрлись об её ноги, и было видно, что котам ласка куда нужнее, чем еда.

В следующую минуту Виктор Семёнович даже не понял, что произошло — неожиданно для самого себя, он подошёл к женщине и спросил:

— Это ваши коты?

Женщина выпрямилась, и он увидел, что она молода, хороша собой, лет тридцати или чуть больше, из-под капюшона пуховика выбивались русые завитки, а сам пуховик не скрывал, а скорее подчёркивал хрупкость своей хозяйки.

— Нет, — улыбнулась она, — общие.

— Ну, раз, общие, — продолжал не узнавать себя Виктор Семёнович, — то тогда и я угощу их, — в этот момент он возблагодарил судьбу, что в магазине сделал свой выбор в пользу сосисок, а не пельменей.

Оторвав одну сосиску, разломил её и отдал котам — те сразу принялись есть, тоже сделав свой выбор между сосиской и лаской. Ели они с таким аппетитом, что пришлось им разломить и ещё одну сосиску.

И с этого вечера, Виктор Семёнович, приходя домой, садился у окна, и как только слышал внизу заветное: «кис-кис», сразу же выходил к подъезду.

Их совместное кормление котов с каждым днём становилось всё более и более длительным. Постепенно он узнал, что соседка, живущая, как оказалось, под ним, также одинока. Правда, замужем была, но два года назад овдовела — муж попал в страшную аварию, а детей так и не успели родить.

…

Резкий вопль одного из котов, заставил его вздрогнуть и выпасть из воспоминаний. Виктор Семёнович подошёл к окну и открыл форточку. И в тот же миг в квартиру ворвалась струя весеннего, свежего воздуха — чуть тревожного, волнующего, насыщенного ароматами уже призрачного морозца и впитавшего в себя тепло талого снега.

Он вдохнул эту струю полной грудью, и в его душе тотчас же родилось что-то пушистое, рыжее, тёплое. Это незнакомое прежде существо потянулось, распушило хвост, царапнуло ласково коготком по струнам души, и… Виктор Семёнович чуть было не присоединился к весеннему дуэту. Но вовремя закрыл ладонью рот и засмеялся.

Услышал, как внизу хлопнула подъездная дверь, и под окнами послышался так хорошо знакомый ему голос:

— Кис-кис… а ну-ка, идите сюда, вы сейчас всех перебудите.

Виктор Семёнович не служил в армии, но скорости, с которой он оделся, позавидовал бы сейчас любой солдат.

Не прошло и двух минут, как он уже стоял внизу рядом с соседкой.

— Вас они тоже разбудили? — улыбнувшись, спросила она.

— Маргарита! Рита… — начал Иван Семёнович, запнулся, а потом на одном дыхании выпалил скороговоркой, — вы мне давно нравитесь, я хотел бы пригласить вас сегодня прогуляться, а потом мы посидим в каком-нибудь уютном ресторанчике, вы согласны…

Соседка несколько секунд смотрела на него, потом тихо засмеялась и ответила:

— Я так рада, что вы решились, а то я уже сама хотела вас куда-нибудь пригласить…

Они стояли, улыбались, а об их ноги тёрлись умолкнувшие коты… брезжил рассвет, и птицы робко пробовали свои голоса.

…

А в это время в старом парке встретились два друга. В этот год они пришли почти одновременно. Они сидели на низенькой, деревянной скамеечке, улыбаясь друг другу — Март и Амур.