Волшебная скамейка

Этот июньский день выдался особо жарким и душным, и цветущая липовая аллея в старом парке сейчас казалась райским уголком, а потому удивительно было видеть её совсем пустой.

Причиной тому могли быть окрашенные в яркий жёлтый цвет скамеечки, с наклеенными на них предостережениями — «осторожно, окрашено!» и запах краски, заглушающий медовый липовый аромат.

Впрочем, время от времени на аллейке всё же появлялись прохожие, как например, эта бабушка, ковыляющая с недовольным видом вдоль скамеек. Она шла медленно, опираясь на палочку, скользя взглядом по объявлениям.

— Окрашено… окрашено… — бормотала она, — даже и присесть некуда.

Как, вдруг, остановилась напротив очередной скамейки и вытаращила глаза. И было от чего! На скамейке красовалась совсем другая надпись — «Волшебная скамейка».

Старушка даже подошла поближе, чуть склонилась, ещё раз прочла и, выпрямившись, сердито сплюнула:

— Тоже мне, шутники, прости Господи! Ещё бы не волшебная! Сядешь чистенькая, а уйдёшь полосатая, а эту краску потом ни одна химчистка не уберёт, — и, покачав головой, двинулась дальше.

«Ничего, — думала она, — у нас во дворе тоже прохладно, да и сидит сейчас кто-нибудь на лавочке...», — и желание поскорей обсудить с кумушками и последние события их двора, и эту чью-то злую шутку прибавило ей сил, и она поковыляла дальше куда бодрее.

Девочка лет двенадцати, в красных брючках, ехавшая на роликах в конце аллеи, видела, как шедшая впереди бабулька остановилась у одной из скамеек, постояла, потом даже наклонилась к ней, и двинулась дальше, чем-то явно рассерженная.

Девочке стало любопытно. Она быстро подъехала к скамейке, так заинтересовавшую старушку, и увидела надпись — «волшебная скамейка»!

Ей стало смешно, но и любопытство никуда не делось — напротив, стало ещё сильнее. Она осторожно тронула пальчиком сиденье — палец остался чистым, потом провела ладошкой… никаких следов краски, и тогда уже смело уселась на скамью.

«Интересно, — подумала она, — а вот бы и, правда, скамейка была волшебная! Что бы я пожелала?»

И тут в кармашке брюк зазвонил телефон. Девочка достала телефон, посмотрела, вздохнула… конечно же, бабушка. Кто же ещё-то? Всего лишь час прошёл, а уже второй раз звонит.

— Ба, ну я же сказала, что недолго. Скоро приду. А ещё и к Машке обещала зайти… что?.. ну, ба-а-а…

«Эх… вот была бы лавка волшебной, я бы загадала, чтобы быть в семье главной! Везёт же бабушке. Все её слушаются, все боятся. Даже папка! Вот стала бы я бабушкой, а она — мной, может, поняла бы — каково это...»

— Ой! — вдруг, вскрикнула она и схватилась рукой за поясницу. Острая боль пронзила её и аж в ноги отдала. Ноги? А что это такое у неё на ногах-то? Где её ролики?! Вместо них какие-то старушечьи туфли. А руки? Что с руками-то стало?! Сморщенные, старые…

Девочка ощупала себя — неужели она превратилась в старуху?!

Ей стало так страшно, что она заревела в голос:

— Не хочу быть бабушкой! Хочу быть собой! Домой хочу! К маме-е-е-е!

И в тот же миг исчезла, лишь мелькнули красные брючки.

— Ха-ха! Смотри, Витёк! Ну и приколисты! Не желаешь присесть на это волшебство?

Двое мальчишек остановились перед скамеечкой, и тот, кого назвали Витьком, подхватил:

— Ха-ха! Классный прикол! А ведь кто-то может и повестись.

Он подошёл к скамейке и тронул её:

— Слышь, Серый? А скамейка-то уже высохла. Посидим?

Мальчишки сели, потом, переглянувшись, достали сигареты и, оглядевшись по сторонам, прикурили.

— А что бы ты загадал? — спросил тот, кто звался Серым.

Витёк ответил не сразу — делиться, пусть даже и с самым большим своим друганом сокровенными желаниями, ему не хотелось. Потом, глядишь, перед ребятами на смех поднимет, а потому, желая показаться крутым, сказал:

— Я бы пожелал, чтобы я мог жить так, как хочу: вставать, когда хочу, ложиться, когда хочу, гулять, где хочу, как хочу и с кем хочу!

— Во! — поддержал его друг. — И я тоже! Чтобы никто не капал мне на мо… мя-я-я! — неожиданно вырвалось у него, и он умолк, ошеломлённо глядя на Витька.

А Витька-то уже и не было! Впрочем, как и самого Серого.

Вместо мальчишек на лавке теперь сидели два кота — один рыжий, второй странного, совсем не кошачьего, а какого-то брюнетистого цвета.

— Мя-я-я! — заорал рыжий, но брюнет почему-то его понял. Это означало — что это?!

— Мя-я-я! Мя-мя-мя! Мя-я-я! — (Не знаю! Это ты, дурак, нажелал!) — завопил он в ответ ещё громче.

— Мы-ря-у! — завыл на него рыжий, дескать, сам дурак!

— Ой, мамочка, смотри, — неожиданно раздался детский голосок, — котики сейчас подерутся! Разними их!

Молодая женщина подошла к скамейке, топнула ногой и крикнула:

— А, ну, брысь!

Коты брызнули со скамейки в разные стороны, и женщина увидела надпись:

— Да уж, — засмеялась она, — волшебная так, волшебная! Идём, Варенька, нас уже бабушка заждалась.

Едва они скрылись из вида, как оба кота вернулись на скамейку. Теперь они не орали, а жалобно мяукали:

— Мя-мя-мя… (вот, стало бы всё, как было!)…

— Мя-я-я — (ага)…

Коты исчезли — вместо них на скамейке снова сидели двое ребят. Ощупав себя и переглянувшись, оба вскочили и пустились наутёк так, что только пятки засверкали.

— И т-тут постра-рались, гады, — мужчина неопределённого возраста и, вероятно, без определённого места жительства, чуть пошатываясь, брёл по аллее, — Ни присесть ч-человеку, ни прилечь…

Дойдя до волшебной скамьи, он остановился и, прочитав надпись, хмыкнул:

— Хм… волшебная, мать твою! Р-руки бы оторвать шутнику…

Но тут он увидел рядом со скамейкой два окурка, почти целеньких, наклонился, подобрал… значит, кто-то на ней уже сидел?

Но на всякий случай потрогал сиденье рукой — не липнет! — присел и закурил:

— Вот тут и заночуем, — пробормотал он, — летом хорошо, летом т-тепло… спи, где хошь…

Большой, жирный голубь опустился рядом со скамейкой и стал расхаживать, воркуя и косясь на мужчину.

— А, ну, кышь, отсюда, — недовольно глянул на него мужчина, — нету у меня хлеба, ишь, бездельник. Лето… жуков уйма! Лови жуков — и жри — не хоч-чу! Мне б твои заботы!

Голубь даже головой перестал трясти — ещё бы! Человек куда-то исчез, а вместо него на скамейке появился его собрат — такой же сизарь. Вёл он себя странно. Метался туда-сюда, хлопал крыльями, но не взлетал.

«Это ещё что такое? — в ужасе думал новоявленный голубь. — Никак допился! Белка, не иначе! Боженька! Родненький! Сделай меня снова человеком — отродясь пить не буду!»

В этот момент он соскользнул с лавки, шлёпнулся вниз и, сидя на земле, схватился рукой за расквашенный нос.

Нос! Нос — не клюв!

И, враз протрезвев, мужчина бросился прочь.

А к лавке уже подходил ещё один прохожий — сухонький, маленький старичок. Вид у него был странный — на голове красовался остроконечный колпак, одет он был в длинный чёрный балахон, расшитый звёздами, а белоснежная борода почти касалась золочёного пояса.

Вздохнув, старичок уселся на скамейку, вытащил из рукава небольшую палочку, и, покрутив ей в воздухе, грустно произнёс:

— Хочу, чтобы эта скамейка снова стала такой же, как и все остальные…

Потом снова вздохнул, поднялся и зашагал прочь, даже не заметив, что сзади, среди звёзд, появились четыре ярко-жёлтые полосы.