7 (18, 19, 20,)

18. I’m Only Sleeping. The Beatles.

www.youtube.com/watch?v=Or3CY-hWtdU

Я вполз в мастерскую, кое-как доковылял до своего стола и плюхнулся на стул. Подошёл Анатолий. В руках диск Битлз.

— А-а-а, — сказал я. — Спасибо.

— Что с тобой?

— А-а-а, — отмахнулся я.

Но не таков был мой шеф, чтобы оставить товарища в беде. Он оголил провода, включил ток… и стал приближаться, поглядывая на дверь, как бы кто не увидел. Нет, не верьте, опять я выдумываю. Наоборот, Анатолий не стал приставать, сочувствовать, он всего лишь помолчал минут десять, а потом произнёс, ни к кому не обращаясь:

— В жизни столько всего интересного, что потеря чего-нибудь одного — просто мелочь.

— Ира вчера не пришла, — сказал я.

— Ну и что. Жить не хочется?

— Хочется, но как-то неинтересно. Ничего неинтересно. Если она передумала со мной встречаться, я буду одинок.

— Какая глубокая мысль! Сам придумал, или где вычитал?

— Конечно сам. Запиши, а то забудешь.

— Продолжай изрекать, я уже приготовил ручку.

Нет, кто-кто, а мой шеф никогда не откажет себе в удовольствии поиздеваться над несчастьем ближнего. Правда он уверен, что учит, таким образом, уму-разуму и, надо отдать должное, иногда этот метод действует.

— Ладно, не знал ты её раньше, и жизнь не казалась пустой и ненужной.

— Вот именно — казалась.

— Даже, несмотря на то, что мне приходилось её скрашивать?

— Как раз поэтому.

— Что ж. В худшем варианте она останется такой же, как и была, в лучшем — твоя Ира придёт сегодня. Или завтра. — Анатолий осмотрел стеллажи с неисправными телевизорами. — Займись-ка лучше ремонтом. Вот этот «Рекорд» надо сделать.

— Не могу.

— Как это — не могу? Сейчас Битлов отберу.

Я перетащил телевизор на свой стол. Попытался погрузиться в работу.

— Иди к телефону, — позвал Анатолий.

Надо же?! Я не слышал звонка.

Ира говорила торопливо и негромко:

— Я из учительской звоню. Вчера всё сорвалось. Твой дед не приехал?

— Нет.

— Значит, ничего не отменяется. Всё, жди…

Я закружился в вальсе. Чмокнул Анатолия.

— Гомиков мне тут не хватало, — пробурчал шеф.

Плевать мне сейчас на его шуточки. Я даже не стал парировать, схватил со стола битловский диск, на котором красовался рисунок всей этой четверки, выполненный в стиле карандашного наброска, прочитал название: «Revolver», включил отремонтированный стереопроигрыватель и впервые увидел, как Анатолий, с интересом вслушивается в музыку.

В столовой во время обеда мой шеф впервые разговорился о музыке. Вспоминал шестидесятые годы, называл группы, о которых я ни разу не слышал, а если и слышал где-то случайно, то их названия ни о чём мне не говорили.

— Что-то не замечал, чтобы ты был поклонником рока, — сказал я.

— Да как только перестали нас гонять за длинные волосы, перестали называть рок идеологической заразой империализма, так моя страсть сама собой и угасла. И космы свои обстриг, и магнитофон месяцами не включаю, и даже пришёл к мысли, что запрети людям под страхом смерти поедать говно, тут же найдутся желающие его попробовать.

— Ты о роке?

— О «хеви». Не могу считать подобное музыкой. Мракобесие какое-то. Ну а «панк-рок» ваш — ещё большее дерьмо.

— С последним почти согласен. А «хеви»… Тут больше зависит от команды.

— Возможно. Только в последнее время ты сам слушаешь что-то другое.

— Это после знакомства с коллекцией вашего Кита.

Мы шли по улице и продолжали умничать. Больше всего мне нравилось в Анатолии то, что он всегда уважал мнение собеседника, даже если тот в два раза его моложе, даже если совершенно не согласен с высказываемым этим собеседником мнением. Он всего лишь говорил: «А я считаю, что это…». И дальше излагал своё понимание вопроса. Вот бы таких людей в школу. Педагогами. А то: «Разгильдяи! У меня нервы не железные! У меня горло не стальное! И какой придурок вас только на свет произвёл?!». Помню такое.

На кулинарии, мимо которой мы ходили ежедневно, вернее, на её двери появилось объявление: «Выставка-продажа кондитерских изделий».

— Купил бы что-нибудь своей девушке, — сказал мой шеф как бы просто так.

Да… Ну и идиот же я в самом деле! У нас будет целый вечер. Я буду сидеть и своими лапами пытаться забраться к ней под платье. И в следующий раз Ира скажет: «Хватит, надоело». Конечно, скажет.

Я выбрал самый дорогой, но очень шикарный торт. Назывался он «Шалаш Ленина в разливе». Из двух плиток шоколада был сделан шалаш. Кучка тёмного крема представляла собой стог сена, которое, по-видимому, накосил Ильич от вынужденного безделья. Другие завитушки и помпочки скорее всего не несли в себе идеологической нагрузки и были изготовлены чисто из эстетических соображений. Анатолию торт очень понравился. Он прямо засветился от счастья, обуреваемый сарказмом, но от комментариев сдерживался, поскольку осознавал, что не все вокруг поймут его правильно. И всё-таки, когда кассирша пробивала чек, он не выдержал:

— Хорошо, что Ленина в шалаше нет, — сказал мой шеф, как бы между прочим.

— Изготовление Ленина требует специальной аттестации художественного совета, — поумничала наивная кассирша.

— Вот я и говорю: хорошо, что его нет.

— Почему?

— Потому что его пришлось бы съесть. А я полагаю, что процесс поедания Вождя Мирового Пролетариата, вряд ли можно расценивать, как акт идеологически безобидный. Или вы считаете по-другому?

Женщина вылупила глазищи и засопела. Возражения застряли у неё в горле.

— А это, что за шишечки? — Анатолий уже не мог остановиться.

— Просто для красоты.

— А кто-то не очень дальновидный может подумать, что это Ильич накакал. Ведь туалет вы не предусмотрели?

— Что вы себе позволяете?! — возмутилась женщина.

— Это вы позволяете, и меня это беспокоит.

Кассирша впала в ступор, не соображая что делать. Звать милицию, или помалкивать? Благоразумие победило и мы беспрепятственно вышли на улицу.

— Да-а-а, — продолжал мой шеф, обуреваемый приступом антисоветчины. — Ну, ладно, когда мозги набекрень у партийных, вывесивших в школе моего сына плакат: «Пионер! Ты за всё в ответе!». Наверное, с себя хотят ответственность снять. Но откуда у кондитеров такое рвение? Хотя… с точки зрения соцреализма… Вполне уместно.

19. Satellite. Depeche Mode.

www.youtube.com/watch?v=9lbXmeSPo7I

Теперь предстояло раздобыть бутылку шампанского, или хотя бы хорошего вина. Ни в одном магазине желаемого не наблюдалось. На прилавках красовалась только водка, зато в широком ассортименте: «Русская», «Пшеничная» и так называемый «коленвал». В полном отчаянии я заглянул в буфет при гостинице. Там продавалось очень дешёвое и очень сомнительное вино «Анапа». Пришлось купить, хотя я подозревал, что Ира на такое не польстится.

Мой шеф повертел «Анапу» в руках, крякнул, с сомнением покачал головой, но идею выдвинул:

— Возьмёшь немного этой дряни, немного водки, какой-нибудь сладкий сок, да льда побольше. Получится коктейль… «Гроза революции». Полная гармония с идеологически выдержанным тортом.

— Идея, конечно, подходящая, — одобрил я, — но только, как запасной вариант.

— А ты к сапожникам сходи. Они всегда в курсе, где какое спиртное продаётся.

Сапожники выслушали меня изумлённо. Они очень удивились, что кому-то может понадобиться такая мура, как шампанское.

— Мы знаем, где достать денатурат, самогон, спирт «ханьку», брагу, морилку, в крайнем случае «БФ», а этой кислятиной не балуемся.

— А «БФ» зачем? — спросил я. — Это же клей.

— Темнота, — сапожники утратили ко мне остатки уважения. — Заливаешь его водой, суёшь палку и крутишь, крутишь… Густыш прилипает к палке, а то, что остается — ВО!!! По балде бьёт не хуже любой спиртяги. Сказать адресок, где продаётся?

Я представил себя за этим процессом, Иру со стаканом в руке, с изумлением поджидающую результата, и чуть не лопнул от охватившего меня восторга. Этот прикол был бы лучшим в моей жизни, только боюсь — последним. С Ирой, по крайней мере.

— А теоретически хотя бы достать шампанское возможно? — спросил я на всякий случай.

— Возможно и практически, но будет ли стоить суета результата?

— Предлагаю две, нет, три бутылки водки за одну шампанского, — сказал я.

Сапожники вытаращили глаза, — один чуть гвозди не проглотил, другой стукнул себя молотком по пальцу.

— Врёшь?!

— Серьёзно. Для дела надо.

Мужики засуетились.

— Беги за водкой, — сказали они. — И поторопись. За нами дело не заржавеет.

Действительно, уже через полчаса в нашу мастерскую ввалился один из них и выставил передо мной бутылку «Венгерского шампанского».

— Во!!! — кратко прокомментировал он свой подвиг, и глаза его сверкнули, но уже не так искренне, как при рассказе о процессе извлечения спирта из клея.

Тут же произошёл взаимовыгодный размен.

— Небось, к девушке пойдёшь? — спросил сапожник, пряча бутылки под свитер.

— Точно, — сказал я.

— Девушки — это хорошо. Но бабы лучше. Я вот раньше бывало, как о бабе подумаю, так у меня сразу и встаёт. А теперь думаю, думаю — ни фига не встаёт. Наверное, что-то с головой?

Анатолий хихикнул. Похоже, он уже слышал этот анекдот и, скорее всего в том же исполнении.

К приходу Иры я готовился, как к приезду Генерального Секретаря Компартии республики Лимпопо. Ещё вчера я догадался помыть полы, подклеить отставшие обои, убрать паутину с углов. Сегодня мне оставалось только сервировать стол: то есть поставить на него бутылку и два хрустальных бокала, которые обнаружились на кухонной полке. Мой дед, оказывается, был не чужд роскоши. Ещё я нашел в столе две серебряные ложечки. Ими нам предстояло кушать торт.

…Позавчера, уезжая, хозяин дома выразил глубокую озабоченность, что его драгоценные хоромы остаются на такого шалопая, как я. Он долго и нудно инструктировал, как правильно пользоваться спичками и электрическим чайником. От него я узнал следующее: сухое дерево горит, как порох, а чайник, если в нём выкипит вода — взорвётся. Я пообещал, что до спичек и пальцем не дотронусь, поскольку не курю, а из электроприборов у меня только магнитофон. Дед с недоверием осмотрел кассетник.

— А току он много берёт? — поинтересовался. — Будешь его тут целыми днями заводить.

— Он от батареек работает, — слукавил я.

— Жаль, что не от пружины, — вздохнул дед.

Пришлось развести руками…

Сегодня я самым наглым образом нарушал все инструкции хозяина дома. Первое — я притащил в дом свечку, второе — подключил магнитофон к розетке и беззастенчиво тырил у деда ток. Опасаясь всё-таки, что парафин от свечи натечёт на стол и злостное нарушение противопожарной безопасности будет изобличено, я решил изготовить подсвечник. Взял старый электролитический конденсатор, разрезал его пополам, вынул изнутри фольгу с бумагой и прибил донышко к квадратной деревянной дощечке. Получилось устойчиво, оригинально и просто. Но, не красиво. Я слегка обжёг свечу, чтобы она оплавилась, сел на диван и стал ждать…

20. I’m Still Remembering. Cranberries.

www.youtube.com/watch?v=tmOPzRpYbe4

Ира пришла в новом платье, с большим белым бантом. Вся такая тоненькая, свежая, обворожительная. Она робко присела на краешек дивана, оглядела комнату, стол. Увидев шампанское и бокалы, хотела, наверное, хмыкнуть, но сдержалась, посерьёзнела, умело погасив мелькнувшую в глазах лукавинку.

Я принёс торт, включил магнитофон. Для совращения всё было готово.

Некоторое время Ира сидела, думая о чём-то своем, потом очнулась и замерла вслушиваясь.

«Oh! Darling, please believe me», — молил по-английски удивительный чистый голос.

— Кто это? — спросила Ира.

— «Битлз».

— Надо же, а я считала, что они старьё, что у них нет хороших песен. Но это же… я слов не нахожу! — Ира взяла мою руку, погладила. Её ладонь была прохладной и сухой.

Потом мы выпили шампанского. Оно оказалось кислым, и ни мне, ни ей не понравилось, но мы не признавались, глотали с отвращением и похваливали. Я взял нож, раскрыл коробку с тортом. Ира уже сидела с ложечкой наготове, с интересом наблюдая за моими манипуляциями. Пришлось изображать из себя специалиста по разделке кулинарных деликатесов и выложить на её блюдечко самый шикарный кусок.

— Вкуснятина! — восхитилась моя любимая девочка.

Я рассказал, как Анатолий искал Ленина, она тоже машинально заглянула в шалаш, захохотала и уронила кусок торта на стол. Взяла его рукой, сунула мне в рот, кремом вымазав нос и губы. Тут же подсела поближе и стала целовать, слизывая шоколад с моего лица.

— Какой ты сладкий, — прошептала она.

Я умирал от удовольствия и мне казалось, что не существует на свете ничего более замечательного, чем её упругий язычок на моих губах. Мы кусали шоколад, а затем целовались, перекатывая друг другу тающие кусочки, мы придумывали всё новые и новые ласки, удивлялись неожиданным открытиям и, забыв обо всём на свете, погружались в таинственную магию наступающей ночи. Мы незаметно раздели друг друга, я зажёг свечу и замер в восхищении, любуясь и наслаждаясь увиденным, потому что прекраснее того, что я видел, не существовало и не могло существовать на свете. Ира не шевелилась. Она смотрела на меня, я на неё и, наверное, минула вечность, прежде чем мы коснулись друг друга.

Тихо звучала музыка, отчаянно дрожал огонёк свечи, то, разгораясь, то, опадая. Ира лежала передо мной прекрасная и доступная. Мне было хорошо и страшно, ибо теперь, имея её, обладая ею, я стал неистово о ней мечтать. Потому что знал: любой наш день может оказаться последним.

Ира уже давно спала, я лежал рядом, слушал тихое дыхание, но долго не выдерживал, приподнимался, чтобы взглянуть, полюбоваться. Снова касался её гладкой, словно шёлк кожи, чувствуя, как неистовое желание вновь переполняет всё моё существо. Ира мурлыкала что-то нежно, пыталась остановить мои руки, но вдруг словно просыпалась, тянулась со стоном, и мы вновь начинали нашу затейливую игру.

…Давно кончилась мелодия, бесшумно растаяла свеча. Мы заснули обнявшись, и сон был продолжением нашей любви.

…Ира ушла под утро, приказав мне не провожать её. Она уносила кассету с нашей мелодией и ещё она попросила подарить ей этот дурацкий подсвечник из конденсатора и дощечки. На память.

На сегодняшний день Анатолий взял отгул. Это было так кстати. Я сидел за столом перед телевизором, а волшебство прошедшей ночи продолжалось: руки ощущали теплоту девичьего тела, губы скользили по его нежным изгибам. Удивительно, но это было почти так же ярко, как наяву. Я с абсолютной отчётливостью восстанавливал в памяти каждый миг этой лучшей в моей жизни ночи, потому что боялся её забыть, как ту — первую. И никто не мешал мне в моих грёзах…

Но после обеда заявился Баха. Присел к столу, развернул схему телевизора, удивился, что ничего не понимает, и отпихнул в сторону.

— Где это вы вчера гуляли? — спросил он.

Я так и знал: накатывается что-то плохое, что именно и насколько плохое можно было выяснить только у этого человека. Но не отчитываться же перед ним, в самом деле? Поэтому я молчал, ожидая, что он не ограничится одним вопросом.

— Мне-то что, — продолжал Баха, — Кит беспокоится.

— А разве вы не заодно? — Я пристально посмотрел на этого слугу Безногого. И он не выдержал, опустил глаза. Но тут же опять навёл их на меня: ироничные, хитрые, наглые. — Ну, избей меня! Чего тянешь? — крикнул я зло.

— Даже если прикажут, не стану, — спокойно сказал Баха.

— Ты что, пришёл просто так? Пообщаться? Какие у тебя цели?

— Самые миролюбивые.

— Можно подумать, что ты явился сам по себе.

— Конечно, нет. Но я не слуга и не раб. Подчиняюсь в рамках целесообразной необходимости. Послать меня кого-то избить без моего личного желания — невозможно.

— Как же ваш Кит тебя терпит?

— Он не терпит, скорее считается.

— Всегда ли так будет?

— Не знаю. Мы часто спорим. Но он не дурак, бывает и соглашается.

— У вас, что в банде — демократия?

— В банде? Если мы вместе время проводим, музыку слушаем, значит…

— Любопытно — ты сам себя так утешаешь, или это инструкции Кита?

Баха впервые посмотрел на меня серьёзно. Я был уверен: ему очень хочется высказаться, но он тоже никому не доверяет. Поэтому и сдержался, вернувшись к своей прежней роли этакого всеобщего приятеля.

— Считай нас кем угодно, хоть американскими шпионами. А мы всего лишь живём так, как нам удобно в этом государстве. И до тех пор, пока Кит предоставляет мне такую возможность — я с ним. В другой стране я бы возможно старательно трудился.

— Хорошо, вы живете так, как вам удобно, но каждый вечер твои лучшие приятели следят за нами и вряд ли они это делают ради собственного удовольствия.

— Здесь всё достаточно просто. Кит очень неравнодушен к Ирине, — вот он и просит ребят за вами присматривать. Боится, что любовью займётесь. Меня раз посылал проанализировать насколько у вас серьёзно. Но мне и так понятно. Не надо для этого за вами целую ночь шляться.

— И что ты ему доложил?

— Доложил? Ну, пусть доложил. А доложил я следующее: вы просто гуляете, разговариваете. Ира держит тебя на расстоянии, но если мы начнём на неё давить, она обязательно сделает что-нибудь назло.

— А я ничего, значит, назло сделать не могу? Меня в расчёт не берут?

— Тебя? Увы, не берут. Ты для Кита никто. Соринка в глазу. Он её давно смахнул бы, да Ира вмешалась. Не знаю, что она ему сказала, что обещала, но настроение у него было отвратительным. Думал он думал, да ничего вразумительного не придумал.

Я сидел слегка ошалевший от новостей. Не сказать, чтобы они являлись для меня большой неожиданностью, но как-то всё выстраивалось не совсем приятно. Будущего не просматривалось…

— Сегодня я в дозоре, — напомнил о себе Баха. — Делайте что хотите.

— А как же дисциплина?

— Дисциплина должна служить делу, а не больному самолюбию.

— Это ты о Ките?

— Надеюсь, не продашь?

— Конечно, нет. Мы же в заговоре.

— Я? Нет. Но то, что позволяет себе Кит в последнее время, мне совсем не нравится. Пояснять не буду.

Я смотрел на него и не понимал: правду он говорит, или играет? Хотелось верить, да и сочувствующая единица в стане врага мне не казалась лишней. Только эта зловещая цепочка напоминала об осторожности. Сболтни я, расслабившись, чего лишнего, и неизвестно, как её владелец поведёт себя в следующую минуту. Ведь он один из самых надёжных людей Безногого.