Глава тринадцатая.

Ну здравствуй, Родина.

Мужчина — голова, а женщина — шея,

куда шея повернёт, туда голова и смотрит.

Семья.

Минск, встретил Егора теплой весенней погодой и первомайским праздничным настроением. Дома в Серебрянке его ждали отец, мать и брат. Жена находилась в роддоме. Егор вручил родным подарки. Мать и брат были довольны, а отец очень опечалился. Мать, забрала коньяк и поставив его в зале, в бар секции, заявив с гордостью, что они закодировали отца от алкоголя, и он теперь не пьёт ничего, даже пива. И с не меньшим удовольствием напомнила мужу, что он уже однажды, пробовал выпить, и ему было, так плохо, что даже думали вызвать скорую медицинскую помощь. Не забыв упомянуть, что это кодирование вышло им в хорошую копеечку: «Всё, как всегда. Идут года, а тут ничего не меняется. Бедный Димка! Как только он терпит этот ужас», — думал Егор, даже не подозревая, что этот бумеранг ужаса, очень скоро вернётся и с двойной силой обрушится на его голову.

Брата, из их детской спальни, сразу как Егор выслал Люду из Балтийска и ушёл в Африку, переселил в зал. Родители заняли детскую, а Людка маленькую спальню родителей. По прежнему, Егору, было тяжело находиться в этой квартире. Давил груз прошлых воспоминаний и скандалы матери и конечно месяц счастья с любимой, пока родители и брат грели животы под южным солнцем в Гаграх: Неожиданно в его голове появилась интересная мысль: «Мать не брала меня на юг, ссылаясь на моё слабое здоровье. По её мнению, врачи запрещали мне находиться на солнце. А то, что я полгода жарился под Африканским солнцем, так это ничего. Наверно мне смертельно опасно только солнце в Гаграх». Ещё раз, посмотрев на своих родственников, Егор решил: «Хватить лирики. Пора действовать. Людку с ребёнком выпишут только через два дня, есть время всё подготовить к их возвращению из роддома». Он зашёл, теперь уже в свою семейную спальню, сбросил вещи. Оставил большую часть денег, взяв с собой только тысячу рублей, и вышел в коридор. Там стоял отец. Егор посмотрел на него уже другими глазами. Ему стало жалко этого затюканного, женой мужчину. Он ведь никогда не был таким плохим, как его выставляла мать и натравливала на него сыновей. Егор неожиданно обратился к отцу.

— Батя, а ты не составишь мне компанию. Нужно пробежаться по магазинам и кое-что прикупить для дома.

— Я с удовольствие, но у меня сейчас нет денег, нужно у матери попросить – Егора резанули слова «попросить»: «Он не будет некогда просить свои деньги у жены, иначе, тогда всё будет иначе. Я пойду на всё, но в своём доме я буду распоряжаться деньгами, а не женщина» — отцу же, достав из кармана, он показал пачку купюр в двадцать пять рублей каждая.

— У меня есть деньги батя, Поехали?

— А сколько у тебя денег?

— Здесь тысяча.

— Сколько? Тысяча? — отец поразился сказанному сыном – А сколько же ты получил за это плавание?

— За дальний поход. За дальний поход батя. Чуть больше четырёх с половиной тысяч.

— Сколько! Четыре с половиной тысячи? – отец смотрел на сына, как на инопланетянина и вдруг сказал.

— Покажи, я никогда не видел столько новыми деньгами, — они зашли в комнату и Егор показал отцу заработанные им деньги. Толик стоял и смотрел на них. Он был не глупый человек, даже наоборот – талантливый. Если человек талантлив в одном, то он талантлив во всём. Жизнь не позволила ему развить свои способности и конечно ненавидящая его жена, всячески отбивала ему руки, чему и были свидетели его сыновья. Постояв над деньгами и помолчав, Толик посмотрел на сына и спросил.

— Егор ведь такие деньги не платят за красивые глаза. Тяжело было?

— Н важно отец. Важно, что я здесь живой и здоровый, а остальное так, издержки профессии.

— Вот я вижу издержки профессии на твоей голове. Седина в двадцать три года. Понятно как заработаны эти деньги.

— Ну а раз тебе понятно, то и помалкивай. Не надо болтать о том, чего ты не знаешь, а придумал себе. Если насмотрелся, то пошли,- они вышли на улицу.

Шли рядом. Егор уже был выше отца, но очень похож на него. Встречные, бывшие кореша-собутыльники поздравляли Толика с таким сыном. Старший Каминский, наверное первый раз в жизни гордился своим сыном, ещё бы Егор в коричневой импортной кожаной куртке с бронзовым загаром, выглядел потрясающе. Вдруг Егора посетила мысль.

— Батя, а не выпить нам пивка?

— Мне же нельзя. Я закодирован, — обречённо произнёс Толик и тяжело вздохнул. Егору стало жалко отца. Он и так в этой жизни не видит ничего хорошего, так ещё его и лишили последней радости, да это пагубная привычка, но трезво жить такой жизнью, как у его отца, эта мука достойная инквизиции. Недолго думая, Егор совершает шаг, за который вскоре на него обрушится гнев его матери. Только это уже другой Егор, не мальчик с завода, а моряк и простите, один Иван Михайлович Маслов, стоит трёх его мамаш.

— Значит, говоришь, тебя закодировали? Хорошо я тебя раскодировал.

— А ты разве можешь?

— Конечно могу. Я же служу в ОСНАЗе. Знаешь, что это такое?

— Нет не знаю, а что?

— Это корабли Особого Назначения! Особого, батя! Нас всему учат и этой фигне тоже, — вешал лапшу на уши отцу Егор. Главное делать это уверенно и убедительно, — так, что пошли пить пиво. Тебе можно пить и мой коньяк, что я тебе подарил. Пей смело, ну понятно в разумных пределах,  — они зашли в пивную-стекляшку.

В то время в Минске готовили отличное пиво, конечно ему было далеко до Мозамбиканского сырьеже, но тоже достойного качества и вкуса. Каминские подошли к прилавку. Пиво продавали на разлив. Егор заказал самое хорошее и конечно дорогое. Толик пытался по привычке, что-то возразить тина, давай дешёвое, но вспомнив, сколько денег у сана успокоился.

Взяли и пошли за столик. Толик с опаской начал пить пиво, но Егор решительно успокоил отца: «Пей! Всё будет нормально! Я тебе гарантирую!». Действительно он осушил, бокал и никаких тяжёлых последствий не последовало.

Егор смотрел на отца и думал: «Всю жизнь, он вот так тайком от жены пьёт пиво. Почему так? Это только мать такая или все белорусские женщины стервы. Ведь если посмотреть на родню, на жён моих родственников, среди их нет ни одной нормальной. Всем они чем-то не довольны. Интересны их разговоры между собой, которые я слышал с детства и даже в юности. Они не особо стеснялись, думая, что детям не дох болтовни. У всех одна песня – муж никчемный и только на ней держится дом и семья. Куда только её глаза смотрели, когда она за него выходила, вот теперь нужно тянуть эту ношу, а куда деться. Да лучше бы вы развелись, чем уродовать жизнь детям, своими постоянными скандалами и взаимной ненавистью. Мы ведь с братом всё понимали и каждый раз со страхом ждали, когда родители вернуться домой и мать в очередной раз закатить скандал, в который втянет меня с братом. Ведь отец никогда не был инициатором ссор, выпивший или нет, он всегда спокоен и безобиден. Мать словно на углях вертелась, поджидая его. Не важно, выпил он или нет – скандал обеспечен. Как же он терпит её всё свою жизнь», — отцу же, Егор только сказал, потягивая пиво.

— Знаешь батька, если у меня будет такая жена, как наша мать, я сразу разведусь, – отец посмотрел на сына и ничего не сказал.

Толику стало хорошо, приятно и он повеселел, впервые за последние три месяца, после этого проклятого кодирования. Взяли ещё по бокальчику. В Толике, проснулся старый приколист и шутник, каким его знали все. Он решил повеселить себя и сына, тем более рядом с Егором он никого не боялся. Толик спросил сына.

— Тебе сдачу давали. Есть трешка и пару рублей, — Егор посмотрел в кармане и дал отцу пять рублей, Толик подошёл к урне стоявшей в углу и на удивление сына стал в ней колупаться. Ещё с десяток любителей пива, стоящих за столиками смотрели на Толика. Затем он распрямился, держа в руке трояк и два рубля, и громко на всю пивнушку произнёс.

— Я же тебе говорил, посмотри лучше. А ты говоришь там ничего нет. Вот ещё нашёл, — обвёл взглядом, поражённых посетителей и добавил, — допил пиво. Пошли, — Каминские вышли из пивнушки. Через стеклянные стены было видно, как два выпивохи кинулись к урне, вывернув всё содержимое на пол стали его перебирать. Каминские зашагали по улице Будённого к трамвайной остановке на Долгобродской. Толик спросил сына.

— Куда теперь?

— Думаю надо прикупить новую мебель в нашу с Людкой комнату, кровать, шкаф, столик, кресло, кроватку ребёнку, — Егор и не заметил, что отец отстал и стоит, молча смотря сыну в след. Егор остановился. Вернувшись назад, спросил отца.

— Что случилось? – Толик сочувственно смотря на сына произнёс

— Тебе сынок, наверное, сильно в Африке голову напекло. Какая мебель! На неё записываются на три месяца вперёд и ездят к магазину отмечаться по утрам каждый день. А ты говоришь – прикупить. У тебя-то всё нормально с головой. Контузило, может. Я слышал там война идёт в этом Мозамбике.

— Война там идёт, это ты правильно заметил. Нет, меня не контузило, а мебель мы с тобой всё-таки попробуем купить. Поехали на Комаровку. Там есть большой мебельный магазин, а значит и выбор богатый.

— Сынок! Выбор богатый. Без очереди и предварительной записи, разве, что деревянный табурет можно купить.

— А мы всё-таки попробуем. Поехали, — они сели на трамвай семёрку и спустя тридцать минут выходили на Площади Якуба Коласа. Прошли по улице Веры Хоружей до магазина «Мебель». Зашли в магазин. Выбор конечно шикарный. Они походили, посмотрели. Егору понравился спальный гарнитур. Полуторная открытая только с одной спинкой у изголовья кровать. Две прикроватные тумбочки, шкаф, кресло и небольшой столик. Всё как он и хотел.

— Вот батя, берём его, — решил Егор, Толик только молча кивал головой, — стой здесь я скоро вернусь, — и Егор ушел. Отец остался у демонстрационного образца гарнитура.

Егор направился прямиком к заведующему магазином. Постучавшись в дверь, и не ожидая ответа, зашёл в кабинет. За столом сидела женщина средних лет, приятной наружности, хорошо одетая.

— Здравия желаю! – заявил он с порога. Затем закрыв дверь, направился к столу. Женщина, удивлённая визитом незнакомца пыталась встать, но незнакомец движением руки остановил. Он, неожиданно взяв её руку, поднёс к  своим губам и поцеловал произнося.

— Что Вы, Такая красивая женщина, — Егор сел. Обратно села и заведующая. Посетитель, не теряя времени, сразу перешёл к делу.

— Разрешите представиться Каминский Егор Анатольевич, воин-интернационалист. Вот мои документы – на стол лёг Паспорт Моряка, на английском языке, — Егор продолжал – Я недавно вернулся из Мозамбика, где полгода выполнял интернациональный долг. За это время у меня родился сын. Мне бы хотелось обновить мебель в квартире. Надеюсь с Вашей помощью сделать это сегодня. Завтра мне выступать в трёх школах перед пионерами. Сами понимаете воспитание интернационализма у нашей молодёжи, святое дело. Кому как не нам, Родины солдатам, прошедшим огонь и воду это делать, — заведующая была ошарашена таким напором. Перед ней сидел явно военный, с иностранными документами, с бронзовым загаром и весь в иностранной упаковке. Она только и нашлась, что спросить.

— Вы, что-то уже выбрали?

— Да. Конечно. Если вас не затруднит, может быть пройдём в зал и я Вам покажу, – предложил Егор женщине, не дожидаясь её ответа, встал, обошёл стол помог ей встать аккуратно отодвинув стул на котором она сидела. Они направились в зал. По дороге заведующая спросила своего неожиданного покупателя.

— Я не знала, что наши военные есть в Мозамбике. Думала только в Афганистане.

— В Мозамбике, Анголе, Эфиопии, Гвинее, на Кубе. Знаете ведь международный империализм не оставил идею задушить первую Советскую республику. Вот как можем, не жалея порой своих жизней, противостоим их агрессии, спасая свой народ, чтобы он мог под мирным небом строить коммунизм. Только конечно не надо об этом распространяться. Враг он ведь не дремлет и не всё нашему народу надо знать. Зачем людей нервировать. Есть мнение, что такие операции нужно проводить на достаточном уровне секретности, но Вам надеюсь, я  могу доверять, Вы ведь умеете хранить секреты. На такую должность абы кого не назначат.

— Не сомневайтесь товарищ. Нас проинструктировали компетентные органы по поводу наших воинов-интернационалистов, всё будет сделано, как положено, в лучшем виде, — успокоила Егора заведующая. Конечно, Маслов Иван Михайлович в этот момент гордился бы своим учеником. Таким убедительным идейно-политическим словоблудием не владел даже он. Это умение Егора, использовать политическую трескотню, станет неотъемлемым методом работы резидента Каминского.

Они подошли к выбранному Егором образцу гарнитура. Рядом стоял Толик. Егор опять повернулся к заведующей.

— Вот мне думается этот подойдёт. Дешёвый конечно, но хороший, — гарнитур стоил 400 рублей, далеко не дешёвый. Егор продолжил, — Вот что Зоя Марковна. Здесь 425 рублей и адрес, куда нужно доставить гарнитур, а я с отцом. Кстати мой отец,- Егор, показал на Толика и продолжил, — сами всё соберем, мне сегодня ещё в Горком партии, медаль вручать будут, на закрытом собрании. Поэтому вот деньги и оформите всё как надо. Там хватит и грузчикам и конечно Вам за беспокойство.

— Что Вы, Что Вы, Я не могу брать лишние деньги — Егор перебили заведующую.

— Это не деньги, а подарок от военно-морского флота, работникам торговли. Ведь у нас  с Вами, профессиональный праздник в один лень – последнее воскресенье июля, а поздравить Вас в тот день я не смогу, буду опять за рубежом. Поэтому прошу не обижать моряка. От всей души. И разрешите ещё раз поцеловать Вашу прекрасную ручку и откланяться. Был рад, встретить, такую красивую и обаятельную женщину, — заведующая вся зарделась и смотрела на моряка восхищённым взглядом. Такой мужчина! Егор и Толик ушли.

На улице отец спросил сына.

— Так это твоя знакомая?

— Первый раз сегодня её видел.

— Как! Ты же ей оставил 425 рублей. Если она скажет, что никогда не видела ни тебя не денег.

— Батя. Ты, слышал мне сегодня, в Горкоме партии медаль будут вручать. Ты думаешь эта женщина дура? На такую работу дур не берут и она к тому же, еврейка. Захочет она за четыре сотни лишиться должности и сесть в тюрьму за то, что обворовала героя, воина-интернационалиста. Не смеши мои туфли. Гарнитур будет дома ещё раньше, чем мы туда вернёмся, — и добавил, – хорошо, что ты со мной. Поедем в универмаг «Беларусь». Там на последнем этаже хороший отдел с коврами. Возьмём мне и Димке в зал на стенку.

— А ты знаешь, что ковры и хрусталь распределяют по профсоюзным организациям при предприятиях.

— А мы попробуем. Может и там найдётся хороший человек на должности заведующего.

Они опять сели на трамвай и поехали к универмагу «Беларусь». В трамвае Толик спросил сына.

— Ты не опоздаешь в Горком за медалью?

— Не опоздаю Батя. Не опоздаю. Ещё нужно послужить за медальку, — Егор вспомнил разговор с особистом,  и продолжил, — Медалька. Ты тоже повёлся на эту патриотическую хрень. Нет никакой медальки. Запомни отец. Подвиг одного в мирное время на флоте, это преступление другого, как правило, начальника. Поэтому на флоте в мирное время, награждают только – посмертно. Уверен, ты не спешишь, стать отцом героя отдавшего жизнь за торжество идей коммунизма. Медальки подождут, а ковры – нет.

В универмаге с заведующим отделом ковров произошёл похожий разговор, как и в мебельном магазине. Через полчаса Егор и Толик, вышли из универмага, неся на плечах по ковру, три на четыре метра за полторы сотни рублей каждый.

Только они вернулись домой, как позвонили в дверь. Привезли мебель. Грузчики подняли ящики в квартиру. Егор спросил. Рассчитались ли с ними. Они утвердительно закивали головами, но он их всё-таки задержал и всучил трояк на пиво. Счастливые работяги одобрительно гудя сели в лифт.

Мать, Димка ошалело смотрели на мебель на ковры ничего, не понимая. Только Толик стоял с высоко поднятой головой. Мать спросила сына.

— Откуда это? – ответил муж.

— Из магазинов! Вот мать, что такое, — он замялся, вспоминая, как называются эти корабли, на которых служит сын. Вспомнив торжественно произнёс – ОСНАЗ! — тут Галина прочухала, что муж поддатый.

— Так ты выпил? Как? Ты же закодированный!

— Был закодированный. Егор меня раскодировал, их в этом ОСНАЗе этому учат. Вот так.

— Егор! Сын. Мы же с твоим братом столько денег потратили на это кодировку.

— Сколько с вас взяли эти шарлатаны?

— Почему шарлатаны. Он же не пил три месяца, — и добавила, — пятьдесят рублей заплатили. Егор достал из кармана две купюры по двадцать пять рублей и отдал матери со словами.

— Вот тебе за раскодировку и больше не видитесь на эту ерунду. Давайте Дим Димыч и батька собирать мебель, — брата Дмитрия в семье, с подачи мужа сестры Толика Галины, Димки Лазарчика, часто называли – Дим Димыч.

Провозились до вечера. Собрали мебель. Повесили ковры в зале и в спальне Егора и Люды. На, ковры маски из Мозамбика. Утомлённый дорогой, суматошным днём, Егор заснул, как убитый на новой, супружеской кровати. Проспал до утра.

Сон, ставший явью.

Утром Егор, приняв ванну, побрившись, приведя себя в порядок решил, что сегодня нужно выполнить данное в Иньямбане обещание Алику Ассадце и навестить его мать на киностудии «Беларусьфильм». Оделся, взял документы и подарки, баночку бальзама, коралл, несколько ракушек каури, пальмовую маску. Завернул всё в упаковочную бумагу и положил в холщёвую сумочку. Отправился на киностудию.

Раньше, когда он работал в кинофикации и позже, когда он навещал Людочку, Егор бывал на киностудии. Поэтому заведённые там правила ему знакомы, знакомы ему и исключение из этих правил.

Зайдя через центральный вход, он встал в фойе и стал изучать обстановку, делая вид, что интересуется расписанием внутренних телефонов. Вахтёром сидел старик-ветеран. Егор в зеркало, висящее в коридоре, изучил орденские колодки на его груди: «Так. Звезда, два войты первой и второй степени. Отвага. БЗ. Значит офицерский набор. Знамени нет, не старше майора. Не лётчик. Не танкист. Для танкиста слишком крупного телосложения и высокий рост. Пехотинец или артиллерист. Сапёр? Маловероятно. Тех так щедро не награждали. Что дальше! А вот это удача. «Медаль за взятие Кёнигсберга»! Дальше за победу над Германией и юбилейная бижутерия». Егор направился к вахтёру. В этот момент зазвонил телефон. Вахтёр взял трубку и стал разговаривать по телефону: «Громко говорит. Значит глуховат. Артиллерия и скорее всего гаубичная» — Егор довершил образ ветерана-вахтёра и стал ждать, когда тот закончит телефонный разговор. Старик положил трубку и вопросительно посмотрел на Каминского.

— Здравия желаю! Простите, не знаю Вашего звания, но думаю не младше капитана. Скорее всего командир гаубичной батарее в годы войны? — от удивления ветеран, даже забыл ответить на приветствие, сел на стул и спросил Егора.

— Мы знакомы? Вы откуда знаете? – потом его осенило и он тихо спросил Егора – Вы из комитета? — Егор улыбнулся и как можно миролюбивее продолжил.

— Что Вы товарищ. Нет, я не из госбезопасности. Я военный моряк. Сейчас вернулся из Мозамбика. На киностудии работает мать, моего друга, Алика Ассадце. Я вот вернулся домой, а он ещё служит в Мозамбике, так сказать на передовой борьбы с империализмом. Хочу его маме передать кое-какие Африканские безделушки и может она захочет что-то расспросить о сыне. Вот мои документы – Егор протянул старику Паспорт Моряка, — она работает в монтажном цеху, может Вы мне, в виде исключения, позволите пройти без заказа пропуска. Я до призыва работал в кинофикации, киномехаником в «Центральном». Надеюсь здесь встретить старых знакомых. Вот будет радость, — Егор замолчал, ожидая решения вахтёра. Последний вернул Егору паспорт, при этом смотрел с нескрываемым уважением на моряка. Открыл дверцу для прохода. Егор прошёл. Хотел поблагодарить старика, но тот спросил его.

— Как Вы узнали, что я был на войне командиром гаубичной батареи?

— Вы мне всё сами рассказали, — старик удивился. Егор поспешил уточнить, — Ваш иконостас. Красная Звезда, Два ордена Отечественной войны 1 и 2 степени, офицерский набор. Проблемы со слухом. Гаубицы. Меньший калибр и «Катюши» не так повреждают перепонки. Более того медаль за Кёнигсберг. Я же служу в Балтийске, в прошлом Пилау. Значит, Вы штурмовали эти крепости.

— Вы из разведки?

— Отчасти. Корабли ОСНАЗ, — они обменялись рукопожатиями, и Егор отправился искать мать Алика. Язык до Киева доведёт, а не то, что до монтажного цеха на киностудии. К сожалению, мать Алика оказалась на больничном. Егор передал подарки её коллегам, с просьбой вручить ей, когда она выйдет на работу, сам попрощавшись, отправился к выходу. Нужно было ещё решить целый ворох вопросов в городе.

Егор шёл по коридору. Это был пустой длинный коридор. Справа и слева двери кабинетов. Тишина и только гулкие шаги Егора! Дежавю! У Егора бешено забилось сердце! Выступил на лице пот! Это же его навязчивый сон из Африки. Всё как там во сне. Тишина. Коридор. Его гулкие шаги. Сейчас будет та дверь. Вот она! Егор остановился и повернулся к ней. Она сейчас должна открыться. Стояла тишина. Дверь оставалась закрытой. В висках Егора стучали молотки, во рту пересохло и вдруг ручка этой двери начала опускаться и она, как много раз в его снах – начала медленно открываться. На улице, стояла солнечная майская погода, и в тёмный коридор ударил сноп яркого солнечного света, а в нём появилась человеческая фигура. Егор застыл, словно каменное изваяние. Если сейчас всё исчезнет как там, в Африке, то он сойдёт с ума. Ничего не исчезло, но потрясение оказалось ещё сильнее, чем ожидал Егор. В дверях стояла и смотрела на него – любимая Людочка.

Трудно сказать, сколько прошло времени, пока Егор, понял на каком он свете и что это точно не Мозамбик, а коридор киностудии в Минске. Видно потрясение для Людочки было не меньшим. К ним, вернулся дар речи. Людочка предложила пройти на лестничную клетку между этажами. Она, присела на подоконник. Егор остался стоять перед любимой. Да, она сейчас не его, но это не мешает ей оставаться навсегда любимой. Какое-то время они молча смотрели друг на друга: «Она совсем не изменилась. Такая же красивая, милая, родная, как и четыре года назад» — думал он, любуясь ею. Егор, как он думал, был готов после похода, к любым событиям, от обстрелов, до урагана, но уж точно, не к такой встрече. Он чувствовал себя беспомощным и совершенно неспособным, к каким-либо действиям. Единственное желание, которое он испытывал, это сделать последний шаг и обнять свою любовь, но он не решался на него. Егор видел, что Людочка молчит и всё её тело рвётся к нему, но и она пытается удержаться от этого шага. Ещё немного и они не смогут больше сопротивляться своим чувствам! Неожиданно, как выстрел пистолета, за спиной Егора хлопнула стеклянная дверь на лестницу, где стояли Егор и Людочка. Они оба сбросили оцепенение. Вернулись в реальный мир. Егор повернул голову. На площадке стоял мужик тридцати лет с бородой и смотрел на них. По его глазам можно было понять, что он слегка под мухой. Неожиданно мужик сказал Людочке, показывая глазами на Егора.

— А этот лучше, — Людочка молчала. Бородатый повторил – Говорю тебе Люда, этот мужчина лучше, чем твой, — Егору это надоело. Он уже вполне вернулся в сознание. Мужик ему мешал и раздражал. Егор не поворачиваясь, а только, смотря на бородача через плечо произнёс.

— Шёл бы ты дядя отсюда и быстро, пока я тебе бороду пинцетом не выщипал, — и добавил, — я два раза не повторяю. У тебя пять секунд. Время пошло. – Егор повернул лицо к Людочке. Она уже совсем пришла в себя и смотрела на него, своими милыми глазками за стёклами больших очков со своей милой улыбкой, так знакомой и любимой им.

— Ты остался такой, как и был. Резкий и горячий. Ты откуда на киностудии? Загар. Импортные шмоттки. Ты откуда такой? Ты же мне писал, что служишь на флоте. – Егор смотрел на любимую: «Ну, вот оно это мгновение. Мгновение, о котором я месяцами мечтал в проклятой Лиепае, на Балтике, в океанах, в саванне. Вот сбылась мечта идиота! Вот я перед ней! Она теперь может мной, полным дураком, гордиться, и я теперь достоин её любви! Я добился своего! Какой же я идиот! Чего я добился? Я всё, всё потерял! Я потерял её!». – Людочка ждала ответа. Егор заговорил.

-  Я служу на флоте. Вернулся недавно из Мозамбика, после семимесячного дальнего похода. На киностудии работает мать моего товарища. Он ещё служит в Мозамбике, а наш корабль вернулся в Союз. Приходил её навестить, — Егор опять замолчал и только смотрел на свою, таким чудом материализовавшуюся из его сна любовь. Он до конца ещё не пришёл в себя и боялся, что всё, как всегда исчезнет, и он снова окажется на берегу океана. Протянуть руку и потрогать Людочку, он ещё больше боялся. Боялся, что она окажется видением и тогда ему прямая дорога в Новинки, в дурку. А если она окажется настоящей и живой, а не видением, он не знал, что с ним может тогда случиться, а  случиться, может всё что угодно. Голосок любимой опять вернул его в реальность.

— Наверное, очень интересная служба у тебя. Расскажешь? Хотелось бы послушать, — Егор неожиданно для себя прервал Людочку, он понимал. Она, говорит не то. Не то о чём хотела, спросить и о чём ей хочется поговорить, но она боится услышать страшную правду, и поэтому тянет время.

— Я женат Людочка, — в глазках любимой мгновенно погас свет счастья от встречи. Егор продолжал – у меня несколько дней назад родился сын, — Милое личико любимой застыло, – Егор замолчал. Собравшись с силами, Людочка пыталась продолжить разговор.

— Хорошо. За это нужно выпить! — Егор опять начал терять ощущение реальности. Он ясно понял. Вот теперь он потерял любимую и уже точно навсегда. Собираясь с мыслями, он ляпнул какую-то глупость, что он бросил пить, но это прозвучало, невнятно и Егор опять молча смотрел на Людочку. Людочка опустила глаза и обречённо произнесла.

— Я замуж выхожу.

— За этого – Егор мотнул головой назад, имея в виду ушедшего бородача.

— Нет за другого.

— Любишь его? — Неожиданно спросил Егор и пристально посмотрел в любимые глаза. Неожиданным оказался и ответ Людочки

-Нет. Не люблю, — а её глаза, такие родные  и знакомые Егору выдали ему всё, что он хотел узнать. Они кричали ему: «Я люблю тебя!». Всё внутри  его кричало в ответ: «Я тебя люблю!». Вдруг, словно через предохранительный клапан на котле, когда давление в нём достигает критической величины и вот-вот грянет взрыв, происходит сброс давления. Так и у Егора в мозгу, сердце, душе произошёл сброс. Наступила ужасная слабость, помутнение в глазах, холодный пот, нарастала дрожь в теле. Знакомые ему ощущения. Как тогда на Линго Линго, под пальмой. Он только нашёл в себе силы произнести.

— Ты хочешь встретиться?

— Да, — совсем тихо, одними губами, произнесла Людочка.

— Прости, я не могу. Мне сына забирать из роддома, -  и совсем уже не отдавая себе отчёт, что он несёт, произнёс то, за что ему будет стыдно до последней минуты его жизни.

— Этот ребёнок мог быть твоим, — лицо Людочки осунулось, потемнело, глаза наполнились слезами. Она только и смога прошептать.

— Зачем ты так со мной. Ты ведь  раньше не был так жесток.

— Прости, учителя хорошие попались….

Как они расстались. Что было потом. Как Егор, покинул киностудию. Он не помнил. Повторилось, история с той страшной ночью, когда Людочка своим хрупким телом защищала Виталика. Пришёл в себя Егор на скамейке центральной аллеи парка имени Челюскинцев спусти час.

В душе пусто и холодно. В голове ни одной мысли. Во всём теле слабость, не поднять даже руки: «Как я здесь оказался. Не помню. Ничего не помню. Как мы с ней расстались? », — это первые мысли, которые появились в его голове. Вдруг, он ясно и отчётливо понял. Всё чего добивался последние четыре года — это ошибка. Огромная и непоправимая ошибка в его жизни. Егор каждой клеточкой своего тела почувствовал, как он теперь ненавидит свою службу, море, корабли. Вот так от любви до ненависти один шаг. Нарастала в сердце злость на деспотичную мать, безвольного отца, зацикленную на деньгах жену. Егор резко встал: «Нужно вернуться на киностудию. Найти Людочку. Забрать её. Больше не отпускать её от себя не на шаг. Я уничтожу любого, кто встанет на пути нашего счастья. Просто убью. Любого! Всех к чёрту, мать, отца, жену и….» -  Егор сел обратно на скамейку: «А ребёнок! Он в чём виноват? Он только родился на свет. Разве он виноват, что его отец запутался в своих чувствах. В чём вина этого крохи? Его дурак папаша наломал столько дров и теперь намерен сеять вокруг себя горе, несчастье  и дальше ломать жизни, в том числе и ему, только появившемуся на свет человечку» — он закрыл лицо руками. Безысходность. Полная безысходность и отчаяние поразили Егора. Впервые в жизни он не знал, что ему делать. Егор вспомнил, как его учил Винс Анатолий Иванович. У моряка, в какой бы он тяжёлой ситуации не оказался, всегда есть выход, правда не всегда этот выход моряку нравится. Выход есть всегда, только нельзя поступаться честью и добрым именем моряка. Так учил настоящий офицер и моряк от Бога, его первый командир: «Бросить мать своего ребёнка, пусть она и оказалась стервой, это разве достойно моряка» — первая трезвая мысль появившаяся в его мозгу: «Что я могу предложить Людочке? Даже уйди я к ней, бросив жену с сыном, куда мы с ней пойдём. В Серебрянку, в квартиру родителей? Исключено! Сама Людочка живёт на Юго-Западе с матерью и сестрой, у которой муж и ребёнок, в двухкомнатной квартире. Забрать её в Балтийск? Что она там будет делать. Работы для женщин в базе нет, от слова совершенно нет. Десятки офицерских жён с высшим образованием мечтают получить должность уборщицы. Со своей нынешней женой я уже это проходил. Я не могу так поступить с любимым человеком. Потом, почему я решил, что Людочка захочет лишать ребёнка отца? Она всегда отличалась благородством и порядочностью в отношениях с людьми. В её  теле течёт голубая кровь и она скорее откажется от своего счастья, чем сделает несчастным младенца, лишив его родного отца» — Егор так и сидел, закрыв лицо руками. Внезапно он вспомнил, как изменилось лицо его любимой, когда он сообщил ей в коридоре, что у него родился сын: «Да! Точно! Бог мой! У неё в глазах и на личике тогда появилось обречённая безысходность! Я вспомнил! Что я натворил! Зачем мне нужен был этот брак? Проклятая похоть и самолюбование идиота. Теперь ничего не изменить! Что мне делать, товарищ командир?» — но Винса не было рядом и Егору придётся на этот раз искать выход саму, Внезапно, он услышал женский голос. Егор перевёл взгляд в сторону. Рядом стояла женщина лет тридцати и что-то спрашивала у него.

— Что простите? Что Вы сказали, я не расслышал – переспросил он её

— Всё ли у Вас в порядке? Вам не хорошо? – спросила она, пристально смотря на молодого человека. Егор тоже внимательнее рассмотрел эту женщину. Невысокая. Хорошо, но скромно одетая. Плотного, крепкого, но совершенно не полного телосложения. Её лицо! Загар, на её лице. Он не был такой мягкий как у его товарищей после Мозамбика. Её лицо было обожжено солнцем и выветрено ветрами. Женщина тоже внимательно рассматривала Егора: «Её глаза. У неё что-то не так во взгляде. Такое впечатление, что её постигло большое горе» — подумал он, кода женщина неожиданно спросила его.

— Ты братишка не из-за речки? – Каминский знал. Так говорили люди вернувшиеся из Афгана.

— Нет, из-за Экватора. Из Мозамбика.

— Понятно, — женщина достала пачку сигарет «Гродно», это были лучшие сигареты в Белоруссии. Егор решил не курить в Минске, чтобы беречь здоровье малыша. Вот только сейчас сигарета была бы очень кстати. Женщина, почувствовала желание парня. Она присела рядом на скамейку и предложила Егору сигарету. Затем достала спички. Чиркнув спичкой, ловко спрятала её в ладошку от ветра. Они прикурили. Каминский, обратил внимание, как незнакомка держит сигарету. Она, держала её указательным и большим пальцем, повернув внутрь ладони. Так делают, когда хотят защитить сигарету от ветра или скрыть её огонёк. В свете вопроса об Афгане, обветренным и обожжённым высокогорным солнцем лицом и манерой курить, пряча огонёк от снайпера, Егор догадался, откуда она. Курили молча. Женщина опять спросила.

 - Помощь нужна?

— Мне наверно никто не сможет помочь. У меня четыре года назад была любимая женщина. Мы с ней расстались по глупости. Я потом женился. Несколько дней назад у меня родился сын. Сегодня я встретил её, свою любовь. Мы по-прежнему любим друг друга. Теперь я не знаю, что мне делать, — они закурили ещё по одной. Прошло несколько минут, пока незнакомка не заговорила снова.

— Давать советы я не люблю. Высказать же своё мнение. Это, пожалуйста, но решать бача, тебе и только тебе. Наверное, надо понять, что ты уже не парень, а мужчина, отец. Теперь ты отвечаешь не только за себя, но и за того кому ты подарил жизнь. Как-бы ты посмотрел на мужчину, который бросил младенца ради своего счастья, пусть и с любимой женщиной. Ты сам то, подал бы ему руку, — женщина встала. Встал и Егор. Она протянула ему руку. Егор пожал её, а незнакомка на прощание сказа.

— Держись шурави! Мы выжили, а это уже не мало,  — Егор улыбнулся и ответил ей вслед

— Не шурави, а советико, — женщина обернулась, и уже в шутливом тоне уходя по алее, крикнула Егору.

— Не важно! Ты и я! Мы одной крови!

Сын  Максим.

По возвращении с киностудии Егор постепенно вернулся к повседневным проблемам, но делал всё без удовольствия, без охоты, по инерции и совершенно равнодушно. В его душе опять, как и четыре года назад, поселилась пустота и равнодушие. Он совершенно не думал о своём будущем, оно его просто престало интересовать. Егор решил для себя так: «Пусть всё идёт, как идёт. Делай, что положено и будь, что будет».

Дома Егор застал только брата. Он предложил Димке съездить с ним в магазин «Радиотехника» и купить стереофонический проигрыватель «Аккорд 201С». Дима обрадовался этому предложению. Проигрыватель стоил 99 рублей и был единственным доступным стереофоническим проигрывателем отечественного производства для советских граждан. Впрочем, других проигрывателей и не было. К нему купили и хорошие стерео наушники. Качество проигрывателя зависело от иглы-звукоснимателя и стабилизатора вращения диска. По крайней мере, виниловые пластинки что, Егор привёз из Мозамбика, на этом нём, к радости брата Дмитрия, звучали прекрасно. Он часто одевал наушники, ложился на пол и часами слушал музыку.

На следующий день, после обеда, из роддома забрали Люду с младенцем. С утра Егор купил детскую кроватку. Была предпринята попытка, через несколько дней, пригласить родню и устроить традиционную для семьи Каминских пьянку. К неудовольствию родителей, Егор сказал – нет. Не надо подвергать ребёнка опасности заражения инфекцией. Спорить с ним в этот раз никто не стал. Вечером мать и жена купали младенца и в оба голоса утверждали, что он вылитый папаша. Егор не видел в этом малютке ничего такого, что было бы похоже на него: «Ну да ладно. Женщинам виднее. Вырастит — увидим» — правда, в своём отцовстве Егор не сомневался. Наконец-то ребёнка уложили спать. Молодые родители остались в комнате одни.

Егор сел в кресло. Люда устроилась на новой кровати.

— Рассказывай как ты тут жила, пока я бы в Африке, — предложил Егор жене и приготовился слушать. Люда начала рассказывать, что она пережила пока ходила беременная, какой это ужас, и ему никогда не понять сколько надо силы и мужества, чтобы выносить ребёнка. Откуда ему понять её, несчастную и оставшуюся одну без помощи мужа беременную женщину. Слушая её скулёж, Егор вспомнил африканских женщин и впервые проникся к ним уважением. Вот настоящие матери-героини. Тогда в Мапуту, он смотрел на молодую стройную беременную негритянку с младенцем на руках, ещё один постарше за спиной и рядом два погодка. Несчастная женщина, молча стояла на солнцепёке, Она покорно ждала пока её муж, который похоже уже битый час трепался с приятелем неподалёку, соизволит идти дальше. Людка продолжала изливать мужу свою израненную трудностями душу. Он её слушал в пол уха. Наконец она перешла к главному, видимо считая, что достаточно разжалобила мужа.

— Так сколько же ты получил за это плавание?

— Достаточно, чтобы жить и растить ребёнка.

— Откуда ты знаешь сколько нужно денег на ребёнка. Ты не представляешь даже как это жить здесь и теперь ещё растить малыша. Что ты знаешь о жизни. Ты всегда накормлен, в тепле, одет. Вот в море теплом полгода купался, отдыхал на пляжах, ты же мне писал как там жарко и хорошо. Жрал килограммами апельсины, кокосы, бананы, сам писал даже лимоны как яблоки ел. Отдыхал на теплом море. Мне же приходилось экономить каждый рубль, -  а вот это была не правда. Егор знал от брата, что родители взяли на себя полностью пропитание его жены и деньги, которые она получала по почте, его аттестат, тратила только на себя. Людка опять вернулась к главной для неё теме.

— Так сколько ты получил денег? – Егор молчал. Людка не унималась.

— Ты можешь сказать, сколько и где эти деньги, — он смотрел на уже теряющую терпение жену и отчётливо понял: «Какая же она дура. Куда же я смотрел, когда женился на ней. Куда смотрел? Куда смотрят все молодые дураки со сперматоксикозом? Туда смотрел и я  на её задницу и ей между ног».

— Егор чего ты всё молчишь? Ты хоть слышишь, что я у тебя спрашиваю. Где деньги?

— В прикроватной тумбочке, — наконец ответил муж и показал глазами на одну из новых купленных им. Людка бросилась к тумбочке и стала пересчитывать деньги. Закончив считать спросила.

— Это все? – Егор молча смотрел на неё: «Да, мать по сравнению с ней скромная попрошайка. Ну, что будем делать, дорогой товарищ воин-интернационалист, мать твою». Егор, встал. Подошёл к жене.

— Посчитала? – спросил он и добавил, – давай я посчитаю – забрав пачку денег у жены, он бросил их в тумбочку и закрыл её. Затем, взяв жену за подбородок и крепко сжав его, чётко и внятно не громко, чтобы не разбудить ребёнка, но очень убедительно произнёс.

— Запомни. Говорю только раз. В семье деньгами буду распоряжаться я, как глава семьи. Если ты не согласна, в момент окажешься в своей Каменке вместе с ребёнком, у своей матери. Там тебя как раз заждался сраный колхозный телятник. Ты вспомни Балтийск и затяни свой язык в жопу. Ты меня знаешь, я ничего не боюсь и не пред чем не остановлюсь. Мне плевать на родителей, они меня сами ребёнком сдали в интернат. Как я понял, тебе от меня нужны только деньги. Если ты думаешь, что меня остановит ребёнок, то не советую проверять, не риской. Ты меня поняла? Если нет. Начинать собирать свои шмотки?

 - Я тебя поняла, — с трудом проговорила Людка, так как её нижнюю челюсть крепко сжимала рука мужа.

-  Повтори! – жёстко с остекленевшим взглядом, потребовал Егор, отпустив её подбородок, — Ну! Я жду!

— Не кричи, сына разбудишь. Я тебя поняла, — она опять стала той кроткой женой, которую Егор знал в Балтийске. Только он уже ей не верил. Доверие завоевать трудно, потерять легко, вернуть уже невозможно.

Стали готовиться ко сну. Людка заявила мужу, что она порвалась при родах и пока она не заживёт, ей запрещена интимная близость. Егор пошёл в ванну. Потом туда сходила и его жена. Вернувшись, легла рядом с мужем. Егор снял с нею ночную рубашку. Она осталась обнажённой. Егор взял её голову в свои руки и смотря ей в лицо произнёс.

— Это тебе запретили заниматься интимной близостью. Мне никто не запрещал. Помниться в Балтийске, даже при месячных ты находила способы доставить мне удовольствие и самой его получить. Надеюсь, не забыла, как это делается, Егор наклонил голову жены к своему поясу. Она не стала упрямиться. Делая, минет мужу вскоре и сама возбудилась. Егор поставил жену на колени  и вошёл ей в анальное отверстие. Они делали это с ней не раз, и она получала от этого наслаждение.

Вскоре или у жены всё зажило, или ей самой надоел анальный секс, интимные отношения вошли в своё русло. Вот только отношение к сексу у Егора резко изменилось. До Африки, он занимался сексом по правилу. Первый раз для себя. Второй для женщины. Третий для любви. Он затягивал второй раз, пока женщина не испытает оргазм. После близости, ласкал женское тело, стремясь усилить у партнёрши удовольствие от близости. Теперь же ему было всё равно. Он своё дело сделал, а там хоть трава не расти. Отвернулся и спать. По крайней мере, с женой он вёл теперь себя так. Людка это понимала, но видимо не решалась начать разговор на эту тему первая. Егор понял, что он никогда не любил эту женщину, а испытывал к ней только страсть. Теперь же когда она показала своё истинное лицо, он и не хотел её, а занимался с ней сексом, как необходимым физиологическим процессом.

Сына назвали Максимом. Популярное тогда было это имя, а Людка, как и все попавшие из грязи в князи, стремилась соответствовать статусу жены моряка загранзаплыва. Вот только когда из колхоза да в князья, то и князья не те. Одним словом дерьмовые, эти хитрожопые наспех деланные князья.

Отпуск на удивление тянулся. Родители работали. Димка учился на сварщика в училище. Егор сидел дома с женой. Удивительно, но её совсем не интересовал дальний поход и Африка. Как то он спросил её:

— Что ты слышала о Мозамбике?

— Мозамбик это где?

— В Африке.

— Это где американцы? – Егор был в шоке: «Она же знала, что мы уходим в Мозамбик, ещё до Польши. Даже не поинтересовалась где это находиться. Ей  безразлично, где будет служить её муж».

— Ты бы хоть карту посмотрела или почитала что-то о Мозамбике, — ответ её мужу был рационален до дальше некуда.

— Я в картах не разбираюсь. Зачем мне твой Мозамбик. Меня он не волнует, Жила я без него и буду жить. Читать я вообще не люблю. Я даже в школе книг не читала. Перед уроком  литературы мне одноклассник, что за мной бегал, расскажет, а я потом учителю. Сочинения за меня тот же парень и писал, я только переписывала. Так что книжки читать это для убогих, мне на телятнике робить надо было, матери помогать, а не всякой ерундой заниматься, книжки читать, — это контрольный выстрел в мозг Егора.

Однажды, утомившись сидеть  в квартире, Егор взял два белых болгарских вермута «Чио Чио Сан» и направился к своему старому другу Женьке Доронину, благо он жил в доме напротив. Дверь Егору открыла мама Женьки. Она обрадовалась его приходу. Женька тоже был дома. Друзья обнялись. Пошли воспоминания. Потом рассказы о жизни. Сначала Женька. Потом Егор об Африке. Под два литра отличного вермута, не заметили, как наступила ночь. Стали прощаться. Благо Егору идти несколько шагов до своего подъезда. Дома в комнате ждала жена.

— Ты где был весь день?

— Не бойся не у любовницы. Когда у меня будет любовница, обещаю – ты узнаешь первая. Я был у Женьки Доронина. Хорошо посидели. Поговорили за жизнь. Прошлое вспомнили. Он тебе привет передавал.

— Надо его мне привет. Алкаш несчастный.

— Почему алкаш? Он учится в медицинском на хирурга. Он мой старый друг и кстати, он у нас на свадьбе был свидетелем, если ты забыла.

— Тоже мне хирург. Вот именно, что старый друг. Всё старое забудь. Вернёшься, у тебя будут новые друзья. Я тебе их уже нашла, — Егор не переставал удивляться, насколько это женщина не видит берегов.

— Значит, ты мне уже друзей нашла? Зря старалась, я себе привык сам находить друзей.

— Отвыкнешь. Ты значит голова в семье. Пусть будет так. Я шея, которая вертит этой головой, — Егор рассмеялся: «Ну, точно баба не въезжает, за кем замужем. Не такие зубры пытались мной вертеть и каков итог, ничего у них не вышло», — а жене только сказал.

— Не сильно шеей верти, свернуть можешь.

Незадолго перед отъездом Егора к месту службы в Балтийск, вечером в квартиру позвонили. Открыл Дима. Прейти скорее всего могли только к нему, но Димка постучал в спальню Егора и Люды: «Егор к тебе пришли». Удивлённый Егор вышел в прихожую. Там стояли двое. Один милиционер, другой в гражданке. Все поздоровались. Егор обратился к гостям.

— Товарищи, а вы не ошиблись адресом. Я на минуточку военный моряк и как бы в епархии военной комендатуры, — милиционер поспешил успокоить Егора.

— Нет, мы в курсе. Нас прислал Николай Викторович Павлов, начальник Уголовного розыска Ленинского РОВД. Просил спросить Вас. После службы намерены ли Вы вернуться в Уголовный розыск. Он сказал, что очень Вас ждёт и надеется.

— Что-то я не знаю такого сотрудника.

— Как? Он Вас хорошо знает, Вы с ним убийцу брали, — Егора осенило! – Николай! Я же его фамилию и не знал. Значит он теперь начальник розыска. Скажите, ему, что мне ещё год служить, но я решил после службы проситься в Уголовный розыск, — они распрощались, обменявшись рукопожатиями. Людка весь разговор стояла в двери из комнаты и слушала, о чём муж говорит с милиционерами. Егор вошёл в комнату. Закрыл дверь и тут его благоверная опять включила шею.

— Какая ещё милиция. Ты пойдёшь работать на автосервис. Там у меня есть знакомые. Там такие деньги зашибают. Зарплаты маленькие, но им они и не нужны, они левый заработок имеют в десятки раз больше.

— Это ничего, что я в машинах не разбираюсь, а только в кораблях, — спросил её Егор с явной иронией, но Людка этого не заметила.

— Научишься. Я тебя устрою. Подучишься, будешь хорошие деньги домой приносить.

— Я взяток брать не умею.

— Научишься, Все берут, и ты будешь брать, — Егор так, к сожалению Людки, и не научился брать взятки. Может потому, что ему их никто и не давали, несмотря на то, что он в жизни занимал достаточно высокие должности. Скорее всего, те, кто дают взятки отлично понимают, кто их возьмёт, а кто нет. Егор относился всегда к тем, кто не брал.

Пришло время возвращаться в Балтийск. Людка опять завела разговор о деньгах. Она напирала на мужа.

— Ты будешь мне присылать деньги для сына? Я же не работаю и не получаю декретных.

— У тебя на книжке сейчас лежат 2500 рублей. На ругах 300, этого тебе мало?

— Эти деньги на потом. Когда ты придёшь домой. Пока устроишься, пусть даже в твою милицию. Нужны же будут нам деньги. Я же всё равно пока не могу пойти работать, ну хотя-бы пока Максиму не исполнится два годика.

— Сколько по твоему нужно ребёнку?

— Рублей сто в месяц. Зачем тебе деньги. Тебя кормят. Есть где жить. Если ты мне не будешь присылать деньги я подам на алименты

— А вот это поворот! Долго думала? Значит так. Чтобы потом не возвращаться к этому разговору. Тебе глаза застелили мои заработки в Африке. Так вот запомни. Можешь даже сходить к юристу. Мой оклад 115 рублей вот от него ты и будешь получать 20%, а это 23 рубля. Остальное всё – премии, боевые, морские выплаты они не стабильные и на них алименты не распространяются.

— А валюта?

— Какая валюта? Боны? Она выдаётся моряку для покупок в иностранном порту. Я могу просто выбросить её за борт, — Людка, не верила мужу, но это была правда. Поэтому Егор продолжил.

— Значит так. Дёрнешься с алиментами и сразу их получишь. Именно 23 рубля в месяц, а я тебе гарантирую, ни подарков, ни шмоток, ничего не увидишь, только — алименты. Последний раз говорю, успокойся с деньгами, иначе – разведусь. Ещё раз возникнет такой разговор и всё. Готовься к разводу. Деньги с книжки. Сто рублей на месяц снимать, не больше. Приеду, проверю. Отберу книжку. Если что-то нужно купить дорогое напиши или вызови на переговоры, — и самым серьёзным тоном Егор закончил разговор – Люда, не играй с огнём. Если ты не заметила, я вернулся другой из Мозамбика. Мне теперь сам чёрт не брат, а уж ты мне, по большому счёту, такая дура, совсем не нужна. Я сейчас с тобой только из-за сына. Думаю, ты не полная дура и соображаешь, что баб хватает и рожать они тоже умеют. Надеюсь додумкала. Потом не обижайся и не скули, когда останешься у разбитого корыта. Не рассчитывай на моих родителей. Они конечно рады и внуку и вокруг тебя танцуют, только я им ничего не простил, ни интернатовского детства, ни поборов, когда я работал, ни выброшенной умирать Дины. Я им ничего не простил и не забыл. Запомни. Я три раза не повторяю.

Харьковский поезд уносил Егора к месту службы. Впервые он ехал в Балтийск без желания и охоты. Он теперь ненавидел море, корабли, службу, себя идиота, добровольно влезшего в это ярмо. Дорога всегда помогала ему обдумать дальнейшие свои действия и продумать ходы, а сейчас как некогда было над чем подумать. Два вопроса мучали его и на оба нужно найти ответы.

Первый вопрос касался  жены: «Что с ней делать? Рассчитывать, что она одумается и станет любящей и послушной женой – это несбыточная утопия. Перевоспитывать её у меня нет ни сил, ни времени, ни возможности, а главное желания. Я отлично знаю, что из колхоза людей можно вывести, а из людей колхоз никогда. Это её натура, её жизненная позиция, её инстинкт самосохранения. Не обладай она им, не выжила бы в колхозе. Мне надо было раньше об этом подумать. Я никогда с колхозницами не связывался, а тут купился на красивую задницу и длинные ноги. Что делать? Повторить судьбу отца и получить с одной стороны стерву жену, с другой ещё и мамашу в придачу. При любом раскладе, получить жильё в Минске, это нужна целая жизнь, где-бы я не работал и кем не стал бы. Значит, жить придётся с родителями. Димка, отслужит в армии, вернётся и тоже женится. Вот будет житуха. Обхохочешься. Главное, насколько меня хватит. Насколько бы не хватило, но зачем тянуть, мучиться, трепать себе нервы и уродовать жизнь ребёнку, когда итог предрешён. Людка та ещё сука, так её просто из дома не выставишь. Хорошо, основные цели понятны. На реализацию их есть ещё год» — Егор посчитал, что на этом этапе жизни можно взять паузу «Зачем торопить события, пусть всё идет, как идёт, а время всё расставит на свои места. Не расставит, тогда и буду решать».

Второй вопрос из области мистики и как к нему подступиться Егор не знал. Он уже успокоился после встречи с Людочкой в коридоре киностудии, но мозг сверлила одна мысль: «Что это было! Африканский сон повторился до мелочей. Такого не бывает. Хорошо. Может присниться то, что уже было, а то, что ещё будет – не может присниться» — Егор, был материалист до мозга костей и эта мистическая история, не укладывалась в его голове: «Посоветоваться тоже не с кем, сразу окажешься в психушке. Одно понятно — это было. Вот только помалкивать надо. Видно мир не прост, похоже, он совсем не прост».

К этой истории Егор вернётся в камере Лефортовской тюрьмы ФСБ, когда у него, как у зека, появится доступ к шикарной тюремной библиотеке, а времени для чтения будет больше чем предостаточно. Познакомившись с работами Владимира Вернадского и его теорией ноосферы, теорией поля и другими научными предположения и версиями мироустройства, он найдёт более-менее, материалистические объяснение этим невероятным событиям, но это уже другая история и другая жизнь.

Выспавшись в поезде, Егор, отгуляв заслуженный отпуск, спешил к утреннему подъёму флага на его новом месте службы ГиСу «Андромеда». Пройдя КПП дивизиона и подойдя к месту стоянки «Андромеды» он к своему удивлению её не нашёл. Оказывается «Андромеда», эта шаловливая дама ушла в море на месячную гидрологию! Вот это сюрприз и главное неприятный: «Где жить? Что есть? Вот тебе и раз! Денег надо было больше брать из дома. Вот Людка стерва! «Тебя там кормят»» — Егор присел на стоявшую рядом на рельсах платформу: «В роли бомжа я ещё не был» — саркастически подумал он. Не знал Каминский, что жизнь бездомного, станет на долгие месяцы его образом жизни уже через год. Случится это благодаря стараниям его жены и заботе родителей вернуть заблудшего сына в лоно семьи.