12 глава

Незаметно жизнь людей промчится,

На полях родившей их земли;

К сожаленью, часто мысль стучится,

Что не всё успели и смогли.

Можно ль жизнь вернуть, что тяжко тянется,

Заново начать, пересмотреть

Прошлые решенья иль останется

Только вспоминать и сожалеть?

Выйдя на солнечный свет, я вспомнила, что сегодня не завтракала. Поэтому, проходя мимо лотка со сладостями, я не удержалась и купила леденец на палочке.

Мне требовалось обдумать происходящее и привести свои мысли в порядок, для чего я отправилась в парк. Зона для отдыха располагалась в центре города, чтобы туда можно было быстро попасть из любой точки. К тому же я уже хорошо ориентировалась на местности и не рисковала заблудиться.

Зимой парк представлял собой унылое зрелище. Голые деревья напоминали обгоревшие спички. Среди небольшого слоя снега то здесь, то там обнажалась грязная почва. Несколько аллей делили территорию вдоль и поперёк, а по середине распростёрлось озеро. Его окружали скамейки, на одну из которых я села и начала грызть леденец.

Несмотря на самый разгар дня, в парке было малолюдно. В основном — старики, медленно бороздящие дорожки и нагуливающие аппетит перед обедом. Я видела их безмятежные, умиротворённые лица. Оказывается, в Туманном городе есть счастливые жители. Но лично я не хотела бы осесть в таком неуютном месте. Постоянный туман, безнаказанная преступность, нерасторопность властей… И вдобавок разрушенный театр, уже годы находящийся в запустении.

Неделю назад труппа впервые приехала сюда и даже предположить не могла, что нас тут ждёт. Если бы мы только разгадали предупреждение судьбы на въезде в город и развернулись обратно!

И как вообще возможно лишить свободы другого человека, тем более беззащитную девушку? Конечно, в случае похищений ради выкупа жертв часто возвращали живых. Но не всегда. И Ребекку похитили не из-за денег. Скорее всего, это значило, что рано или поздно преступники убьют свою жертву. И ведьма сказала, что я не спасу её. В голове не укладывалось, как кто-то мог сломать юную жизнь, которая только начинала расцветать, растоптать все её мечты. Разве они являлись людьми? Нет!

Пусть прошло уже достаточно времени, во мне снова зародились ярость и возмущение. Неужели грубая физическая сила решала в нашем мире всё? И, получается, что артисты, посвящающие себя искусству, — лёгкая добыча для бандитов без моральных законов? Кто защитит нас от произвола?

И словно в ответ я увидела около озера знакомого человека в поношенном пальто, кормившего уток. Это был Эндрюс. Не знаю зачем, но я быстро разжевала леденец и направилась к нему.

Он стоял полубоком и не заметил моего приближения. Я пристально рассматривала его полное печали сморщенное лицо. Констебль медленно отщипывал кусочки серого хлеба и бросал мякиш в озеро. Его сразу же окружило множество голодных птиц и на всех желающих подкрепиться буханки не хватило бы.

Хотя я подошла почти вплотную, он не услышал мой оклик. Наверное, из-за ветра, который налетел на озеро и погнал волны ряби. Поэтому мне пришлось повторить:

— Здравствуйте, Эндрюс!

Он испуганно обернулся и в панике начал избавляться от крошек, будто я застала его за злодеянием. Похоже, констебль даже не узнал меня.

— Я — Изабелла, помните? Из приезжего театра. Вы расследуете преступление о нашей пропавшей девушке Ребекке.

— Да-да, припоминаю, — суетливо ответил Эндрюс. — К сожалению, для вас нет новостей.

— Знаю, — кротко сказала я. — Их и не будет, ведь так?

— С чего вы взяли? — тихо, но в то же время сердито буркнул он. — Дело ведь не закрыто.

Я пожала плечами:

— Мы уже поняли, что здесь замешан кто-то могущественный, с кем не можем тягаться.

Констебль промолчал. Означало ли это согласие? Или равнодушие? В любом случае, вряд ли бы он сообщил мне правду.

— Завтра наша труппа уезжает, — грустно поведала я. — И родители Ребекки тоже. Представляете, каково им? Приехать сюда всей семьёй и уехать без единственного ребёнка?

— Не представляю, — грубо заявил Эндрюс, хотя мой вопрос являлся риторическим и не требовал ответа.

— У вас нет семьи и детей? — догадалась я.

Он промолчал. Констебль не смотрел мне в глаза и лишь развёл руками. Но и по его молчанию было очевидно, что я оказалась права. Пожилой человек вызывал у меня сочувствие.

— Почему? — искренне спросила я.

— Почему? — удивился Эндрюс и задумался. — С юности приходилось много работать, по выходным, допоздна. Сначала я был горд, что мне доверили служить в таком важном отделе, расследовать преступления, искать злоумышленников. Начальство, видя старание, давало больше заданий, отчётов, и, казалось, — вот то, чем я должен заниматься, вот где моё место. Семья, дети — потом, когда станет меньше работы. Успеется…

Он сделал паузу, и я не стала его прерывать. Вокруг нас слышалось только завывание ветра — крякавшие утки склевали хлеб и разлетелись.

— Правда, дела становились мельче, а их количество увеличивалось. И я даже не помню, когда последний раз раскрыл крупное преступление. Всё постепенно сводилось на нет. Со временем выяснилось, что и без семьи я как-то справляюсь. А ещё чуть позже — что и я никому не нужен.

Старик развернулся и в задумчивости опустился на ближайшую скамейку. Он напоминал иссохшее дерево, которое уже отжило свой срок и вот-вот превратится в труху. Я последовала за ним и села рядом.

— Но ведь у вас есть друзья, родственники?

— Часть родственников поумирала, часть разъехалась, друзья куда-то разбежались, — вздохнул он. — Единственное живое, что меня окружает — утки на этом озере. Каждый день прихожу и кормлю их. Из-за незамерзающих источников в водоёме постоянно тёплая вода и птицы не улетают на юг. Хоть кто-то ждёт старого констебля. Вот умру в скорости, может они меня вспомнят…

— И как давно вы сюда приходите? — поинтересовалась я.

— Двадцать с лишним лет, — с чувством собственного достоинства сказал Эндрюс.

Неожиданно из моих уст слова вырвались сами:

— Представьте, что вы приходите сюда, а здесь нет ни одной утки! Ни одной птицы. И больше никогда не будет.

Седые брови мужчины поднялись вверх, и он с недоумением посмотрел на меня:

— Что? Как это?

— Да, — убеждала я его и показала рукой на воду. — Представьте, что тут лишь ровная гладь, вечная зима и ни одного громкого звука, ни одной птицы. Вы бы приходили сюда по старой памяти, с куском хлеба, готовый поделиться с вашими питомцами, а они все исчезли без возврата.

Похоже, я нарисовала живую картину, так как он непроизвольно дёрнулся. Неужели мне удалось достучаться до него?

— Так и родителям Ребекки сейчас тяжело, — продолжала я, стараясь звучать как можно убедительнее. — Они ожидали от вас, как от служителя закона, как от человека, помощи. Но действительно ли вы приложили усилия, чтобы отыскать несчастную девушку, ничем не заслужившую страдания, на которые её обрекли похитители?

Эндрюс сидел беззвучно, вжавшись в скамейку. Я взяла мужчину за руку и заглянула ему в лицо.

— Помогите, — попросила я. — Вы знаете гораздо больше, чем мы. Неважно, кто это сделал. Нам только нужно найти Ребекку и вернуть к жизни её родителей, ведь они совсем потеряли покой.

Пожилой констебль не двигался и как будто колебался. И вдруг я заметила, как по его щеке скатилась слеза. Потом другая. Эндрюс вытер их резким движением. Я же молчала и пристально смотрела на него.

— Давно я… не ощущал ничего… — запинающимся голосом сказал он. — Думал, сердце превратилось в камень. За эти годы много разных злодеяний прошло перед моими глазами. Наверное, поэтому я абстрагировался. Для меня они стали неизбежной обузой. Я перестал видеть людей, передо мной были лишь свидетели. Я перестал сочувствовать жертвам, они являлись только объектами преступлений. Мне казалось, что я и сам уже умер… Но твои слова… пробудили что-то. Значит, ещё не всё потеряно.

Тут он стремительно поднялся и куда-то направился. Я вскочила и побежала за ним:

— Погодите!

Обогнав старика, я встала перед стариком:

— Кто похитил Ребекку? Где она сейчас?

Эндрюс старался не глядеть на меня:

— Мне неизвестно, клянусь именем короля. Единственное могу сказать, что в Туманном городе вам не дадут узнать правду. Здесь столько скверных людей… Если вы и найдёте преступников, то ничто не сможете им противопоставить. Советую — уезжайте отсюда, пока не стало слишком поздно для вас самой.

Сказав это, он обошёл меня и продолжил свой путь. Я же осталась стоять, где стояла.

Действительно, Эндрюс зрил в корень. У нас не имелось ни физических сил, ни оружия, ни прав, ни поддержки. Даже если узнать, где находится кузина (а её наверняка поместили в охраняемое место), мы бы туда не прорвались. Раз не было возможностей действовать напрямую, значит, нужно искать обходные пути. Только ведь времени до отъезда труппы практически не оставалось!

Я поёжилась — солнце ушло за облака и похолодало. Чтобы согреться, я быстрой походкой отправилась в гостиницу. На её внутренней территории перед входом уже снова выстроились наши фургоны, которые обычно размещались на заднем дворе.

Гостиную же загромоздили упакованные тюки. Занимавшаяся приготовлением еды Розамунда поинтересовалась, голодна ли я. После сладкого есть не хотелось, поэтому я отказалась и стала подниматься к себе в номер.

Навстречу мне спускался Фридрих. Выглядел он неважно — небритое заросшее лицо, всклокоченная шевелюра, а на несколько метров вокруг от него распространялся запах перегара вперемешку с крепким табаком. Я собиралась как можно скорее проскочить мимо, но мужчина схватил меня за рукав.

— Отпустите! — громко возмутилась я.

— Стой, — тихо сказал он заплетающимся языком.

Я вырвалась и отошла на безопасное расстояние в пару шагов. Всё это время мы практически не общались, однако иногда я ловила на себе его хмурый взгляд.

— Что вам нужно?

Наверное, хозяин постоялого двора сам не знал этого. Он облокотился о перила лестницы, так как еле стоял на ногах, и больше не проронил ни слова. Фридрих смотрел на меня и думал о чём-то. Я гневно взглянула на него, выждала паузу и отправилась дальше.

Но, проходя мимо комнаты родителей Ребекки, через открытую дверь я услышала плач тёти Августы и зашла внутрь. Похоже, я застала её в тот момент, когда она складывала вещи дочери. Тётя держала в руках зелёное концертное платье и горько рыдала над ним.

Я села рядом и обняла её. Никогда раньше я не видела эту степенную невозмутимую женщину в таком ужасном состоянии — каждый день в одном и том же домашнем халате, с растрёпанными волосами, с тёмными кругами под заплаканными глазами.

— Ты понимаешь, что это конец? — сквозь слёзы спросила она.

Сейчас мне было сложно подобрать слова утешения, и я просто сочувственно молчала. К тому же я не могла осознать и сотой доли того, что ощущает мать при потере ребёнка.

— Все уезжают, — всхлипывала тётя, — а что с нашей доченькой до сих пор неясно. Может, её уже и на свете нет…

Тут в комнату зашёл дядя Густав, и она бросилась в его объятия:

— Никуда я не поеду! Я не брошу Ребекку!

— Тише, тише, — успокаивал тот супругу, похлопывая по спине. — У нас нет выбора. Если о ней будут какие-либо новости — нам сообщат. Мы не в состоянии бесконечно сидеть здесь в гостинице и ждать неизвестно чего.

Тётя отпрянула от мужа:

— Как ты можешь так говорить? Ведь она — твоя единственная дочь!

Решив, что моё присутствие при этой сцене излишне, я извинилась и быстро покинула их. Мне захотелось побеседовать с дядей Октавиусом, и я отправилась к нему. Он в одиночестве сидел в своей комнате у окна и наблюдал, как во дворе Фрэнк загружает тюки с вещами по фургонам.

— А, это ты, — увидев меня, дядя очнулся от тяжёлых мыслей. — Готова к отъезду?

Присаживаясь на стул, я ответила:

— Я-то готова, а вот тётя Августа — нет.

— Увы, — скорбно произнёс дядя, — мы не можем увезти её силой. Как родитель, я бы на месте Августы остался здесь. Но как человек со стороны, считаю, что правильнее уехать. Поэтому выбор за ними.

— Ты не веришь, что Ребекка найдётся, да? — спросила я.

— Уже не верю, — вздохнул он. — Прошло много времени, и у меня не осталось надежды. Не нужно было нам приезжать в этот проклятый город.

— Разве кто-то мог предвидеть такое? — возмутилась я. — Подобное могло произойти где угодно.

— Но ведь раньше с нами ничего похожего не случалось, пока не приехали сюда. Так что тут только моя вина, и она навсегда останется со мной, — заключил дядя.

Я поняла, что не сумею переубедить его и ушла к себе. На весь этаж слышалось, как тётя Августа категорически отказывалась назавтра уезжать. Удастся ли дяде Густаву за ночь переубедить её?

Словно в беспамятстве я собрала последние остававшиеся вещи. Марк помог мне отнести их в наш фургон.

На обратном пути я зашла в конюшню к Белогривке. За прошедшие дни я почти не навещала её. Лошадь смотрела на меня грустными глазами — наверное, ей передавалось общее подавленное настроение.

Единственным приятным событием вечера стало то, что перед ужином Розамунда нагрела мне тёплой воды и я смогла принять настоящую ванну. Впереди у труппы опять предстояли кочевые дни без гарантий комфортных водных процедур.

Переодевшись в ночную сорочку, я легла спать, но в голову одна за другой лезли мысли. Все они были об одном человеке. И теперь не о Ребекке.

Я вспоминала моменты общения с Гарольдом, от самого первого мгновения, когда я толкнула незнакомца на лестнице, до того, как читала его письмо. Утром мы уедем, и, возможно, наши пути никогда больше не пересекутся. Почему судьба так несправедлива со мной? Почему она даже не дала нам проститься?

Однажды он сказал: «Ты — та, кто должна знать». Гарольд поверил мне, поверил в меня. И куда в итоге мы пришли? Никуда. Что я знаю? Ничего не знаю.

Как назло, моё воображение не унималось и подкидывало неприятные картины. Например, я стала представлять свадьбу Гарольда с его невестой (которая, вне всяких сомнений, гораздо красивее и умнее меня), счастливые эпизоды их семейной жизни…

Потом я очутилась на балу в доме мэра. Вокруг находилось много молодых дам и элегантных кавалеров. Звучала классическая музыка, весёлый смех; слуги в ливреях разносили закуски и напитки. Я растерянно бродила, пытаясь отыскать хоть одно знакомое лицо, но никого не узнавала.

Внезапно распорядитель попросил женщин и мужчин выстроиться в две линии вдоль зала. Когда я послушно встала в ряд и окинула взором ближайших соседок, меня охватила паника — те выглядели на одно лицо. Я посмотрела по сторонам на других дам, но все они, несколько десятков, были одеты одинаково, причём и на мне оказалось платье идентичного цвета и фасона. Тогда я судорожно начала осматривать и ощупывать себя, желая убедиться, что я — это я, а не девушка с такими же лицом и фигурой, как остальные.

В следующий момент музыка резко смолкла. Распахнулись двери и послышались шаги. Кто-то шёл в полной тишине, спокойно, никуда не торопясь, и с каждым шагом стук от его туфель громким эхом раздавался по залу. Спустя мгновение я поняла, что такая поступь мне знакома. Именно этим человеком я была до смерти напугана в первую ночь, когда потерялась в Туманном городе.

Меня раздирали противоречивые желания — с одной стороны, хотелось спрятаться куда угодно, за колонну, за стоящих рядом девушек, лишь бы не встречаться с ним. С другой, съедало любопытство, кем является таинственный незнакомец? Я нашла компромисс и внутренне похвалила себя за находчивость — мне пришла идея осторожно выглянуть из толпы, оставаясь незаметной за соседками.

Между тем эхо шагов звучало всё ближе. Краем глаза я увидела высокого человека в маскарадном костюме петуха. Лицо скрывала маска с огромным носом, поэтому я не смогла опознать его. Стараясь не дышать, я стояла неподвижно. Он шёл и шёл, проходя посередине между рядами мужчин и женщин. В зале стояла гробовая тишина. Оказавшись напротив, незнакомец остановился и повернулся. Мне нужно было выдержать это испытание, в чём бы оно ни заключалось.

Мужчина протянул руку в бархатной перчатке, тут же заиграла музыка. Я приняла приглашение, и мы начали танцевать. Все остальные присутствующие мигом встали в пары и тоже закружились рядом.

— Простите, с кем имею честь танцевать? — простодушно спросила я.

Незнакомец развернул меня вокруг оси и прошептал мне на ухо:

— Зачем ты задаёшь вопрос, если знаешь на него ответ?

Я возмущённо хотела возразить, что не знаю, но решила этого не делать. Мне стало очевидно, что напрямую правды не добиться. Надо придумать что-то ещё. Тогда вместо вопроса я предположила:

— Это вы похитили Ребекку.

Лицо моего партнёра скрывала маска, из-за чего не было никакой возможности следить за его мимикой, понять реакцию на реплики. Сам он крепкой хваткой удерживал меня в тисках так, что я не то что не смогла бы снять её, даже не смогла бы вырваться.

— И да, и нет.

Вот проклятье! Хотя мужчина говорил полушёпотом, я пыталась узнать его по интонациям в голосе. Меня не покидало чувство, что мы точно общались с ним раньше.

— Вам ведь нужна я, не она. Так? — не выдержала я.

Могу поклясться, что сквозь непроницаемую железную маску я видела его хитрую улыбку. Он ничего не ответил, как вдруг в танце наступил момент, когда нужно менять партнёров. Незнакомец ускользнул к соседней девушке, а потом к другой, ко мне же один за одним подходили новые юноши. Мало обращая внимания на них, я вытягивала шею, чтобы не потерять в толпе моего загадочного спутника. Но через несколько мгновений он исчез.

Его нельзя упустить! Бросившись туда, где мужчина только что находился, я спотыкалась, налетала на танцующие пары, подбежала к закрытым дверям зала, с силой рванула их и … вскочила на своей кровати.

Всё оказалось сном! Не было никакого бала, никакого человека в костюме петуха.

За окном едва начинало светлеть небо, на горизонте разгоралась заря. Я взяла карандаш, письмо Гарольда и вернулась в кровать.

Для вдохновения перечитала прощальное послание моего соседа. Затем, перевернув лист бумаги, начала выписывать подряд события, происходившие с нами в Туманном городе, упоминания о людях, местах, где мы бывали. То, что выглядело странным или подозрительным, я обводила в кружок. «Думай, думай», — повторяла я себе.

Ночные шаги. Всех похищенных девушек и теперь меня объединяло то, что мы были артистичными натурами. Препятствие следствию со стороны властей. Убеждения нас уехать. Анонимно присланный букет после концерта. И тут я вспомнила, где ещё видела эти цветы.

Я провела черту под всеми фактами и записала итог. Оставив бумагу на видном месте, я оделась и вышла на улицу. Ему нужна я, поэтому надо идти одной. Если же появиться в компании нескольких мужчин из нашей труппы, это спугнёт его и тогда нет гарантий, что мы спасём Ребекку. Если обращаться за помощью к представителям власти — мне никто не поверит.

Был выходной день. Горожане спали, а я шла по пустынному городу и ничто на свете не могло остановить меня. На улице властвовала непогода, только сейчас вместо тумана обрушился снегопад. Он усиливался, к нему добавился ветер, бивший жёсткими льдинками мне в лицо, но я не обращала на это внимания.

Наконец я добралась до нужного места. Дотронувшись до кованой двери ограды, я обнаружила, что она с лёгкостью открылась, и продолжила идти по аллее. На одном дереве справа сидел ворон, который увидев меня, закаркал противным голосом. Я же, не замедляя шаг, шла к главному входу в огромный красивый особняк.

Как и ожидалось, входная дверь тоже оказалась не заперта. В холле царила мёртвая тишина. Я очутилась в этом здании впервые, поэтому осторожно осматривалась, выбирая, куда пойти дальше.

Поначалу я попала в небольшую гостиную. Хотя в ней находилось много предметов интерьера, здесь отсутствовали роскошь и аляповатость, как в доме мэра. Каждая вещь была на своём месте — будь то картина с деревенским пейзажем или скульптура обнажённой женщины. Зал выглядел эстетически приятным и благородным, в нём чувствовался аристократичный дух его хозяина.

Я прошла по дорожке из ковра с высоким ворсом и попала в кабинет. Он был просто огромным! По всему периметру стояли дубовые шкафы с книгами, на свободных пространствах стен висели красочные карты. У окна расположился просторный стол с бумагами. Рядом с ним — стеллажи, на полках которых выставлены старинные золотые монеты и кубки. На картинах присутствовал один и тот же символ в различных художественных интерпретациях — змея, пожирающая саму себя. Я вспомнила, что встречала его на решётке ограды несколько дней назад.

Увидев тлеющий камин, я подошла к нему и протянула руки, чтобы отогреться. Только сейчас я поняла, что довольно сильно промёрзла, пока шла пешком по городу. Словно почувствовав моё присутствие, огонь разгорелся ярче.

— И всё-таки ты здесь, — внезапно раздался голос человека, сидевшего в кресле в другом конце кабинета и до этого момента остававшегося мной незамеченным.