Глава 5

Из каждой подворотни тянуло рыбой. Смешиваясь с запахом испорченных пирожных из мусорного бака за кондитерской, воздух образовывал изысканное сладковатое зловоние.

– Ну просто «Шанель», – процедил Марк сквозь зубы, стараясь не дышать.

Так пахнет Чёртова Пристань душным летним днём. Он был уверен, что точно так же в эти дни воняет Париж, Лондон и Нью-Йорк, да и все города на этой планете. Марк боялся, что его стошнит, тем самым он пополнит собой коллекцию запахов.

Он любил этот город, утопающий в виноградниках, жаре и собственном дерьме. Это место ввинчивалось в мозги, словно ржавый болт, норовило обрушиться на голову своими развалинами, размазать по фасадам узких улиц, любой ценой сделать частью себя, превратить в пятна крови или плесень.

«Я скоро спрячусь от мира, превратившись в бурое пятно на обочине», – подумал Марк, переступая через дохлого ежа. В последнее время здесь слишком много мёртвых животных.

Рю не было дома уже несколько дней, Марк не волновался, зная, что друг порой любит загулять. Это совершенно нормально для него, главное, чтобы по возвращению снова не запирался в ванной, чтобы набрать полную раковину слёз и крови. За это Марк был готов убить весь мир.

Облезшие, похожие на зомби голуби клевали что-то возле мусорной кучи. Присмотревшись, Марк понял, что это человеческая рука. Она была ещё почти свежей, бледновато-розового цвета, с облупившимся лаком и грязью под ногтями. Конечность казалась слишком маленькой, чтобы принадлежать взрослому. Скорее всего, тут снова расчленили труп очередного подростка с улицы Гумбольдта. Их там много, сбежавших из дома малолетних проституток, плотно сидящих на игле. Марк снова задумался о наркотиках, в очередной раз пообещав себе не прикасаться к тяжёлым веществам типа героина или дешёвых маковых вытяжек. Ведь все начинают потреблять наркотики ради обретения свободы, не зная, в какое рабство их загоняют наркобароны. Живя в Чёртовой Пристани все двадцать два года, Марк успел насмотреться на множество историй, которых бы хватило на дюжину слезливых романов о потерянном поколении.

Тропа вывела его на Вербную улицу, старый центр города. Нависающие над головой балконы грозили рухнуть вниз, а плющ и виноградные лозы казались единственным, что ещё держит эти шаткие конструкции. Дома девятнадцатого века дышали на ладан, больше всего они походили на плохо забальзамированных мертвецов, чья кожа давно уже начала трескаться, волосы превращаться в паклю, а глаза поедены могильными червями. Люди в этих домах сами по себя являлись червями, паразитирующими в полуразложившихся телах. Пройдёт ещё каких-нибудь лет тридцать-пятьдесят, и от этого гнилого великолепия не останется и следа.

Прохожие взирали на Марка, как на отброс общества, по крайней мере, именно так ему казалось. Он был необычайно бледен для этой южной жары, его кожу совсем не брал загар, открытые ладони и лицо были того же цвета, что и впалая грудь, скрытая под чёрным кителем. Чёрные синяки под глазами после вчерашней ночи сияли ещё ярче. Марку вдруг подумалось, что алкоголь и наркотики старят его ещё больше, возле глаз залегли первые морщины – пока они ещё не столь заметны, но время возьмёт своё. Сколько лет ещё осталось до абсолютной старости? Наверняка он уже весь седой под покровом чёрной краски. Про свой натуральный оттенок Марк радикально отзывался, как «цвет говна». Коричневый был одним из самых нелюбимых его цветов, где-то наравне с розовым.

Кто-то окликнул его. Такое с Марком случалось всё реже и реже в этом городе, большинство, даже тусовочное, сторонилось Шмерца, как прокажённого. Он просто не хотел никого видеть.

– Мара, Мара, ну куда же ты! – кричал кто-то вслед.

Эта дурацкая кличка до сих пор не могла отвязаться от Марка.

– Чего тебе? – Марк развернулся, резко и эффектно, но агрессивно.

Перед ним стоял Лиз, длинноволосый, косящий под девушку блондин.

– Мар, я сто лет тебя не видела, – начал он немного нервно. – Может быть, пойдём ко мне… закинемся чем-нибудь?

По выражению его бесцветных глаз Марк понял, что тот просто хочет секса. Приятно, когда тебя желают.

– Пойдём, – пожал плечами Марк, бесплатный трип привлекал его сейчас как никогда.

Лиз осторожно поцеловал Марка в уголок тонких губ, которые едва заметно дрогнули то ли от отвращения, то ли от липкого блеска.

В его квартире на площади Веры было чисто, как в операционной. Скорее всего, состояние Лиза позволяло ему держать домработницу. Марка замутило от чистоты и запаха освежителя воздуха. Когда не ешь три дня и питаешься алкоголем, любые запахи способны вызвать рвоту. Марка тошнило в фаянсовую белизну унитаза жёлтой тягучей слизью. Отравленный желудок ныл, сообщая, что всё ещё жив. Пришлось пить воду из-под крана. Вся вода в Чёртовой Пристани была жёлтой, а на вкус отдавала ржавчиной. Марка бы стошнило повторно, но организм уже привык к подобной отраве.

Лиз налил вина, от запаха забродивших фруктов с уксусом Марка чуть снова не вывернуло наизнанку, но он выпил, подавив в себе все рефлексы. «Жизнь – говно, вино тоже».

– Иди сюда, мой сладкий, – Лиз привлёк Марка к себе.

– Я горький, как травы на чёрном утёсе, – ответил он, понимая, что его разум уплывает в чёрную даль.

***

– И что, тебе действительно нравится резать трупы? – спросила Кристина, стоя у стола, на котором, открыв свое нутро, лежало очередное безликое тело. Оно напоминало несвежую тушку в лавке мясника. В голову тут же начали лезть мысли о том, что далеко не всё мясо на рынке является свининой, говядиной и собачатиной.

– Совмещаю приятное с полезным. Познание мёртвых помогает мне понять живых, – Серафим улыбнулся почти по-доброму. – Ты первая из живых, кого я сюда привёл.

– Хм… Надеюсь, ты не считаешь, что я смогу занять достойное место на твоём столе? – ведьма слегка нахмурилась. Заявление должно было звучать как шутка, но вышло слегка натянутым.

– Нет, мы с тобой одного поля ягоды, Кристиана.

Ей снова захотелось возразить против коверканья своего имени, но негодование так и осталось невысказанным.

– Просто мы не такие, как люди. Мы иного сорта, словно проводники между двумя мирами. Те, кому известно больше. Твой дар врождённый? – спросил он уже другим тоном.

– Да, наверное.

– Это наследственное?

– Нет, сомневаюсь, что кто-то из моей богобоязненной семейки хоть раз брал в руки даже гадальные карты.

– У меня то же самое.

Они вышли на свежий воздух из душного смрада морга. Начинало вечереть, воздух был горьким с привкусом соли. Становилось даже немного зябко от ветра. И мутное солнце смотрело на них сквозь пелену грязных облаков.

– Всё тленно… – произнёс Серафим, –… и даже солнце.

***

Рю зашёл в один из баров на набережной. Туристы не так любили это место, как другие с яркими вывесками и заводной музыкой.

– Вам есть двадцать один? – спросила официантка, когда он заказал себе виски с колой.

– Давно, – ответил Рю, и это было правдой. Временами тяжело выглядеть на свои двадцать четыре.

Он весь погрузился в себя, в свои мысли и древесную горечь виски, разбавленную химической сладостью колы. Говорят, когда-то в неё добавляли кокаин, вернуть бы это чудесное времечко.

Дым от сигарет вился густыми облаками под потолком, в баре не было вытяжки. Редкие посетители сидели в своей холодной отстранённости. Казалось, никому не было дела до Рю, но он ошибался.

– Привет! Ты такая красивая, – чей-то голос нарушил прокуренную тишину.

Рю покоробило не столько от попытки заигрывать, сколько от фамильярности. Он поднял глаза, перед ним оказался небритый мужик с тёмными кудрявыми волосами. Было в его внешности что-то такое отталкивающее. Эти глаза напоминали по цвету серо-коричневое подгнившее мясо. Даже добродушная улыбка не скрывала внутренней звериной жестокости.

– Привет. Ты почему сидишь одна? – спросил незнакомец.

– Потому что мне так хочется, – ответил Рю, не поднимая глаз.

– Хочешь, я чем-нибудь тебя угощу? Пойдём со мной, я куплю тебе поесть и выпить.

«Неужели я выгляжу, как тот, кто продастся за еду и выпивку?» – подумал Рю. Когда-то, лет в пятнадцать, он разводил подобных мужиков на деньги или простой обед в кафе, затем умело смывался прочь. Он всегда был крайне избирателен и держал дистанцию, чтобы не нарваться на маньяка. Он знал, кто удовлетворится простым изнасилованием, а кто просто перережет горло ради забавы.

– Да пошёл ты! – сказал Рю, понижая голос на несколько тонов, чтобы тот звучал более мужественно, и посмотрел незнакомцу прямо в глаза. В этот взгляд он вложил всё своё презрение. Тип попятился назад, понимая, что перед ним совсем не девочка.

***

Было мерзко, но пара таблеток сделала своё дело. Марк презирал Лиза и всех вокруг, но тело просто хотело секса и плевать, от кого это получить. В конце концов, Лиз был красив, даже слишком, но ничто не заставило бы Марка чувствовать к нему нечто большее, чем смесь отвращения с вожделением. Не было ничего, только тазовые кости Лиза больно бились о раскинутые бедра Марка, оставляя синяки. В душе и теле зияла пустота. Пустой, лишённый смысла и удовольствия половой акт. Таблетки лишили его эмоций. Можно было бы прокусывать соски до крови или вовсе насиловать раскалённой кочергой, Марку бы всё было одинаково.

– Я люблю тебя, мой свет, – шептали на ухо влажные губы.

– Верится с трудом, – прохрипел Марк, когда его тело достигло какого-то подобия оргазма.

«Жалкое бренное тело, скорее бы скинуть его».

Лиз слез с него и завалился на соседнюю подушку. Он него пахло ядовитым химическим потом и ещё чем-то приторно сладким. Влажные следы на простыне хранили запахи их тел и фантомы эмоций.

В дверь кто-то позвонил. Лиз, матерясь, натянул джинсы прямо на голое тело и поплёлся в коридор.

Рю и сам не знал, что вдруг ему понадобилось от Лиза в этот момент: может быть, всему причиной банальная скука, которую можно развеять при помощи лёгких наркотиков.

Марк лежал и курил в потолок, когда скрипнула дверь.

– Что ты тут делаешь, мать твою?! – закричал андрогин.

Сегодня он выглядел странно, даже почти мужественно. Полное отсутствие косметики, волосы стянуты в хвост, и лишь две непокорные пряди обрамляли лицо. Из одежды на нем была простая чёрная майка и джинсы.

– Я спросил, что ты тут делаешь? – зашипел Рю.

Марк молчал.

– Лиз, ты совершенная гнида, – продолжил андрогин. – Марк, как ты только мог с ним спать?

Рю размахнулся и со всей силы двинул Лизу по морде. Марк ранее не видел его настолько злым – наверное, потому, что Рю впервые увидел его с кем-то другим. Лиз отлетел к противоположной стене, послышался глухой удар головы о твердую поверхность. Никто бы и подумать не мог, что андрогин способен на такое.

– Марк, одевайся скорее, надо покинуть эту клоаку, пока наш гнусный педик не очухался.

Они шли по пустырям и молчали, не в силах сказать что-то друг другу. Любые слова звучали бы как фальшивые извинения.

– Зачем ты это сделал? – спросил Марк. – Ты сам на себя не похож.

Рю остановился, вдохнул побольше воздуха и сжал кулаки. Марку показалось, что тот хочет его ударить.

– Просто потому, что я… люблю тебя.

Марка словно ударило током по яйцам, это было совсем иное «я люблю тебя», чем он слышал ранее от Рю. Андрогин бледнел на глазах. Пауза зависла в воздухе. Марк не знал, что сказать, всё казалось бы пустым. А в глазах друга начали зарождаться слёзы. Он уже сделал шаг назад, чтобы отступить и уйти в туман. «Робкий, смешной, безумный», – подумал Марк.

Он схватил Рю за плечи и повалил в траву.

Первый поцелуй был горяч, как пламя ада. За все два года Марк так и не познал вкус его губ, и сейчас был шанс наверстать упущенное. Теперь Рю весь в его власти, распластанный на земле, готовый на всё. Марк целовал его в шею, слегка прикусывая бледную кожу. Его пальцы уже стремились под одежду андрогина, лаская гладкий живот.

– Давай не здесь… – тихо прошептал Рю.

– Как хочешь.

Они неохотно поднялись с земли и побрели в сторону дома, боясь разомкнуть руки.

***

– Я побывал во многих городах, каждый из них встречал меня по-разному, принимая или отторгая, – начал Серафим, когда они свернули на Соляной бульвар. Крис внимательно слушала его немного безумные речи, с каждым словом проникаясь всё большей симпатией к колдуну. – Я сразу видел их характер, он выражается во всём: в изгибах улиц, запахе подворотен, скрипе окон. Казалось, что города говорили со мной, но я был слишком глух, чтобы их понять. Я вылез из зловонной утробы чумной Одессы, разменяв ее на свинцовое небо Петербурга, чтобы молча спать на его костлявых коленях. Я избегал продажных ласк Москвы и тихой глуши провинциальной Твери. Киев открывал передо мной золотые врата, но я предпочёл Чёртову Пристань, что так похожа на мой потерянный дом. Чёртова Пристань грязнее и глуше, я здесь почти как в своей тарелке. Мне нравится скрытность и замкнутость местных жителей, а это качество редко присуще южанам. В Одессе слишком многие суют нос не в своё дело.

– Мне кажется, что здесь просто привыкли к таким, как мы, оттого и не лезут с расспросами, – произнесла Кристина.

– Честно говоря, я сам ещё не смог понять это место. Загадочный забытый богами город, которому суждено постепенно осесть в море. Только вот мне всё кажется, что в нашей с тобой жизни именно город является главным действующим лицом.

***

– Я хочу быть одной из вас! – взмолилась худенькая девочка с потёкшей тушью под глазами. Её улыбку украшали алые потёки крови изо рта.

«Чего только не скажешь в предсмертном бреду», – улыбался Эанир, оттягивая момент кульминации. Сегодня он пребывал в игривом настроении, которое не уменьшало его кровожадности.

– Я много слышала о вампирах, – её тело ещё извивалось бледной змеёй на тёмных простынях. Полностью обнажённая и залитая собственной кровью, она походила уже не на человека, а на абортированный материал, мёртвый эмбрион.

«К чему бы это она? Наверное, из-за клыков», – улыбка серого расползлась почти до самых ушей.

– Я знаю, что надо умереть, чтобы быть, как вы, – её лицо от запёкшейся крови стало похоже на маску, окровавленные руки тянулись к Эаниру. В этих жестах не было мольбы о спасении, лишь усталая безысходная нежность. Даже умирая, она желала его, стремилась разделить участь потусторонних убийц. Жаль, это не подвластно людям, а ведьма просто не знала, от чего отказалась. Люди ведь готовы отдать за это жизнь.

Эанир впитывал последний вздох своей жертвы, разрывая когтями её грудь. Кожа рвалась, как тонкая ткань под напором ножа. Ей уже не было больно. Смерть – лучшая анестезия.