Глава 4

Зелье закипало в котелке, издавая аромат горьких трав и прошлогодних слёз. Оно шипело, как смертельно раненая змея. Крис знала и понимала, что с ней будет дальше. Только теперь, когда все компоненты были собраны, картинка сложилась в её сознании. Это трава убьёт её на время, выпустит душу в мир теней, поможет дать ответ на вопрос о том, кто же она на самом деле. Но для этого придётся сбросить тело, как иные снимают одежду перед погружением в воду. Не войдёшь же в обуви в дом, как того требует этикет, так и в Мир за Гранью не пройти в теле. Остановить сердце можно было чем угодно, но неизвестно, запустится ли оно снова. Наверное, Кристине ещё рано покидать мир людей навсегда, несмотря на то что он пуст и мучительно сер.

И снова вместо заклинания лишь набор букв и вибрации горла. Одни верят, что кому-то там, наверху, дано сплетать из струн молитв и воззваний путеводную нить. Кристина в него не верила и сама сплетала нити слов, завязывая их крепко, словно петли, на собственной шее.

Горячее, как чай, но горькое, как первый вздох, зелье обожгло гортань. Глиняный сосуд согревал руки, не давая впасть в озноб. Мир уплывал. Кристина чувствовала, что проникает внутрь себя вместо с потоками травяного отвара, растворяется в собственном соке. Это ли смерть — акт единения с собой, ода любви к эгоизму, замкнув круг — раствориться в себе. Казалось, что мясо слезает с костей, однако это просто расщеплялись все семь тел, выпуская на волю Кристину.

«Вот овца, не могла поприличнее лечь. Теперь придётся валяться на кровати до самого возвращения с открытым ртом и слюной на подбородке».

Эанир был здесь, ведьма поняла это, как только повеяло серым ветром. Она раньше не замечала, насколько он красив на самом деле в своей отталкивающей асексуальной красоте.

— Идём же, — сказал демон, протягивая руку, на которой теперь почему-то не оказалось длинных когтей, только маленькие аккуратные ноготки.

Кристина не стала спрашивать, куда он их спрятал.

— Куда мы идём? — спросила она, чувствуя, как серый тянет её сквозь стену.

Она молча вздохнула, посмотрев на своё тело, закутанное жёлтой шалью, как саваном. Глупо, нелепо и мёртво. Она ненавидела смотреть на себя со стороны.

Ангелы стояли в дверях, робко переминаясь с ноги на ногу. Кристина шикнула на них, те вспорхнули, как стая испуганных голубей, и растворились в вечернем небе. Ангелы — крылатые крысы.

Эанир молчал, уставившись на промозглое солнце, что напоминало лампочку в задымлённой комнате. Вечное и насмешливое светило пряталось в серых тучах, словно шлюха в собольих мехах.

— Мне просто хотелось посмотреть на мир твоими глазами, — Кристина крепче сжала его руку, стараясь выжать хоть каплю тепла из мертвецких ладоней серого. Он не был холоден, просто нейтрален и пуст.

— Хорошо, — он улыбнулся двумя рядами зубов, похожих на мелкую пилу.

«Я, наверное, спятила», — решила ведьма, когда оказалась на пороге деревенского дома.

Она уже хотела пройти сквозь дверь, но холодный взгляд Эанира остановил её.

— Мы не ходим сквозь окна, нам нужен дымоход, но на крайний случай сгодится окно.

Проходить сквозь стекло оказалось самым неприятным из всего путешествия. Это словно колодец с киселём, или зыбкое свинцовое марево, в котором можно запутаться, навсегда оставшись в собственной отражении. Мысль о повторном слиянии с собой казалась совершенно отвратительной и ненужной деталью.

— Я не поняла, уже ночь? — спросила Кристина, не разжимая губ.

Стало слишком темно.

— Время — такая непредсказуемая штука, — усмехнулся демон.

Они поднимались по шаткой лестнице, мимо обоев в цветочек и счастливого мещанского быта. Из таких домов всегда хотелось бежать куда-то подальше, в тёмные недра подвала или в погостную тишь. Вокруг расцвела изумительная до отвращения детская комната, Кристина застыла на пороге, она и так знала, что дальше будет.

— Можно, я не пойду с тобой? Я не хочу этого видеть.

— Ты же сама хотела взглянуть на кровавый пир.

— Эх, придётся, — вздохнула она.

В комнате, разрывая пространство начали появляться иные обитатели Мира за Гранью. Кривые уроды, смешные нелепые твари и те, которые так завораживающе прекрасны, что способны сломать воображение. Кристина чувствовала себя не в своей тарелке на чужом празднике, тем более, что всем гостям не было до неё никакого дела.

В комнате стояли три кровати, одеяла которых мерно вздымались. Там спали дети своим тихим, размеренным сном, полным чего-то чистого и светлого. Кристина видела, как мерзкие твари тянут свои щупальца, лапы, когти, зубы, клыки к мягким розовым телам, всасывая в себя их сущность, вместе с кровью и мякотью. Сейчас они были подобны свиньям возле лохани. Толкая друг друга и визжа, твари наслаждались трапезой.

Кровь красными бусинами окрасила стены, стекала на дощатый пол множеством тонких ручейков. Кристине совсем не было страшно, ощущение реальности отсутствовало напрочь, словно спишь и знаешь чётко, что это сон. Такая просто наглядная анатомия. Вот смотри, это — тонкие рёбра, вот так они ломаются, открывая нутро, душу, сердце. Всё это было колыбелью чистой души, там когда-то жила любовь к миру и тонкой занозой торчала первая обида. Всё это разбивалось вдребезги под заботливыми лапами чудовищ.

Глаз жертвы выпал из глазницы и скатился к ногам Кристины, что в этот момент сидела на полу, обхватив руками колени. Глаз всё ещё продолжал смотреть на неё, не в силах мигнуть, потому что у него больше не было века, у него вообще больше не было тела. Ясная голубая радужка, которая уже никогда не увлажнится слезами. В одно мгновение Эанир отделился от безумствующей толпы и подхватил глаз, держа его большим и указательным пальцами.

— Красиво, не правда ли? — спросил он.

Крис лишь вздохнула. Эанир продолжал вертеть глаз в руках. Затем осторожно положил его на язык и проглотил.

— Глаза имеют вкус неба, — сказал он, улыбаясь окровавленным ртом, красный сок лёг на его губы, словно помада.

Эанир схватил ведьму за руку и вытащил в окно. Кристину словно окатило холодным душем, неприятно было повторно шагать сквозь стекло.

— Как тебе наша жизнь? — спросил он.

Ведьма молчала, она сама не знала, что думать о подобных развлечениях тварей из Мира за Гранью. Эанир не стал дожидаться её ответа, лишь молча привлёк к себе, так что было слышно даже его на удивление мятное дыхание.

— Знаешь, как мне одиноко? — спросил он, когда они зависли в небе, посреди чёрной бездны.

Кристина снова промолчала, серый продолжал:

— Я хочу узнать… я хочу почувствовать, что такое любовь. Это ведь то, о чём говорят люди, о чём поют птицы.

— Наверное, чтобы понять любовь, надо быть живым, — ответила Кристина, смахивая его руку со своего плеча.

Ей показалось, что сейчас она выглядит, как классическая неприступная недотрога, вот только любовь совсем не входила в её планы. Хоть от человека, хоть от порождения бездны — всё одинаково не имело смысла.

— Я хочу, чтобы ты стала одной из нас, — тонкие кровавые губы расплылись в улыбке. — Я хочу любить тебя.

— Вот только ты совсем не спросил у меня, нужно ли мне это! — Крис начала нервничать, ей казалось, что демон может помешать ей вернуться в тело, тогда она навсегда останется лишь очередным бесплотным духом в прослойке между мирами.

— Хорошо, тогда я найду себе кого-нибудь другого и не стану спрашивать разрешения, — с легкой досадой процедил демон.

Кристине стало наплевать на то, чем может обернуться для кого-то другого любовь с тварью потустороннего мира, ей важно было одно: что ей всё же позволили вернуться.

Сердце неприятно забилось в груди. После долгого отсутствия в теле это воспринимается, как мощный удар с кулака прямо в грудную клетку. «Как же больно жить», — пронеслось в голове у Крис.

— О! Кажется, она шевелится, — сказал один голос где-то там в темноте.

— Да, а то мы уже испугались.

Кристина всё же сделала усилие и с отвращением открыла глаза. Оказалось, что уже утро, и за пустыми окнами-бойницами рисовалось серое небо с постепенно розовеющими краями. Над воскресшей ведьмой стояли две подруги — Маша и Белка, обе перепуганные с красными, словно от слёз, глазами.

— Ладно вам, курицы, я просто задремала, — ответила Крис, вскакивая с кровати.

Земля ещё не очень хорошо держала её, и ведьма снова, пошатнувшись, упала назад. Где-то там из разбитого зеркала улыбнулся Эанир, а может быть, ей просто показалось.

— Пошли вы все! — закричала она на столпившихся вокруг девушек.

«Надо будет извиниться», — подумала она чуть позже.

***

— Ненавижу хиппи — они все козлы, — прошипел Марк, прислоняясь к разрисованному забору.

Рядом две девочки в хайратничках всучивали прохожим листовки с лозунгами «Спасём море от загрязнения». Рю скептически складывал самолётик из «чудесной бесплатной бумажки».

— Они борются непонятно за что. Они стараются изменить мир. А я ничего не хочу менять, я просто хочу, чтобы этот мир сдох вместе со мной. Я хочу, чтобы всё вокруг провалилось в чёрную дыру, чтобы не осталось вообще ничего. А я бы просто смеялся на осколках погибшей цивилизации, задыхаясь ядовитыми испарениями, — вещал Марк.

— Я же, наоборот, склонен считать, что этот мир ещё мёртв, — как всегда загадочно ответил Рю.

— Всё глубоко противно, я не знаю, зачем я живу. У меня просто есть ты…

Рю ничего не ответил. Они продолжали брести вдоль рынка, наблюдая за пёстрой толпой прохожих, туристов и бродяг. Солнце нещадно палило, но несмотря на всё, эти двое плотно скрывали от губительных лучей свои тела. Марк вышагивал в чёрном пиджаке и шляпе, спрятав глаза за тёмными круглыми очками, а Рю был одет в чёрное платье, которое больше напоминало балахон или саван.

Каждый раз, когда Марк выходил в город, ему сразу же неумолимо хотелось домой под одеяло, просто спрятаться от губительного воздействия мира. Иногда он мог по несколько суток не вставать с кровати, полностью остановив все процессы в организме.

В этот день они снова потратили все деньги на сладковато-тошнотный порошок. В этот вечер дома снова не было еды, кроме кофе. Хотелось убиться в хлам, стереть грань между внутренним и внешним, полностью закрыться в себе, как в могиле. Это изобретение местного аптекаря ещё не имело названия, но уже охотно расползалось среди местной тусовки. Все хотели уйти в страшные сны, сбросив оковы розовых очков. Менялись основные тенденции, молодёжь больше не хотела сладкого забытья. Всем был интересен лишь свой больной и скомканный внутренний мир.

— У меня такое чувство, что тут смешались все известные наркотики, — хмыкнул Марк, глядя на свечи, что теперь переливались самым невероятным светом в оранжево-синей гамме. — Это почти как ЛСД, только я больше не чувствую своего тела. Оно словно отмирает, отторгая меня самого, как ненужный рудимент.

— Мне жарко, — сказал Рю, сдирая с себя саван.

Под ним оказалось нижнее платье из лёгкого чёрного шёлка с кружевами, похожими на мёртвые цветы. Лямка сползла по плечу цвета слоновой кости. По шее мелкими брильянтами скатывались капельки пота. Рыжий локон прилип к лицу, высокие белые скулы блестели от пота, как отполированный мрамор с синеватыми прожилками вен. Марк снова любовался другом, как диким и запретным плодом, единственным человеком, который был для него недоступен. Марк бы умер от оргазма, распался на атомы, если бы увидел Рю обнажённым, или рискнул бы задрать платье, чтобы коснуться этих белоснежных бедёр. Андрогин продолжал сидеть и смотреть, от его взгляда Джоконда выколола бы себе глаза, истекая чистой завистью. Но Марк снова задушил в себе все мысли о друге. С друзьями не спят, особенно если не знаешь, какого они пола на самом деле.

А женщины были для него пройденным этапом. Они завлекали в свои сети пухлыми губами, округлыми грудями, длинными ногами, но разочаровывали хлюпающей дырой между ног. Ему нравились женщины, но никак не секс. А мужчины были скучны по своей натуре, слишком грубы и пусты. Для них Марк был просто девкой с членом. Потом они уходили, оставляя только ночи, полные одиночества и боли. «Я не вынесу этого. Ты целуешь меня, как свою мёртвую бабушку!» — высказался белобрысый Гай (та ещё сука), после чего громко хлопнул дверью.

Воспоминания царапали сознание Марка, словно сейчас вся орава его бывших сошлась в этой комнате, чтобы поглумиться над ним.

Рю провёл потной рукой по оконному стеклу, вглядываясь в ночную пустоту цвета ликёра кюрасао.

— Я хочу в воду. Что-то зовёт меня туда. Хочется прикосновения к неживой субстанции… всем телом, — сказал он.

В мозгу Марка что-то неприятно щёлкнуло, давно дремавший дар предвиденья дало себе знать: «Любой ценой не выпускай Рю из дома. Ему нельзя подходить к воде».

Андрогин напоследок взглянул на него неестественно расширенными зрачками и исчез в дверном проёме.

— Стой же ты! — закричал Марк вслед другу, выскакивая во двор.

Это было почти красиво: тонкий тёмный силуэт Рю на фоне вечернего тумана. Сухие ветви деревьев неухоженного сада смыкаются над ним шатром. И ветер тихо поёт… словно хор ночных птиц… или флейта. С молчаливых небес взирает луна, сегодня она почти кровавого цвета.

— Постой! — Марк нырнул в туман, на ощупь хватая друга за руку.

У Марка всё равно было больше сил, чем в этом почти иномирном теле. Рю не сопротивлялся, лишь разочарованно вздохнул. Их руки сомкнулись, чувствуя спасительную прохладу друг друга, то, чего так не хватает душными летними ночами. Марк прижал его к груди и погладил по волосам. Он уже успел прокрутить в голове самые ужасные свои опасения, самые жуткие картины.

— Пожалуйста, пойдём отсюда. Сейчас я никуда тебя не отпущу, — тихо прошептал он.

И Рю послушно побрел за Марком, слушая, как трава шелестит под ногами.

В это время бесплотная тварь, притаившаяся в камышах возле озера, давилась собственной злобой. Ей хотелось разорвать этих двоих и разметать кусочки плоти по всему саду. Но они больше не были в её власти. Когда-нибудь они оба за всё ответят сполна. Усадьба должна принадлежать духам, как это было всегда.

***

Ларс завалился спать на верхних уровнях, ближе к колоколу. Там, в нескольких метрах от него, пустыми лестничными пролётами зияла пустота. Чёрная и немая. Хотелось немного тишины и покоя, а не вечных пьянок с гитарой. За несколько дней жизнь в Чёртовой Пристани стала рутиной. Днём он стрелял мелочь у прохожих, а по вечерам снова возвращался в сквот. Он чувствовал себя разбитым и почти больным. Жизнь не дала трещину, она сама была большим разломом — сплошной дырой в бездну. Ларс утешал себя единой мыслью, что он не один такой в этой яме бытия. Только вместе они преодолеют все невзгоды. Но всё чаще хотелось, чтобы сердце внезапно остановилось.

Эанир наблюдал за ним давно, не в силах приблизиться. Оставалось лишь скалиться из зеркал и серым ветром проноситься мимо. Что-то прекрасное было в этом мальчике, словно он уже не ребёнок, но ещё и не взрослый, он тот, кого ещё не до конца покинули детские иллюзии. Он словно застыл на пороге во взрослую жизнь, не в силах сделать шаг обратно, потому что все мосты сожжены, а впереди лишь клубящийся туман.

Серый притворился ветром, лаская длинные кудри. Он видел, как задёргались веки мальчика, чувствуя приближение чего-то неведомого, возможно, он даже видел сейчас Эанира во сне. Демон сделал шаг навстречу, осторожно касаясь загорелого плеча. От живой человеческой плоти веяло теплом, там, под кожей, билась горячая кровь. Но сейчас серый не хотел убивать, он был сыт после недавнего пира. Его губы коснулись шеи мальчика, чувствуя бьющуюся жилку. Пальцы демона, на которых снова начали отрастать когти, сбросили тонкое одеяло. Мальчишка был прекрасен в своей недозрелой красоте полуобнажённого тела. Губы демона скользили по коже, ему было наплевать, существ какого пола любить, лишь бы получать отдачу, а детей соблазнить проще. Для Эанира было не очень привычно переквалифицироваться в инкуба, обычно он довольствовался ролью эротического кошмара, но сейчас главное было довести жертву до исступления и оставить в живых — на время, конечно, пока не надоест. А потом мальчишку спокойно можно передать на растерзание своим собратьям или убить самому.

Тело Ларса вздрагивало под поцелуями и укусами неведомой твари. Он слишком глубоко спал, чтобы понимать, что с ним происходит. Он чувствовал лишь сексуальное возбуждение, такое, какое не мог испытывать ранее. Вся его кожа буквально горела, плоть в паху наливалась кровью, дыхание участилось, на висках выступил пот. Эанир был ласков, насколько это вообще было возможно, но, тем не менее, на коже мальчика расцвели кровавые полумесяцы, оставленные когтями демона. «Я же не хотел оставлять следов», — думал он.

Секс — это большая власть, чем убийство. Ничто не сравнится с тем, когда подчиняешь себе партнёра, заставляешь его извиваться и кричать от наслаждения, словно жаришь на медленном огне. Эаниру хотелось, чтобы мальчик был в сознании, когда тот снова будет ласкать его, но слишком велик был риск. Следует постепенно приучить жертву к этим снам, прежде чем явиться во всей своей красе.

По утру в воздухе пахло мятой и ещё чем-то травянисто-горьким. Ларс проснулся на рассвете с чувством необъяснимой приятной усталости. Свежие царапины на теле уже успели зарубцеваться коричневой коркой. Сегодня ночью ему что-то снилось… только вот вспомнить бы, что было. Сплошной серый туман вместо воспоминаний, как тот, что струится за окном.