Глава 8

– Марк, давай споём?

– Я не могу, ты слышишь. Я больше не могу.

– Давай. Это не трудно. Ты знаешь эту песню.

– Какую?

– Ту самую…

И они затянули на два голоса:

«Где свет горел, живя, любя,

Там снова день воспрянет.

А если ночь возьмет тебя,

Твоей тоски не станет...»

Слабо и тихо, песня звучала полушёпотом-полументально. В горле Марка неприятно бурлила кровь. И снова тёмно-красная жидкость тонкой струйкой стекла из уголка рта.

– Рю, родной, я больше не могу петь, – он вытер кровь и этим самым еще больше размазал её по лицу.

– Я думал, это вернёт тебя к прошлому.

– Пой один, я могу только слушать. Пока ещё я могу слушать.

– Я без тебя не могу… – Рю уткнулся в руки лицом. Марк слышал его тихие всхлипы.

– Мы только и делаем, что плачем и трахаемся, – пошатнувшись, он поднялся с кровати.

Пальцы сплелись на горле винной бутылки. Он снова пил вино вперемешку с собственной кровью, что наполняла гортань.

– Ты убиваешь меня, проклятый мудак! – Марк запустил в Рю бутылкой.

Она прозвенела где-то в паре сантиметров от его головы. Кровавые разводы вина растеклись по грязной стене, заляпав фотографии и письма, заливая белые простыни. Рю сидел неподвижно, как мишень. Несколько капель попали ему на лицо. Он нарочно не вытирал их, с вызовом смотря в лицо Марку.

– Я тебя ненавижу! – Рю схватил один из осколков бутылки и начал кромсать себе руку, выпуская на волю алый сок своих вен. Невнятное месиво крови и белой кожи. – Я ненавижу тебя.

– За что, придурок!? – Марк перехватил руку с осколком, не дав продолжить этот акт самоистязания.

– За то, что ты умираешь и оставляешь меня одного! – андрогин залился слезами, размазывая их по лицу вместе с кровью.

Позднее, когда рыдания стихли, они лежали на чердаке и наблюдали за пылинками в луче света.

– Мы слишком много играли со смертью, – прошептал Марк, гладя волосы Рю. Тот лежал неподвижно, сложив перебинтованные руки на груди. – Мы столько смеялись над ней: над этими фотографиями моих предков с нарисованными ассиметричными лицами, что покоились в своих гробах; над трупами, выловленными в море, над растерзанными телами детей в мусорных баках. И мы не знали, что смерть так скоро постучится ко мне. Почему, когда я счастлив впервые в жизни, мне настала пора умереть? Наверное, такова судьба. Я просто не хочу знать, что будет, когда мы разлюбим друг друга.

Рю ничего не ответил, хотя бледные губы шептали беззвучно: «Я уйду за тобой».

А Марк умрёт и не узнает его, Рю, бессонных ночей, горьких, как полынь слёз, страшных снов и воспоминаний об ускользающем счастье. Он так и ничего не узнает, потому что будет безнадёжно мёртв.

***

Серафим купил ребёнка у цыганки. Полумёртвое коричневое тельце в грязном одеяле не издавало ни звука, но было ещё живо. В Чёртовой Пристани можно было купить всё, что угодно, если знать места и располагать деньгами. Да и сами продавцы прекрасно знали, зачем колдунам дети: маги не столь сердобольны, чтобы усыновлять их или брать себе в ученики. В прошлом веке были славные времена, когда чёрный рынок располагал ещё и прекрасными рабами, теперь же полиция строже следит за торговцами. А дети нищих – они и не люди даже, просто пищащие куски мяса, которые нужны их матерям для выпрашивания милостыни у туристов. Местные давно уже не велись на эти штучки. Образ нищей Мадонны с младенцем уже не мог растопить их запечатанные благополучием сердца.

Кристину это слегка смутило. Доселе ей не доводилось убивать или присутствовать при убийстве, да и ритуалы такой силы были не в её власти. Серафим знал, что делает. Секрет всего таинства он выучил наизусть перед тем, как сжечь древний фолиант из человеческой кожи.

– Демоны просятся на свободу. Я хотел подождать, я хотел отсрочить, но они больше не могут ждать, – сказал Серафим, пока они несли до дома злосчастный свёрток. – Главное, чтобы материал не умер по дороге. Он нужен им живым.

Очаг полыхал неистовым светом, словно туда подлили бензина. Но все прекрасно знали, что это пыл демонов придаёт ему сил. Над огнём кружился Эанир, приобретая форму змеи, скаля свою кровожадную пасть.

– Эй, маг, почему ты не мог пожертвовать кого-то получше, чем личинку нищенки? – спросил Серый.

– Что я ещё мог тебе предложить? Ты же знаешь, сгодится любой младенец.

Ребёнок плакал, лёжа на холодном столе для трупов. Кристину удивляло, что даже сейчас, при виде несчастного ребенка, у неё не дёрнулась ни одна ниточка материнского инстинкта. «Что я, не женщина, что ли? Или просто сволочь?» – думала она.

***

Солнце слепило отвыкшие от дневного света глаза Рю, когда он покинул дом, оставив Марка мирно спать дома. Он сам попросил оставить его одного хотя бы на день. Казалось, что именно в этот день солнце решило сделать из города крематорий. Волосы моментально пропитались потом и прилипли к лицу, косметика стекала чёрными ручейками по раскрасневшимся щекам.

В городе стоял дикий аромат цветов, словно вытеснивший весь запах нечистот, что, казалось, уже впитался в каждый камень и в каждого человека. Лёгкий, воздушный персиковый аромат заполнял пустые кварталы. И даже мир показался на миг прекрасным, несмотря на изматывающую жару. Рю прятался от солнца в полуподвальных барах старого центра. Здесь было всегда холодно и немноголюдно, а старые друзья уже перестали узнавать в этой блёклой тени Рю. Он растворился в Марке, став ангелом его смерти.

Он залпом опрокинул в глотку стакан рома.

«Чёрт побери, это же не я умираю! Я ещё молод и даже немного красив, чтобы уйти в могилу за тем, кого люблю. А люблю ли я его? Только здесь, на грани смерти, встают действительно важные вопросы, только здесь можно честно дать ответ самому себе. Я не могу погубить свою жизнь ради того, кто добровольно складывает руки и идёт в объятья Ада. Смерть – дело добровольное, и нельзя никого тянуть за собой. Возможно, я слишком циничен в своём решении, но я лишь провожу его до последней черты».

Рю брел мимо магазинов и пестрящих толп людей, пока чья-то рука не схватила его за запястье. Это оказался мальчик лет двенадцати, из тех, кто заманивает посетителей в магазины. Только этот оказался чересчур навязчив, но слишком мил, чтобы дать ему в морду. Мальчик без лишних слов втащил его в пахнущий пылью и благовониями магазин; Рю так и не успел прочитать вывеску и понять, где он находится.

– Бабушка! Мне кажется, ей срочно нужна помощь, – обратился мальчик к женщине, что стояла за прилавком.

– Но я ничего не просила, – ответил Рю, быстро переходя в женскую роль.

Старуха выглядела такой типичной ведьмой, что хотелось моментально выскочить и хлопнуть дверью. Очередная ряженая торговка «волшебными штучками» для туристов, местные жители таким не верят. Цветастая шаль, седые волосы торчат из-под алой шёлковой косынки, множество амулетов и бус. Она буквально сверлила Рю взглядом бесцветных старческих глаз.

– У тебя что-то случилось… что-то очень страшное. Даже не у тебя, а у кого-то, кто тебе дорог, – начала ведьма.

Хотелось просто отвернуться и уйти, но что-то ещё держало его на месте, здесь, в плену полумрака и дурманящего аромата.

– Если честно, то вы правы, если это не были ваши стандартные фразы для туристов, – ответил Рю, всё так же скептически изучая прилавок.

– Я могу помочь тебе. Я это знаю. Расскажи мне всё.

Рю рассказал про болезнь Марка, это казалось единственной возможностью высказаться. Излить все размышления и терзания. Вряд ли кому-то из друзей в барах можно рассказывать такое. Они будут лишь понимающе кивать, выказывать фальшивое сочувствие, а самые картинные попросятся навестить. Всё это пусто и мёртво. Ведьма – тоже не лучший слушатель. Рю знал, что ей нужны лишь деньги, которых у него не так много. В последнее время некого особо раскручивать на дорогие подарки.

– Это чахотка, – ответила старуха. – В очень запущенной форме.

Она обернулась назад, шаря костлявыми руками по полкам с банками и коробками.

– Должно помочь вот это! – она достало банку с какой-то мутной светлой субстанцией.

Даже на расстоянии это казалось чем-то мерзким и тошнотворным.

– Что это? – спросил Рю, не выдержав.

– Собачье сало, алоэ и мёд. Никакой магии, просто народные средства.

– Гадость-то какая, – Рю скривился.

– Ты же хочешь помочь своему другу?

Всё это казалось чем-то бессмысленным.

– Ладно, сколько? – андрогин уже начал шариться по карманам в поисках хоть каких-то денег.

– Я вижу, что у тебя нет денег, поэтому отдам бесплатно. Иногда нужно творить добро, чтобы не нарушать баланс сил.

Ведьма давала ещё какие-то советы насчёт солнечного света, говорила Рю, что он может тоже заразиться, но тот почти не слушал, спеша покинуть это странное место, сжимая в руках банку зловонного жира.

«Чёрт побери, как я мог только подумать о том, чтобы бросить тебя! – подумал Рю, глядя в тёмные глаза Марка в ореоле чёрных синяков. – Я правда не могу тебя оставить. Я буду сражаться до конца за тёмный блеск твоих глаз».

«Рю, ты же делаешь это для себя», – сказал внутренний голос.

«Я же люблю его».

«Ты просто любишь себя рядом с ним, потому что никто больше не будет так заботиться о тебе, как он когда-то. Всё, что мы делаем, это чистый эгоизм, как и наша любовь. Мы все просто любим, когда нас любят».

«Мне плевать, но я не могу позволить себе его потерять. Иначе я умру».

Рю прилёг на постель, обнимая Марка.

– Я должен тебя спасти, – прошептал он. – Иначе наша любовь ничего не стоит.

«Ты любишь меня, несмотря на то, что я урод, а мне наплевать, что ты смертельно болен».

– Ты будешь пить эту дрянь?

Марк отрицательно покачал головой.

– А ради меня?

– Не шантажируй.

– Ты собираешься сдохнуть, даже не пытаясь?

Марк приподнялся на локте, чёрные волосы упали на его худое измождённое лицо.

– Если ты так хочешь, то я попробую выжить. Только если ты так хочешь.

***

Серафим шептал странные слова на неизвестном языке. Казалось, что в маленьком помещении с каждой минутой становилось темнее. Даже свечи и огонь в печи уже не в силах сломать этот кокон сгустившейся тьмы. Ребёнок на столе кричал диким и совсем не человеческим голосом, срывая связки, – кому, как не жертве, лучше всех ощущать разрыв барьера. Казалось, что всё вокруг пронизано диким жарким ветром, что несёт в себе крупицы песка и битого стекла.

Кристина уже почти ничего не видела в этом красно-чёрном мареве. Только голос, твердящий заклинание, и душераздирающий крик жертвы, который уже начинал переходить в мерзкий булькающий хрип. Последние секунды мир ещё может спать спокойно, пока всё вокруг не станет одним большим безумным кошмаром. Слова адской молитвы смолкли. Все и так поняли, что будет дальше: там за барьером, дикие твари притаились в ожидании, как псы в предвкушении охоты; замолчал отвратительный младенец, захлебнувшись криком; два мага на ощупь тянули руки друг к другу, сплетая нити сил. Потом всё застыло. Казалось, это молчание длится вечность. Серафим медлил. Кристина не знала, собирается ли он с силами или же смакует момент жертвоприношения. Его рука с кинжалом взметнулась вверх, на предплечье слабо проступили недавние шрамы, туго натянулись жилы. Один взмах – и предсмертный крик младенца в миг, когда лезвие вошло в его живот, выпуская отвратительные внутренности. Кровь растекалась по столу, наполняя собой специальные борозды, стекала в раковину.

Стены задрожали, издавая звуки, похожие на шум воды в трубах. Потом всё превратилось в один сплошной гул, похожий на крик сотен голосов. Мрак вырвался из комнаты, разбивая окна и двери.

Они парили в ночном небе, словно стаи чёрных птиц, разрывая небо на куски, закрывая крыльями звёзды. Луна наливалась багрянцем, как заплывший изувеченный глаз.