Глава 3

Летать и думать – вот и всё, что оставалось Эаниру в свободное от охоты время. Он питался душами, заключёнными в слабую плоть, их несбывшимися мечтами и предсмертными стонами. Словно бумажную ширму, он ломал завесу сна и реальности, комкал цветные витражи и иллюзии. Чтобы извлечь душу, нужно было сломать жалкий манекен тела. Смерть пахнет слезами и отчаяньем, но на вкус – как мятный леденец. Дети – лёгкие жертвы, потому что их разум подвержен мечтам и сказкам, до них проще добраться. Взрослые почти не интересовали Эанира и его собратьев, их смерть была не так сладка.

Сейчас он бесплотным духом носился над утёсами и скалами, он почти ощущал, как высокие стебли травы щекочут его тело, как морская влага солью остаётся в горле. Отсутствие плоти не избавляет от ощущений. Также это не мешало ему оставлять на трупах своих жертв вполне реальные следы. Тонкие потёки красной крови – и ему улыбаются полукруглые надрезы на мёртвой коже. Алые струйки по стенам, капли, как весёлые картинки.

Ему была чужда собственная кровожадная родня, лишённая эстетики и вкуса. Они казались Эаниру простыми животными, не способными чувствовать и страдать вместе с жертвой, не умеющими выносить из этой боли наслаждение. Ими двигала только жажда крови и страх перед падением в небытие, поскольку собственная смерть казалась им недоступной. Может ли умереть то, что никогда не рождалось?

Он не очень любил слово «нежить», оно звучало как-то пренебрежительно. Самоназвания у сущностей его рода не было, так что он называл себя просто Эанир. Жаль, что лишь немногие знали это имя: большинство их тех, кто слышал его, были уже мертвы.

Эанир взмыл в небо, почти сливаясь с облаками, такими же серыми, как обрывки его одеяния и он сам. «Серый» – именовали его враги и собратья. Ветер играл в импровизированных крылах, давая ему силу. Он был просто дымчатой точкой на фоне неба, похожего на мокрый асфальт. Его не видел никто, лишь птицы инстинктивно шарахались от неведомого зла. Лишь животным дано учуять Их.

Он взмывал выше, стараясь коснуться облаков, но они ускользали и просачивались сквозь пальцы. Становилось так досадно и горько, что хотелось пронзить небо когтями, но оно висело слишком высоко. Распороть бы брюхо небу, чтобы оно пролилось кровавым дождём! Эанир рассмеялся, но смех этот унес ветер, и даже волны внизу ему не ответили.

***

Ларс сидел на утёсе, молча глядя на морские волны. Ветер перебирал выгоревшие прядки его волос. Глаза отражали небо.

– Зачем ты приехал сюда? – спросила Крис, подойдя к мальчишке.

– Потому что я устал ото всех, – ответил он с некой ноткой печали. – Они как все, понимаешь? А я же не такой, я умею жить и чувствовать.

К горлу Кристины подкатывал смех, ей пока что удавалось его сдерживать. Общение с подрастающим поколением всегда её забавляло.

– А чем ты не такой?

– В моей жизни слишком много страданий.

Тут Крис уже вскипела со скоростью электрочайника. Она знала наперёд, что ничего внятного о своих страданиях Ларс в принципе сказать не сможет. Подростки всегда находят, из-за чего страдать, порой боль они высасывают из воздуха или впитывают с дождевой водой, на которую потом налипает безответная любовь и желание смерти.

– Эх ты. Ладно, у меня ещё дела есть, – хмыкнула она, разворачиваясь.

Слова застыли на языке комком боли, Ларсу ещё многое хотелось ей сказать, но не все мысли желали обретать форму, путаясь в голове, как старый клубок. Ему есть за что страдать, и есть от чего.

Кристина спускалась вниз по утёсу. Небо наливалось тяжёлой серой сталью, словно перед дождём, но она знала: оно сегодня не удостоит землю долгожданной влагой. Начиналась песчаная буря, и только волны шумели внизу. Нужно было собрать той травы, что прорастала сквозь камни. Крис не знала даже названия и свойств этого растения, однако интуиция диктовала ей свои порядки. Да, она ведьма, но забывшая всё, или даже толком ничего не знавшая. Все чары Кристины – лишь интуиция и проведение, она сама не знала, что может, а чего нет. Но в минуту опасности дар всегда напоминал о себе. Ей не нужны были заклинания или особые слова для высвобождения силы, просто желание и концентрация воли. У неё никогда не было учителя или наставника. Впоследствии Кристина смирилась с этим, идя своей дорогой.

Тропинка петляла меж камней, как раздавленный уж. Кристина шла по ней, придерживаясь за выступы. Порой трудно в такую погоду держать равновесие. Но она знала, что не упадёт, также ей были известны и другие моменты её будущего, которые её мало волновали. Казалось, что мелодия ветра начала напевать слова знакомой, но дурацкой песни:

Возьми меня, ветер, и стукни об волны,

О тёмные волны, что мчат в никуда.

Я буду лежать здесь в молчании гордом,

А надо мною сомкнётся вода.

Над морем возвышался утёс, сбоку его очертания чем-то напоминали голову хищной птицы. Никто уже не помнил, как называлось это место. Кристина окрестила его «Скала Ворон». Сверху свисали ветви можжевельника, украшенные многочисленными лентами. Ветер уже изрядно истрепал некогда опрятный шёлк, превратив его в серые от грязи верёвки.

– Нашли чему молиться! – прошипела Крис, – На этом утёсе столько покойников «висит», что вам и не снилось.

Место действительно было слишком зловещими, всё здесь казалось даже более неуютным, чем кладбище кораблей или остов маяка. Кристина в очередной раз вздохнула, вспоминая, что находится в Чёртовой Пристани, месте, где так мало чего-то адекватного, и лишь немногие люди сохранили здравый рассудок.

Она нашла траву по запаху. Больше никаких отличительных признаков это растение не имело, серое, пустое, как небо над морем. С запахом соли, пересохшей земли, с душком ожидания дождя. Кристина нагнулась, чтобы сорвать полумёртвые стебли. Подняв глаза, она увидела, что кто-то склонился над ней. Глаза цвета воды под небом внимательно наблюдали за ней.

– День добрый, – незнакомец снял шляпу в знак приветствия, растрепав седые волосы по ветру.

Кристина поднялась с колен – она не любила смотреть снизу вверх. Этот тип показался ей знакомым, но в тоже время немного не таким, каким она увидела его в прошлый раз. Он был совсем не старым, где-то слегка за тридцать, несмотря на то, что почти весь седой, лишь несколько густо-чёрных прядей ещё сохранили прежний цвет. Правый глаз, более яркий, был немного больше левого.

– Кристина? спросил он, словно уточняя очевидное.

– Да, – кивнула она, стараясь не задаваться лишними вопросами. Эти колдуны всегда слишком много знают.

Слишком странная сила крутилась возле этого человека, он казался частью бури, живым потоком ветра, самим создателем непогоды. Слова опережали здравый смысл:

– А буря – это ваших рук дело? – спросила Кристина.

Он лишь кивнул, затем тихо добавил:

– Зови меня просто Серафим.

– Хватит уже с меня этих ангелоподобных сущностей, – вздохнула Крис.

– Моё имя, как и твоё, не имеет отношение к религии. Учись абстрагироваться, имена – просто набор звуков. Не наша беда, что к нам не прилипают прозвища.

– Ты тут по какому поводу? – Кристина решила резко перейти на «ты», ей не нравилась эта неравномерность. Вроде бы Серафима это не покоробило.

– Они ведь тоже являются к тебе? Мне хотелось бы знать больше об этих сущностях, больше, чем могут рассказать они сами.

– Я думала, ты знаешь больше, чем я. Просто я вообще ничего не знаю.

– Ни одна книга не содержит точных ответов, потому что книги пишутся людьми. А людям свойственно ошибаться или выдавать желаемое за действительное. Как давно они начали являться? – спросил он с лёгким нажимом.

– Месяца три назад. Они, порой, словно голуби, жмутся под крышей колокольни, наверное, когда им становится особенно холодно и одиноко. Они любят в красках рассказывать о своих похождениях. Когда-то некая туманная сущность поведала мне, как обернулась змеёй и изнасиловала девочку, затем выгрызла всю её мякоть изнутри, оставив только кожу. Сначала мне становилось дурно от этих историй, затем я привыкла, – Кристина развела руками.

– Я же имею честь наглядно ознакомиться с результатами их работы. Мне часто доводится вскрывать трупы детей, замученных ими.

– Какой ужас.

– Ничего ужасного. У колдунов, как и у врачей, слишком много цинизма. Иначе никак, – Серафим натянул какое-то подобие улыбки, она однозначно ему не шла.

Он ушёл не прощаясь, просто растворился в ветре. Кристине показалось, что он так ничего толком от неё и не узнал. Так зачем же заходил? Неужели просто так? Он не похож на человека, который делает что-либо без причины.

***

– Это что, дождь? – спросил Марк, стараясь поймать незримые капли в ладонь.

– Нет. Наверное, это просто слёзы ангелов, – ответил Рю, присаживаясь на обшарпанные ступеньки библиотеки.

Это здание было давно заброшенным. Местные ребята уже успели вдоль и поперёк излазить его, теперь библиотека оставалась лишь молчаливой декорацией парка, бросающейся в глаза меньше, чем куст или дерево.

Метрах в двадцати от них прямо на аккуратной дорожке разлеглись бомжи.

– Окоченевшие ангелы жмутся ближе к мусорной куче, – Рю закатил глаза, указывая на них тонким пальцем. – Дождь ласкает их грязные перья. Они боятся простых ворон. Ангелы дерутся за кусок хлеба, за простые крошки и семечки, подкинутые заботливой рукой верующего. Ангелы жаждут плоти, живой человеческой крови. Ясных глаз. Ангелам подают консерванты, от них они пухнут и не могут больше летать.

– Прекрати, это просто бомжи! – скривился Марк.

– Это тебе так кажется. Они просто так низко пали, что стали даже хуже людей. А ведь когда-то… – он снова закатил глаза, но на этот раз просто молча уставился в небо.

Марк тяжело вздохнул: никто из здоровых на голову людей не мог выдержать рядом с Рю и пары минут. Однако возле него всегда крутились подозрительные типы из клуба «Сарай» и малолетние девочки с восторженными глазами. Андрогин был для них чем-то вроде иконы и местной достопримечательности, равно как и постоянной жилеткой и неверным любовником. Марк сам порой исходил слюной, глядя на него, иногда скатываясь до откровенного фапа. Но между ними была стена, которую можно было оправдать лишь неопределённым полом Рю и сохранением идеала светлой дружбы. Андрогин часто влюблялся, при этом никогда не решался приблизиться к объекту своих чувств. Ему оставались лишь одинокие слёзы в подушку и перепих со слюнявыми извращенцами из клуба. Марку пока что не хватало сил вырвать друга из этого порочного круга.

Рю, словно прочитав мысли Марка, молча потянулся к его руке.

– Ты видишь, какими мы стали, когда захлебнулись любовью? Ты видишь, какими мы стали, когда перестали бояться? Когда закрывается небо, когда в глазах идёт дождь. Ты видишь, мой маленький ангел, что нас лепили из мяса? Нас всех лепили из мяса, но почему мы – говно? – произнёс он тихо, глядя куда-то на серый асфальт под ногами.

– Я тоже часто об этом думал, приходил лишь к мысли, что люди и говно – тоже органика. В этом и есть их сходство, – вздохнул Марк.

На ступеньки рядом с ними присели какие-то дети, им было где-то от двенадцати до пятнадцати лет. Они примостились на противоположной стороне лестницы, совершенно не обращая внимания на две чёрные тени рядом. По внешнему виду Рю с лёгкостью узнал в них проституток обоих полов. Два мальчика и три девочки оживлённо что-то обсуждали. Нет, они не были ему противны, к подобным отбросам общества он испытывал более тёплые чувства, чем ко всем остальным добропорядочным гражданам. Он любил тех, кто вне «системы».

– Ника нашли вчера на Браконьерской улице… – долетели до Рю обрывки разговора. – От него почти ничего не осталось, только кровавое месиво и глаза, все кости раздробили, словно под прессом, а тело превратилось в кровавую кашу, – испуганно вещал мальчик с заплаканными глазами.

– Да хватит тебе заливать! Мне сказали, что ему только кишки выпустили, – прикрикнула на него девочка с пережжёнными перекисью волосами.

– Завали! Я сам это видел. Я первый его нашёл, только испугался, что меня загребут, и свалил.

– Да вообще п***ец какой-то, – констатировала гёрла в рваных колготках. Она казалась тут самой старшей и, судя по всему, была заводилой.

– За что его так? Он же о***но сосал, – вздохнул другой мальчик.

Марк не выдержал и заржал во весь голос. Он вообще редко смеялся, чаще всего – когда кто-то умирал.

– И что тут смешного? Я не поняла! – старшая шлюха подгребла к Марку на высоченных шпильках. – У нас друг погиб, а ты…

– Я люблю смотреть, как умирают дети, ещё больше я люблю мёртвых шлюх, – улыбнулся ей Марк.

Малолетка стояла перед ним, переминаясь с ноги на ногу и понимая, что не может ничего ответить тому, кто старше и сильнее её.

– Тебе легко говорить, ты же зарабатываешь на жизнь отсосами! – сказала она, плюнув под ноги, и, развернувшись, пошла обратно к своей компании.

Марк закурил косяк, не опасаясь полиции – вряд ли кто-то из ментов сунулся бы в глухой парк.

– Если шлюх убивают, значит, это кому-то нужно, – произнёс он, выдыхая дым.

– Сдаётся мне, кто-то убивает не шлюх, а детей, ответил Рю, принимая косяк.

– Тебя это так волнует?

– Я не знаю, просто странные чувства.

Они поднялись с холодных ступенек и направились в сторону центра. Марк редко выходил в город, чаще всего – чтобы зацепить кого-нибудь на ночь. Любовь любовью, а тело просит своё. О ком-то постоянном в этом аду даже речи быть не могло, его сердце навсегда отдано Рю. Знать бы только, какого он пола.

Марк вспомнил, как познакомился с ним два года назад возле церкви святого Петра. Измученный и почти убитый Рю блевал на ступеньках. Никто не обращал на него внимания, принимая за конченого пьяницу или наркомана, такие вещи в Пристани не редкость. Он был похож на подбитую птицу, на тварь из иного мира, случайно упавшую на землю. Рю выглядел откровенно хреново и тогда охотно мог сойти за парня, если бы не длинное чёрное платье, спадающее с костлявых плеч. Кожа выглядела, как синеватый мрамор, на ощупь была такой же холодной. Из глаз лилась кровь, смешиваясь с дождём. Рю тогда не смог внятно объяснить кто он и откуда, постоянно рисовал жуткие словесные образы: то про захоронение заживо, то про передоз наркотой. Он и в дальнейшем ничего не рассказывал о своей прошлой жизни, давая лишь слишком туманные намёки. Он мог поведать какую-то из невероятных историй, но потом с горечью признаться, что это было не с ним.

С тех пор прошло уже два года. Рю стал для Марка единственным близким другом в этой дыре, единственным, с кем можно было говорить или даже просто молчать. Другие люди его круга были лишь манекенами, с роскошными телами, но пустыми глазами. Он-то знал, что изнутри эти люди уже вдоль и поперёк изъедены червями, и всё, что им остаётся, – это в конечном итоге прописаться в могиле. Бессмысленные пустоголовые ублюдки с червивыми яблоками вместо сердец. Марк сжал кулаки, понимая, что начинает мыслить категориями друга, даже скатываясь до его фразочек. От этих мыслей стало немного веселее. Вот, теперь у них даже появился общий разум. Что может быть прекрасней? Разве что общее тело!

– Порой твои мечты могут быть слишком опасны, – произнёс Рю, и рыжие локоны качнулись в такт его словам.– Будь осторожен впредь.

Марк посмотрел на Рю, на эти бледные плечи, длинные пальцы, скулы, которые постоянно хотелось гладить тыльной стороной ладони. Нет, он погорячился насчёт общего тела. Андрогин и так прекрасен, совершеннее всех женщин и мужчин в мире. Должно быть, такими должны стать люди будущего.

Рю уставился на небо:

– Кажется, скоро всё станет слишком опасным, – произнёс он, разглядывая очертания белых драконов в серых тучах.